Текст книги "Крестоносцы. Первая полная энциклопедия"

Глава 5
Предыстория крестовых походов на восток

«И кто не берет креста своего и следует за Мною,

тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее;

а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее».

(Матфей, 10:38,39)

 
О рыцари, вставайте, настал деяний час!
Щиты, стальные шлемы и латы есть у вас.
Готов за веру биться ваш посвященный меч.
Дай сил и мне, о Боже, для новых славных сеч.
Богатую добычу я, нищий, там возьму.
Мне золото не нужно и земли ни к чему,
Но, может быть, я буду, певец, наставник, воин,
Небесного блаженства навеки удостоен.
В град Божий через море, через валы и рвы!
Я снова пел бы радость и не вздыхал: увы!
Нет, никогда: увы!
 

Вальтер фон дер Фогельвейде. Перевод В. Левика

Давайте мысленно отправимся в средневековую Европу и постараемся себе представить, что бы мы увидели там, окажись у нас в руках фантастическая «машина времени». Мы сразу бы заметили, что города малы по размеру, а деревеньки так и вовсе состоят всего лишь из нескольких домов. Дороги чаще всего грунтовые, а вымощенных камнем – совсем немного, да и те остались от эпохи Древнего мира и римского владычества, так же как и стоящие на реках каменные мосты в форме арок.

Зато повсюду высятся замки рыцарей-феодалов. Любой холм или возвышенность несут на себе укрепление, и точно так же укреплены христианские монастыри. Впрочем, кое в чем картинка, которую мы сейчас наблюдаем, разительно отличается от привычных с детства образов, рожденных в нашем воображении благодаря просмотру картинок в учебниках по истории Средних веков. Далеко не все замки каменные. Отнюдь нет! Большинство таких – это просто грубые сооружения из дерева, покрытые известкой. Причем некоторые из них еще и обиты… коровьими шкурами! Делалось это не эстетики ради (какая уж тут эстетика!), а для того, чтобы предохранить стены от зажигательных стрел, ведь воевать владельцам замков друг с другом, а то и с самим королем приходилось в ту пору очень часто!

Вальтер фон дер Фогельвейде. «Манесский кодекс», ок. 1300 г. (Библиотека Гейдельбергского университета в Германии)

Несомненно, мы заметим, что здесь повсюду идет строительство. Строятся не только укрепления, но и многочисленные соборы – вначале приземистые и массивные, романского типа. Ну, а позднее, с XII в., – устремленные в небо и украшенные шпилями и башнями – соборы готические. Интересно, что лесорубы и кузнецы ценятся в этом обществе выше, чем землепашцы. Ведь это именно они общими усилиями сводят леса, вырубая их под пашни. Вот почему, кстати, в западноевропейских сказках так часто упоминаются дровосеки: профессия эта в начале Средних веков была очень даже почетной и ответственной. Ведь девять из каждых десяти европейцев жили в деревнях, отделенных друг от друга необработанными землями и лесами, в которых обитали волки и дикие кабаны. Лесорубы не только корчевали лес, но и делали его проходимым.

Впрочем, что толку в том, что между замками сеньоров и довольно редкими городами существовала хоть какая-то связь, когда людям очень часто не хватало питания, о чем мы можем прочитать в тех же сказках братьев Гримм. Засуха, ураган, налеты саранчи – и вот уже целые области вынужденно голодают и молят Бога о заступничестве. Да и на кого им было надеяться еще, кроме как на Бога? Ведь их господин в замке нередко голодал точно так же, как и они сами, его несчастные крестьяне, поскольку кормился он от их же трудов. Конец XI в. стал для всех особенно серьезным испытанием. Да, леса вырубались, строились замки и монастыри, однако успехи земледелия привели к тому, что население Европы стало расти. И хотя каждая вторая женщина в то время умирала при родах, ведь бабки-повитухи рук не мыли, медленно, но верно количество едоков повсеместно стало увеличиваться. Причем особенно быстро увеличивалось количество детей в семьях рыцарей-феодалов, условия жизни которых были значительно лучше, чем у тех же крестьян. И ничего плохого в этом не было бы, если б только феодал, по обычаю, не передавал все земли и замок своему старшему сыну, который и наследовал все его права на имущество. (Вспомните сказку Ш. Перро «Кот в сапогах». Старшему в наследство тогда досталась мельница, среднему – осел, младшему – кот.) Но что же тогда оставалось делать младшим? Кто-то становился священником, кто-то шел на королевскую службу, но многие так и не находили себе места работы и становились самыми настоящими разбойниками, грабившими всех подряд. Церковь пыталась ограничивать произвол феодалов, вводя так называемый «божий мир» – время, в которое запрещалось воевать, – однако помогало это мало.

Франкам не раз приходилось отражать натиск арабов-мусульман. И хотя войны с маврами и не велись под лозунгом защиты христианской веры, их религиозная составляющая была несомненной. Вот так изображалось франкское войско в походе на иллюстрации к Псалму 59, в «Золотой Псалтыри» из Санкт-Галленского монастыря (монастырь Св. Галла), ок. 880 г. (Библиотека монастыря)

Неудивительно, что в условиях постоянных грабежей и убийств, к которым добавлялись еще и периодические неурожаи, засухи и падеж скота, люди искали себе спасения в религии. Вот почему количество паломников к святым местам – и в первую очередь к Гробу Господню в Палестине – постоянно росло. Так, только в 1064 году епископ Гюнтер Бамбергский привел на Святую землю семь тысяч паломников, мечтавших таким образом очиститься от своих прегрешений и впоследствии оказаться в раю. А ведь были группы и поменьше, и все они стремились в Иерусалим, чтобы пройтись ногами по плитам, по которым ступала нога Христа, и, приложившись к его святыням, обрести милость Господа, а с ней здоровье и удачу в делах!

Карл Великий в битве с маврами. Совершенно фантастическая миниатюра из «Большой хроники Франции». Художник Жан Фуке, ок. 1455–1460 гг. (Национальная библиотека, Париж)

Владевшие им арабы не препятствовали христианам, но очень часто жестоко оскорбляли их религиозные чувства. Так, в 1010 г. халиф Хаким, например, приказал разрушить храм Гроба Господня, в связи с чем римский папа тут же начал проповедовать священную войну против мусульман. Однако Хаким вскоре умер, разрушенные постройки были восстановлены, и война поэтому так и не началась.

Роланд сражается с маврами. Миниатюра из «Хроника Сен-Дени», ок. 1332–1350 гг. Художник Камбре Миссал (Британская библиотека). Как видите, художник изобразил воинов своего времени, но никаких реальных событий эпохи Карла Великого. Обращает на себя внимание крайняя простота гербовых изображений на щитах, конских попонах и сюрко рыцарей

Но что же это получалось? Жизнь в Европе становилась год от года все труднее и труднее, а единственная, по сути дела, надежда на спасение – легендарная святыня христианства Гроб Господень – была в руках у мусульман, и поклоняться ему становилось все труднее и труднее. Оставалось одно: с оружием в руках постараться вернуть себе святыни, от которых едва ли не каждый христианин той эпохи ждал себе спасения. Вот так и начались столь известные всему миру походы на Восток, получившие впоследствии название «Крестовых», и вот именно так и появились первые крестоносцы в Европе.

Впрочем, появились здесь они отнюдь не сразу и не вдруг, поскольку, как это очень хорошо известно, «даже если собрать вместе девять беременных женщин, ребенок все равно не родится через месяц!». То есть вроде бы мы знаем, что Первый крестовый поход на Восток провозгласил римский папа Урбан II в 1096 г., но только он сказал об этом вслух. А вот кто именно об этом впервые подумал? Кто взращивал эту идею, холил и лелеял, занимаясь обыденными мирскими делами? Или в то время все-таки был какой-то интеллектуальный центр, откуда она распространилась среди многих людей, а уже один из римских пап явился ее выразителем?

Ответить на этот вопрос попытался французский историк Луи Шарпантье. Он считает, что впервые идея Крестовых походов против неверных за освобождение Гроба Господня (а может быть, и ради каких-нибудь других важных целей – кто знает) пришла в голову римскому папе еще тысячного года – Сильвестру II. Он сумел заставить знатных сеньоров, промышлявших до этого грабежом и разбоем, принять «божье перемирие», и уже это говорит о том, что он и в самом деле был «пастырь добрый», хотя особой святости римско-католическая церковь за ним и не признает! До своего избрания он был бенедектинским монахом Гербертом, прослывшим талантливым математиком, изобретателем, и, как ученый, сумел даже усовершенствовать церковный орган. Причем, пройдя обучение в Испании, он отнюдь не жаждал войны с маврами, захватившими к этому времени значительную часть Испании, отнюдь нет! Свою идею Крестового похода он выдвинул, имея перед собой главную цель – Иерусалим, почитавшийся в то время центром мира. При этом влияние христианской церкви в Европе непрерывно росло, западные феодалы теснили византийских, а герцог Гийом к тому времени еще успел завоевать Англию. То есть власть Рима очень жестко распространялась вплоть до самых окраин христианской Европы. Способствовал этому и папа Григорий VII, известный как «папа Каноссы» и просвещенный реформатор календаря и… тот же бенедиктинец, поскольку это он приложил немало сил, чтобы все те же самые норманны установили свою власть еще и в Южной Италии! Григорий VII пожелал лично возглавить поход против неверных. На его призыв откликнулось почти 50 000 энтузиастов, однако конфликт папы с германским императором заставил его отказаться от этой идеи. Преемник Григория, папа Виктор III, повторил призыв своего предшественника, обещая его участникам отпущение грехов, но лично участвовать в нем не пожелал. Жители Пизы, Генуи и некоторых других итальянских городов, страдавших от морских набегов мусульман, снарядили флот, отплыли к берегам Африки и сожгли два города в Тунисе, однако широкого отклика в Европе эта экспедиция не получила. Кстати, Григорий VII также намеревался оказать поддержку Византии в борьбе против тюркских захватчиков. Так что совсем неудивительно то, что в 1095 г. очередной папа, и опять-таки бенедиктинец, Урбан II в очередной уже раз провозгласил Крестовый поход на Восток. Удивительно, что это не было сделано еще раньше. Но если все эти папы были бенедектинцами… то разве не говорит это о том, что идея Крестовых походов родилась именно среди монахов ордена св. Бенедикта, ну а в итоге все же нашла свое конкретное воплощение в этом призыве?! Другое дело, что, возможно, правильнее будет сказать, что подлинным вдохновителем массового Крестового похода стал нищий отшельник Петр Амьенский, по прозвищу Пустынник, родом из Пикардии. При посещении Голгофы и Гроба Господня, при виде притеснений со стороны мусульман, его охватило сильнейшее чувство гнева. Добившись от патриарха писем с мольбой о помощи, Петр отправился в Рим к папе Урбану II, а затем, надев рубище, без обуви, с непокрытой головой и распятием в руках пошел по городам и весям Европы, проповедуя где только можно идею похода для освобождения христиан и Гроба Господня. Простые люди, тронутые его красноречием, принимали Петра за святого и даже, как об этом пишут многие авторы, «почитали за счастье отщипнуть клочок шерсти его осла на память». С другой стороны, это вполне могли быть и легенды более позднего времени, поскольку о его роли в организации похода сообщают далеко не все авторы. В любом случае подобных проповедников было много, иначе идея похода не распространилась бы в народных массах с такой быстротой и так широко и не стала бы по-настоящему популярной.

Наиболее реалистичное изображение графа Роланда в доспехах своего времени на фасаде кафедрального собора Сент-Пьер в Ангулеме. Вот так или примерно так должны были выглядеть и рыцари-крестоносцы, решившие в 1095 г. отправиться по призыву папы на Восток

Папа Урбан II на епископском соборе в Клермоне. Иллюстрация из «Большой Хроники Франции» работы Жана Фуке из Тура, ок. 1455–1460 гг. (Национальная библиотека Франции)

Папа Урбан II обращается к народу на соборе в Клермоне. Картина художника Франческо Айеца (1791–1882)

К тому же никакая пропаганда не может быть успешной, если в ее основе не лежит вполне конкретное действие, событие, либо… информация о нем, пусть даже и не всегда точная. Ведь на то, что происходило на Западе, события на Востоке влияли самым непосредственным образом, хотя, в условиях отсутствия современных суперлайнеров и спутниковой связи, известий оттуда люди дожидались годами! Так не совсем точной была и та информация, что заключалась в словах папы Урбана II на Клермонском соборе, где он произнес буквально следующее: «От пределов иерусалимских и из града Константинопольского пришло к нам важное известие, да и ранее весьма часто доходило до нашего слуха, что народ персидского царства, иноземное племя, чуждое Богу, народ упорный и мятежный, неустроенный сердцем и неверный Господу духом своим, вторгся в земли этих христиан, опустошил их мечом, грабежами, огнем… Кому выпадает труд отомстить за все это, вырвать [у них] захваченное, кому, как не вам, которых Бог превознес перед всеми силою оружия и величьем духа, ловкостью и доблестью сокрушать головы врагов, кои вам противодействуют?» По сути дела, он сообщил людям информацию, практически не соответствовавшую действительности. Так, могущественным врагом христиан был совсем не народ Персидского царства, а турки-сельджуки – мусульмане из кочевых тюркских племен, возглавляемые вождями из числа потомков некоего Сельджука. Турки-сельджуки происходили из Центральной Азии, в XI в. они под началом Тогрула вторглись в Персию, а к середине столетия продвинулись и на Ближний Восток. В 1055 году сельджуки захватили Багдад, богатейший город Ближнего Востока, а к 1064 году серьезно потеснили Грузию, завоевали Армению и Азербайджан. Спустя четыре года, в 1068-м, под руководством султана Арслана они приступили к завоеванию территории Византийской империи. Хотя, с другой стороны, именно эти-то подробности были не так уж и важны. Как говорится, был бы человек, а вина ему найдется!

Да и Византия давно уже перестала быть той великой державой, на которую Европа равнялась во всем как на наследницу великих римских традиций. На протяжении более чем двух столетий войны с болгарами, руссами и южноитальянскими норманнами заставляли ее направлять свои войска то на север, то к Средиземному морю, в то время как и внутри самой страны не прекращалась борьба за власть. Когда угроза от турок нависла на восточных рубежах, византийцы собрали большие силы и тем не менее 26 августа 1071 г. в битве при Манцикерте потерпели серьезное поражение, в результате которого в плену у сельджуков оказался сам византийский император Роман IV Диоген. Затем в 1077 г. на захваченных землях турки основали Конийский (или Румский, Ромейский) султанат – государство со столицей в Конье – и постепенно расширили свои границы почти на всю Малую Азию. Новый византийский император Алексей I Комнин уже не располагал людскими ресурсами для борьбы с таким серьезным врагом. Но что-то делать все равно было надо. И вот тогда он в отчаянии обратился с письмом к папе Урбану II и попросил его помощи в деле освобождения утраченных земель. Император просил прислать на подмогу военные отряды, способные эффективно противостоять экспансии «народов Персидского царства». Послание басилевса заинтересовало папу сразу по двум причинам. Во-первых, теперь он мог возглавить завоевательный поход на Святую землю на вполне законных основаниях. Во-вторых, призвав значительную часть воинов на битву с врагом на Востоке, он этим самым получал возможность удалить их из Европы.

Памятник папе Урбану II в Шатийоне-сюр-Марне во Франции

Франкский сегментный шлем VII в. (Германский национальный музей, Нюрнберг)

Однако, кроме собственно Востока и тамошних христианских святынь, существовала еще и Испания. Там 23 октября 1086 г. случилось событие, также определенным образом повлиявшее на европейских христиан. Речь идет о сражении в нескольких милях от Бадахоса, у местечка Залака, где войско испанских мавров встретилось в битве с королевскими рыцарями кастильского короля Альфонсо VI. К этому времени на землях арабов уже царила феодальная раздробленность, но перед угрозой со стороны христиан эмиры юга Испании сумели забыть свою многолетнюю вражду и вызвали на помощь своих африканских единоверцев – альморавидов. Эти воинственные кочевые племена арабы Андалусии считали варварами. Их правитель, Юсуф ибн Тешуфин, казался эмирам фанатиком, но делать было нечего, и они выступили против кастильцев под его командованием.

Сражение началось атакой христианской рыцарской конницы, против которой Юсуф выставил пехотные отряды андалусских мавров. И когда рыцари сумели их опрокинуть и погнали к лагерю, Юсуф спокойно выслушал это известие и только сказал: «Не спешите им на помощь, пусть их ряды поредеют еще больше – они, подобно христианским собакам, тоже наши враги».

Храм Гроба Господня в Иерусалиме. Современный вид

Между тем альморавидская конница ждала своего часа. Она была сильна и своей численностью, и прежде всего дисциплиной, чем нарушала все традиции рыцарской войны, с ее групповыми схватками и поединками на поле боя. Настал момент, когда увлеченные преследованием рыцари рассеялись по всему полю, и вот тогда, с тыла и с флангов, на них из засады напали берберские всадники. Кастильцы, сидевшие на уже уставших и взмыленных лошадях, были окружены и разбиты. Король Альфонсо во главе отряда из 500 всадников сумел вырваться из окружения и с большим трудом спасся от погони.

Эта победа и последовавшее за ней объединение всех эмиратов под властью Юсуфа произвели такое сильное впечатление, что ликованию арабов не было конца, а христианские проповедники за Пиренеями тут же выступили с призывом Крестового похода против неверных. Опередив на целых десять лет широко известный Первый крестовый поход на Иерусалим, собранная крестоносная рать вторглась в мусульманские земли Испании и… вновь потерпела там поражение.

Идея Крестового похода, можно сказать, в то время просто носилась в воздухе, так что его оставалось только провозгласить и соответственным образом, чтобы не повторить ошибок предшественников, направить…

И вот 18 ноября 1095 г. папа Урбан II созвал в Клермоне епископский собор, который должен был заняться решением назревших церковных проблем. Поскольку собор проходил во Франции, на него прибыли главным образом епископы-французы. Однако, завершая собор 27 ноября, папа при огромном стечении народа произнес публичную речь, в которой он обратился уже не к прелатам, а непосредственно ко всем собравшимся на площади перед дворцом, где проходил собор. И хотя точный ее текст до нас не дошел, многим слушателям она настолько врезалась в память, что впоследствии они смогли ее записать своими словами и так донести ее до наших дней.

В частности, о том, что там было сказано, можно прочитать в «Иерусалимской истории» Фульхерия Шатрского (французского священника, хрониста Первого крестового похода), который в этой истории сообщает, что, изложив собравшимся все обстоятельства, связанные с противостоянием восточных христиан и их турецких завоевателей, папа изрек следующее: «С просьбой об этом деле обращаюсь к вам не я, а сам Господь, поэтому призываю вас, провозвестники Христовы, чтобы собрались вы все – конные и пешие, богатые и бедные – и поспешили оказать помощь уверовавшим в Христа, чтобы отвратить, таким образом, то поганое племя от разорения наших земель. Я говорю об этом находящимся здесь, а прочим передам [потом]: так повелел Иисус! Всем тем, кто, отправившись туда, в пути или при переправе либо же в сражении с язычниками окончит свою смертную жизнь, то тотчас получит отпущение грехов [своих]. И от того это обещаю всем, собирающимся туда отправиться, что правом таким наделен от Господа. О, какой же это будет позор, если племя столь презренное, низменное, прислуживающее дьяволу, одолеет народ, наделенный верой во всемогущего Господа и славящийся именем Христа. О, сколько вам будет упреков от самого Господа, если вы не окажете помощь тем, кто, как и вы, уверовал в Христа. Ступайте на славную битву против неверных, которая начинается, – сказал папа, – и будут вознаграждены те, кто, по своему обыкновению, вел здесь частные войны против верующих. И станут воинами Христовыми те, кто прежде разбойничал. Пусть достойно сражаются против варваров те, кто прежде воевал против своих братьев и родных. Сейчас раздаются вечные награды тем, кто прежде служил за жалкие солиды торговца. Те, кто ранее [тщетно] терзал свое тело и душу, сейчас – будут биться за двойную награду. Несчастные и бедные сейчас там станут богатыми и сытыми; недруги Господа здесь – там станут его друзьями. Вознамерившиеся отправиться в дорогу пусть не откладывают это, но, собравшись вместе в подходящих местах, перезимуют и в следующую весну, ведомые Господом, как можно быстрей отправляются в путь».

Понятно, что такое красноречие, да к тому же из уст самого папы, просто не могло не найти отклика в сердцах собравшихся, и они тут же закричали, что так хочет Бог! В знак того, что они выбрали правильный путь, собравшиеся на площади в Клермоне будто бы тут же начали нашивать на одежду кресты. И вот здесь мы встречаемся еще с одной исторической несообразностью. Так, тот же Фульхерий Шатрский писал: «О, как приятно и радостно было нам всем видеть эти кресты, сделанные из шелка или вышитые золотом, которые пилигримы, будь они воинами, клириками или мирянами, носили на плечах своих плащей, после того как по призыву папы дали обет отправиться [в поход]. Воистину воины Господа, которые готовились к битве во славу [имени] Его, по праву должны быть отмечены и вдохновлены таким знаком победы». И возникает вопрос: как же тогда другие авторы сообщают о том, что пилигримы разрезали на полосы платки или отрывали полосы материи от одежды и нашивали их себе на плащи? Причем в ряде мест указывается, что кресты эти были из ткани красного цвета и еще алого и белого цвета, а иные, мол, так и вовсе выжигали себе крест на теле!

Было бы совсем неудивительно, если бы мы знали, что эти кресты были подготовлены для собравшихся в Клермоне заранее, тем более что при значительном богатстве римского папы сшить и даже расшить золотом несколько тысяч таких крестов большой проблемой не являлось. И потом, ну кто же в то время постоянно носил одежду красного и белого цвета, не говоря уже о совершенно сомнительных тогда «платках»! Так что, скорее всего, все эти кресты, причем в большом количестве, были приготовлены заблаговременно, и уже здесь, в Клермоне, их раздавали всем желающим, чтобы еще больше подогреть и их религиозные чувства, и чувство собственной значимости. Ведь вышитые золотом кресты (хотя может быть, что это и была всего лишь золотая канитель), по-видимому, и впрямь представляли собой весьма ценную вещь, не говоря уже о том, что они были… просто красивы! Хотя, вполне возможно, что это могли быть и ленты красного и белого шелка, которые прямо здесь, на месте, отматывали на куски и отрезали, а уже сами «крестоносцы» нашивали их на одежду в форме креста!

Причем интересно, что «крестовым походом» это «мероприятие» пока еще никто не называл. Как и до этого, в ходу были слова «expeditio» или «peregrinatio» – «экспедиция» или «паломничество», то есть речь шла вроде бы об обычном паломничестве, но с оружием в руках. А еще папа обещал его участникам полную отмену всех наложенных на них епитимий, сиречь прощение всех прежних грехов. Но сами крестоносцы, в большинстве своем люди темные и невежественные (потому как иных в то время нужно было еще поискать!), вряд ли разбирались в таких тонкостях. Скорее всего, большинство из них наивно полагало, что папа вообще отпустил им все грехи, как прошлые, так и все будущие, ведь они же выступали не просто в поход, а в поход за веру, и к тому же осененные еще и знаком креста!

КНИГА В КНИГЕ

Люди того времени были грубы, невежественны, доверчивы и наивны. Их обуревали сильные чувства и страсти, а задумываться о будущем им было несвойственно, ведь они уповали на Божью помощь. Естественно, что отдельные люди «себе на уме» находились среди них и тогда, но по сравнению со всеми остальными их было просто ничтожно мало, поэтому совсем неудивительно, что в поход в неведомый Иерусалим отправились такие толпы народа.

«Перед мысленным взором Эдмунда до сих пор вставали нарисованные бенедиктинцем картины злодеяний, совершенных турками: осквернение и разрушение храмов, истязание и нанесение увечий пилигримам и пленным, насилие и порабощение женщин-христианок. Бог свидетель, как смеет это темнокожее племя богохульников столь жестоко преследовать приверженцев милосердного Господа Иисуса Христа? Конечно, необходимо положить конец этому нестерпимому надругательству, и поскорее.

Тем временем сэр Тустейн вытащил из заплечного мешка своего оруженосца несколько длинных полос алой материи. Он взмахнул ими высоко над головой, а другой рукой коснулся знака, пламеневшего на белом сюрко:

– Кто из вас, милорды, хочет надеть такой крест? Кто из вас присоединится к воинам из земель Бургундии и Прованса, из Северной Нормандии, Брабанта и Лотарингии?

Еще до того как он осознал, что делает, Эдмунд де Монтгомери вскочил на ноги, ринулся вперед, пал на колени и посмотрел в глубоко посаженные волшебные глаза брата Ордерика.

– Даешь ли ты обет отправиться в поход с войском Христовым? – прогремел бенедиктинец. – Клянешься ли ты неустанно и без колебаний сражаться с неверными до тех пор, пока не будет завоеван Иерусалим?

– Клянусь! – воскликнул Эдмунд звенящим голосом, а про себя удивился, почему у него не потребовали обещания повиноваться кому-то из вождей Крестового похода, – наступит время, и он опять будет ломать голову над этим же вопросом, когда беда встанет у порога.

– Тогда иди, сын мой, и храбро сражайся за дело Божье.

Среди всеобщего воодушевления и оживления excitator перебросил через плечо Эдмунда две оторванные полоски красной материи. Теперь все, за исключением двоих пожилых и явно немощных рыцарей, выступали вперед, передав сначала своим спутникам копье и щит. Даже грубое загорелое лицо сэра Вольмара казалось каким-то просветленным.

Поцеловав распятие призывающего, те самые закаленные воины, которые враждовали в течение многих лет, которые убивали отцов, братьев и сыновей друг друга, обнимались со слезами на глазах и молили о прощении. Далее три монаха обходили многолюдное собрание, даруя этим суровым и жестоким людям магические красные ленты в обмен на клятву послужить оружием. Простолюдины давали обет со страстным пылом. Почему бы и нет? Какая бы судьба ни ожидала их в таинственных землях за морем, она должна быть лучше исполненного страха, беспросветного и жалкого существования, которое они влачат ныне. А кроме того, они уходят из родных мест ненадолго. Ведь почти все уверены, что Иерусалим находится на расстоянии одной-двух недель пути, не дальше».

Френсис Мейсон ван Викк, «Серебряный леопард»