Текст книги "Сибирский ковчег Менделеевых"

Глава четырнадцатая

…Прошло несколько дней. Молодые потихоньку налаживали свой быт. По вечерам они обычно недолго гуляли или что-нибудь читали вслух. Обедами занималась улыбчивая Паша, а уборку в комнатах приходила делать молодая девушка Акулина Федотова, живущая по-прежнему у своих бывших хозяев, хотя они и подписали ей вольную.

Однажды, довольно рано к ним в дверь кто-то постучал. Открывать пошел Иван Павлович и очень удивился, увидев стоящего перед ним полицейского, в котором он без труда узнал, встреченного им зимой по приезду в город стража порядка. Тот смущенно переминался с ноги на ногу, не решаясь войти.

– Прошу великодушно простить, но вот начальство снарядило меня, как говорится, по вашу душу…

– Зачем же им моя душа потребовалась? – насмешливо спросил Менделеев. – Входите, входите. Гостям мы всегда рады.

Полицейский, осторожно ступая своими сапожищами на чисто вымытый пол, подошел к столу и осторожно присел, не снимая с головы шапку с форменной кокардой.

– Да, со свадебкой вас, – спохватился он.

– Вам и это известно, – удивился Иван Павлович. – Впрочем, совсем забыл, где вы служить изволите. Простите, напомните мне свое имя-отчество, а то столько времени прошло, запамятовал.

– Пристав второго участка Вахрушев Елизар Иванович, – вскочив на ноги, отрекомендовался тот.

– Понятно, – кивнул Менделеев, – и с какой такой стати скромный учитель понадобился вашему начальству? Может за мной какая провинность имеется? Спешу услышать, но, скажу честно, ничего такого за собой не замечал.

– Не извольте беспокоиться, ни о ваших грехах пойдет речь, иначе бы ни меня за вами отправили, а пару стражников. Имейте терпение, сейчас обскажу все, как есть, – успокоил его тот. – Вас лично дело наше не касается, скорее наоборот, хотим вашей помощи попросить. Я же помню, как во время нашей первой встречи вы помогли мне вора, что Карасем прозван, сыскать.

– И я о том пока не забыл, – согласно кивнул Менделеев. – Неужели он опять что-то натворил и вы без меня его отыскать не можете?

– Нет, в этот раз ни в нем дело, тут случай особый.

– А ведь я того вора совсем недавно встречал, когда он крутился возле лавки местного ювелира. Я там со своим сослуживцем как раз брачные кольца присматривал. – И он показал правую руку, где на безымянном пальце поблескивало обручальное кольцо.

– Не может быть! – воскликнул пристав. – Неужели ему купеческих лавок мало, где товаров всего-то на копейку, и он перекинулся на что иное?! Да, к слову сказать, к нам на той неделе как раз ювелир обратился. Говорит, будто кто-то пытался его лавку вскрыть, да, видать спугнули вора или замки ему не по силам оказались.

– И что вы тому ювелиру ответили?

– А что мы могли сказать? Отправили его восвояси, потому как кражи не было, а значит и говорить не о чем.

– Понятно, – протянул Менделеев, – будете ждать, когда ограбят бедного старика. Но неужели вы ко мне из-за этого пожаловали?

– Никак нет. Тут иная история. Даже не знаю с чего начать, – пристав наконец снял с головы шапку и вытер вспотевший лоб, после чего продолжил. – Задержали мы на днях одного мужика подозрительного. Вроде и паспорт при нем, и ни в чем худом он не замечен, но вот видели его несколько раз, то на берегу возле переправы, то на базаре, то возле тюрьмы каторжной. Запомнили, нам донесли, мы его, голубя, привели под белы ручки в участок, допрос устроили…

– И что, – нетерпеливо поинтересовался Менделеев. – Я к нему какое отношение имею? Может, спутали меня с кем?

– Дайте договорить. Вот наш начальник, когда я про вас ему рассказал, велел попросить милостиво, чтоб поговорили вы с ним…

– С кем? С вашим начальником? О чем и зачем мне с ним говорить? Что-то я вас, дорогой Елизар Иванович, никак не пойму.

– Нет, с начальником нашим говорить не требуется, а ежели что, он вас к себе сам попросит. Пока он желает, чтоб вы с мужиком тем, который у нас в кутузке сидит, потолковали.

– Все одно не пойму, о чем мне с ним говорить следует, когда на то вы есть и как в том помочь могу?

Пристав в расстройстве хлопнул ладошкой по столу, выдохнул воздух и начал снова:

– Думаем мы, не тот он человек, за кого себя выдает, не зря он возле тюрьмы околачивается…

– И что с того? Мало ли, куда тот или иной человек пойдет. Вот я, к примеру…

В это время Мария Дмитриевна, стоя в соседней комнате, внимательно прислушивалась к их разговору. Насторожилась и Паша, которая, судя по всему, никогда не имела дел с полицией и на ее лице читался страх.

– Что, страшно стало? – спросила ее Мария Дмитриевна.

– Еще как. Чего это он вдруг к вам заявился? Неужели мужа вашего увести может? Вот меня страх и берет. Я их, околоточных, ежели на улице встречу, спешу спрятаться где. Или на другую сторону перехожу.

– Нечего их бояться, они только воров да разбойников ловят, а мы – люди честные. Потому до нас им никаких дел не должно быть.

– Чего же он тогда пожаловал? Никак не пойму! И вот ведь сидят, говорят с Иваном Павловичем, будто старые знакомые.

– То он о другом человеке говорит, что у них под караулом находится. Вот и просят Ивана Павловича побеседовать с ним.

– Зачем? – опять не поняла та.

– Ой, откуда я знаю. Выйду, однако, я к ним, а то они еще битый час будут воду в ступе толочь.

С этими словами она решительно шагнула в комнату, служившую им одновременно гостиной и столовой, и сдержанно поздоровалась с полицейским. Тот, поднявшись, поприветствовал ее и вновь сел на место.

– Не помешаю? – спросила Мария Дмитриевна. – Если у вас какие секреты, то мы с прислугой можем пойти прогуляться.

– Какие у нас могут быть секреты? – затряс головой пристав. – К слову сказать, я ведь с вашим батюшкой знаком. Как его здоровьице будет?

– Спасибо, все так же – ответила она, а потом, положив руку на плечо мужа, спросила: – Ничего, если послушаю, о чем вы тут беседуете? Может, полезной в чем окажусь. А тот вы, как посмотрю, друг дружку понять не можете.

Иван Павлович вопросительно глянул на своего собеседника, тот благодушно кивнул, промолвив:

– Ну, конечно. Почему бы и нет. Никаких особых секретов от вас не имеем.

– Я так понимаю, – быстро взяла в свои руки нить разговора хозяйка дома, – что вы предлагаете моему мужу побеседовать с одним человеком, чтоб установить, тот ли он, за кого себя выдает. Правильно поняла?

– Истинно так, сударыня, – согласно кивнул пристав, – об этом и речь.

– Ванечка, – обратилась она к мужу, – что тебе стоит дойти до полицейского участка и побеседовать с тем человеком? Тем более, что тебя об этом просит сам господин пристав.

– Вот именно, – поддакнул тот.

– Я одного не пойму, – не сдавался Иван Павлович, – о чем именно мне с ним беседовать? К тому же сам я не имею к тому никакого желания.

– Ванечка, пожалуйста, не нужно доводить все до крайности. Зачем отказывать, если тебя просят.

– Мы можем оплатить ваши услуги. Не много, разумеется, но, думаю, вам это никак не помешает, – пообещал пристав.

То ли уговоры жены, то ли обещанная плата возымели свое действие, но в конечном итоге Иван Павлович дал согласие и вскоре вместе с приставом Вахрушевым они вышли из дома. Пока ехали к участку, пристав рассказал вкратце о пойманном ими ранее мужике.

– Мы его взяли, потому как без дела шатался. Подозрительный, одним словом. Спрашиваем, на что живет, где ночует. Молчит, словно немой. Но паспорт при нем имеется. Будто бы отпущен он своим помещиком на заработки. Опять же такие пришлые люди всегда в ватаги сбиваются, чтоб вместе работу искать. А этот один, как перст. Но никаких грехов за ним не нашли. Хотели было отпускать, а тут на берегу Иртыша труп нашли. Мужик в летах уже, не местный, а бумаг при нем никаких.

– И от чего он умер? Утонул или что другое? – спросил Менделеев, торопливо шагая рядом с приставом и внимательно вслушиваясь в каждое сказанное им слово.

– А вот тут заковыка вышла, – отвечал пристав. – поскольку вытащили его из воды, но отчего он туда полез ни с того ни с сего, не снявши одежды и лаптей с ног, то непонятно. Стали думать. Решили, нашинский народ лапти сроду не обувал, явно чужой человек…

– А пойманный вами мужик здесь причем?

– Дайте доскажу. Тогда и закралось у нас подозрение на схваченного мужика: а тот ли он человек, как в паспорте значится? Уж больно он на крепостного не похож.

– На кого же он тогда походит? – поинтересовался Менделеев. – На купца или иного кого?

– Вот потому и решено было к вам, господин учитель, обратиться. У вас глаз наметан. Сказывали мне, будто бы языкам разным обучены, может и подсобите нам в этом деле?

В участке его провели в комнату с зарешеченными окнами, куда скоро привели давно небритого человека в крестьянской одежде. Но зато он был обут в почти неношеные сапоги, и это сразу бросилось в глаза Менделееву. При этом он успел заметить на сгибах его сапог потертости, какие бывают обычно от верховой езды. Да и нездешний загар на лице выдавали в нем уроженца южных краев.

Вошедший, не спрашивая разрешения, уселся на стоящую у стены лавку и с улыбкой уставился на сидевшего у стола Менделеева.

– Честь имею, господин хороший, – первым заговорил он, – вот второй день сижу в остроге, не зная за что. Может вы мне о том скажете?

Менделеев уловил в его речи не местный говор и то, как тот со свистом выговаривал букву «г».

– Попробую, коль смогу, – отозвался Иван Павлович, – только чуточку побеседуем. Согласен?

– Мое дело телячье. На разговор у таких как я, согласия не спрашивают, – с усмешкой ответил тот.

– Вот в паспорте, что у тебя нашли, будто прозываешься ты как Назаром сыном Павловым Сидоровым. И будешь крепостным помещика Стрешнева из Тверской губернии. Правильно?

– Коль так записано, значит верно, – уклончиво ответил тот. Но по тому, как он начал прерывисто дышать, Иван Павлович понял, что этот Назар Сидоров не так прост, как ему хочется показаться.

– А как прозывается деревня, откуда ты родом? – спросил он.

Тот видимо ожидал этого вопроса и тут же с готовность ответил:

– Тетенрино нашу деревню зовут.

Менделеев чуть помолчал и уточнил:

– И какого уезда?

После этого вопроса мужик замялся, почесал в затылке и выпалил:

– Котельников, вроде, – потом, спохватившись, добавил: – Откудова мне знать про уезд. Мог и попутать чего.

Менделеев встал, прошелся по комнате, потом подошел к мужику и, низко наклонившись, выдохнул ему в лицо:

– Врешь ты все, братец, не повезло тебе, поскольку сам я как раз буду из тех мест и никакого Котельниковского уезда в Тверской губернии сроду не бывало. Выходит, не Назар ты вовсе и не Сидоров. Так говорю?

Мужик весь сжался, будто ожидая удара, и зло ответил:

– Ничего не знаю и говорить больше не стану…

– А не о чем нам с тобой, братец, беседовать. Мне и так о тебе все понятно. Хочешь, скажу?

Тот с удивлением посмотрел на Ивана Павловича и кивнул головой, выражая согласие.

– Будешь ты родом с Дона, то я по выговору твоему понял. Казак, потому как у тебя от стремян сапоги изрядно потертые, – и он указал пальцем на его ноги, обутые в сапоги.

– И что с того? – зло спросил тот. – Скрывать не стану, верхом ездить частенько приходилось. Кто ж нынче в седло не садится…

– Сапоги ладно, а вот говор твой ни с каким другим не спутаешь. Так только донские казаки говорят. Лучше признайся сразу, а то пристава кликну, он с тобой иначе говорить станет, мигом в острог определит.

– И в остроге люди живут, – дерзко ответил тот, – мало ли какие у вашего брата догадки. Помучат, помучат, да и отпустят.

– Ладно, коль по-хорошему не хочешь, поступай, как знаешь. – С этими словами Менделеев вышел из комнаты и тут же наткнулся на пристава Вахрушева.

– Что скажете? – нетерпеливо спросил он. – Признался злодей?

– Ни в чем не признался и вряд ли добровольно откроется. Но одно скажу точно: никакой он ни Назар Сидоров и сроду в Тверской губернии не жил. А по говору его определил, что родом он с Дона, а вот как сюда попал и кто он есть на самом деле, то вам решать.

– Как вы сказали? Точно с Дона? – переспросил пристав. – Так я и думал.

– Что именно?

– Да как вам сказать, – замялся тот, – то лишь догадки наши. Сообщили, будто бы из тюремного замка побег готовят…

– А этот казак при чем?

– В том-то и оно, есть о чем подумать. Пару лет назад привезли к нам пятерых казачков, что разбоем в тех краях промышляли. Плетей им на площади при всем народе вложили, как полагается. Держат отдельно от прочих. Но они через стражников или кого другого весточку заслали дружкам своим. Мы поздно о том узнали, не перехватили гонца. Но ждали, чем все обернется. А тут этот мужичок вдруг на нашу голову объявился. Все и складывается одно к одному. Не просто так, думаю, он в наши края пожаловал.

– Да, есть о чем подумать, – согласился Менделеев, – только вот что мне неясно: как этот казак с мертвым мужиком, того что в лаптях нашли, повязан?

– Что тут непонятного, дорогой Иван Павлович. Наш казак мужика этого придушил, а потом в реку засунул, чтоб нас запутать, а себе его документик прихватил. Вот и вся отгадка.

– Все может быть. И где тот покойник находится? Можно взглянуть на него?

– Чего на него глядеть-то, – почесал в голове Вахрушев, – хотя больших препятствий не вижу. В покойницкую его пока свезли, а скоро схоронить должны вместе с другими безродными. Поезжайте туда, коль интерес на то имеется. Только никак не пойму, что вы узнать от него можете?

– Нам в институте и медицинские науки преподавали, а потому могу сказать: убит он или в воде захлебнулся.

– Дай то бог. Всего вам доброго. А я пойду еще с казачком тем потолкую, может и скажет чего.

Иван Павлович решил не откладывать осмотр покойного и, не заходя домой, нашел извозчика, который и отвез его, куда требуется. После осмотра он тут же вернулся в полицейский участок, нашел пристава Вахрушева и сообщил тому:

– Как я и думал, задушили его. Скажите, а у казака нашего не находили веревки какой или чего подобного?

– Веревки не было, – ответил тот, – а вот конская уздечка при нем была. А почему спрашиваете?

– На шее у покойного след, какой обычно после удушения остается. Потому и решил, не своей смертью он умер, а в воду его уже мертвым спровадили. Так что вы правы оказались, Елизар Иванович.

Полицейский радостно улыбнулся и протянул Менделееву руку.

– И вам спасибо большое.

– Мне-то за что, – смущенно ответил тот, пожимая лапищу пристава.

– А как же, помогли определить, откуда он родом, остальное мы как-нибудь сами докумекаем. Одно скажу, завтра с утра мы казачка этого в острог определим. Там самое ему место.

– Рад был помочь, – улыбнулся Менделеев, – тяжкая у вас служба.

– Кому-то надо и этим заниматься, – провожая его, отвечал пристав.

На следующий день в дверь четы Менделеевых вновь раздался стук. На пороге стоял все тот же Елизар Иванович Вахрушев, причем вид у него был обескураженный. Иван Павлович хотел было пригласить зайти его внутрь, но тот покачал головой, отказавшись от приглашения.

– Я чего заглянул, – шепотом произнес он, – предупредить вас хочу, осторожней быть…

– Что ж там такое случилось? – с удивлением спросил Иван Павлович.

– То и случилось, убег казачок этот. Вчера попросился по нужде, а когда его вели, вдарил чем-то стражнику по башке и был таков. Но мы его все равно рано или поздно поймаем, далеко не убежит.

– Мне-то чего бояться, – удивился Менделеев.

– Кто ж его знает, что у него на уме, вдруг да захочет с вами поквитаться…

– Спасибо, что сообщили. Поостережемся, – ответил Менделеев, и пристав отправился по своим делам.

Глава пятнадцатая

…Весь день Ивана Павловича не оставляла мысль о сбежавшем казаке, назвавшемся Назаром Сидоровым. Прежде всего он не мог представить себе, как тот сможет помочь своим землякам в предстоящем побеге из тюремного замка, что, по словам пристава, готовила группа осужденных. Вряд ли он в одиночку рискнет напасть на тюремную охрану или сделать там подкоп под стену. Тогда зачем он приехал сюда с Дона? И таких вопросов у него рождалось множество…

Незаметно для себя Менделеев снял с полки шахматную доску, положил ее на обеденный стол и быстро расставил на ней фигуры, как он обычно делал, когда затруднялся найти какое-либо решение. Он представил себя на месте сбежавшего казака и стал разбирать те или иные варианты его участия в побеге.

«Если его дружкам все же удастся освободиться от цепей, а потом перемахнуть через высоченный забор, то этот самый Назар должен поджидать их где-то поблизости, – рассуждал он, – а потом указать им дорогу или, иначе говоря, быть их проводником. Вот за этим он сюда и пожаловал», – наконец догадался он.

Далее он стал рассуждать, автоматически передвигая фигуры, тем самым решая, в какую именно сторону направятся беглецы. Возникал вполне резонный вопрос: двинутся они на север или на юг.

«На север вряд ли, – думал он, – поскольку сами они с южных краев. Значит, остается юг, а потому наверняка будут пробираться в сторону Тюмени. По левому берегу Иртыша, а потом вдоль Тобола и до Туры им дорога вряд ли известна. Потому они явно выберут путь по старому сибирскому тракту. Тут и к бабке ходить не надо…»

Он налил себе в стакан холодного чая и вытянул из начатой пачки папиросу, закурил, что делал довольно редко, лишь когда ему случалось решать подобные задачи. Глянул на шахматную доску, где часть фигур сосредоточилась в центре, а фигуры воображаемого противника образовали вокруг них что-то похожее на полукруг.

«Вот-вот так бы я и поступил на месте пристава Вахрушева, организовал засаду возле переправы или где-то на тракте. В городе тех беглецов им вряд ли удастся сыскать».

Он не заметил, как Мария Дмитриевна подошла к нему, ласково провела рукой по всклокоченной шевелюре и поинтересовалась:

– Неужели тебе скучно со мной, коль решил сам с собой в игрушки поиграть?

Он, слегка смутившись, ответил:

– Совсем нет, просто соображаю. Как наш беглец поступит, если его товарищам удастся из острога бежать.

– О ком это ты? – не сразу поняла она.

– Я же тебе рассказывал, – недовольно хмыкнул он, – про того мужика, ради которого меня давеча в участок позвали. Или забыла уже? Ой, память у нас не иначе как девичья, ничего не скажешь…

– Совсем не забыла, – чуть обиделась Мария Дмитриевна, – только одного не пойму: как ты через эти фигурки можешь что-то человеческое распознать?

– А вот и могу. Что в том особенного. Шахматы ведь не просто так придумали, как, впрочем, и другие игры. Это все к людям относится. И король, и королева – все они из жизни взяты.

– А если о нас речь вести, тогда я королевой буду? – с лукавинкой в голосе поинтересовалась она.

– Несомненно, – улыбнулся он, – ты – моя королева, а я в таком случае беру на себя роль короля.

– И с кем мы будем воевать? – вполне серьезно, глядя на улыбающегося мужа, спросила Мария Дмитриевна.

– Противников много, – без малейшей улыбки ответил он, – например, мы сами.

– Ты хочешь сказать, будто меж нами идет сражение, – не поверила она. – Это как же?

– Да нет, пока друг с другом мы, судя по всему, не воюем. Разве что ночью, – чуть улыбнулся он.

– Ой-ой, – смущенно замахала руками Мария Дмитриевна, – давай не будем об этом. Главное, пока военных действий не предвидится, а там… поглядим.

– Хорошо, но церковь считает, что, прежде всего, человеку приходится воевать самому с собой.

– Это как же? Как я могу воевать против себя? Для меня это слишком сложно, поясни…

– Допустим, ты очень любишь сладкое…

– Как ты догадался? – облизнулась Мария Дмитриевна, – я того ни от кого не скрываю. И что тут такого?

– Вот, это и есть грех, когда поощряешь себя в своих слабостях. Или, к примеру, возьмем корыстолюбие. Да что я буду тебе о грехах человеческих пересказывать, читай Святое Писание, там все доступно изложено.

– Я-то думала, ты мне расскажешь, кто для нас действительно серьезный противник, а вести борьбу с самим собой – это скучно.

– Знаешь, будут у нас и такие противники, дай только время. Оглянуться не успеешь, как обложат со всех сторон.

– Ну, когда они появятся, тогда и к обороне готовиться начнем. А пока рано о том думать.

Иван Павлович отодвинул от себя шахматную доску, встал, обнял жену и чмокнул ее в щеку. Она чуть отстранилась от него, провела рукой по его лицу, сказав:

– Опять сегодня не брился, тогда бы уж бороду отпустил, что ли. Вот и начинай сам с собой бороться, я не против.

– А чего это мы дома сидим? – сменил он тему. – Так действительно недолго и войну друг с дружкой затеять. Одевайся, и пойдем погуляем, пока погода позволяет.

– С радостью, – ответила она, – я мигом.

Они прошлись по обсаженной березами и старыми липами Богоявленской улице, а потом, не сговариваясь, повернули направо, прошли мимо ажурной каменной церковной ограды и начали подниматься в нагорную часть города. Навстречу им то и дело попадалось много знакомых пар, возвращающихся с прогулки, с которыми они любезно раскланивались и продолжали подниматься наверх. По пути они прошли под каменной аркой, постройки еще петровских времен, между расходящихся веером вверх замшелых стен, сложенных из крупных с непонятными клеймами кирпичей.

Сверху над ними, словно плыла на невидимых крыльях многоярусная соборная колокольня, из оконных проемов которой выглядывали наружу литые бронзовые бока колоколов, напоминающие длиннополые бабские юбки, приезжающих в город зимой на оленях северных инородцах. Мария Дмитриевна, задрав голову, не отрываясь, смотрела на недавно выстроенную колокольню и не заметила, как за что-то запнулась и едва не полетела на землю, если бы муж не успел подхватить ее.

– Осторожно, – заметил он и ехидно спросил: – Ну как, всех ворон пересчитала или еще остались?

– Прости, загляделась. Ты не представляешь себе как красиво, другого такого места я просто не знаю. Тут как будто в иную эпоху попадаешь, когда нас с тобой и в помине не было.

– А я вот ничего такого не заметил, – безразличным голосом ответил Иван Павлович. – Да, старина. Но вот в моей родной Твери ее во много раз больше будет. И места на моей родине не в пример красивее, чем здесь в Сибири.

Мария Дмитриевна приостановила шаг и внимательно посмотрела на мужа.

– Ты это серьезно говоришь? – спросила она, строго глядя супругу прямо в глаза.

– Вполне, – не задумываясь ответил он. – А в чем, собственно, дело?

– Никогда не говори так о моем городе. Мне неважно, как выглядят прочие места, но здесь моя родина и другой у меня никогда не будет. Я не желаю оценивать те края, где ты родился и вырос, но не хочу слышать такие слова от человека, который мне близок и дорог.

Выпалив все это, она пошла вперед, гордо подняв голову и чуть покачивая сумочкой, зажатой у нее в руке. Иван Павлович не сразу опомнился, и лишь через какое-то время бросился вслед за ней. Нагнав ее, и, взяв под руку, он бросил быстрый взгляд и поразился переменам, произошедшим с его супругой. Такой он ее еще никогда не видел и даже не представлял, что она может быть столь резкой и непреклонной в своих суждениях. Он заметил, что щеки у нее побледнели и куда-то исчез их обычный румянец, глаза сузились, губы были сжаты, но при этом взгляд ее не утратил всегдашнего блеска и решимости.

Дальше они шли молча, пока не остановились возле покосившейся церквушки, купол которой был давно не крашен и местами на нем выступила ржавчина, являя собой привычное людское небрежение. Маша, как показалось Менделееву, через силу улыбнулась и пояснила:

– Это церковь Святого Спаса, где когда-то крестили моего привезенного откуда-то мальчишкой прадеда, а потом многих его сыновей. Мне говорили, что это одна из первых каменных церквей в городе.

– А вон, ближе к склону еще одна виднеется, – указал рукой Иван Павлович, – не помнишь, что это за храм? Тоже довольно древний…

– Если ничего не путаю, то это храм Николая Чудотворца. Подойдем к нему?

И они, взявшись за руки, словно недавних разногласий и не бывало, пошли к этой церкви. А потом и к следующей, находящейся на самой городской окраине. Оттуда они увидели почерневший забор, какие-то строения за ним и стоявшего у ворот часового.

– А что там находится? – спросил Менделеев. – Никогда здесь не был.

– Это и есть та самая каторжная тюрьма, о которой мы совсем недавно говорили.

Влекомые любопытством, они подошли ближе к воротам и поздоровались с охранником, державшим в руке мушкет старинного образца. Но тот лишь строго глянул на них, сказав:

– Посторонним здесь быть не положено.

– Хорошо, мы сейчас уйдем, – поспешно согласилась Мария Дмитриевна.

Вокруг острога были насажены кусты боярышника и малины, меж которыми в сторону подгорной части вела небольшая тропинка. За ними Менделеев заметил знакомую фигуру того самого мужика, с которым он совсем недавно беседовал в полицейском участке.

– Пошли быстрее отсюда, – сказал он шепотом своей супруге.

– А что случилось? – не поняла она.

– Потом дома объясню, – торопливо ответил он, увлекая ее в людное место, стараясь избежать непредвиденной встречи, о чем его предупреждал пристав Вахрушев.

Когда они прошли немного, то он оглянулся и увидел, что встреченный ими беглец идет следом. Они чуть ли ни бегом дошли до спуска, а войдя в свою квартиру, Иван Павлович плотно закрыл двери и выглянул в окно, где увидел беглого казака, стоявшего под разлапистой березой.

– Может, сейчас объяснишь, от кого мы скрываемся? – обратилась Мария Дмитриевна к мужу. – Чего ты так испугался?

Иван Павлович в двух словах объяснил ей причину их бегства. Не дослушав его, Мария Дмитриевна тут же разволновалась и предложила срочно сообщить обо всем в полицию.

– И как мы это сделаем? – спросил Менделеев. – Меня тот казак знает, а тебя одну я не отпущу.

– Отправь дежурного, – предложила она.

– Точно, как-то я об этом не подумал, так и сделаю.

Через какое-то время после отправки посыльного, возле учительского дома появилось несколько полицейских во главе с приставом. Сам он зашел к ним, чтоб узнать что случилось. Иван Павлович вновь рассказал ему обо всем, на что Вахрушев со вздохом ответил:

– Улетел голубь наш, видно сообразил, куда посыльный направился. Хитер, бестия, того у него не отнять. Но ничего, мы все равно его споймаем.

– Я бы на вашем месте устроил засаду возле переправы, – посоветовал Менделеев, – мимо нее он с дружками в случае побега никак не проскочит.

– Точно, – согласился пристав, с этими словами он вышел, оставив Менделеевых одних.

Из соседней комнаты появилась заспанная Паша и поинтересовалась, где они были все это время. Мария Дмитриевна рассказала обо всем, но не сообщила о минутной ссоре с мужем во время прогулки, как и о встреченном ими беглеце, зная Пашину робость, велев ей побыстрей накрывать к ужину.