Текст книги "Христианство и зло"

X. Принцип ахимсы

Для абсолютного большинства христиан главную ценность христианства составляют не его догматы и мифы, пришедшие из далёкого и чуждого времени, но очевидно верные моральные принципы, базирующиеся на заповедях. Но те же моральные принципы всегда были действительны и для нехристианских народов. Эти общепонятные и общепризнанные правила поведения сложились независимо от иудаизма и христианства. Если считать, что Бог сошёл к Моисею, чтобы открыть евреям моральные заповеди, нужно будет считать, что евреи, его любимый народ, были единственным народом, которому до того эти заповеди были неизвестны, тогда как всем другим народам они были известны всегда.

Сошлёмся на знаменитый документ – на египетскую «Книгу мёртвых», содержащую заклинания и формулы, ограждающие умершего от опасностей загробной жизни. Поначалу предназначавшаяся только для фараонов и высшей знати, эта книга к пятнадцатому веку до н. э. была приспособлена для всеобщего употребления. Каждый египтянин знал содержащиеся в ней многочисленные правила поведения, и каждый после смерти должен был держать ответ перед сорока двумя богами за свои дела на земле. Умерший должен был всем им дать клятву в том, что не нарушал их предписаний. Собранные воедино, эти предписания представляют собой впечатляющую систему практической этики. Приведём несколько отрывков из этой клятвы:

1. О Усех-немтут, являющийся в Гелиополе, я не чинил зла!

2. О Хепет-седожет, являющийся в Хер-аха, я не крал!

3. О Денджи, являющийся в Гермополе, я не завидовал!

4. О Акшут, являющийся в Керерт, я не грабил!

5. О Нехехау, являющийся в Ра-Сетау, я не убивал!

6. О Рути, являющийся на небе, я не убавлял от меры веса!

7. О Ирти-ем-дес, являющийся в Летополе, я не лицемерил!

8. О Неби, являющийся задом, я не святотатствовал!

9. О Сед-кесу, являющийся в Гераклеополе! Я не лгал!

10. О Уди-Несер, являющийся в Мемфисе, я не крал съестного!

18. …О Джуджу, являющийся в Анеджи! Я не ссорился из-за имущества!

19. О Уамти, являющийся в месте суда, я не совершал прелюбодеяния!»[19]19
  Православная энциклопедия. ЗАКОН МОИСЕЯ. https://www.pravenc.ru/text/182513.html#part_3


[Закрыть]

Ныне можно считать общепризнанным, что заповеди Моисея, явившиеся значительно позже (заповеди «Книги мёртвых» в их первоначальном варианте были известны уже в третьем тысячелетии до н. э.), заимствованы из религиозных предписаний египтян и древних народов, заселявших Междуречье. Знаменитую каменную стелу времени правления вавилонского царя Хаммурапи (XVIII в. до н. э.) с высеченными на ней законами увенчивает изображение царя, смиренно принимающего законы из рук Бога солнца и справедливости Шамаша. Ещё более раннего происхождения Кодекс царя Ур– Намму (XXII–XXI вв. до н. э.). Пройдёт по меньшей мере восемь веков (по некоторым данным шестнадцать веков)[20]20
  Книга мёртвых. Вторая оправдательная речь умершего. http://izbakurnog.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000008/st009.shtml


[Закрыть], прежде чем Моисей в подражание царю Хаммурапи примет десять заповедей от иудейского Бога Яхве.

Действительное поведение христиан не совпадало с заповедями и не отличалось от поведения народов других вероисповеданий. Это дало Спинозе повод заметить:

«Я часто удивлялся тому, что люди, хвалящиеся исповеданием христианской религии, то есть исповеданием любви, радости, мира и воздержанности, и доверия во всём, более чем несправедливо спорят между собою и ежедневно проявляют друг к другу самую ожесточённую ненависть. …Давно уж ведь дело дошло до того, что почти всякого, кто бы он ни был – христианин, магометанин, еврей или язычник, – можно распознать только по внешнему виду и одеянию, или по тому, что он посещает тот или этот храм… Житейские же правила у всех одинаковы»[21]21
  Бенедикт Спиноза. Богословско– политический трактат. Соч. Т. 2. С. 10. Санкт-Петербург, «Наука». 1999.


[Закрыть].

Житейские правила одинаковы у всех народов и остаются непоколебимыми правилами единой всеобщей морали. Что касается собственно принципа любви, составляющего основание христианской морали, то в буддизме, индуизме и джайнизме ему соответствует принцип ахимсы. Его смысл таков: не навреди никому ни делом, ни словом, ни мыслью. Не навреди ни живому существу, ни растению. Насколько выше этот принцип необосновываемого абстрактного требования любить ближнего, как самого себя, которому человек, даже если бы хотел, не мог бы следовать! Понять и принять, что он никому не должен вредить беспричинно, легче для человека, чем понять и принять, что он должен беспричинно любить всех как самого себя. Не навреди ближнему и ни одной живой душе – ни животному, ни самому малому насекомому! Этот принцип опасен для заповеди любви своим превосходством и потому не сопоставляется с ней. Есть принцип любви и есть слова «люби ближнего, как самого себя». Но нет: есть слова «люби ближнего, как самого себя», но нет работающего принципа любви. Всякая моральная истина должна пройти через прокрустово ложе христианской цензуры, чтобы быть принятой в христианский пантеон истин. Оттого-то так беден этот пантеон внутри – наружность в данном случае обманчива. Добродетельному человеку скорее хочется следовать принципу ахимсы, чем заповеди любви. Дух возвышается и очищается этим подлинно высоким духовным принципом. Даже если Христос Бог, заповедь любви несостоятельна, хотя она в этом случае от Бога. Принцип ахимсы не требует от человека непосильного для него, никакой логикой не оправдываемого действия любви. Непонятно даже, как может выглядеть такое действие, но понятно, как может выглядеть действие не навреди. Оно состоит в отсутствии действия, нежелательного для другого. Необоснованная, не имеющая достаточной причины любовь несовместима с достоинством того, кого любят. Оказываемые при этом знаки внимания такое же стеснение свободы другого, как насилие. Такие действия должны быть отнесены психологами и философами, но также и богословами, к разряду аморальных. Но никто не будет возражать против того, чтобы другой не причинял ему вреда. Поставленный перед необходимостью выбора между любовью всех, которая будет обременительна для него, и невраждебным отношением к нему всех, каждый выберет второе.

Принцип ахимсы превосходит принцип любви, кроме того, универсальностью содержания. Он стоит выше родового эгоизма. В заповеди любви предписывается эгоистически любить собственный род, человека, но не всякую живую тварь. Принципу ахимсы не присуща эта узость, тут забота и сострадание распространяются на всё живое и даже на растительный мир. Не топчи и не срывай цветок без крайней необходимости. Не уничтожай животное без крайней необходимости. Не уничтожай насекомое без крайней необходимости. Такая моральная установка проистекает не из заботы о собственном благе или о благе рода, но из уважения к творению как таковому. Аморально разрушить без причины статую скульптора или уничтожить картину художника, ведь в оба произведения вложен его труд. Но гораздо более аморально уничтожить живую тварь, потому что в её создание вложены труд и творчество Создателя. В этом случае имеет место вина перед Богом; помимо того, имеет место вина перед тварью, которая, если бы ей было доступно осознать, как с ней собираются поступить, взмолилась бы о пощаде. Её убивают беспричинно, бессмысленно. Это бы она и сказала нам, если бы обладала даром мысли и речи. И даже если не последует наказание в виде угрызений совести за такой поступок, он всё же аморален, если он не вызван необходимостью. В намерения автора не входит развивать сравнение обоих принципов. Достаточно уже сказанного для следующего вывода: христианская мораль не обладает теми преимуществами перед языческой моралью, которые она себе приписывает, а принцип любви не обладает какими-либо преимуществами перед сходными моральными принципами других религий и других народов.

XI. Эгоизм рода

Животные самое большое чудо после человека; третье великое чудо – растения. Религии помогают человеку выработать правильное отношение к каждой вещи, тоже к животным и насекомым и даже к растениям. Христианству присущ при этом односторонний антропоцентризм, который по своей сути является родовым эгоизмом. Блаженный Иероним (IV–V вв.) сопоставляет взгляд Эмпедокла и Пифагора на животных и растения с христианским взглядом и находит первый нелепым, тогда как второй для него – животные и растения сотворены для человека – имеет своё основание в Писании и потому обязателен для христианина:

«…мы не следуем учению Эмпедокла и Пифагора, которые думают, что …не должно есть ничего движущегося и живущего, и подрубывающих ель и дуб считают виновными в таком же преступлении, в каком виновны отцеубийцы и отравители; но почитаем своего Создателя, который всё сотворил на пользу людям»[22]22
  Иероним Стридонский. Против Иовиниана. Кн. первая. https://azbyka.ru/otechnik/Ieronim_Stridonskij/dve-knigi-protiv-ioviniana/


[Закрыть].

Ни в иудаизме, ни в христианстве животное не поставлено рядом с человеком как его младший собрат. Тем более нет речи о достойном отношении к растениям. Животные представляют для человека ценность прежде всего как предмет для употребления в пищу. Об этом в книге «Бытие» сказано:

«Да страшатся и да трепещут вас все звери земные, и все птицы небесные, всё, что движется на земле, и все рыбы морские: в ваши руки отданы они; всё движущееся, что живёт, будет вам в пищу; как зелень травную даю вам всё»[23]23
  Быт. 9:1–3.


[Закрыть].

Тут нет и намёка на любовь или сочувствие к тому, что «движется и живёт», обречённое своей природой быть низшей и подчинённой человеку тварью. Так лишается своего горнего, высшего смысла то, что по своей сущности есть Божье творение и несомненное чудо. Блаженный Августин так оправдывает власть человека над животными: «Почему у человека власть над ними по естеству? – Потому что человек имеет власть оттого, что он создан по образу Бога»[24]24
  Августин Блаженный. Рассуждения на Послание Иоанна к Парфянам. Абз. 6. http://www.pravmir.ru/rassuzhdeniya-na-poslanie-ioanna-k-parfyanam/


[Закрыть]. Но разве главное для Бога осуществлять власть над теми, кто ниже его по естеству, а не любить их и не покровительствовать им? Этот же вопрос нужно поставить в отношении человека. Разве проявление власти над более слабым, а не проявление любви и покровительства должно стоять на первом месте для человека? Разве не любовь, а властолюбие главная христианская добродетель? У животных, пишет Августин, «нет разумной души»[25]25
  Там же.


[Закрыть]. Но для самого животного важно не наличие у него души – что бы ни обозначалось этим ещё никем не объяснённым словом, но то, что оно (как и человек) способно чувствовать радость и горе, удовольствие и боль. Только покровительственное отношение к более слабому справедливо и морально.

Христианин любит в животном его мясо и его способность развлекать его и работать на него. Отчего животный мир и мир растений обойдены в христианской заповеди любви молчанием? Есть трогательные истории о дружбе между святыми и животными, но они возникли за рамками евангелий. Христос не ожидает от человека любви к животным и не наставляет его обращаться дружелюбно со всякой живой тварью. Зато у Ницше, противника и антипода Христа, мы встречаем такое наставление:

«Сегодня, например, самый жаркий день в году, великий праздник для маленьких насекомых; они жужжат и копошатся вокруг нас, а мы без всякого намерения, просто не обращая на них никакого внимания, давим здесь червяка, а там крылатого жучка. Если же звери приносят нам вред, то мы всевозможными способами стремимся истребить их, и средства для этого часто бывают даже слишком жестоки, хотя мы этого, собственно, не желаем: это – жестокость бессознательная. А если они приносят нам пользу, мы делаем их своей добычей, пока более дальновидная предусмотрительность не научит нас, что животные щедро вознаграждают за лучшее обхождение с ними, а именно за уход и разведение. Тогда только появляется ответственность»[26]26
  Фридрих Ницше. Странник и его тень. http://www.klex.ru/38f


[Закрыть].

Пророк Мухаммед, согласно хадисам, запретил убийство кошек, а в честь его умершей любимой кошки всем кошкам был разрешён доступ в мечеть. Но неизвестно, чтобы Христос питал симпатии к кошкам или другим животным, а в средние века чёрных кошек преследовали, принимая их за перевоплотившихся ведьм, и сжигали на кострах в завязанных мешках.

Как получилось, что Бог-сын, сошедший с неба, заметил человека с его нуждами, но не заметил другого творения своего Отца с его нуждами? Впрочем, животное, если человек не мешает ему, способно само помочь себе. Если бы животное могло говорить, оно сказало бы человеку: мне не нужно, чтобы ты меня любил; достаточно было бы, если бы ты меня не мучил и не убивал. А если уж убить меня необходимо, то убивай не жестоко. Но христианство не наставляет человека даже в этом – убивать животное без жестокости. Мучения животных попросту не принимаются во внимание. Похвальные заповеди, касающиеся животных («сначала накорми животное, затем садись за стол сам»), все поверхностны, они не имеют религиозного смысла, это правила обращения с вещью, которая может быть полезна. Во Второзаконии есть такое поучение: «Если попадётся тебе птичье гнездо на дороге либо дереве или на земле, с птенцами или с яйцами, а мать сидит на птенцах или на яйцах…» Тут мы ожидаем такого продолжения: «…отойди тихо, оставив в неприкосновенности птицу, птенцов и гнездо». Но Моисей учит иному: «Отпусти мать, а детей возьми себе, дабы было тебе хорошо и продлились дни твои»[27]27
  Втор. 22:6,7.


[Закрыть]. Аморальное поведение по отношению к животному возможно точно так же, как по отношению к человеку, и что может быть аморальнее, чем разлучить мать с детьми? Эта поразительная нечувствительность к святым моментам жизни, эгоистическая узость понимания любви как выгоды рода совершенно отсутствует в некоторых восточных религиях, прежде всего в джайнизме, индуизме и буддизме. Принцип ахимсы, о котором уже выше шла речь, действителен для всего живого. Всевозможные запреты – ношение повязки на лице, чтобы случайно не проглотить насекомое, запрет есть в темноте, имеющий то же основание, – все эти запреты свидетельствуют о гораздо более высоком уровне гуманности по отношению к Божьему творению, чем он достигнут в религии любви – христианстве. Главное в отношении к животным в этих религиях не внешнее соблюдение правил обращения с ними, но более глубокий, чем в христианстве, взгляд на жизнь как на высокое, Божественное чудо. Для такого взгляда весь мир чудо, и всякая тварь в нём чудо, а не только человек.

Так неизбежно встаёт вопрос об ответственности Бога за своё творение. Для религий он неразрешим. Как осуждать за жестокость Того, кто по определению мудр и милосерден? Страдание человека скорее оправдываемо, чем страдание животного, которое страдает всегда безвинно. Страдание человека справедливо как наказание за сознательно причинённое другому зло и несправедливо, если оно беспричинно. Страдание животного несправедливо всегда, и во всех случаях его страдание восходит как к своей причине к воле Творца. Он ни одно хищное животное не сотворил без какого-либо орудия убийства и причинения боли – зубов, клыков или когтей. Порешив наказать человека за его грехи великим потопом, он беспричинно наказал смертью и всех животных, обитающих на суше, утопив их вместе с людьми. Эту несуразность христианские богословы, не имея для неё объяснения, игнорируют, как и ту, что животных, обитающих в воде, гнев Божий и Божье наказание не коснулись. Человек не в состоянии постичь смысл страдания, когда оно выпадает на его долю незаслуженно. Но ещё труднее постичь смысл страдания животных, которое всегда не заслужено ими. Человека Бог подвергает всем возможным видам испытаний и несчастий будто бы ради его поучения и исправления. Но ради какого поучения и исправления подвергаются ещё худшим испытаниям животные? Преждевременная мучительная смерть – это первое несчастье, которое непрестанно обрушивается на всё живое. А если удаётся избежать этого несчастья, впереди ждёт второе – естественная смерть. Отчего смерть называют «естественной»? Разве не гораздо естественнее было бы, если бы всё живое не умирало? Поставленная рядом с жизнью смерть неестественное и чудовищное явление. Отчего, подарив жизнь всему живому, благой и премудрый Отец тут же забирает её обратно? Ответ христианства, объясняющий смертность человека грехопадением Адама и Евы, неубедителен. Богословы делают вид, что не видят нелепости этого объяснения. Если согрешил и наказывается за это смертью человек, отчего наказываются смертью не согрешившие животные? Наказание бессмысленно без согрешения. Поэтому бессмысленно наказание живого существа, если оно не человек. Наказание же для человека должно быть соразмерным масштабам его согрешения. Но гнев Божий затрагивает слепо и без разбора всё живое. Из всех животных лишь одно согрешило осознанно – змий, но и тот не был змием, а лишь принял личину змия. Тут для богословской мысли остаётся большой простор и выбор направлений; но на любом из них её в конечном итоге ждёт тупик.

Ненужные и бессмысленные страдания составляют большую часть выпадающих на долю живых существ испытаний. Тут неизбежно должна пошатнуться вера либо в благость и справедливость Творца, либо в его всесилие, либо в его существование. Писатель Марк Твен видит ситуацию так – в отличие от богословов писатели свободны в своей оценке сущности Бога и могут позволить себе даже критиковать его:

«Теперь давайте поговорим об истинном боге, настоящем боге, великом боге, высочайшем и верховном боге, подлинном творце реальной вселенной, чьи удалённейшие уголки посещают только кометы, для которых невероятно далёкий Нептун – всего лишь маяк у входа в гавань …Мы не можем представить себе, чтобы он интересовался делами микроскопического человечества, радовался его воскресным хвалам и сердился, если хвала эта слабеет или совсем умолкает. …Когда мы исследуем бесчисленные чудеса, великолепие, блеск и совершенство этой бесконечной вселенной …и убеждаемся, что всё в ней …беспрекословно подчиняется строгой системе точных, не знающих исключения законов, мы постигаем – не предполагаем, не заключаем, но постигаем, – что бог, который единой мыслью сотворил этот неимоверно сложный мир, а другой мыслью создал управляющие им законы, – этот бог наделён безграничным могуществом. …Но постигаем ли мы при этом, что он существо нравственное согласно нашим понятиям о нравственности? Нет. Если у нас и есть какие-либо сведения относительно этого, то нам известно лишь то, что он абсолютно лишён морали и нравственности – по крайней мере, морали и нравственности человеческого образца. Известно ли нам, что он справедлив, благостен, добр, кроток, милосерден, сострадателен? Нет. У нас нет никаких доказательств того, что он обладает хотя бы одним из этих качеств, – и в то же время каждый приходящий день приносит нам сотни тысяч свидетельств – нет, не свидетельств, а неопровержимых доказательств, – что он не обладает ни одним из них. …Мы знаем, что подлинный бог, верховный бог, настоящий творец вселенной, создал всё, что в ней есть. Мы знаем, что он создал всех живых тварей, от микроба и бронтозавра до человека и обезьяны, и что он знал судьбу каждой из них от начала времени до его конца. И каждое существо, большое и малое, он подчинил неизменному закону, устанавливающему, что это существо будет каждый день своей жизни испытывать ненужные и излишние страдания и что ни одному существу, к какой бы дипломатии оно ни прибегало, не удастся избежать этих страданий и горестей; что его путь от рождения до смерти будет усеян коварными, хитро спрятанными ловушками, капканами и силками. …Можно только поражаться всеобъемлющей и всепроницающей злобе, которая терпеливо снизошла до того, чтобы изобрести сложнейшие пытки для самых жалких и крохотных из бесчисленных существ, населивших землю. Паук был устроен так, что он не стал есть траву, а вынужден был ловить мух и других подобных же созданий и обрекать их на медленную, мучительную смерть, не сознавая, что скоро придёт и его черёд. Оса была устроена так, что она тоже отказывалась от травы и жалила паука, не даруя ему при этом быстрой и милосердной смерти, а только парализуя его, чтобы затем сунуть в осиное гнездо, где ему предстоит ещё долго жить и страдать, пока осиный молодняк будет не торопясь объедать ему ноги. В свою очередь был обеспечен и убийца для осы, и убийца для убийцы осы – и так далее, через весь круг созданий, живущих на земле. Среди них нет ни одного, которое не было бы предназначено и приспособлено для того, чтобы нести страдания и смерть какому-нибудь другому существу и в свою очередь принимать страдания и смерть от какого-нибудь другого собрата-убийцы. Залетевшую в паутину муху можно обвинить только в неосторожности, а не в нарушении какого-нибудь закона. И всё же наказание, которое терпит муха, в десять тысяч раз более сурово, чем заслуживает подобный проступок.

Закон десятитысячекратной кары строго соблюдается по отношению ко всем живым существам, включая и человека. …Эта система чудовищных наказаний за вину, за ничтожные проступки и за отсутствие какой-либо вины вступает в действие с той минуты, когда беспомощный младенец впервые открывает глаза, и не перестаёт терзать его, пока не истечёт последняя минута его жизни. Найдётся ли отец, который захотел бы мучить своего малютку незаслуженными желудочными коликами, незаслуженными муками прорезывания зубов, а затем свинкой, корью, скарлатиной и тысячами других пыток, придуманных для ни в чём не повинного маленького существа? А затем, с юности и до могилы, стал бы терзать его бесчисленными десятитысячекратными карами за любое нарушение закона, как преднамеренное, так и случайное? С тончайшим сарказмом мы облагораживаем бога званием отца – и всё же мы отлично знаем, что, попадись нам в руки отец в его духе, мы немедленно его повесим»[28]28
  Марк Твен. Размышления о религии. https://royallib.com/book/tven_mark/razmishleniya_o_religii.html


[Закрыть].