Текст книги "Иллюстратор-2. Узел творения"

Глава 9. Молчание троих

Давно я не ел так вкусно и никогда так до безобразия неопрятно.

Змей приволок мясо – мягкое, со сладковатыми нотками, только с костра. Не интересуясь, чьё оно и откуда, я впивался зубами в сочную мякоть, по рукам и подбородку стекал жир с вкраплениями крови – недожаренное мясо тем было вкуснее. Я чавкал от наслаждения, как изголодавшийся нищий, которого ни с того ни с сего пустили на пир. Змей наблюдал за мной с ухмылкой, а я отгонял мельтешащие в голове мысли о её вероятном значении: презирает ли он моё очеловечение и несдержанность или решает, стоит ли сообщать мне о происхождении долгожданного ужина, – я ничего не хотел знать, а хотел лишь насытиться. Жевал, глазами выражая невысказанную благодарность своему кормильцу.

Тут я заметил, как змей насторожился, запрокинул голову и, не тратя слов, скользнул под землю, споро похоронив в песке остатки трапезы. Он заранее почуял, что откроется люк, безжалостный свет хлынет на дно ямы, и я, полуслепой с непривычки, подставлю ему беззащитное лицо. В яму бросили верёвочную лестницу, и я поднялся навстречу утреннему зною.

Солнце слепило глаза. Щурясь, я не сразу понял, кто передо мной. Он стоял против света в янтарном биште, с костяными чётками в руке – один из троицы старейшин: я плохо различал их одинаковые, похожие на древние валуны лица и оттого понятия не имел, который именно. За его спиной стояла Ингрит. На ней были лёгкие шаровары в тон коралловому платку, который она постоянно носила на шее, и тонкая белая блуза; под расстёгнутыми пуговицами облегающий чёрный топ. Рыжие волосы, собранные сзади в хвост, украшала золотая диадема.

Колдунья была бесподобна! И злость атаковала меня с новой силой: несмотря на вскрытую подноготную её лживой натуры, в противовес здравому смыслу, она внушала симпатию, странным образом обезоруживала, что было в корне неправильно. Я избегал смотреть на неё, душа злость, съедавшую разум.

– Джаббар назвал тебя Странником, ходящим за пределы дверей, – заговорил старец, и я различил по ровной, размеренной речи третьего – самого молчаливого из Свидетелей. «Ихсан», – не без усилий вспомнилось имя. – Но если быть точным, ты – тень, как её ни назови: Странником, Колдуньей, Свидетелем или простым слугой, природа тени неизменна. Уясни это в начале и не питай напрасных иллюзий.

– В начале чего? – спросил я.

Неясная прелюдия не предвещала ничего доброго.

– Странствия… У нас к тебе поручение. От того, как ты его выполнишь, зависит благополучие твоей тени. Ты отправишься в Пангею и доставишь сюда Героя со Срединных болот, о котором пророчит Книга Света.

– Но кто он такой и как мне его найти? Да разве способен я перенести другое существо в тень?!

– Найдёшь и приведёшь. Забрал же ты с собой своего демона! Или напрасно Джаббар нарёк тебя Странником?

При всём «многообразии» вариантов, я решил, что куда выгоднее считаться тенью небесполезного Странника, нежели слуги или вечного узника ямы, и потому не рискнул возражать.

– Сейчас мы отправимся к шаману, – продолжил Ихсан, не дожидаясь возражений. – Он совершит обряд перехода. Ингрит присмотрит за тобой на всём пути и поможет, если в том возникнет необходимость.

Признаться, от мысли о скором избавлении от всевидящих очей столетних старцев и предстоящей прогулки в обществе Ингрит я заметно приободрился. К несчастью, перемену в настроении заметил и мой свидетельствующий наблюдатель – приступ удушья разом вытряхнул у меня из головы все приятные мысли, заменив одной, что тотчас была озвучена мучителем:

– Ты тень, – говорил он, держа невидимый повод, – а мы Свидетели. Не вынуждай нас свидетельствовать твое небытие! – говорил, а я корчился на раскалённом песке, высматривая мимолётное мерцание между складок его бишта.

Старец ослабил руку, положив конец моим страданиям, и мы с Ингрит последовали за ним, сминая ногами золото песков, стелящихся облаками по залитой всепронзающим светом равнине.

Мы прошли совсем немного, как без сколько-нибудь разумной причины, которую в состоянии был бы переварить ум, перед взором будто из-под земли выросла необъятная стена гор. Стена не отбрасывала тень, отчего казалась вычурной, плодом извращённой фантазии, монстром, вбирающим в себя всё на расстоянии до неё и после. Сюрреалистическая перемена ландшафта такой виделась, а позже и ощущалась с холодом в сердце и безотчётным трепетом, когда осталась за спиной разъедающая зноем пустыня. Вход в скалы зарубцевал орнамент с диковинными символами: сплетённые воедино геометрические фигуры в многократном повторении.

Мы втроём вступили под угрюмый свод, и, странно, без умысла, само собою, естественно, мрак разоблачал. Растворялись маски… Природная чешуя из алмазных капель облепляла стены. В неназойливых бликах узорчатых граней я увидел Ингрит. Рассеянно обозревая ущелье, она теребила платок, он отодвинулся от шеи на расстоянии пальца – мне хватило, чтобы разглядеть под ним золочёную головку змейки, замаскированную под браслет-ошейник, точь-в-точь как у меня.

И сразу сделалась ясной и понятной причина её предательства. Будь она хоть сто раз видящей, она такой же раб, как и я, и хозяева у неё те же. Хранительница теней – подневольный страж, и ведёт она тех, кто переступает порог теней к Свидетелям не по своей воле. Обвинитель во мне разом умолк.

В тот миг я захотел смотреть ещё и видеть больше. И я обратил взор к высеченному из камня лицу старца Ихсана. Но прежде чем начать всматриваться в этот гипсовый слепок тени столетнего человека, я снова краем глаза выхватил чуть заметное мерцание, ярче проявившееся во тьме меж складок его бишта. Неизвестно почему, но именно то сияние зародило во мне интерес к старцу, а точнее сказать, к тому, о чём он молчал. И я наконец сосредоточил внимание на его лице. Поймав мой взгляд, он остановился. Я мог поклясться, что разглядел судорожное движение его скул, тотчас проявилась плотная рябь морщин, и я представил, что эта глиняная кожа вот-вот осыплется, как ветхая штукатурка.

– Вы пройдёте через дверь шамана. Лишь ступив через неё, вы станете видимы и осязаемы в мире Пангеи.

Пока он говорил, из темноты пещеры вышел шаман – всё тот же неунывающий старичок с жиденькой косичкой и взглядом полуприсутствия, бессменный варган сжимали его костлявые пальцы. Он поманил нас, и мы послушно двинулись следом, будто не единожды повторяли эту церемонию.

На протяжении пути я то и дело поглядывал на Ихсана, желая разгадать его молчание, а тот, как казалось, пребывал в напряжённой задумчивости, словно решая что-то про себя. В то время капли на стенах превратились в бегущие сверху вниз струи, самоцветными слезами стекали они по серым пупырчатым стенам, тонкими ручьями уходили они в землю, размывая под ногами камни в крошку.

Бег воды монотонным шумом стоял в ушах и по мере продвижения нарастал. Он сделался совсем невыносимым, когда путь нам преградил завал из массивных заострённых булыжников, похожих на гигантские шипованные браслеты.

Шаман обернулся, изобразил на лице безумную улыбку одними губами, обнажив кривые жёлтые зубы, при полных безразличия глазах, затем ринулся вперёд и на удивление прытко просочившись между «шипов», исчез из виду.

– Ему надо подготовиться, – пояснил Ихсан. – Шаман несколько эксцентричен. Видишь ли, он не совсем тень. И человеком его назвать трудно. Неупокоенный мертвец. Его родные в Пангее немного поторопились, сочли его мёртвым и похоронили заживо. Напрасно он взывал к ним, пиная что было сил крышку гроба, – его не слышал никто. Он отчаялся проситься наверх, и отчаяние отворило ему дверь в другом направлении. Так ему открылись тени, он увидел их и вошёл, сам не будучи тенью. Он единственный, кого мы не свидетельствовали. Но он видим для всех теней, как все мёртвые. Переход отразился на его рассудке. Он безумен и непредсказуем, но охотно помогает нам. Служа привратником, игрой на варгане отмыкает затворы.