Текст книги "На новые земли. Немецкие колонисты и их судьба в Юго-Восточной Европе, России, Северной и Южной Америке"

3.5. Оценка состава первых колонистов

Кто же были эти люди, попавшие по призыву Екатерины II в середине XVIII века в сети вербовщиков, перевезенные в Россию и ставшие немецкими колонистами на Волге? Большинство авторов, рассматривая эту тему, ссылаются на книгу Готлиба Цуге «Русский колонист, или жизнь Христиана Готлиба Цуге в России» (Christian Gottlob Züge «Der russische Kolonist oder Christian Gottlob Züge’s Leben in Russland»).9

Это, пожалуй, единственная известная книга, автор которой лично пережил все перипетии путешествия и жизни немецкого колониста на Волге. Будучи молодым человеком, полным желания увидеть мир, он собирался эмигрировать в Америку, но, прибыв в Любек, как и многие другие переселенцы, попал в сети российских вербовщиков. Поддавшись описанию ожидающих его благ, красот и знакомств с многочисленными народами, он в составе одной из завербованных групп отправился в Россию. Им подробно и тщательно описываются все этапы путешествия на корабле до Кронштадта в колонне на конных повозках и по Волге на речных судах до места поселения немецких колонистов в районе Саратова. За время долгого ожидания в Любеке он хорошо узнает находившихся рядом с ним людей. В своей книге он отмечает, что значительная часть из них искала пристанище в далекой и пока неизведанной стране, потому что родина повернулась к ним спиной. По его оценке, среди них были преступники и мошенники, возможно, пытающиеся уйти от преследования и справедливого наказания. Он отмечал, что большая их часть являлась искателями приключений или легкомысленными и неопытными людьми, поверившими в обещанные золотые горы и нисколько не сомневающимися в легкой и благополучной жизни в далекой стране, а многие из них не были знакомы с сельским трудом и порой не знали, как запрячь лошадь и с какой стороны подойти к плугу.

К оценкам способностей первых немецких колонистов, приведенных в книге Цуге, мы еще вернемся, а пока отметим, что было бы наивно предполагать, что на уговоры вербовщиков поддастся и уедет в Россию цвет немецкого крестьянства. Наоборот, это были обедневшие крестьяне, ремесленники и торговцы, влезшие в долги и потерявшие свое дело, разоренные предприниматели, парикмахеры, отслужившие солдаты, неудачливые артисты, учителя и люди без всякой профессии. Были среди них даже разоренные и опустившиеся дворяне. В книге рассказывается об одном таком бароне, который прибыл в Россию и по трусости не стал искать удачи в армейской службе, а из-за своей лени не захотел встать за плуг и обрабатывать землю. В итоге он нанялся в своем селении пасти скот и, следуя позади коров и быков, с удовольствием откликался на приветствие отдельных встречных, которые обращались к нему «господин барон».

Однако все эти не связанные с сельским хозяйством люди и не собирались быть крестьянами, они собирались искать удачу, продолжая трудиться по своей специальности в разных городах и селениях России. Такая возможность была им обещана манифестом Екатерины II и российскими вербовщиками. Не их вина, что по прибытии в Россию их всех насильно направили в Поволжье и обязали заняться сельским трудом. Здесь надо отметить, что позже российское правительство пыталось изменить положение дел, оно посылало своим комиссарам и агентам в Германии закрытые формуляры, в которых обязывала вести вербовку лишь среди людей, занятых сельским трудом. Однако эти новые требования не были допущены к широкой огласке, поскольку противоречили тексту манифеста, а вербовщики в погоне за легким заработком их просто игнорировали.

Нелестную оценку качественного состава колонистов из книги колониста Цуге часто приводятся авторами, которые с панславянских позиций доказывают ошибочность всей колонизационной политики России. В этой связи отметим, что Цуге дает не всегда лестную характеристику завербованным колонистам, исходя лишь из оценки одной группы, в составе которой он прибыл в Россию.

Нам удалось найти его в списках переселенцев, составленных в ходе ревизии, проведенной по распоряжению Канцелярии опекунства иностранных в конце 1767 года. Он зарегистрирован под десятым номером среди других переселенцев колонии «Починная» (немецкое название «Кратцке»). Приведенная в переписи информация: «Цуге Кристьян Готтлиб, 22, сапожник из Саксонии, холост, прибыл 7.08.1766, получено от воеводской канцелярии в Саратове 150 руб., на 1768 г. распахана 1 дес., живет в работниках» – полностью совпадает с его рассказом о себе. Последнее подтверждает и его авторство, которое подвергается отдельными историками сомнению, судя по приведенным фактам в послесловии к его книге.

Все переселенцы колонии «Починная» относились к вызывательскому товариществу Дебофа (de Boffe), вербовщики которого, стремясь как можно больше заработать, использовали любые легальные и нелегальные приемы, откровенный обман и вербовали всех подряд, включая непригодных для земледелия колонистов. Существующую тогда «грязную» практику вербовки немецких колонистов среди вызывательских товариществ отмечает в своей книге и Георгий Писаревский: «…общий уровень коронных колонистов был значительно выше, чем вызывательских, среди которых были не редкостью представители городского пролетариата, часто люди, совершенно отбившиеся от всякой работы, пьяницы и бродяги».

Проведенный нами анализ списка переселенцев ревизии 1767 года по колонии «Починная», среди которых и колонист Цуге, показывает, что из 54 зарегистрированных переселенцев было 33 женатых, 1 сирота, 2 пасынка, 2 вдовы, 8 овдовевших и 8 холостых мужчин, а в их семьях насчитывалось 32 ребенка. По 11 зарегистрированным, в том числе по 4 взрослым мужчинам, двум вдовам и по 5 пасынкам и сиротам не была указана их профессиональная принадлежность. Такие данные имелись лишь по 43 официально зарегистрированным колонистам, среди которых оказалось лишь 6 хлебопашцев или людей, имевших опыт ведения сельского хозяйства. Среди остальных было 6 сапожников, 5 ткачей, 3 портных и еще по два кожевника, кузнеца, винокура, каменщика, солдата и столяра. В единственном числе были маляр, винокур, охотник, мастер музыкальных дел, слесарь, плотник. По одному были зарегистрированы и представители таких редких специальностей, как мастер соляных дел, медник, мастер корабельных дел, серебряник, седельник, переплетчик.

Как видим, в колонии «Починная» лишь 14 % зарегистрированных имели в прошлом знания и опыт ведения сельского хозяйства. Остальные, поддавшись на уговоры и настояния чиновников, против своей воли были вынуждены заняться сельскохозяйственным трудом, имея совсем другие специальности. Такой профессиональный состав колонистов наблюдал, а затем не всегда лестно описывал в своей книге Цуге.

Не только он, но и другие часто переносили негативные и субъективные оценки профессиональной пригодности переселенцев в Поволжье, завербованных в основном агентами зазывательских компаний, что далеко не всегда соответствовало действительности. Чтобы не быть голословными, рассмотрим результаты уже упомянутой ревизии 1767 года, которые легли в основу рапорта графа Орлова от 14 февраля 1769 года, направленного им Екатерине II. Уникальные материалы этого отчета приведены в 38 приложение к монументальной работе Григория Писаревского. Приложение содержит характеристики колонистов по количеству: «Сколько въ новозаведенных около Саратова колонiяхь способных къ произведенiю хлъбопашества и неспособныхъ иностранческихъ семействъ, также мужеска и женска полу душъ…» – а также по наличию скота, посевам и намолоту, построенным домам и пристройкам».

Позже в соответствующих разделах книги мы остановимся более полно на оценке этих данных, а сейчас проведем оценку состава колонистов по их способности и пригодности к хлебопашеству. При этом рассмотрим отдельно так называемые «коронные» и «зазывательские» колонии. Всего в Поволжье были образованы 41 коронная и 61 зазывательская колонии. Напомним, что вербовкой коронных колонистов занимались русские посланники и резиденты, а также назначенные правительством специальные комиссары, оплата которых не зависела от числа завербованных. Иначе формировались зазывательские колонии, в которых зазыватели и их агенты мало заботились о качественном составе, поскольку их оплата напрямую зависела только от количества завербованных.

Согласно данным рапорта графа Орлова в коронных колониях проживало 2946 семей колонистов, из которых 199 были неспособные, а 2747 (или 93 %) – способных к хлебопашеству. При этом в таких колониях, как Пановка, Елшанка, Ягодная Поляна, Таловка, Буйдаковъ Буяракъ, все 100 % семей были пригодны к ведению сельского хозяйства. В зазывательских колониях Деборегарда из 1523 семей 1357 (или 89 %) были пригодны к хлебопашеству; «Дебофа» из 434 было 403 семьи (или 92,8 %), пригодных к землепашеству. Чуть ниже была доля семей, пригодных к хлебопашеству в зазывательских колониях Леруа и Питета: 1347 (88 %) из 1530. Из всех 6433 семей коронных и зазывательских колоний 5854 (или около 91 %) были отмечены как пригодные к землепашеству.

Как видим, в рапорте Орлова приводится довольно высокий уровень пригодности семей колонистов к ведению сельскохозяйственного производства, который совсем не вяжется с существующими негативными оценками отдельных авторов. Следует заметить, что оценка пригодности колониста к землепашеству приводится без указания его прошлой специальности. Можно предположить, что определенная часть переселенцев не была связана с сельским хозяйством и вынуждена была против своей воли осваивать земледелие, а позже свыклась и даже преуспевала в этой деятельности.

Совсем иначе развивались события по вербовке колонистов для переезда в Россию в других государствах, из которых она также рассчитывала привлечь людей. Российское правительство потребовало в 1763 году от своих дипломатических посланников и агентов опубликовать и распространить манифест Екатерины II во многих европейских странах и вести в них активную вербовку. Однако деятельность в этих странах практически оказалась безрезультатной. Связано это было с целым рядом причин и, главным образом, с тем, что основные европейские державы сами были заинтересованы в притоке подданных чужих государств и всячески поощряли иммиграцию и запрещали эмиграцию. В этой связи многие монархи всячески противодействовали попыткам доведения до подданных своих стран объявленных в манифесте щедрых льгот и привилегий для переселенцев в Россию. В ряде стран были приняты самые решительные меры против деятельности российских вербовщиков.

Так, королева Австрии Мария Терезия своим указом от 16.11.1763 года не только запретила распространение манифеста Екатерины II, но и эмиграцию из страны. Его нарушение в первый раз наказывалось 5 годами тюрьмы с каторжными работами, во второй раз – 10 годами и каторжными работами, а в третий раз – смертной казнью через повешение. При этом наказания, включая смертную казнь, в одинаковой степени грозили иностранным вербовщикам и помогающим им собственным подданным. Каторжными работами и тюрьмой наказывалось принятие в своем доме завербованных людей и утаивание сведений о них. Сообщавшим государственным органам любую информацию о случаях вербовки полагалось денежное вознаграждение. Аресту подвергались те, кто по разным причинам вернулся назад, но ранее выехал из страны без получения разрешения.

Значительные трудности возникли у российских посланников при распространении манифеста и ведении вербовочной деятельности в Испании, в которой из-за большого переселения в Америку был также объявлен запрет на эмиграцию.

Еще меньше шансов на успех имела кампания по вербовке переселенцев в Англии и Голландии, в которых был относительно высокий уровень благосостояния населения и имелись собственные богатые колонии. Англия имела колонии в Северной Америке, куда могла переселить часть своих подданных, находящихся в поиске приключений или новой и еще более лучшей жизни, и куда она сама активно вербовала немецких колонистов. К тому же к середине XVIII столетия в Англии уже начиналась индустриальная революция, росли города с развитой промышленностью, которая была способна поглотить избыток сельского населения, в отличие от Германии, в которой этот процесс начался на десятки лет позже.

По этим причинам у России в Англии были весьма ограниченные возможности для вербовки колонистов. Писаревский в своей книге приводит информацию о деятельности российского посла в Лондоне А. Р. Воронцова, которому с большим трудом удалось завербовать около 200–300 человек. Они получили деньги на пропитание, а капитану корабля был выплачен соответствующий аванс за их транспортировку в Россию. Большая часть переселенцев не явилась к отправке, поскольку их повторно завербовали английские агенты для своих колоний в Америке. Корабль, на котором отправилась в дорогу оставшаяся часть переселенцев, попал в сильную бурю и вынужден был пристать у берегов Голландии. Пока пережидали непогоду на борту корабля, после попойки произошла ссора и драка между командой и колонистами, которые после этого сошли на берег. Капитану удалось уговорить их продолжить плавание, но корабль вновь попал в бурю и сильно пострадал. После чего колонисты взбунтовались и решительно отказались от дальнейшего путешествия морским путем. В конечном итоге они получили право самостоятельно выбрать свой дальнейший путь.

Больше надежд возлагалось на Францию, в которой начало свою деятельность значительное число российских вербовщиков. Однако и здесь еще в 1682 и 1685 годах были приняты запреты против бегства реформаторов. За содействие их побегу налагался денежный штраф в 3000 ливров, а при повторении проступка нарушитель заточался в тюрьму. Вскоре были приняты еще более строгие меры наказания, которые грозили уже смертной казнью за пособничество и склонение к эмиграции, а своевременно сообщившим о предполагаемом отъезде из страны была обещана половина имущества эмигранта. В конечном итоге российским вербовщикам удалось вывезти через границу только 235 французских семей. Еще одной причиной такой неудачи была решительная деятельность французской тайной полиции, которая быстро и без лишних слов арестовывала и заточала российских вербовщиков в Бастилию.

Сегодня можно лишь сожалеть, что из-за отсутствия в то время в Германии единого государства и соответствующих единых служб и законов, она оказалась не способной защитить свое население, которое растаскивали чужие страны. Особенно, если учесть трагическую судьбу поколений немецких колонистов через сотни лет после эмиграции их предков. Но история не имеет сослагательного наклонения.

Глава 4. Основные причины и мотивы массовой эмиграции

Основные причины, побудившие в XVIII веке сотни тысяч, а в XIX уже миллионы жителей разрозненных немецких княжеств к массовой эмиграции, приводятся и многократно повторяются – часто без ссылок на первоисточники в многочисленных публикациях на эту тему. Сегодня крайне сложно установить, кто и когда их первым сформулировал. В основе нашего повествования лежит наиболее распространенная и логичная систематизация причин эмиграции, приведенная Карлом Штумппом (Karl Stumpp) в книге «Эмиграция из Германии в Россию с 1763 по 1862 годы» (Die Auswanderung aus Deutschland nach Rußland in den Jahren 1763 bis 1862),1 в которой он справедливо полагает, что следует отдельно рассматривать причины, побудившие приглашающие страны вербовать и расселять колонистов на своих землях, а немецких колонистов – оставить свою родину и искать свое счастье в далеких и чужих краях.

В предшествующих главах уже изложены основные цели, которые преследовали Пруссия, Австрия и Россия, претворяя в жизнь свою популяционистскую политику народонаселения, а также использованные ими приемы и методы вербовки немецких переселенцев. По ходу изложения настоящей главы мы вновь вернемся к этой теме и попытаемся сформулировать некоторые общие и отличительные моменты этой политики в перечисленных странах. Начнем с изложения основных мотивов и причин эмиграции, объединенных Карлом Штумппом в четыре группы: политические, экономические, религиозные и личные.

4.1. Политические

К политическим мотивам эмиграции следует отнести принудительное рекрутство в солдаты, многочисленные военные поборы и налоги, грабежи и контрибуционные выплаты, связанные с ужасными последствиями многочисленных войн, полыхавших на землях разрозненных немецких государств и мелких княжеств. Одно только перечисление всех войн XVII и XVIII столетия: 30-летняя война (1618–1648); Голландская война (1672–1679); война за Пфальцское наследство (1688–1697); война за Испанское наследство (1701–1714); война за Польское наследство (1733–1738). Затем: Семилетняя война (1756–1763) и тесно связанная с ней Англо-французская война за господство в Северной Америке (1755–1762); французская оккупация конца XVIII и начала XIX века. Принудительное участие в наполеоновских походах в 1806 году против Пруссии, в 1807 году против Австрии, в 1812 году против России, затем в 1812 году против Пруссии, России и Австрии позволяет представить сегодня читателю масштабы всех бедствий, обрушившихся на жителей германских земель.

После Семилетней войны, имевшей многочисленные негативные экономические последствия в форме непосильных платежей и налогов, произошел рост цен на основные продукты питания в результате падения урожайности и сборов сельскохозяйственных культур. Непомерные поборы со стороны правителей, ведущих роскошный образ жизни за счет грабежа своих подданных, только усугубляли возникшую послевоенную депрессию. Широко известен факт, который приводится и в книге Штумппа, о продаже гессенским ландграфом Фридрихом II для армии Великобритании, воевавшей с французами за господство в Северной Америке, 17 тысяч своих подданных. Как видим, население немецких земель страдало не только от политических последствий иностранной оккупации, но и от бесправия, связанного с несправедливыми решениями своих правителей. Поэтому неудивительно, что многие жители немецких земель, пострадавшие от военных конфликтов и многочисленных войн, видели выход из такого тяжелого положения в эмиграции.

К политическим причинам следует отнести и эмиграцию меннонитов из Западной Пруссии, начавшейся после того, как король Пруссии Фридрих Вильгельм II в 1787 году хоть и подтвердил привилегии меннонитов, дарованные его предшественником Фридрихом II Великим, но ограничил их в возможностях покупки новых земельных участков. Тем самым он сделал невозможным приобретение новых дворов и земли для многочисленных детей меннонитов, которые были в основной массе вполне состоятельными и имели такую возможность. Введение ограничений в расширение землепользования связывалось с увеличением числа дворов меннонитов, которые были освобождены от военной службы, что приводило к сокращению числа рекрутов в армии Пруссии, базировавшейся на кантональной системе.

4.2. Экономические

Экономические причины массовой эмиграции очень тесно связаны с периодом длительного роста численности населения, продолжавшегося в Германии весь XVIII и до середины XIX века. Как уже отмечалось выше, после значительного падения численности населения в ходе многочисленных войн и эпидемий уже к середине 18-го века восстановился уровень населения начала XVII, который составил в 1750 году 23 млн человек, к 1790 году возрос до 25, а к 1816 – уже до 29, 6 млн человек. Рост численности населения сопровождался нехваткой земли, пригодной для ведения сельского хозяйства, постоянным увеличением числа хозяйств и уменьшением размеров их земельных наделов. Крестьяне с постоянно уменьшающимися земельными угодьями уже не могли произвести необходимое количество сельскохозяйственной продукции для пропитания своей семьи, не говоря уже о частичной продаже своей продукции с целью оплаты многочисленных и неподъемных платежей и налогов.

Рассмотрим более подробно сложившуюся тогда проблему растущего давления резко увеличивающегося населения на находящиеся в сельскохозяйственном обороте земли, а также возникшие в этой связи эмиграционные процессы на примере епархии Вюрцбурга.

Вюрцбург в то время являлся центром церковного княжества, которое входило в Священную Римскую империю немецкой нации и возглавлялось князем-епископом (Fürstbischof), который не только осуществлял священнические функции, но и обладал светской властью на управляемой им территории. Вюрцбургское княжество-епископство являлась особым и важным духовным центром Священной Римской империи. Согласно историческим источникам в 1600 году в княжестве, в котором было 29 городов, 575 сел и 59 отдельно расположенных дворов и мельниц, проживало 135000 подданных. Их численность увеличилась в 1704 году до 170100, а последние 50 лет до проведенной в 1803 году в Баварии секуляризации – до 250000 – 280000 человек. Площадь церковного княжества составляла в 1802 году 5290 квадратных километров. Схожие данные роста населения приводятся и в другом источнике, согласно которым в княжестве на один квадратный километр приходилось в 1700 году 30, в 1750 – 47, а в 1812 уже 60 жителей.

Как видим, в княжестве происходил бурный рост числа жителей, который был основной причиной чрезмерного деления и уменьшения семейных земельных наделов, распространения нищеты и голода среди населения. В таблице 2 приведены расчеты, которые убедительно доказывают такую негативную тенденцию. В их основу положены: площадь обрабатываемых земель, занятых пашней, лугами и виноградниками, которая составляла 235708 га; динамика численности населения и средний размер семьи в 4,5 человека.

В регионе Вюрцбурга, для того чтобы себя прокормить и заплатить многочисленные налоги и подати, семье необходимо было иметь от 5 до 8 га обрабатываемых земель хорошего качества.

Таблица 2. Изменения площади обрабатываемых земель в Вюрцбургском княжестве[1]1
  В 1812 году численность населения в Великом герцогстве Вюрцбург составляла 353775 человек, а территория 6183 кв. км. В таблице приведена ориентировочная численность населения в старых границах герцогства до секуляризации и его присоединения к Баварии.


[Закрыть]

Как видно из таблицы, уже в 1730 году немецкие крестьяне в княжестве не имели достаточной земельной площади для нормального существования их семей. В последующие периоды их положение продолжало стремительно ухудшаться. Имевшиеся в их распоряжении земли составляли в середине 18-го века лишь половину, а в начале 19 века и того меньше, чем требовалось, чтобы прокормить себя. Между тем за приведенными средними цифрами скрывается и часть крестьян, обеспеченных землей в избытке, и значительно большее число селян, имевших слишком маленькие земельные наделы или не имевшие их вообще. К тому же крестьянам приходилось мириться с последствиями охотничьих забав своего епископа и его окружения, во время которых через их луга могла проходить погоня за сотнями диких свиней и оленей. Борьба с господской дичью, бродившей и пасшейся на их земельных угодьях, было повседневным делом. При этом крестьянам воспрещалось убивать дичь, истреблявшую их поля, поскольку охота считалась неоспоримым правом и благороднейшим развлечением властителя. Как и в других землях, крестьяне были вынуждены платить многочисленные налоги на содержание епископа и его двора, отдавать десятую часть плодов, вина, картофеля, сена, табака, мяса и молока, других продуктов и к тому же еще работать бесплатно от 8 до 156 дней в году на своего помещика. Крестьянская барщина включала в себя работы, связанные с возделыванием и уборкой урожая, строительством, участием в загоне дичи во время охоты и выполнение еще множества других поручений. Тяжелое и для многих безысходное положение усугублялось периодически повторяющимися неурожайными годами, падежом скота. Все это вынуждало крестьян жить в условиях беспросветной бедности, нищеты и голода, приводило к постоянному росту задолженности и, в конечном счете, утрате своих дворов.

Такому положению дел во многом способствовали существующие тогда в Германии системы наследования крестьянских дворов, предполагавшие передачу наследства в порядке «Anerbrecht», существовавшей в восточных и северных регионах, или «Realerbteilung», распространенной в южной и западной части страны.

Наследование по принципу «Realerbteilung» предполагало разделение земли и имущества крестьянского двора между всеми законными наследниками, что приводило к постоянному росту числа крестьянских хозяйств и уменьшению их размеров. При этом чем меньше становилось хозяйство, тем сильнее росла нагрузка на единицу площади в форме различных налогов, платежей и услуг, что разрушало экономику и стабильность его существования.

В регионах распространения системы наследования «Anerbrecht» крестьянский двор и относящиеся к нему земли наследовал только один и основной наследник, что позволяло сохранять размеры земельного двора и не расчленять его земельный надел. Основной наследник обязан был выплатить своим братьям и сестрам их долю наследства, как правило, частями и в течение многих лет, а также обеспечить проживание своих родителей. Оставшиеся без земли наследники могли рассчитывать на покупку нового крестьянского двора при наличии у семьи определенного достатка, войти в чужой крестьянский двор путем заключения брака либо переехать в районы нового освоения земель, что было большой редкостью из-за отсутствия свободных и плодородных земель. Поэтому чаще всего им приходилось наниматься слугой или служанкой к состоятельным крестьянам либо пытаться найти работу в качестве подмастерьев и пополнять число безземельных и обедневших сельских жителей.

К концу XVIII столетия порядка двух третей сельского населения уже не могли обеспечить свое пропитание и существование за счет принадлежащих им сельскохозяйственных земель. Растущие цены на продукты питания и связанный с этим голод еще больше усугубляли бедственное положение широких масс населения, которое находило выход из сложившегося положения в эмиграции в Россию или другие страны.

В этой связи красочные обещания вербовщиков Фридриха II, австрийских королей и Екатерины II наделить всех переселенцев большими наделами плодородной земли и предоставить к тому же целый ряд привилегий являлись для немецких колонистов весьма привлекательными и заманчивыми.

В экономической плоскости лежат и причины эмиграции в Россию меннонитов из Западной Пруссии в 1788 и 1789 годах, куда они прибыли еще в XVII веке. Им пришлось вначале осушить для себя заболоченные земли путем сооружения многочисленных дамб и плотин, которые постоянно прорывались, что приводило к затоплению их полей и лугов. Возникающие недоборы урожая и необходимость поиска других источников финансирования этих потерь часто сводили на нет все их огромные усилия и прилежание.

Население меннонитов в Западной Пруссии росло не меньшими темпами, чем в целом по Германии. Только с 1783 по 1787 годы их прирост составил 6,6 %, а численность выросла с 10490 до 13573 человек, а постоянно растущая в этой связи нужда в сельскохозяйственных землях становилась следующим важным экономическим фактором, определившим настроения меннонитов покинуть Пруссию и переселиться в Россию.

Надо заметить, что меннониты занимались в основном сельскохозяйственным производством и были весьма успешными в возделывании зерновых культур и в животноводстве. Их знания, опыт и трудолюбие были известны и высоко ценились в странах Европы. Поэтому неслучайно в 1786 году в Данциге появился посланник Екатерины II, Георг фон Траппе (Georg von Trappe) с заданием уговорить меннонитов эмигрировать в Россию. Но и меннониты знали себе цену. Прежде чем пуститься в дорогу и ехать в неизведанные места, они вначале послали на Юг России двух своих депутатов – Якоба Хепнера (Jakob Höppner) и Иоганна Барча (Johann Bartsch) с поручением согласовать место и условия возможного переселения.

Меннонитские депутаты из Данцига имели счастливую возможность личной встречи с Екатериной II во время ее великого путешествия в Крым. Они сумели согласовать условия переселения и получили гарантийное письмо с перечнем привилегий за подписью губернатора Крыма, Светлейшего князя Потемкина, которые затем были подтверждены Екатериной II. Им обещали свободу вероисповедования, освобождение от военной службы и другие основные привилегии, изложенные в манифесте 1763 года. При этом каждой семье предоставлялись уже 65 десятин земли (порядка 71 гектар), что вдвое превышало размер земельных наделов волжских колонистов и в несколько раз – имеющиеся у меннонитов площади в Западной Пруссии, где возможности приобретения новых земель были для них сильно ограничены Фридрихом Вильгельмом II.

Однако прибывшие первыми в Россию 228 семей (порядка 1000 меннонитов) не были поселены на обещанных им плодородных черноземах Борислава, а отправлены на песчаные земли в урочище Днепра, расположенные на острове Хортица в дикой местности, заросшей лесом и изрезанной многочисленными ручейками. По этой причине создание первой меннонитской колонии на юге России сопровождалось разочарованиями и большими сложностями. Следом в 1797 году в эти первые колонии прибыло и поселилось еще 118 семей меннонитов. Общая численность их населения начала быстро расти, составив в 1819 году 560 семей (или 2888 человек), а к 1910 году уже 2000 семей (или 12000 человек).

Первоначально меннонитам было выделено 33000 десятин земли, на которой возникли 15 поселений. Затем постоянно увеличивающееся население вызвало необходимость выделения правительством еще около 40000 десятин новых земель для дочерних колоний. Быстрый рост благополучия и процветания меннонитских семей позволил им вскоре уже самостоятельно приобрести еще порядка 39960 десятин земли. Всего, не считая арендованных земель и частных поместий, площадь земель меннонитов в районах Хортицы составила в это время приблизительно 150000 десятин.

Следующее большое переселение меннонитов на Юг России в 1803 и 1804 годах было также вызвано экономическими причинами, которые были дополнены уже упомянутыми политическими мотивами. При этом значительную роль в переселении меннонитов этого периода сыграли специальные привилегии, предоставленные им императором России Павлом I. В отличие от первого переселения, среди переселившихся в это время более 2 000 менонитов находилось значительное число зажиточных и богатых крестьян, которые взяли с собой скот, сельскохозяйственные орудия и наличный капитал. Прибывшим меннонитам были выделены земли, расположенные в провинции Таврида на левом берегу реки Молочная, на которых были основаны первые десять колоний.

Во время наполеоновских войн переселение приостановилось, но вновь продолжилось в 1819 и 1820 годы, во время которых на эти земли прибыли еще 254 семьи. Всего к моменту прекращения переселения в 1835 году в образованном на этих землях Молочанском меннонитском округе поселилось 1200 семей или порядка 6000 менонитов, которые на территории в 120000 десятин создали 57 сельских поселений.