Текст книги "Правда о Салли Джонс"

Глава 28
Условие епископа

В тот вечер я так толком ничего и не сделала. Я беспокойно ходила по мастерской взад и вперед, стараясь разобраться в своих мыслях. С каждым часом мое волнение только нарастало.

Ведь синьор Фидардо сказал, что пурпур – цвет епископа. Значит ли это, что епископ де Соуза и папа Монфорте – одно лицо? Такое вполне возможно. Всего два дня назад мы с папой Монфорте узнали друг друга в опере Сан-Карлуш. А теперь епископ хотел встретиться с синьором Фидардо. Вряд ли это совпадение.

Живот сводило от дурных предчувствий. Скоро произойдет что-то ужасное.

Или уже произошло? Почему синьора Фидардо так долго нет?

Когда Ана пришла домой, она сразу почувствовала неладное. Синьора Фидардо не было в мастерской, а я от тревоги не могла усидеть на месте. Мы поднялись к ней, и Ана попыталась выведать, что случилось. Я отвечала, как могла, кивками и мотанием головы, но дела это не прояснило. Ведь все было так запутано, я и сама толком не понимала, как одно связано с другим.

Ближе к девяти мы наконец услышали на лестнице шаги синьора Фидардо. Хотя звучали они тяжелее, чем обычно. Он вошел, и мне показалось, что за то короткое время, что его не было, он состарился на несколько лет.

– Луиджи… Что случилось? – воскликнула Ана.

Синьор Фидардо застыл в дверях. Он коротко рассказал о том, что произошло днем: сперва о письме епископа, а потом о встрече с ним.

– Епископ де Соуза предложил мне реставрировать орган в церкви Сан-Висенте-де-Фора, – сказал он. – Но мне пришлось отказаться. Оплата мизерная. Мы несколько часов подряд обсуждали условия, но так и не смогли договориться. Поэтому я и припозднился.

Я видела, что синьор Фидардо врет. Или, во всяком случае, говорит не всю правду. Ана это тоже видела. Я поняла это по ее лицу.

– Вот так-то, – завершил синьор Фидардо. – А теперь я пойду к себе. Самое время лечь спать.

Он дотронулся до ручки двери и бросил на Ану вполне однозначный взгляд: он хотел, чтобы Ана вышла с ним на лестницу. Они долго стояли там и перешептывались. Я слышала каждое слово. Похоже, люди даже не подозревают о том, какой у нас, горилл, хороший слух.

– Что все-таки случилось? – спросила Ана, как только закрыла за собой дверь.

– Сначала епископ был очень любезен, – глухо проговорил синьор Фидардо. – Он восхищался моей работой и предложил очень большой гонорар за починку органа. И только через некоторое время стало ясно, что у него есть одно условие. Если я хочу получить эту работу…

Синьор Фидардо сделал небольшую паузу, словно переводя дыхание, и продолжил. По голосу было слышно, что он возмущен.

– Если я хочу получить эту работу, я должен сдать Салли Джонс в полицию. Или в зоосад.

Ана сдавленно вскрикнула.

– Что ты говоришь? Почему?

– Епископ сказал, что позволять животному жить и работать так, будто это человек, противоестественно и претит Божественному порядку.

Ана, казалось, потеряла дар речи. Она молчала.

– Я, конечно же, разозлился, – продолжил синьор Фидардо. – Сказал епископу, что раз так, пусть сам чинит свой старый орган. Тут я, конечно, погорячился. Нельзя грубить епископу, но я не мог удержаться. Выйдя на улицу, я был так зол, что пришлось зайти в бар и выпить стаканчик-другой, чтобы успокоиться. Я не подумал, что вы будете волноваться.

Ана и синьор Фидардо продолжали говорить, но я больше ничего не слышала. Охватившая меня паника заглушала их шепчущие голоса.

~

В ту ночь я совсем не спала. Как только Ана уснула, я вышла на лестницу и заняла свой сторожевой пост у окна. Там я просидела до утра, готовая бежать, если за мной придет папа Монфорте.

Выходит, папа Монфорте и епископ де Соуза – одно и то же лицо. Теперь я это точно знала. Епископ наделен властью. И ему нужна я. Мои дни в доме на Руа-де-Сан-Томе сочтены. От этой мысли сердце защемило от боли, а к глазам подступили слезы.

Вообще-то надо немедленно уходить. Чтобы Ана и синьор Фидардо не попали из-за меня в беду.

Но куда мне деваться?

~

На следующее утро Ана, как всегда, уехала на обувную фабрику. Я спустилась к синьору Фидардо и после того, как мы вместе выпили кофе, вернулась к работе, которая лежала на моем столе со вчерашнего дня.

В мастерской, как всегда, было спокойно и уютно. Вчерашнее происшествие казалось далеким, как дурной сон. А что, если я зря поддалась беспокойству и страшным мыслям? Такое ведь часто случается в минуты усталости и возбуждения.

Но спокойствие продлилось недолго. Прошло не больше часа, как у мастерской синьора Фидардо остановился автомобиль. Тот же автомобиль, который я заметила несколько дней назад. Из него вышли четверо мужчин. Я увидела их из окна мастерской со своего рабочего места.

Дверь в мастерскую распахнулась, и все четверо ввалились внутрь. Первого я сразу узнала, хотя встречала его только однажды. Это был человек в сером суконном пальто – тот самый, который два года назад арестовал Старшого на набережной, когда Морру свалился в воду.

– Я комиссар Гарретта, – представился он синьору Фидардо, доставая из внутреннего кармана пальто какую-то бумагу. – Это решение Управления здравоохранения города Лиссабона. Держать обезьяну в доме не положено по правилам санитарии. Мы пришли, чтобы…

Я не знаю, что он сказал дальше. Я выбежала на лестницу и помчалась наверх, в Анину квартиру. Я слышала, как злобные голоса и быстрые шаги настигают меня. Я захлопнула дверь и повернула защелку. Потом распахнула окно и выпрыгнула на крышу.

Глава 29
Кочин

Я добралась до своего старого укрытия на чердаке с голубями. Последний раз я была здесь очень давно, но с тех пор мало что изменилось. Как и тогда, голуби беззаботно влетали и вылетали через отверстие в крыше. Как и тогда, мне было страшно и за мной гнались.

Я просидела на чердаке весь день и весь вечер. Но чем дольше я сидела, тем ровнее билось мое загнанное сердце и тем спокойнее мне становилось.

Нет ничего страшнее, чем ждать чего-то ужасного. Даже то, чего ты ждешь, не так страшно по сравнению с ожиданием. С той самой секунды, когда мы увидели друг друга в фойе оперного театра, я в глубине души знала, что папа Монфорте не оставит меня в покое. И вот это произошло. То, чего я боялась, произошло.

Теперь надо заставить себя смотреть вперед. После некоторых раздумий мой план был готов. Оставаться в Лиссабоне нельзя. Епископ де Соуза хочет посадить меня в клетку. Страшный комиссар Гарретта на его стороне. Ана и синьор Фидардо не смогут спасти меня от таких врагов.

Значит, надо бежать. Но куда? Ответ был только один. В Азию. Я должна разыскать Альфонса Морру. Шансы найти его невелики, но это неважно. Другого выхода нет.

Но я не могла покинуть Лиссабон, не простившись с Аной и синьором Фидардо. Когда время перевалило за полночь, я поползла обратно. Наконец я увидела Анино окно. Лампа в кухне горела, но створки были закрыты. Сперва я хотела подобраться поближе и постучать. Но передумала. Будь все спокойно, Ана наверняка бы оставила окно открытым. Возможно, к ней пришла полиция.

Я вернулась на чердак и попыталась уснуть.

На следующий вечер окно было открыто. Ана сидела на кухне и тихо пела, высматривая меня на крыше. Когда я подползла к окну, то увидела, что она плакала. Она бросилась мне на шею и долго стояла, крепко обняв меня.

– У синьора Фидардо есть знакомый, который работает в Управлении здравоохранения, – рассказала она мне на ухо. – Он помог нам обжаловать постановление о том, чтобы посадить тебя в зоопарк. Через несколько недель мы узнаем их решение. Но до тех пор тебе нельзя здесь показываться. Мы поговорили с сеньором Баптиштой, и он обещал спрятать тебя в «Пеликану». Там полиция искать не будет. А сейчас скорее уходи, пока тебя не увидели соседи.

Ана выпустила меня из своих объятий, и я ушла.

Внезапно мои планы изменились. А что, если Ане и синьору Фидардо все же удастся спасти меня? В любом случае попробовать стоило.

Я пробиралась по крышам, пересекала задние дворы, кралась вдоль стен по самым темным переулкам, пока наконец не оказалась у «Пеликану». По дороге мне попадались объявления о моем розыске. На них был нарисован мой портрет. Было ни чуточки не похоже. Для людей все гориллы на одно лицо.

Сеньор Баптишта впустил меня со двора через черный ход. Я сразу поняла, что он мне не рад. И его можно было понять. Укрывать беглеца – преступление, за которое можно на несколько лет угодить в тюрьму.

Дверь в подвал была открыта. Сеньор Баптишта зажег фонарь и проводил меня по узкой крутой лестнице вниз. Пахло плесенью и крысиным пометом. Сломанная мебель, пыльные бутыли из-под вина, ящики и прочий хлам беспорядочно громоздились вдоль крошащихся кирпичных стен. Мы пошли вглубь по темным и длинным подвальным коридорам. Похоже, сюда уже много десятилетий никто не заходил. За дощатой перегородкой между двумя кирпичными стенами ютилась маленькая кладовка. На двери висел амбарный замок. Сеньор Баптишта отпер его и знаком пригласил меня войти.

– Не слишком уютное место, – как бы извиняясь, сказал он. – Но здесь ты по крайней мере будешь в безопасности. Ключ от этой двери есть только у меня. Никто не узнает, что ты здесь. Даже сеньора Мария.

На полу посреди кладовки сеньор Баптишта расчистил немного места и постелил матрас. Я села на матрас, и сеньор Баптишта запер за мной дверь. Через грязное подвальное окошко внутрь проникала узкая полоска серого света от мерцающего газового фонаря на улице. В остальном было темно.

Я надеялась, что долго здесь не задержусь.

~

Пять дней я просидела взаперти в подвале «Пеликану». Дважды в день сеньор Баптишта приносил мне поесть и выпускал в уборную – на рассвете, пока в кабак никто не пришел, и после полуночи, когда все посетители расходились.

Все остальное время я была предоставлена своим мыслям. Иногда мне казалось, что я схожу с ума. Сеньор Баптишта, должно быть, заметил, что со мной что-то не так, и стал подсовывать мне книжки и газеты.

Ана и синьор Фидардо меня не навещали. Оно и понятно. Если они станут захаживать в «Пеликану» в неурочное время, у полиции возникнут подозрения. В газетах, которые давал мне сеньор Баптишта, писали, что меня до сих пор разыскивают. Полиция обещала вознаграждение тому, кто расскажет, где я скрываюсь.

В конце пятого дня поздно вечером в «Пеликану» наконец пришел синьор Фидардо. Он пробирался долгими окольными путями, чтобы убедиться, что за ним нет слежки. При виде меня он пришел в ужас. Я провела почти неделю в темноте и одиночестве и, надо думать, являла собой невеселое зрелище.

– Мы еще не получили решения по нашему делу, – сказал он. – Но все будет хорошо! Потерпи еще немного!

По его голосу я догадалась, что он только старается казаться бодрым, но на самом деле не питает больших надежд. Мое сердце упало. Синьор Фидардо обеспокоенно взглянул на меня. А потом сказал:

– Случилось еще кое-что.

Из пиджачного кармана он достал конверт и протянул мне.

– Это прислали на кладбище Празереш на прошлой неделе, – сказал он. – Жуан дал мне его на время, чтобы я показал тебе.

Конверт был вскрыт. Внутри лежала сложенная записка и пять фунтов. Я развернула записку и прочла:

Эти деньги прошу потратить на уход за могилой Элизы Гомеш. Надеюсь, что денег, которые я прислал с прошлым письмом, хватило. Следующую сумму Вы сможете получить в течение двух месяцев.

Дрожащими руками я держала дешевый пожелтевший конверт. Адрес был написан тем же аккуратным ровным почерком, что и письмо. Отправитель указан не был. Почтовый штамп слегка расплылся, однако я смогла разобрать:

Кочин

Княжество Кочин

Индия

Я отдала письмо синьору Фидардо. А потом обняла его. Он не отшатнулся, хотя на его белом костюме наверняка осталась обезьянья шерсть. Вместо этого он прижался ко мне щекой.

– Не волнуйся, мой друг, – сказал он. – Мы скоро увидимся.

Но я знала, что все будет иначе.

Потому что в эту секунду я приняла решение.

~

Мой план был прост. И я знала, что сеньор Баптишта поможет мне его осуществить. Как только синьор Фидардо ушел, я объяснила сеньору Баптиште, что я задумала. Это было не очень трудно. Я просто взяла из его нагрудного кармана ручку и написала на клочке бумаги слово «Кочин». Я указала сперва на клочок, а потом на себя.

– Кочин? – переспросил сеньор Баптишта. – Это порт в южной Индии… Ты хочешь туда поехать?

Я кивнула.

~

Сеньор Баптишта работал быстро. Видимо, понимал, что вскоре сможет от меня избавиться. Уже на следующий вечер все было готово.

– Нам повезло, – сказал он. – Утром я сходил в портовую контору и переговорил с одним старым приятелем-моряком, который теперь там работает. Через несколько часов в Индию уходит грузовой пароход. Это ирландское судно, называется «Сонг оф Лимерик». Везет в Бомбей детали для заводских станков. Я поговорил со шкипером, он готов взять тебя на борт мотористом. Жалованье он платить не сможет, зато бесплатная кормежка тебе обеспечена. Ничего лучше нам не найти. Бомбей – большой порт. Там ты легко наймешься на другое судно до Кочина.

Как бы я хотела рассказать Ане и синьору Фидардо, что уезжаю! Но времени не было. Они все узнают от сеньора Баптишты. А Ана наверняка придумает, как объяснить Старшому, почему я больше не прихожу на пригорок перед тюрьмой слушать его игру. Они будут волноваться, но ничего не поделаешь. Наконец-то мне представился шанс разыскать Альфонса Морру, и другого такого шанса, возможно, не будет.

Глава 30
«Сонг оф Лимерик»

За несколько часов до рассвета я оставила «Пеликану» и безлюдными переулками быстро спустилась к реке. Встретившиеся мне случайные ночные гуляки были либо слишком уставшие, либо слишком пьяные и не обратили на меня никакого внимания.

На причалах в порту было безлюдно. Изредка в темноте вскрикивали чайки, глухо гудели вспомогательные двигатели кораблей. Пахло сточными водами и углем.

Сразу бросалось в глаза, что «Сонг оф Лимерик» – старое судно, которое эксплуатировали долго и безжалостно. Оно стояло готовое к отправке, из трубы рвались клубы черного дыма.

На палубе не было ни души. Я ступила на сходни, и тут с крыла капитанского мостика выглянул человек в белой фуражке.

– Салли Джонс? – крикнул он, и я махнула рукой в знак приветствия.

Мужчина спустился и встретил меня возле трапа, ведущего наверх, к капитанскому мостику. Это был на редкость некрасивый человек со взлохмаченной бородой и неприятной улыбкой. Желтые от табака зубы как будто цеплялись друг за друга, чтобы не выпасть.

– Звать меня Андерсон, – представился он. – Капитан Андерсон. Милости прошу на борт. Welcome aboard. А теперь пошли в рубку, я внесу тебя в судовой журнал. Там еще кое-кто хочет на тебя посмотреть.

Я пошла за капитаном Андерсоном. Кто это, интересно, хочет на меня посмотреть? Может, меня кто-то знает из команды? Или Ана и синьор Фидардо пришли попрощаться? Неужели сеньор Баптишта рассказал им, что я уезжаю?..

Едва я ступила в слабо освещенную рулевую рубку, как меня обступили полицейские, схватили за руки и ударили спереди по ногам. Я упала навзничь. Один из полицейских прижал меня к полу, а другой надел наручники и связал ноги толстой стальной проволокой. Все это произошло очень быстро.

Я повернула голову и увидела, что в другом конце рубки кто-то стоит, облокотившись на штурманский столик.

Это был комиссар Гарретта.

– Ну что, – сказал он, и его тонкие губы растянулись в улыбке. – Охота окончена. Должен признать, тебе чуть было не удалось сбежать. Мне повезло – кое-кто на этом корабле захотел подзаработать и клюнул на мое объявление.

Лежа на полу, я краем глаза видела, как капитан Андерсон ухмыльнулся и зачерпнул большую порцию жевательного табака из табакерки. Потом уселся в шкиперское кресло, сунул табак под губу и начал невозмутимо вытряхивать пепел из кукурузной трубки.

– Уходим, – сказал Гарретта, подав знак констеблям вытащить меня на палубу. – У нас еще куча дел, прежде чем можно будет лечь спать с чистой совестью. Сперва к ветеринару – получить справку, что обезьяна больна, а потом усыпим ее и выкинем труп. Времени в обрез. Доброй ночи, капитан, спасибо за помощь.

Андерсон вяло приставил два пальца к козырьку.

Что было потом, я точно не помню. У меня случилась паника, я металась из стороны в сторону. Полицейские изо всех сил пытались меня удержать. Кажется, я извернулась и укусила одного из них за ногу. Так или иначе, он громко закричал и выпустил меня, и я ударилась головой об пол.

– Как все непросто, однако, – раздался хитрый голос капитана Андерсона. – Не хотите облегчить себе жизнь, комиссар?

Гарретта смерил его равнодушным взглядом.

– Если вы все равно собрались убить обезьяну, можете оставить ее здесь, – продолжил Андерсон, и в глазах его блеснула алчность. – За пятьдесят эскудо я выкину ее за борт, как только мы выйдем в открытое море.

Гарретта ненадолго задумался, с отвращением глядя на уродливого моряка.

– Хм, – проговорил он. – Пятьдесят эскудо – небольшие деньги за полночи работы. Но где гарантия, что вы действительно ее утопите?

Капитан Андерсон широко улыбнулся. По зубам стекал табак.

– На кой она мне сдалась?

Гарретта улыбнулся в ответ.

– И правда, – согласился он, доставая из бумажника деньги. – Теперь это ваша работа. Только прежде чем топить ее, отойдите подальше от берега. Чтобы тело не всплыло на пляже в Кашкайше. Это было бы неприятно.

Позвали двух матросов – помочь полицейским снести меня в трюм. Кто-то натянул мне на голову мешок, чтобы я никого не покусала. Потом несколько пар сильных рук подняли меня. Напрасно я пыталась сопротивляться – мои ноги и руки были словно зажаты в тиски. Сквозь мешковину до меня доносились натужные голоса и стук каблуков по стальной палубе.

В конце концов меня швырнули на что-то жесткое и холодное. Потом я услышала грохот и скрип задраиваемой двери. Я лежала неподвижно и слушала. Когда я поняла, что осталась одна, я попыталась выдернуть руки из наручников. Ничего не вышло. Охваченная ужасом и отчаянием, я ползала по полу, сама толком не зная, чем мне это поможет. В конце концов я сдалась и, обессиленная, так и осталась лежать. Я слышала крики матросов – наверху отдавали швартовы. Двигатель начал вращать гребной вал, и старая стальная посудина тяжело задрожала.

Не знаю, сколько я так пролежала, но в конце концов до меня донесся звук приближающихся шагов и приглушенные голоса. Дверь раздраили. Через несколько секунд я почувствовала, что рядом со мной кто-то стоит. Сзади под веревку, которой был примотан мешок на моей голове, просунули какой-то предмет. Было похоже на нож.

Резким движением веревку перерезали. Сняли с головы мешок. Я моргала, глядя на свет керосиновой лампы. Сверху на меня смотрел капитан Андерсон. Рядом с ним стоял мужчина в замызганном комбинезоне механика. Я уперлась ступнями в пол, отползла назад и оскалилась, готовая сражаться за свою жизнь.

– Ну ты, полегче, – сказал Андерсон и перевернул ящик, чтобы сесть. – Полиция на берегу. Мы отчалили. Опасность миновала.

Я была так взвинчена, что едва понимала, что он говорит.

Капитан Андерсон кивком указал на мужчину в комбинезоне.

– Это Джеофф Джеррард, – сказал он. – Вам целый месяц работать вместе. Пусть у него сложится о тебе хорошее впечатление.

Мужчина, которого звали Джеофф Джеррард, добродушно кивнул. Вокруг глаз у него были морщинки от смеха. Он достал из-за пояса ножовку и опустился на колени рядом со мной.

– Только не шевелись, дружок, – сказал он. – Чтобы я тебя не поранил.

И начал распиливать наручники на моем запястье.

~

Вскоре я стояла на правом крыле капитанского мостика и полной грудью вдыхала свежий морской ветер. Напряжение медленно отпускало, хотя меня все еще слегка мутило. Дверь рубки открылась, и на палубу вышел капитан Андерсон с кружкой горячего молока в руках.

– Плеснуть немного рома? Нервишки успокоить.

Я помотала головой.

– Allright, как скажешь, – добродушно отозвался капитан Андерсон и протянул мне кружку.

Он прислонился к перилам и начал набивать черным табаком свою кукурузную трубку. Я посмотрела на него. С виду он и вправду был очень неприятный. Но внешность бывает обманчива. Капитан Андерсон только что обвел вокруг пальца комиссара Гарретту. И спас мне жизнь.

– Я рад, что взял тебя на борт, Салли Джонс, – сказал он. – Ты ведь, кажется, ходила с Генри Коскелой? Со Старшим, как его называют, да? И я тоже. Только давно это было. Отличный был малый этот Коскела. Хороший моряк. Кстати, о тебе тоже так говорят. Я слыхал, ты первоклассный механик.

Андерсон чиркнул спичкой. Потом хитро подмигнул и добавил:

– А хороших механиков за борт не бросают, ведь так? Только вот тупице-комиссару этого не понять. А кстати, чем ты ему так насолила?

Капитан Андерсон, похоже, не ждал, что я ему отвечу. Он поднес спичку к трубке, несколько раз затянулся и вернулся на мостик. В воздухе повис резкий запах дешевого табака. Его довольно быстро унесло ветром, но некоторое время я еще чувствовала его в носу.

Я пила теплое молоко маленькими глотками, мне приходилось делать над собой усилие, чтобы не пролить. Дрожь в руках никак не унималась. Позади оставались миллионы огней Лиссабона, сиявших в ночи.

Впереди лежала Атлантика.

И долгий путь в Индию.