Текст книги "Игры с табу"

– Я вовремя не прекратил этот кошмар.

– Доктор Воллис, – произнес следователь Кински официальным тоном, строго глядя на Гарри, – вынужден задержать вас по делу о, возможно принудительной, смерти Эмилии Маккензи. Обвинение, в соответствии с законом, вам будет предъявлено в течение суток. Вам полагается адвокат, вы сможете связаться с ним из полицейского участка.

Мэл Кински кивнул полицейским, на Гарри Воллиса надели наручники и под удивленные взгляды знакомых, коллег и студентов, в избытке толпящихся в коридоре, повели к полицейской машине. В толпе он встретился взглядом с отцом Эмилии, профессором Маккензи, стоявшим с поникшим, отрешенным лицом. Гарри хотел сказать ему что-нибудь, посочувствовать, объяснить, что для него самого смерть Эмилии – страшный удар, но в глазах старого профессора были только горе, тоска и ненависть, которая оттолкнула Гарри, вызвав острое чувство собственной вины. В машине, стиснутый на заднем сидении дюжими полицейскими, Гарри ясно осознал, что не только эксперимент, но и его собственная жизнь, как он ее понимал раньше, безвозвратно закончена. В любом случае, при любом дальнейшем развитии событий, вернуться в университет после того, что случилось с Эмилией, после всех этих настороженных, подозрительных взглядов, совершенно невозможно.

Гарри привезли в полицейский участок, вернее, это место, в которое он попал, можно было назвать маленькой внутренней тюрьмой. Многочисленные камеры с толстыми решетками справа и слева по коридору были заполнены, точнее, забиты до предела какими-то жуткими типами, уголовниками. Развязные проститутки, громко смеясь, обзывали сопровождающих его полицейских последними словами. «Куда я попал? – подумал он с ужасом. – Они меня здесь убьют, я для них чужой». К счастью, его поместили в пустую маленькую камеру. Гарри сел на деревянную скамью, выходящую из стены, обхватил голову двумя руками и начал сосредоточенно думать о Эмилии, сейчас ему никто не мешал. Несмотря на то, что сердце разрывалось от тоски и жалости, ему требовалось, было просто необходимо понять, найти объяснение ее дикого поступка. Что заставило ее это сделать? Почему она так поступила? Ведь ничто в ее поведении не предвещало такой ужасный конец. Вчера, во время нервного разговора о прекращении эксперимента, она была активна и оптимистична, наговорила ему кучу комплиментов и убедила-таки согласиться на продолжение этого безумия, обещала, что всю работу по удалению крыс первого поколения из вольера сделает самостоятельно, без Рауля. Это может означать только одно: после их расставания на автомобильной стоянке, когда они разъехались по домам, она вернулась в лабораторию, у нее был свой ключ, и попыталась отсадить крыс сама, пока никто не видит и не мешает, чтоб назавтра мы уже смогли приступить к следующему этапу эксперимента. Она всегда была нетерпеливой. Ввиду того, что с некоторого времени в вольер перестали подавать хлороформ на ночь, через красную черту все равно никто не переходил, крысы могли не спать. Гарри вспомнил особый крысиный взгляд, как будто считывающий его внутреннюю информацию, файлы памяти. Теперь ясно, что крысы усвоили не только табу, они научились тому, чему их никто не учил, – влиять на человека. Гипноз, внушение, манипулирование сознанием или еще что-то, вообще неизвестное науке, неважно, как это называется, но факт заключается в том, что они заставили Эмилию это сделать. По-другому быть не могло. Но зачем? Что им дала ее смерть? Тут, как молния, его ударила простая мысль: «Она отключила рубильник!»

Гарри не мог более сидеть, он вскочил и нервно зашагал по камере, три шага туда, три обратно. «Она обесточила систему. Это очевидно. Напряжения не было, нарушителя уже не било током, дорога на волю была свободна и… они ушли. Без промедления, спокойно переступили красную черту и ушли. Значит, не было у них в голове понятия запрета, табу, они обманывали его, вернее, до определенного момента приняли навязанные им правила игры, а когда под действием бесконечных электрических разрядов у них развилась способность влиять на человека, они воспользовались своим единственным шансом получить свободу. Они решили эту задачу по-своему, а жертвой этого решения стала Эмилия».

Как в кино с чуть замедленной съемкой, он увидел Эмилию, одиноко идущую по пустынному коридору. Вот она входит в лабораторию, включает свет, подходит к вольеру. Крысы не спят, они встают на задние лапы, выстраиваются вдоль стеклянной стены длинной серой шеренгой и начинают на нее смотреть. Концентрированный, остановившийся, тяжелый взгляд всей крысиной популяции. Наверное, она боролась, но они сумели победить, воздействовать на нее, подчинить своей воле. Сердце его сжалось. Эмилия с сомнамбулическими, широко раскрытыми глазами, с четкими, слегка заторможенными движениями робота начинает выполнять чужие приказы. Она подходит к главному рубильнику и отключает напряжение от вольера, затем срезает телефонный кабель, перебрасывает его через перекрытие, делает петлю – и все, конец, она бьется и затихает, а крысы, как по команде, отходят от прозрачной стены вольера, становятся на пол и одна за другой, как ни в чем не бывало, переходят красную черту, поднимаются на горку и уходят в нору, им самим придуманный туннель, ведущий на волю.

Все встало на свои места. Она даже не боялась, просто не сознавала, что делает. Рациональный ум естествоиспытателя вычленил проблему, нашел главные, узловые точки, логически восстановил недостающие звенья недавней трагедии. Загадок и темных мест уже не было. «Эмилия мертва, а мы поменялись местами, – вдруг с ужасом осознал Гарри, – крысы ушли на свободу, а я попал в вольер. Теперь другие “исследователи” будут испытывать меня, подопытного, на прочность, проверять мои реакции, следить за мной днем и ночью, ломать психику».

Он провел в камере много часов, весь день и всю ночь, казалось, время замерло, совсем остановилось, каждый час превращался в бесконечность. «Эта сумма бесконечно малых мгновений в конце концов приканчивает человека, – подумал Гарри, который начал задыхаться от ограниченного пространства и отсутствия внешних раздражителей.

– В сущности, у жизни нет меры, тюрьма тоже форма существования, но как заключенные, сидя в тюрьме годами, не сходят с ума?» Ему не хватало движения, он подошел к толстой решетке, потрогал холодные металлические прутья, сел на скамью, но тут же встал. Больше нечем было себя занять, время без наполнения душило его. «Права была Эмилия, – вспомнил он их первый разговор, – главное желание того, кто попал в клетку, – выбраться из нее».

Несколько раз подходил офицер полиции и предлагал ему пригласить адвоката, или администрация может предоставить своего, бесплатного, таков закон, но Гарри твердо отказался. Никакой адвокат не способен, даже если он поймет особую суть дела, использовать в его защите истинные доводы, – засмеют в суде. Любой адвокат начнет предлагать сделку, их стратегия хорошо известна, вы признаетесь только в этом, тогда прокурор закроет глаза на это, и в результате получите минимум. Ни на какие сделки Гарри идти не собирался, он точно знал, как эта трагедия произошла, и, формально говоря, был невиновен, по крайней мере, со стороны закона.

– Вас вызывают на допрос, – сказал полицейский с серым невыразительным лицом тюремщика, открывая камеру, с неприятным звуком трущегося друг об друга железа.

Мэл Кински сидел в своем кабинете с серьезным видом вершителя судеб, человека решающего, определяющего, доминирующего. Напротив него в разные времена сидели политические деятели, коммерсанты, обычные и знаменитые преступники, коротко говоря, каждый гражданин рано или поздно, в зависимости от того, как лягут карты его судьбы, имел шанс побеседовать с одним из наиболее способных представителей Фемиды, старшим следователем прокуратуры, Мэлом Кински, которому всегда поручались самые глухие, запутанные дела. Сидевший перед ним сейчас Гарри Воллис отличался от остальных его клиентов тем, что был известным ученым, и, кроме того, несмотря на все убеждения, категорически отказался от услуг адвоката, что вызывало удивление много повидавшего, опытного следователя.

– У нас имеется труп молодой, красивой женщины, которая проводила с вами большую часть своего времени. Метафизических объяснений, связанных с крысами, я не приемлю, это просто смешно, и вам, как ученому, не пристало ссылаться на фантомы, обвинять несуществующих крыс из совершенно пустого вольера в смерти вашей сотрудницы. Нонсенс. Поэтому мой первый вопрос: вы состояли с Эмилией Маккензи в интимных отношениях?

Любого вопроса ожидал Гарри, но не этого. Препарировать его внутренний мир, бесцеремонно залезать в личную жизнь, в то, что принадлежало только ему и покойной Эмилии, переводить на сухой язык полицейского протокола их чувства, уникальность их отношений было выше его сил, на это он не мог согласиться.

– Какое это сейчас имеет отношение к делу? – ответил Гарри устало и обреченно махнул рукой.

– Самое прямое, мистер Воллис. Самое прямое. Любовь – это иногда очень сильное чувство, со слабым самоконтролем. Эта особенность любви рождает противоречивые желания и страсти, напряженность и крайнюю нервность участников процесса и способна вызывать неожиданные и резкие проявления даже у самых положительных людей. Например, желание отомстить, убить объект любви или третье лицо, в этом замешанное, или, как в нашем случае, спровоцировать самоубийство. Страсть и корысть – основа любого серьезного преступления, других мотивов я, по крайней мере в своей практике, еще не встречал, – Кински сделал паузу и посмотрел на Гарри очень спокойными, умными глазами.

– Зачем мне было желать ее смерти? – воскликнул Гарри в недоумении. – Я же любил Эмилию.

– Да, я знаю даже, что последний раз вы любили ее, то есть, выражаясь более четко, совершили с ней половой акт, за пару часов до наступления смерти. Вопрос в том, что вы сообщили ей на автомобильной стоянке при расставании? Видимо, нечто ужасное, несовместимое с ее психикой, нечто, что заставило Эмилию вернуться в лабораторию и покончить с собой. Так что именно вы ей тогда сказали?

Перед глазами Гарри встала Эмилия, она его тогда поцеловала на прощанье, шаловливым движением растрепала волосы и, весело улыбнувшись, легкой, пружинистой походкой заспешила к своей машине. Он смотрел ей вслед, любуясь красивой, молодой женщиной, которая его так любит, а она села в машину, послала ему последний воздушный поцелуй и уехала… в никуда. Его глаза наполнились слезами. Какой он идиот! Как беспечно и безрассудно он ее потерял.

– Успокойтесь, пожалуйста, – сказал следователь, подавая Гарри стакан воды, – я понимаю, что вам сейчас трудно. Скажу прямо, факт вашего отсутствия в лаборатории в момент смерти Эмилии документально установлен. Вахтер показал, что вы в лабораторию больше не возвращались, кроме того, ваша жена, Поллет, точно указала время вашего приезда домой, так что у вас алиби. Другое дело, что произошло между вами и Эмилией в тот роковой вечер? Что именно подтолкнуло Эмилию к самоубийству, еще предстоит выяснить следствию, и вы, Гарри, должны нам в этом помочь. Ведь вы не отказываетесь сотрудничать со следствием? – с мягкой, располагающей к душевному разговору улыбкой спросил Кински.

– Я хочу рассказать, но вы не хотите слушать. Дело в том, что в лаборатории проводили эксперимент с крысами и…

– Кстати, – перебил его Кински, – ваш лаборант, Рауль, который мог многое прояснить нам в этом печальном деле, исчез. Родители показали, что в тот вечер Рауль вернулся домой крайне взвинченным, нервным, отказался обедать, быстро собрал вещи и уехал, даже не сказав родителям, куда он собирается. Его родители уверены, что его бегство, а только так они могут трактовать такую срочность, продиктовано страхом, у него дрожал голос и сам он был неадекватным. Они не могли его удержать, о чем очень сожалеют, – Кински сделал паузу и вдруг резко продолжил: – Может, вскоре, мистер Воллис, мы обнаружим еще один труп молодого человека?

Гарри посмотрел на следователя удивленными глазами. Рауль сбежал, ну а он-то здесь при чем? Ясно, что парень перепсиховал. Крысы его довели, боялся он их страшно и, как выяснилось, правильно боялся. Как это объяснить следователю, ничего не рассказывая про крыс? Без этого невозможно ничего толком понять в его поведении.

Каким непостижимым образом иногда связаны между собой люди, как переменчив мир! Теперь он, заведующий лабораторией доктор Гарри Воллис, его свобода и жизнь зависят от какого-то мальчишки, которого попросили когда-то взять в лабораторию, чтоб он заработал на учебу. От того, найдут ли Рауля и какие он со страху даст показания, зависит теперь, выпустят ли Гарри из этой мрачной тюремной камеры. Никогда Гарри не думал, не представлял, что может так повернуться. Не дождавшись ответа, Кински продолжил допрос задушевным, дружественным тоном.

– Я хочу быть с вами предельно откровенным, я не считаю вас, Гарри, расчетливым и хладнокровным преступником, вы просто запутались, по-человечески вас можно понять. Ваша жена, Поллет, рассказала, что вы страшно кричали во сне прошлой ночью. Поверьте мне, добровольное признание облегчит вашу душу. Расскажите честно, что в вашем любовном треугольнике случилось? Почему Эмилия повесилась, а Рауль сбежал? Что между вами произошло в тот вечер? Я убедительно советую вам рассказать правду, а я, со своей стороны, сделаю все возможное, чтоб облегчить ваше положение. Даю вам мое честное слово, – Кински вопросительно посмотрел на Гарри и, не увидев отклик на такое выгодное предложение, добавил со сдержанной угрозой. – Причем хочу подчеркнуть, что в противном случае и без вашего сотрудничества мы все равно выясним истину, но разговор с вами будет уже другой. Пока мы не найдем Рауля, вы останетесь у нас, даже если мне для продления срока предварительного задержания понадобится санкция генерального прокурора, так что быстро вы отсюда не выйдете, это я вам гарантирую.

В кабинет вошли двое полицейских, которые препроводили Гарри обратно в камеру. В его спину, когда его выводили из кабинета, пристально смотрел недовольный взгляд следователя Мэла Кински, которому, несмотря на высокий профессионализм, почему-то не удалось «расколоть» этого запирающегося рохлю, мямлющего неврастеника сразу, на первом допросе. В вине Гарри он ни на секунду не сомневался.

Вернувшись в свою камеру, Гарри понял, что он на пути в тюрьму. Не ясно, в чем его смогут формально обвинить, но найдут. Люди они грамотные, особыми принципами не отягощенные, придумают, в конце концов, за что зацепиться. Следователь этот, Мэл Кински, с его дешевыми приемами артиста провинциального театра, искренне считающий всех идиотами и преступниками, вцепился в него бульдожьей хваткой, и пока не добьется своего, ни за что не отступит. Любовный треугольник придумал, кретин. Глупое положение: нет никакой защиты, ведь все, что Гарри может этому противопоставить, выглядит иррационально, фантастично и абсурдно. Любое настоящее объяснение произошедшего, упоминание об эксперименте, крысах могут только заменить тюрьму на психиатрическую больницу для преступников, которые находятся там без ограничения срока содержания, вернее, до очень условного понятия – пока не выздоровеют. Неясно, что лучше?

Гарри захотел обратно, в прошлое. Захотел страстно. Желание это было нестерпимым, вся душа, все тело изнывали от него. Серые стены камеры давили, не хватало воздуха, пространства. Как счастливо, беспечно он тогда жил, вставал утром без ужаса окружающей его камерной реальности, которая, кроме всего прочего, имела тенденцию к ухудшению. Пока он находился в камере в одиночестве, но это не может продолжаться вечно. Соседи – жуткие типы, которых иногда проводили мимо него на допрос, вызывали ужас, физический страх.

День проходил за днем, неделя за неделей, но Рауля найти не могли, он как будто сквозь землю провалился. Телефоны постоянной подруги, родителей прослушивались круглосуточно, были подняты все его связи за последние годы, но безрезультатно. Никаких признаков жизни он не подавал. На Гарри давили, Мэл Кински все более злился, требовал хоть каких-нибудь объяснений, ведь следствие топталось на месте, и как его сдвинуть с мертвой точки, он не знал. Пассивное сопротивление, которое Гарри оказывал следствию, не могло привести к успеху ни одну сторону. В этом конфликте интересов после многократного повторения ходов в виде многократно повторяющихся вопросов-ответов возникло абсолютно неразрешимое патовое положение. При этом пара игроков, следователь и подозреваемый, находилась в разном положении. Гарри постоянно пребывал в подавленном, удрученном состоянии, у него не было ни сил, ни желания активно доказывать свою правоту, тем более, что мертвая Эмилия все время стояла перед его глазами, а у следователя Кински, напротив, отсутствие настоящих, веских доказательств обвинения, необходимых при судебном разбирательстве, вызывало растущее раздражение, сроки поджимали, а дело буксовало на месте.

Но с какого-то момента все переменилось. На очередном допросе, кроме самого следователя, присутствовали два седовласых джентльмена, от которых исходил дорогой, фешенебельный дух очень важных персон. Мэл Кински, видимо, сам не ожидавший такого поворота событий, был суетлив, беспокойно бегал глазами и сильно

нервничал.

– Доктор Воллис, – сказал он, поглядывая попеременно то на Гарри, то на важных гостей, – я хотел бы на этот раз поговорить с вами о крысах.

– С чего это вдруг? Вы же сами не хотели об этом даже слышать, – удивился Гарри.

Кински бросил быстрый, смущенный взгляд на седовласых джентльменов и, чуть запинаясь, что было совсем не свойственно этому самоуверенному человеку, произнес явно чужие слова:

– Понимаете, доктор Воллис, ситуация кардинально изменилась.

– Позвольте мне, – властно произнес один из незнакомцев и, не дожидаясь согласия следователя, представился: – Меня зовут Харли, я бы хотел побеседовать с вами не для протокола. Расскажите, пожалуйста, все, что вы знаете о крысах.

– О каких крысах? Что вас интересует? – растерянно произнес Гарри, еще не понимая, где здесь может быть спрятана ловушка, ведь обычный допрос у следователя напоминал минное поле, – под каждым, самым на первый взгляд невинным вопросом, мог находиться заряд взрывчатки. – Обратитесь лучше в университет, на кафедру зоологии.

– Вы меня не поняли, доктор Воллис, я говорю про ваших крыс, про тех, которых вы сами воспитали и выпустили.

– Я их не воспитывал, и я их не выпускал, – возмущенно воскликнул Гарри. – Почему тут никто не хочет знать правду? Почему вы все время передергиваете карты?

– Успокойтесь, пожалуйста, доктор Воллис. Мы находимся здесь как раз для того, чтоб понять, что случилось в вашей лаборатории. Лучше вас этого никто не знает, – спокойно возразил седовласый Харли. – Надеюсь, разговор у нас будет откровенный. Прежде всего позвольте вас спросить: зачем вы это сделали? Можно как-то понять молодых программистов, которые придумывают компьютерные вирусы, для шутки, для славы, чтоб что-то доказать всему миру, но вы же не мальчик, не маньяк, не сумасшедший. Зачем вам это было нужно? Я спрашиваю вас не только как должностное лицо или гражданин, я спрашиваю вас просто как человек. Какой вам был смысл или, может, выгода создавать биопсихологическое оружие, современного Голема и выпустить его в открытый мир для бессмысленных и кровавых безумств? Что вы этим хотели доказать?

– Может, вы выполняли чей-то заказ? – добавил второй седовласый, который даже не представился.

Гарри, слушая поток новых обвинений, перестал ориентироваться. Его реальность отступала, сморщивалась и гибла. Все это напоминало бы розыгрыш, дурного вкуса шутку, если бы не предельно серьезная атмосфера самого разговора, напряженные лица высокопоставленных собеседников.

– Что случилось? – спросил он упавшим голосом. – Что произошло с крысами?

– Коротко говоря, они захватили некоторую область, что-то вроде фермы с прилегающими территориями. Есть жертвы среди местных работников, но, главное, мы не можем найти против них эффективное средство, заслон, если хотите. Люди там сходят с ума, начинают стрелять по своим. Крысы оказывают сильное воздействие на психику человека, манипулируют сознанием, что приводит к чудовищным последствиям, – приблизиться или применить против них силу невозможно, это только увеличивает наши потери. Теперь вам, надеюсь, ясно, почему мы здесь. Вначале никто не знал, откуда появились крысы, и не связывали эту проблему с вашими экспериментами, но помог случай. Однажды, совершенно случайно, при разговоре с одной спасшейся женщиной, мы с удивлением обнаружили, что крысы пронумерованы. Мы, естественно, тщательно проанализировали информацию, и в конце концов вышли на вас. Расскажите, доктор Воллис, про ваши опыты, про то, как образовались эти мутанты и как с ними можно бороться.

– Я не знаю, – ответил Гарри на весь этот ужас, чувствуя себя маленьким, жалким и беспомощным.

Мало того, что Эмилия погибла, Рауль исчез и неизвестно жив ли он, монстр, которого он действительно создал, пусть по ошибке, но создал, вернее, многоголовый серый джин вылез из бутылки-вольера и начал действовать автономно. Он страшный и беспощадный, у него нет ничего человеческого и, главное, он сильнее. Гарри вспомнил

тяжелый, многоглазый, остановившийся крысиный взгляд, и его передернуло.

– Я не знаю, – обречено повторил он, – я не знаю, что делать. Я не знаю, как это произошло. Поверьте, эксперимент с крысами не предусматривал ничего подобного, я моделировал табу, но возникли побочные эффекты. Опыт вышел из-под контроля, крысы каким-то образом научились воздействовать на людей, они напугали Рауля, убили Эмилию. Когда я понял, что крысы опасны, то хотел прекратить все работы, но не успел. Вы можете прочитать мой дневник, там подробно описано о проведении эксперимента.

– Спасибо за совет, доктор Воллис, мы ваш дневник уже прочитали. Но если у вас не было злого умысла, зачем вы проложили этот туннель, соединили вольер с внешним миром? Зачем вы это придумали? Кому это было нужно?

– Это идея Эмилии.

– Допустим, но вы – руководитель проекта, все основные решения за вами. Как может серьезный ученый во время проведения эксперимента давать своим подопытным с непредсказуемыми свойствами возможность выйти наружу?

– Это была моя ошибка, я признаю, – сказал Гарри.

– Не ошибка, а тяжкое преступление, если учитывать последствия, – вставил свое слово Мэл Кински.

Сразу после этого он предъявил Гарри Воллису, видимо заранее согласованное, официальное обвинение по уголовной статье «Преступная халатность, повлекшая за собой многочисленные человеческие жертвы», предусматривающей срок наказания до десяти лет тюремного заключения. Круг замкнулся. Теперь у следствия обвинительного материала достаточно. Раз есть жертвы, то должен быть обвиняемый. Гарри оказался прав: следователь нашел вескую причину, которая вполне убедит суд в его виновности. «Десять лет! Я выйду оттуда стариком, если вообще выйду», – подумал Гарри, и жалость к себе, к своей, так нелепо загубленной жизни, нахлынула на него.

Седовласые господа молчали, но не двигались с места, они пристально наблюдали за его опрокинутым лицом, потухшим взглядом. Все, казалось, замерло, однако была уверенность, что разговор на этом не закончен, какая-то незавершенность висела в воздухе, Кински не приглашал охрану, чтоб увести обвиняемого, а продолжал нервно крутить в руках карандаш и перекладывать бумаги, как будто ожидая чего-то. Статическая неопределенность ситуации набирала напряжение.

– Однако, – наконец произнес Харли, после, казалось, невыносимо долгого молчания, – вы, доктор Воллис, можете облегчить свою участь. Вы породили зло, этого безумного Франкенштейна, и вы должны его убить. Это будет справедливо. Я внимательно прочитал ваше досье, разговаривал с коллегами, друзьями, с вашей супругой Поллет, – все считают вас талантливым человеком, с очень оригинальным мышлением. Как ученый, как человек пострадавший от того, что сам породил, вы должны, просто обязаны исправить ошибку, достойно закончить этот безумный эксперимент, ликвидировать зло. Больше это сделать, по нашему убеждению, некому.

– Причем, – добавил анонимный джентльмен, – в случае успеха наш уважаемый следователь, Мэл Кински, согласится квалифицировать ваши действия, как вы сами выразились, непреднамеренной ошибкой, со всеми вытекающими из этого последствиями, – при этом он выразительно посмотрел на следователя и получил его поспешный кивок.

– Я согласен! – резко прозвучал в образовавшейся паузе голос Гарри, который для того, чтоб выйти отсюда, был готов подписать договор с чертом, дьяволом, с кем угодно.

– Очень хорошо, просто замечательно, что вы правильно понимаете свой научный и человеческий долг, – впервые улыбнувшись, сразу отреагировал Харли. – В таком случае мы берем вас у следствия на поруки, а обвинение господин Кински придержит у себя до, так сказать, полной ясности в данном деле.

– И обязательно вручит его вам в случае неблагоприятного результата, – без всяких сантиментов добавил второй седовласый.

«Свобода взаймы, или, вернее сказать, условная свобода все-таки лучше тюрьмы», – так потом сформулировал для себя Гарри причину своего столь резкого, необдуманного решения, ведь как бороться с крысами, он не имел ни малейшего понятия, более того, даже до начала баталии они уже внушали ему страх. Харли быстро подписал протянутую ему Кински бумажку и, повернувшись к Гарри, удовлетворенно потирая руки, сказал:

– Все, вы свободны, вернее, пока поступаете в наше распоряжение.

– Только не вздумайте бежать, – предостерег его молчаливый коллега Харли, – из-под земли достанем.

– Я могу позвонить жене? – спросил Гарри, который не видел Поллет с того рокового дня.

– Нет! – твердо, практически одновременно возразили ему седовласые.

– Вы теперь, как бы вам это лучше объяснить, на нелегальном положении. Для всех ваших знакомых – вы в тюрьме. Вы должны обещать нам никому не сообщать о вашем освобождении до конца операции.

Гарри кивнул и пожал плечами. Его свобода была не только условна, но и очень ограниченна. Но все же он вышел на свободу, пусть условную, пусть ограниченную, но свободу, в мир людей, машин, деревьев. Солнечный свет ослепил его, шум уличной суеты оглушил, запахи, цвета, пестрота обычной жизни ошеломили. Он замер, озираясь

по сторонам, на выходе из полицейского участка, но седовласые спутники проявили оперативность и быстро запихнули его в подъехавшую машину. Они ехали по городу, по знакомым Гарри местам, и он, жадно глядя по сторонам, наслаждался видом зеленых деревьев, людей, спешащих по своим делам, шумной и веселой толчее около магазинов и открытых кафе. «Они даже не представляют, как им хорошо», – подумал он, невольно вспоминая место, которое только что оставил. Камера три на три метра, отсутствие свежего воздуха, движения, нет никакого цвета, кроме серого, зато есть время, много времени, – пытка остановившимся временем.

Сделав широкий объездной маневр, машина подъехала к временному шлагбауму, перегораживающему дорогу. Солдаты в хаки охраняли район, оцепленный колючей проволокой, на которой, колеблясь на ветру, болтались флажки с устрашающими круглыми значками радиоактивной опасности.

– Крысы стали излучать радиацию? Только этого нам не хватало, – ухмыльнулся Гарри, к которому начала возвращаться уверенность в себе и, как следствие этого, потребность шутить.

– А вы бы хотели, чтоб сюда нахлынули корреспонденты со всего мира? – мрачно отпарировал Харли. – Чтоб газеты запестрели скандальными заголовками типа: «Война миров», «Крысы или люди – борьба за выживание». Чтоб началась настоящая паника?

Солдаты у шлагбаума проверили документы, предъявленные седовласыми спутниками Гарри. Машина медленно въехала в запретную зону, которая представляла собой квадрат внутри довольно большого поля, разделенного на аккуратные делянки, в центре которого располагалась одноэтажная деревянная постройка, сарай или, точнее, складское помещение. Там хранились мешки с коллекционными семенами, хозинвентарь и сменная рабочая одежда, туда была подведена вода, чтоб рабочие могли умыться после работы. С одной стороны опытное поле граничило со зданиями университета, а с другой стороны протекала небольшая мелководная речка без названия. Внутри запретной зоны располагалась внутренняя зона, еще одна линия колючей проволоки, окружностью охватывающая небольшую территорию со складским помещением в центре. Если смысл первого ограждения заключался в том, чтоб никого не вошел, смысл второго был противоположный – чтоб никто не вышел. Вышки, поставленные с четырех сторон, были снабжены мощными оптическими системами, передающими изображение внутренней зоны на мониторы командного пункта.

Воинским соединением, в которое входил даже бронетранспортер, стоящий неподалеку, командовал лихой, молодцеватый капитан Холл. Сам командный пункт располагался на границе внутренней зоны и был снабжен всеми современными средствами связи; вдоль стен, в специально оборудованном помещении временного типа, стояли мониторы, на которых отслеживалось все, что происходит на оккупированной крысами территории.

– У вас тут серьезно все поставлено, – с удивлением поглядывая на сложную технику, сказал доктор Воллис, когда его представили капитану. – Как на настоящей войне.

– Это смех, а не война, – нашел повод высказаться капитан Холл, видя в докторе Воллисе нового, важного человека. – Дали бы мне волю, я б этих тварей за пятнадцать минут перестрелял, – и выразительно посмотрел на Харли, который этой воли ему не давал.

– Ни в коем случае, – воскликнул доктор Воллис, всплеснув руками. – Вы за пятнадцать минут друг друга бы перестреляли и нас заодно, – и тоже посмотрел на Харли, понимает ли он?

Харли это понимал. Мера ответственности у него была другого калибра, никаких необдуманных решений он позволить себе не мог. Капитал Холл командовал солдатами, но решали все седовласые, такой тут был порядок. Гарри накормили обедом. Особое, почти ностальгическое чувство, вызвал у него настоящий кофе, который капитан Холл самолично сварил по своему рецепту.

– Теперь, – сказал Гарри, – расскажите мне спокойно, со всеми подробностями, что тут на самом деле произошло.

Харли подошел к сейфу, стоящему в углу, и достал оттуда довольно толстую папку с бумагами, которую положил на стол.

– Вы с этими документами ознакомитесь потом, а пока я могу сообщить вам следующую последовательность событий и фактов. На опытном поле работала бригада эмигрантов – таиландских рабочих под руководством молодой женщины, Полины Кроу, научного сотрудника университета. При очередном выходе на работу таиландцы зашли на склад за инвентарем, там у них лопаты, грабли, ну, всякие инструменты для работы на земле. Миссис Кроу ждала их снаружи склада и вдруг услышала шум и крики. Посмотрев в окно подсобного помещения, она увидела, что рабочие набросились друг на друга, и началась жуткая драка, они бились насмерть, нанося удары ломами и острием лопат. Она в ужасе оттуда убежала и тут же сообщила о произошедшем в полицию. По ее словам, это было похоже на умопомешательство, ведь до этого в бригаде были абсолютно нормальные взаимоотношения, более того, по дороге на склад они о чем-то весело говорили на своем языке, смеялись, в общем, не было никаких симптомов для конфликта. В полиции объяснениям Полине Кроу не поверили, но по факту драки на место происшествия послали патрульную машину с двумя полицейскими. Они подъехали к складу, но даже не успели войти вовнутрь. Неясно, что там случилось, но они сразу погибли. В бинокль видно, что они лежат на земле друг против друга с пистолетами в руках. Ничего сообщить они не успели, но рация в машине была включена, и у экспертов, которые услышали два пистолетных выстрела, возникло подозрение, что полицейские стрелялись, как на дуэли. Неслыханная история. Это вызвало шок у руководства полиции. К рассказу Полины Кроу наконец отнеслись со всей серьезностью и заподозрили неладное. По-другому это просто невозможно было объяснить. Они предположили, что из какой-то лаборатории университета произошла утечка неизвестного психотропного вещества, которое сводит человека с ума, что там выполняли какой-то военный заказ, и произошла авария, а так как все секретно, то они поставили в известность нас.