Текст книги "Игры с табу"

Хотел, просто от любопытства, посмотреть на какое-нибудь стрелковое оружие, личный пистолет в такой ситуации совсем не помешает. Отстояв двухчасовую очередь, смог наконец войти в магазин и, долго не раздумывая, купил «магнум», самый тяжелый и мощный пистолет из всего, что там было, вернее сказать, осталось. Приехал домой, вынул свой «магнум» из кобуры. Не понимаю, почему люди так романтизируют оружие, – просто тяжелый кусок металла с дыркой, даже не верится, что человек, у которого в руке такая штуковина, вызывает страх и ужас.

Вообще создается впечатление, что фирмы торгующие стрелковым оружием сами все это инициировали, – скупили у них все стреляющее подчистую. Любое несчастье – это кому-то очень выгодный бизнес. Так сейчас устроено.

– Я покончу с собой, я этого выдержать не могу, – коротко ответил один мой знакомый и, нервно развернувшись, сразу ушел.

Что он имел в виду? Боится людей, а может, себя? Сам не знает на что способен? Непонятно, хотя очевидно, что это будет день испытаний для всех. В общем, люди готовятся. Я жду Дня свободы с ужасом, хотя, если ретроспективно взглянуть на прожитую жизнь, то выясняется, что это обычное состояние – все время чего-то ждешь. Только по прошествии многих лет понимаешь: не ясно чего ждал, о чем мечтал. Все происходит не так и не тогда. Эти постоянные ожидания – эфемерность одна неконструктивная.

«Может, стоит самому грабануть банк. Один удар – и на всю жизнь обеспечен, – вдруг пришло в голову. – Люди ведь, в сущности, делятся на «нападающих» и «попадающих», так лучше самому проявить характер, а не ждать пока с тобой что-нибудь сотворят. Пистолет у меня уже есть, осталась ерунда – решиться. Конечно, мне это не свойственно, я всегда был законопослушным гражданином, но в такой день просто глупо сидеть дома и ждать неизвестно чего».

С Лилиан, после нашего разговора об отъезде, отношения холодные и натянутые. Замерли отношения, замерзли. Используем минимум слов для поддержания видимости порядка в доме. Обиделся я тогда: серьезный вопрос, а она продемонстрировала полную автономность, даже более того, игнорирование моего мнения. Так мы никогда не жили. В связи с этим вспомнил я один эпизод. Произошло это несколько месяцев назад, когда кампания День свободы была еще в колыбели, только голову с трудом поднимала. Появился у нас в доме страховой агент, ну, как обычно, что-то там рассказывал, цифры считал, уговаривал. Я рассеянно слушал, но, честно говоря, не слышал, а ждал когда он закончит и уйдет.

– Тебе необходимо застраховать свою жизнь. Он прав, – неожиданно для меня сказала Лилиан.

– Хорошо, давай застрахуюсь, – согласился я без особого энтузиазма.

Заполнил бланки, где-то подписался.

– Кому завещаете сумму страховки? – спросил агент.

– Ребенку, сыну моему, Сержу, – ответил я автоматически.

– Почему ему? – вдруг вмешалась жена. – А мне ты значит не доверяешь?

– Да что ты! Можно на тебя все записать, – ответил я тогда с улыбкой, – хотя опасно. За два миллиона ты ведь и убить можешь.

Все тогда засмеялись, даже страховой агент, а сейчас мне стало не смешно. Конечно, я ей доверяю и ребенок у нас общий, но в чужую душу не залезешь. Кто ее знает, что у нее там на уме? Почему не хотела со мной уехать? Может, неспроста меня тогда застраховала, может она все первая поняла и готовится? В жизни никогда бы в это не поверил, но в такой момент невольно становишься подозрительным. Ничего с собой поделать не могу, возникли подозрения, вползли в душу, как холодная, скользкая змея, отравляют жизнь. Неспокойно мне стало, зыбко, ведь тыл – это самое главное при такой заварухе. Выяснить отношения, узнать правду никак невозможно. Сделает большие глаза и ответит что положено.

Думал я про свою Лилиан, думал, сопоставлял события, фразы и как будто прозрел, увидел ее совершенно в другом свете. Если проанализировать все холодно и спокойно, то следует признать – Лилиан понимает все. Она хваткая, в обществе ориентируется, как рыба в воде. Значит, это спектакль, который она для меня разыгрывает, представляется простушкой доверчивой. У учителей нервная система железная, сильнее, чем у теннисистов, там один на один бьются, а она против всего класса, и всегда побеждает. Все это накладывает отпечаток на характер, а следовательно, и на отношения. Как я раньше этого не понимал?

Доверие исчезло, было полное, а теперь никакого нет, даже не знаю, что делать, как дальше жить вместе. Добились они своего – собственную жену в криминале подозреваю! Действительно, все против всех, а некоторые наивно полагают, что человек автономен, связан с обществом настолько, насколько сам хочет. Вот вам наглядный пример. Так замутили ситуацию, что непонятно кому верить, на кого опереться, причем следует отметить особо, я не какой-нибудь необразованный болван, которому можно любую чушь в сознание внедрить, а так меня скрутило, что ни образование историческое, ни здравый смысл не помогают. Впервые в жизни не понимаю, как себя вести, к чему стремиться.

От идеи с ограблением банка или, скажем, ювелирного магазина пришлось сразу отказаться. Как представил себе, сколько там будет желающих, сразу понял – это не для меня. Грабителям наверняка придется записываться в очередь или предварительно перестрелять друг друга. В такой день тут пистолетом не обойдешься, нужен пулемет крупнокалиберный, а еще лучше танк, иначе даже в помещение не войдешь.

– Ты что собираешься делать в День свободы? – спросил я у нашей соседки по лестничной клетке.

– Я пойду в Луна-парк и буду целый день кататься на всех аттракционах, бесплатно, – сказала и улыбнулась стеснительно.

Она, в сущности, еще ребенок, ей лет пятнадцать. Лицо детское, а фигура женщины. Акселератка. Она меня сексуально волнует. Очень. Понятно, что я этого никак не показываю. Достанется ей, чует мое сердце, а она ничего не понимает, по глазам видно, всем доверяет. А что делать? Пусть родители ее думают. Хотя, с другой стороны, если все равно этого не избежать, может, лучше, если я буду первым. Даже голова от этой мысли замутилась, затуманилась, понял, что с собой не совладаю. Всех, кто на нее посягнет, перестреляю, как бешеных собак, и для себя отобью. Даже представил себе, как с нее одежду снимаю медленно, а она смотрит испуганно и не сопротивляется. Даже покраснел от возбуждения.

Радостно мне стало, весело. Если человек сильный, ему День свободы не страшен, он для него праздник жизни. Пришел домой, вытащил свой «магнум», пощелкал курком. Тяжелый он, внушительный, с такой штукой в руке все можно. Кстати, наш зав. кафедрой. Не должен он такой день пережить, просто не имеет права. Надо мной измывается, не дал курс этики в средневековом обществе провести, хотя лучше меня этой темы никто не знает, и вообще, ставит палки в колеса при каждом удобном случае. А как разговаривает? Свысока, пренебрежительно. В последний раз при всех отчитал, так я ему это припомню. Настал момент истины. Интересно будет посмотреть на выражение лица, как спесь его улетучится, когда дырка моего «магнума» ему в лоб посмотрит. Дрожать начнет, прощение просить, плакать и в ногах валяться, да поздно, господин зав. кафедрой, раньше нужно было человеком быть.

Однако поистине невероятное событие, ставящее под сомнение всю систему моих стройных умопостроений, произошло прямо накануне Дня свободы. Лилиан объявила, что хочет переехать к родителям, всего «на пару дней», как она дипломатично выразилась.

– Нам необходимо какое-то время пожить раздельно, это пойдет на пользу обоим. Серж поедет со мной.

Так она решила, а меня, значит, просто извещает, ставит перед фактом. Однако не уязвленное самолюбие расстроило меня. Смешались все карты в голове. Получается, что я ошибался. Ошибался с начала до конца, и с таким трудом, в муках построенная логическая цепочка, доказывающая злой умысел жены, по сути дела, плод моего болезненного, гипертрофированного и, как выяснилось, абсолютно беспочвенного страха.

Бояться собственной жены? Лилиан? Самого дорогого мне человека, женщины, которую я люблю? Как я мог дойти до такой паранойи  – поверить, что она может убить из-за страховки? Почувствовал раскаянье, захотелось обнять, прижаться к ней всем телом, поцеловать мою родную Лилиан, начать новую страницу в наших, подпорченных последними событиями, отношениях, но что-то остановило меня.

А если она наняла убийцу? Ясно, что сама не в состоянии такое совершить. Зачем ей подобные переживания и ребенка не хочет травмировать. Сделать все чужими руками, а самой остаться чистенькой. Не верю я ей! Не верю ни на грош! Поэтому решила уехать, чтоб место освободить, в доме не присутствовать, чтоб даже свидетелем не быть.

– Мне кажется, – произнес я металлическим голосом, – что семье в такой день нужно быть вместе, на то она и семья. Завтра ведь всякое может произойти, – добавил угрожающе и посмотрел на нее пристально, испытующе, прямо в глаза.

Она вздрогнула, отвела взгляд и вдруг заплакала.

– Я не могу, я боюсь тебя! Твоего каменного лица, этого ужасного пистолета, который ты купил, – сквозь всхлипыванья выкрикивала она. – Что ты замышляешь? Ты никогда в жизни таким не был. Что с тобой произошло?

Тут до меня дошло – она же думает совершенно симметрично, также как я. Она боится меня, как я боюсь ее! Эпидемия страха захватила нашу семью, разъединила и ожесточила всех. Как она от этого страдает, мучается, бедняжка. Молча подошел к ней, обнял вздрагивающие плечи, коснулся губами щеки, ощутив соленые слезы, катящиеся из глаз.

– Успокойся, дорогая. Мы оба не виноваты, это они свели нас с ума.

Мы долго стояли, прижавшись друг к другу, и нам было горько и сладко одновременно. Слова, объяснения были не нужны, они ничего не стоили.

– Может все-таки останешься?

– Нет! – ответила она сразу.

– Хочешь, я поеду с вами?

– Нет, – сказала она после некоторого раздумья, – сейчас не стоит. Дай мне время. Все образуется.

Вошел Серж.

– Папа, посмотри, что я нарисовал.

Серж меня любит. Он хороший мальчик, с тонким лицом и печальными глазами. Он рисует. В его детских картинках – необыкновенный мир, такой красивый, неожиданный, многоцветный. Там нет фальши. У него настоящий талант, я это вижу и чувствую. Я посадил сына на колени, погладил по светлой головке, рассказал его любимую сказку, – дети ведь не должны страдать от психозов взрослых.

Потом попили чай и я помог спустить вещи в машину. Еще раз поцеловал их обоих. Что случилось с моей семьей? Даже в страшном сне нельзя было такое предположить.

– Береги себя и Сержа.

– Я скоро вернусь, – сказала Лилиан и снова заплакала.

В преддверье «Дня свободы» на улице веселье. Кругом развесили флаги, играет музыка. Победа народа, радость, как при взятии Бастилии. Прямо по мостовой, перекрыв движение, прошла толпа молодежи, некоторые, как мне показалось, были сильно пьяны. Они пели, размахивали самодельными плакатами и флажками. Иногда толпа дружно скандировала: «Fuck the system! Fuck the system!» Ощущение безумного, радостного праздника охватывало город.

После отъезда Лилиан и Сержа мне открылась простая истина. При любом раскладе нужно прожить День свободы, завтрашний день, так, чтоб послезавтра не захотелось повеситься. После этого у меня на душе стало легко и спокойно. Я накупил продуктов на неделю вперед, забаррикадировал квартиру, отключил телефон и телевизор, хотя вполне возможно, что я просто паникер и не знаю своего собственного народа. Ведь мы живем уже в двадцать первом веке, это не какое-то дикое Средневековье. Может, жена права и все обойдется.

Испытание разума

Правда однозначна, банальна и примитивна, ложь многогранна и, как любое творчество, беспредельна в своих проявлениях.

Команду рвало. Сипа рвало сильнее других – желчью. Перегрузки навалились на весь экипаж, но только Сипа рвало еще «эмоционально», – он давно и непереносимо ненавидел людей, которые терлись вокруг него уже шесть месяцев полета.

Это произошло примерно месяц назад, когда он осознал, что не может больше переносить своих друзей по экспедиции. Он ненавидел, как они едят, их шуточки и рассказы, которые слышал тысячу раз, их неистощимый оптимизм. Он чувствовал, как у него начинается сердцебиение и лицо покрывается потом, когда кто-то сопел рядом, причем парадокс заключался в том, что члены команды относились к Сипу хорошо, а некоторые даже очень хорошо, понимал он, перехватывая иногда взгляд Евы, от которого, несмотря на отсутствие других женщин, его передергивало. "Плохо дело", – подумал Сип в который раз и украдкой взглянул на командора.

Билл Фолидер, вытирая рот салфеткой, смотрел на экран бортового компьютера и не обращал внимания на своего бортинженера.

Их командор был известен тем, что во время одной экспедиции застрелил связиста. Потом говорили, да и суд подтвердил, что командор может быть оправдан, так как ситуация была экстремальной, но когда Сип узнал об этом, то начал относиться к своему начальнику, как к человеку, который реально может убить. Пусть по долгу, но убить! При случае…

Центр управления полетами. 16 февраля 2239 года. Космический проект «Открытие Геры». Цель экспедиции – седьмая планета созвездия Альдебаран (условное название Гера).

Корабль – звездолет-разведчик типа Посейдон-В. Экипаж – Билл Фолидер 43 года (командор), Сип Адамс 33 года (бортинженер), Патрик Кляйн 29 лет (физик-исследователь), Ева Брокс 25 лет (биолог).

Вооружение – лазерная пушка типа Р-17, разрядник шаровой портативный, аннигилятор бортовой, водородный заряд самоуничтожения, электромагнитная зонная защита.

Дополнительная информация до завершения экспедиции разглашению членам команды не подлежит.

Сам Сип никого убивать не хотел, да, наверное, и не смог бы, ни по долгу, ни по другим соображениям или чувствам, поэтому в своих взаимоотношениях с командором он начал считать себя потенциальной жертвой.

Как было хорошо тогда в Париже, когда он, еще тридцатилетний специалист по приборному оснащению летательных аппаратов, впервые приехал в Европу. Ранняя весна, набережная Сены, беззаботность и запах любви, исходящий от этого шумного, «вечного» города, наполнили его сердце радостью и ожиданием,  предвкушением неизведанных и приятных приключений. Да, прав был старина Хемингуэй. Особое место! Наверное, тут положено влюбиться…

Сип к себе относился как к интеллигенту, в юности даже хотел стать художником, но родители уговорили его раньше получить «настоящую специальность». Он в свои тридцать три прочел массу хороших книг, любил кино и театр. Работал в аэрокосмической фирме, был на хорошем счету, считался специалистом, но с какого-то времени почувствовал, что стал вырабатываться. Постоянная гонка, обычная в сфере космических запусков, интриги толкачей проектов и светская жизнь – обязательное посещение всех фирменных раутов, ужинов, юбилеев – стали раздражать, а потом уже просто бесить и единственно, что помогало – это алкоголь, который Сип стал употреблять во все возрастающих дозах.

Когда Сип вошел в зал Центра подготовки космических полетов, там было уже около сорока претендентов. Сновали люди в белых халатах, раздавая листы с тестами. Каким должен быть психологический облик участника экспедиции? – с усмешкой подумал про себя Сип, садясь за длинный стол, и сразу всплыл ответ: простой в общении, без амбиций, исполняющий приказы.

– Пожалуйста, решил Сип. Вы это хотите – вы это получите!

Когда-то, еще в студенческие годы, Сип прочитал что-то по психологии малых групп, и теперь ответы выскакивали из него как ходы в шахматной партии блиц при розыгрыше известного дебюта.

И вот теперь он наедине с проблемой, которую не в состоянии разрешить. Чувство ненависти, разлагающее его существо, было невыносимым. Он вспоминал, как фактически обманул или, точнее сказать, обыграл комиссию, испытывая мальчишеский азарт, который обычно возникает на теннисном корте, – кто кого! А теперь он дошел до того, что вытащил из базы данных все, что написано про любовь к ближнему из всех существующих религий.

Вывод, который пришлось сделать, проштудировав буддизм, иудаизм и христианство, – хорошо рассуждать про благодушие в земных условиях, а когда вокруг черная пустота космоса, ограниченное пространство корабля и невозможность "выйти из игры" с людьми, которые тебе смертельно надоели, – это уже другая геометрия, это искривление пространства и психики.

Читая про иудаизм, Сип, кроме всего прочего, обнаружил, что по еврейскому календарю сейчас 5999 год. Скоро в Израиле будут отмечать Миллениум, точнее – через два дня, в 17 часов 27 минут, в Иерусалиме будет очень круглая дата – 6000 лет со дня сотворения мира. Все знания Сипа взбунтовались при такой оценке срока жизни. Какие шесть тысяч лет, если изотопный анализ в геологии, например, дает оценки существования разных пород в сотни тысяч и даже миллионы лет! «Мир был построен из старого материала», – говорит Комментарий к Торе. Сип недоуменно ухмыльнулся. Строить что-то новое из старого – странная идея! Далее следовало совсем неожиданное: "Время тогда текло с другой скоростью". Тут Сипу пришлось согласиться. Если в тот год укладывался миллион или десять миллионов наших лет, то тогда другое дело.

Просмотрев базу данных по истории, обнаружил, что христианский Миллениум-2000 отмечали гуляниями в Европе и Америке, которые омрачил только Баг-2000. Памяти у них не хватало в компьютерах, смех! В общем, ничего особенного при Миллениуме не бывает.

«Большая беда нужна, – с каким-то внутренним отчаянием вдруг подумал Сип, не найдя успокоения от религиозного взгляда на мир. – Общие проблемы, общие опасности – это единственное, что может меня с ними примирить", – подумал он про своих "сокамерников" – так он про себя называл членов экипажа. "При борьбе за выживание все внутренние раздоры забываются", – как заклинание повторял он про себя.

Между тем корабль входил в плотные слои атмосферы седьмой планеты в созвездии Альдебаран. Впереди были главные дела. Планета с условным именем Гера была видна в иллюминаторы уже неделю. Это было желто-бурое пятно на черном фоне космического неба. Посадка прошла более чем успешно, учитывая пылевую бурю и практически нулевую видимость. Предварительные анализы показывали отсутствие всего, что могло хоть как-то облегчить пребывание здесь, – нет воды, нет жизни, атмосфера перенасыщена парами цианидов, жесткое рентгеновское излучение. Зачем умники из Центрального управления по освоению космоса послали их сюда, остается только гадать. Вся команда собралась в центральном отсеке. Ева Брокс – биолог, Патрик Кляйн – астрофизик, командор Билл Фолидер и Сип Адамс. Все сгрудились у иллюминаторов.

Он прожил с Рут три года. Она была высокая красивая шатенка из богатой семьи, с неспокойными карими глазами, которые торопились жить. После встречи в Париже уже не расставались. Ходили по музеям и еще в тысячу мест, которые Рут показывала ему. Казалось, что она знает в Париже все и всех. Было азартно и интересно. Практически сразу по возвращении в Америку он переехал в ее уютную квартиру в пригороде Хьюстона, а то, что они оказались из одного города, казалось Сиду знаком судьбы.

– По-моему, мне тут делать нечего, – наконец произнесла Ева со своей презрительной усмешкой. Она была откровенно некрасива, тридцать плюс-минус, мымра, любившая только свою науку. Свои колбочки, скляночки, реактивы. Сутками она просиживала в лаборатории, колдуя над взаимопревращениями биологической субстанции, и когда ее вытаскивали оттуда, она удивлялась, что на свете существует еще какой-то другой мир.

– А вы бы хотели, чтоб здесь были леса, озера и вообще разнообразная флора и фауна? – парировал Патрик, сравнительно молодой рыжеволосый физик, очень подвижный и ироничный.

– Ну, по крайней мере лучше, чем ничего! – ответила Ева и пожала плечами, подчеркивая свое отношение к безжизненному пейзажу за окном.

– Да на что нам лес? – возмутился Патрик. – Город нужен, бары, кинотеатры,  женщины местные. Погуляли бы и обратно. Кайф! Скажи честно, ты бы хотел с инопланетянкой, а? Наладить, так сказать, прямой контакт с другой цивилизацией? – со смехом спросил он у Сипа, и все разом захохотали, глядя на выражение его лица.

– Ну ладно, – сказал наконец командор Билл. – Всем отдыхать. Сип остается на вахте до пятнадцати ноль ноль.

Команда разошлась по каютам, а Сип вытащил свой старый натюрморт, который для успокоения нервов писал вот уже месяц. При мимолетном взгляде на полотно Сипа как будто ударило. Там что-то изменилось. Там что-то двигалось. Не быстро, не осязаемо, но двигалось. Менялась освещенность, воздушные потоки с земли туманили озеро. Луч света, на мгновенье вырвавшись из-за облаков, промелькнул и исчез. Сип почувствовал, что пересохло во рту, что он сходит с ума, ощутил, как липкий ужас проникает в его сердце, во все его существо. Это было то, что он не мог принять. Это было то, чего он боялся. Сип включил весь свет в центральном отсеке и убедился, что его натюрморт стал фантастически красив. Наполненный светом, прозрачный и одновременно насыщенный воздухом, он переливался сложными цветовыми гаммами – это было произведением гения, к которым Сип, даже наедине с собой, себя вовсе не причислял.

Сип стиснул руками голову и неожиданно сказал вслух:

– Спокойствие. Нет необъяснимых явлений. Движущая картина называется… кино! Что я дикарь? Кино никогда не видел?

Сип ухватился за первое, хоть какое-нибудь объяснение происходящего, даже откровенно абсурдное. Впервые за много месяцев он ощутил потребность в общении. Поделиться с кем-нибудь, это значит убедиться, что с психикой относительный порядок. Но тут же отбросил эту мысль. Скажут, что помешался! "Кроме того, неизвестно, увидит ли кто-нибудь то, что вижу я", – окончательно решил Сип,  вспоминая, что в течение долгого космического полета успел сделать портреты Патрика и командора. Ева сразу и в категорической форме от позирования отказалась, а Билл долго ломался, но было видно, что он хочет получить свой портрет со сдержанно-героическим выражением лица, так что в конце концов его портрет  все-таки был написан.

«Интересно, что с этими портретами? Тоже превратились в шедевры?» Сипу не терпелось проверить это, но нельзя было покидать вахту, и он решил под каким-нибудь предлогом зайти потом к Патрику, тем более что раньше они часто играли в шахматы. Выработав план действий, Сип как-то сразу успокоился и перешел к рутинной проверке систем корабля.

Раздался звук открывшегося дверного шлюза. Вошел Патрик, поинтересовался, все ли спокойно, не атакуют ли аборигены, и предложил сыграть после вахты Сипа в шахматы.

"Телепатия, – подумал Сип, – ну как после этого в нее не верить?"

– Как тебе мой очередной шедевр? – показывая на картину, спросил Сип, стараясь придать своему  голосу естественную заинтересованность.

Патрик посмотрел на картину, утрированно всматриваясь в полотно, – шаг назад, шаг вперед, подобно ценителям в музее, и наконец произнес:

– Нормально.

– И это все? – вырвалось у Сипа,.– Это все, что ты можешь сказать?

–Ладно, – примирительно произнес Патрик. – Думаешь, я не догадался, что это запрограммированная голограмма? Это ты здорово придумал.

– По крайней мере диагноз есть. Я здоров! – потирая руки, констатировал Сип. Быстро отделавшись от Патрика, обещав зайти сыграть партию после дежурства, Сип сразу позвонил командору.

Рут требовала внимания, понимая под этим посещение раутов, ужинов и юбилеев ее семьи и компании, в которой она делала карьеру в международном маркетинге. Она всегда торопилась, ее кипучий характер позволял одновременно вести разнообразные дела с десятками людей, фирм и организаций. Сип однажды подсчитал – телефон звонил пятьдесят раз за вечер. Лично он всегда воспринимал контакты с неинтересными людьми как неприятную повинность, поэтому этот шквал общения был выше его сил. Единственное, что помогало сохранять присутствие духа, – это виски, которым Сип старался заглушить раздражение.

– Билл Фолидер слушает, – ответил командор, как всегда без задержки поднимая трубку.

В этот момент Сип понял, что не может объяснить происходящее так, чтоб тот понял.

– Говорит Сип, Вы не могли бы зайти в пульт управления?

– Что случилось? – отрывисто спросил командор и, не дождавшись ответа, добавил: – Сейчас буду.

Несколько минут он не отрываясь смотрел на злосчастный натюрморт. Наконец произнес то, чего менее всего ожидал Сип.

– Ну и что?

"Не понимает", – с усталой безнадежностью подумал Сип.

– Это нарушение законов природы, физики и здравого смысла. Значит, на Гере нам придется встретиться с силами, которые мы не можем ни понять, ни, тем более, контролировать, а это, в свою очередь, подвергает всех нас опасности, степень которой нельзя даже представить, – сухо и спокойно произнес Сип, считая, что в данной ситуации он обязан попытаться объяснить командору, с чем они столкнулись.

– Как я вас понял, – жестко ответил командор, – вы предлагаете немедленно закончить нашу экспедицию, замечу кстати, стоимостью в полтора миллиарда долларов, только потому, что на вашей картинке что-то там двигается, и представить ее в Центр управления полетами в качестве результата нашей работы по исследованию Геры, – голос его сорвался, он почти кричал. – Вы хотите, чтоб надо мной смеялись, чтоб считали меня трусом или дураком? Этого не будет никогда! Приказываю разговоры на эту тему прекратить! Кстати, через полчаса вы сменяетесь, – добавил командор более дружелюбно, взглянув на опрокинутое выражение лица своего подчиненного.

– Есть! – коротко ответил Сип.

Когда Сипу не хотелось идти в школу, он жаловался на головную боль. Часочек поспит, погуляет, а потом можно сбегать в кино. Но как-то раз, для разнообразия, сказал, что болит живот. Особой разницы он не видел. Семейный врач приехал почему-то сразу и, пошептавшись с родителями, вызвал «скорую помощь», которая с мигалкой и сиреной доставила Сипа в больницу с диагнозом острый аппендицит. Все это было неожиданно и интересно, однако до того момента, покуда Сип не увидел табличку «Операционная». (Тогда у врачей была установка, что всем нужно удалять аппендицит сразу.) Игра стала серьезной и вышла из-под контроля. Уже лежа на операционном столе, Сип пытался сообразить, как остановить этот бред (лучше было просто пойти в школу), но запах хлороформа заглушил все мысли, и он провалился в пустоту… С тех пор Сип навсегда усвоил, что большие, чаще всего необратимые процессы начинаются с ерунды – случайного слова или ничего не значащего поступка!

Рассвет встретил космонавтов полным штилем – буря кончилась. Корабль стоял посреди плоской, бесконечной пустыни. Глазу не за что было зацепиться на этой неестественно ровной поверхности, посыпанной какой-то грязной пылью, не было даже дюн.

– Что будим делать, господа? – спросил Сип, ни к кому не обращаясь.

После проверки портрета Патрика выяснилось, что только натюрморт реагирует на Геру. Это почему-то успокаивало.

– Выполнять программу исследования, – серьезно и спокойно ответил ему Билл. – Готовы уточненные анализы среды за бортом?

– Сейчас закончу, – ответил Патрик, колдуя над приборами и газоанализаторами. Через несколько минут раздался его крик.

– Этого просто не может быть!

– В чем дело? – спросил командор.

– Дело в том, что сейчас я получил абсолютно другие показатели. Тут, оказывается, есть атмосфера, и не просто атмосфера, а курортный воздух  – Патрик потряс распечаткой. – Кислорода шестнадцать с половиной процента, азот в норме, счетчик Гейгера молчит. Да что говорить. Воздух, как в Швейцарских Альпах. Можно выйти погулять.

Запищал локатор раннего оповещения. У Сипа учащенно забилось сердце. Он бросил взгляд на командора.

– Установить зонную защиту. Радиус сто метров, – отрывисто приказал Билл.

На корабль со всех сторон что-то двигалось. На горизонте появилось нечто зеленоватое, которое объединившись в кольцо, медленно продвигалось к кораблю. Через некоторое время стало видно, как зеленое, покрывая все пространство пустыни, образовало правильный круг вокруг корабля. Круг стягивался непрерывно и неумолимо. Контраст между грязно-серой поверхностью пустыни, с кораблем в центре, и бесконечным зеленым окружением был отчетливо виден на экране прибора.

– Пятнадцать километров, десять, пять, – считал Билл расстояние, вернее радиус свободного от зеленого пространства круга. – Приготовить аннигилятор, – резко сказал он, когда отметка в три километра была пройдена.

– Это же деревья! – нервно вскрикнула Ева, неотрывно смотрящая в иллюминатор. Лес, кустарник, трава двигались вместе с землей, точно ехали на горизонтальном эскалаторе, последовательно занимая все пространство пустыни, как лед стягивает полынью в сильный мороз.

Все ждали отметки в сто метров, с которой начиналась  зонная защита – сфера, закрывавшая корабль со всех сторон. Во время испытания ее на Земле Сип видел зонный щит в действии, тогда по нему стреляли из разных калибров, и снаряды отскакивали от невидимой поверхности, как теннисные мячи от стенки. Лазерный луч, преломившись, ушел в облака. Это была надежная система защиты, которая к тому же позволяла спокойно, без помех вести огонь в случае необходимости с самого корабля.

Попытки договориться с Рут, так сказать, выяснить отношения, наталкивались на стену профессионального умения вести переговоры, мягкие по форме и жесткие по содержанию. За три года работы в маркетинге Рут приобрела умение часами обсуждать самые мелкие детали, уводить соперника от главного и, главное, мертво стоять на страже своих личных интересов. Главное, что поразило его до глубины души, когда он обнаружил, осознал, так сказать, что перед ним сидел противник, попросту говоря, враг, без всяких сантиментов пытающийся запутать, сбить с толку, поймать на слове зазевавшуюся жертву. Это не было похоже на разговор мужчины с женщиной, это были взаимные обвинения партнеров по поводу провалившегося совместного бизнеса. Кто виноват в неуспехе так хорошо начатого проекта?

Кольцо сжималось. Скорость зеленой волны уменьшалась по мере приближения к центру, где ее ждал  звездолет-разведчик типа Посейдон-В, приготовившийся к ответному удару.

– Пятьсот метров, триста, сто пятьдесят, сто тридцать метров, – медленно и как-то отстраненно считал расстояние командор.

Его палец лег на красную кнопку запуска аннигилятора. Если зонный щит не выдержит и будет пройдена отметка в сто метров, начнется настоящий ад, так как аннигиляция вещества связана с резким выделением тепла и света. Все напряглись настолько, что не было слышно даже дыхания. Сип уже никого не ненавидел – беда пришла! Вот она надвигается зеленым валом, готовым поглотить корабль, то есть сведя оставшийся свободный круг в точку. Вместе со всеми Сип, как завороженный, смотрел на странную зеленую армию, беззвучно идущую в психическую атаку на корабль.