Текст книги "«Свет и Тени» врагов, «совместников/совместниц», «коллег по ремеслу» и… не только генерала Бонапарта. Книга 2: от М до Я"

Свой вице-адмиральский синий флаг Горацио поднял в Грэйт-Ярмуте (Большом Ярмуте) на 74-пушечном линейном корабле «Сан-Джозеф» («Св. Георгий»), который он много лет назад захватил на абордаж в битве при Сент-Винсент. Тогда вообще в адмиралтействе скребли по сусекам и в составе «балтийцев» оказалось много старых, давно стоявших на приколе всевозможных трофейных кораблей, в основном французов и испанцев, чьи конструктивные и мореходные качества, порой, были очень своеобразны. Нельсону его корабль не понравился как снаружи, так и внутри. Столь же не просто обстояло дело и набором экипажей, в которые приходилось добирать даже арестантов. Но ничего другого Герою Нации в адмиралтействе предлагать не стали: командующий британским средиземноморским флотом лорд Кейт и слышать не хотел о… «зазвездившемся» «коллеге по ремеслу», который какое-то время назад слишком долго нежился меж «мягких подушек» леди Гамильтон и демонстративном плевал на его распоряжения. Так бывает: «что посеешь – то и пожнешь». Не сложились у амбициозно-гонористого Нельсона отношения и с Паркером, чье приглашение на обед он – Герой Нила – презрительно отклонил. Паркер не забыл обиды. И когда однажды Горацио в 8 утра по собственной инициативе заявился к своему командующему домой, он, все же, спустился к нему вниз, очень кратко переговорил и, не отдав никаких распоряжений, вновь вернулся в теплую постель к белому телу молодой женушки. Нельсон не угомонился и не без помощи Трубриджа довел до сведения Джервиса, что негоже командующим «валяться в кровати до 11 часов». Последний отреагировал адекватно уставу и влюбленному мужу пришлось покинуть «взбитое тесто» и мрачнее тучи перебраться на борт своего флагмана «Лондона»

В ту пору Нельсон сильно нервничал, был несдержан, раздражителен и постоянно вмешивался в руководство кораблем его флаг-капитана Томаса Харди, своего, между прочим, любимца. Многие из наблюдавших его утверждали, что он «излишне суетился на палубе», порой, напрасно оскорбляя вахтенных офицеров.

Тем временем, 29 января 1801 г. леди Гамильтон родила двойню, но мальчик вскоре умер (либо его доставили в приют для подкидышей?), а дочку (Горацию) она тут же в бельевой корзине в наемной карете отвезла к кормилице некой миссис Гибсон в лондонском районе Марилебон на Литтл-Тичфилд-стрит 9 и периодически тайно ее навещала. За очень хорошие деньги кормилица взялась растить ребенка вместе со своим ребенком – хромоножкой Мэри. В свой дом Эмма заберет дочь много позже. Ее законный супруг сэр Уильям благородно «закрыл глаза» на все случившееся: он к этому не имел никакого отношения. Едва узнав о рождении ребенка, Нельсон впал в эйфорию и принялся переписывать свое завещание. Восторг от позднего отцовства перехлестывал у него через край. Когда он увидел свою дочь, то нашел, что «глаза ребенка и вся верхняя часть лица – точь-в-точь как у матери». Интересно и другое: Эмма так и не исполнила просьбу Горацио назвать родившуюся девочку своим именем, так как Эммой уже была названа ее первая дочь от одного из богатых клиентов во времена ее работы «секс-богиней» в приват-заведении у Гарри Фезерстонха. Этой коротконогой Эмме Кэрью в ту пору уже было порядка 20 лет: она обладала вполне заурядной внешностью и интеллектом. Любопытен и тот факт, что Нельсон так до конца своей жизни ничего не знал о старшей дочери своей обожаемой Эммы, в юности «залетевшей» «на работе». Свои секреты «на миллион» экс-«секс-жрица» умела хранить в тайне. Впрочем, слабый пол во все времена отличался повышенной сметливостью! Тем более, что ее Горацио по-прежнему ежедневно пишет ей письма, причем по три на дню. Зачем создавать в его душе дискомфорт, если он у нее под каблуком: «… Я так люблю тебя, что меня можно спокойно оставить в темной комнате среди пятидесяти голых девственниц». С Героями Нации так бывает, если они попадают в цепкие лапки Мастериц Большого Секса. А ведь она по слухам, даже имея при себе подкаблучника Нельсона, никогда не упускала случая завести нужные ей романы с часто встречавшимися на ее пути видными и состоятельными мужчинами. Нельсон об этом что-то знал, кое о чем догадывался, дико ревновал, но, как типичный подкаблучник, терпел. Он лишь слал ей слезливые письма, в которых «он ждет – не дождется, когда снова окажется в ее „домике под соломенной крышей“ (тогдашний эвфемизм женского полового органа – прим. Я.Н.; в просторечье его называли „сырой ватрушкой“ и т.п.)».

13 марта 1801 г. Балтфлот покинул Грэйт-Ярмут. Уже в море Паркер вскрыл секретное предписание, подписанное самим королем Георгом III.

Его первоочередной задачей, в ситуации, когда русские корабли не могли выйти из-за льда из своих главных балтийских военно-морских баз Ревеля и Кронштадта, а шведы по этой же причине – из Кралскруне, было «дружеским убеждением» вывести из грядущей войны Данию с ее мощным линейным флотом, правда, к бою у датчан были готовы лишь 10 из 20 имевшихся. Потом идти против русских и лишь затем обрушиться на шведов.

Крайне острожный и прагматичный Паркер предпочел лично не лезть на рожон, а лишь выделить «боевому псу» Нельсону 12 линейных кораблей, 5 фрегатов и все имевшиеся у него канонерки, бомбардирские суда и брандеры для решения копенгагенской проблемы. Хайд решил остаться у входа в фарватер копенгагенского порта и с оставшимися у него 8 «боевыми повозками» прикрывать поврежденные и выходящие из боя корабли Горацио. Тем более, что не исключалось внезапное появление и русских, и шведов. И тогда именно отряд главнокомандующего явно бы пригодился. В общем оба адмирала остались довольны таким «раскладом»: один рвался в бой, а другой «ждал результата в сторонке». В какой-то мере эта «разблюдовка» сняла нараставшую между ними напряженность.

…Кстати сказать, Нельсон первым понял, что надо как-то смягчить напряженность между ним и командующим каким-то оригинальным, но очень доходчивым «маневром». По его приказу Паркеру – большому любителю хорошо покушать – был послан на флагманский «Лондон» отличный… палтус, специально выловленный для такого случая. Причем, подарок к ужину он послал на шлюпке в очень плохую погоду (чуть ли не штормовую, когда стремительно темнело!) с приказом: «Я знаю, Чиф любить поесть: палтус ему придется по вкусу!» И действительно, знавшему толк в рыбном меню, Хайду рыбешка настолько пришлась по вкусу, что он не замедлил пригласить Горацио на ближайшее совещание. Датчане вовсю готовились защищать свое законное право на морскую торговлю и Паркер засомневался в успехе сражения. Нельсон, как всегда стоял за немедленное нападение пока датчане одни и шведов с русскими не видно…

Нельсоновский план атаки датского флота в бухте под Копенгагеном в чем-то повторял его же решение атаковать французов под Абукиром. Англичанам предстояло спуститься на стоящую на якоре линию датского флота и, начиная с арьергарда, обрушить на неподвижные концевые корабли всю мощь своего огня. Затем последовательно громя врага, «боевые повозки» Нельсона должны были планомерно двигаться к голове датской линии. При этом Паркер, повторимся, оставался как бы в резерве на случай внезапного появления русских со шведами (на самом деле они никак не могли этого сделать из-за неблагоприятной навигации в это время года в их широтах). Задача была не из простых: предстояло, лавируя между отмелями, пересечь канал и выйти непосредственно к Копенгагену для бомбардировки как природных, так и рукотворных городских укреплений. Они производили внушительное впечатление, но Нельсон убедил своего флагмана, что для его превосходно обученных канониров они не будут большой помехой: их бортовой огонь будет вестись с такой устрашающей скоростью, что против него не сможет устоять ничто и никто, что в общем-то соответствовало истине. В случае необходимости Паркер готовился усилить ударный отряд Нельсона еще несколькими мощными трехпалубниками.

Горацио перенес свой флагманский вымпел на более боеспособный по его компетентному мнению в условиях мелководья 74-пушечник с низкой осадкой «Элефант» под началом его старого знакомца Томаса Фолея, отличившегося в начале нападения на французов в битве при Ниле. За день до сражения Нельсон пригласил на свой борт капитанов подчиненных ему кораблей, в том числе, Фолея, Томпсона, Харди, Фримантла, контр-адмирала Грейвза и Эдварда Риу, прославившегося тем, что несмотря на столкновением с айсбергом во время перевозки из Ньюфаундленда в Сидней (Австралия) заключенных, он сумел довести судно до мыса Доброй Надежды. Всем им было объяснено, что предстоящий бой будет проходить в исключительно опасных условиях морского порта датской столицы. Не все были уверены в успехе, в частности, Фримантл с Грейвзом, причем, последний и вовсе пессимистично заявил, что перед британским флотом «каменная стена». Только в час ночи все детали был утрясены и абсолютно обессиленный из-за случившегося с ним поноса на нервной почве Горацио смог прилечь на койку, чтобы на несколько часом забыться в тяжелом сне.

Ночь выдалась очень холодной. Мимо британских кораблей проплывали крупные льдины, столь присущие Балтике этого времени года.

Уже в 6 утра поднятый отрывистой барабанной дробью он был на ногах, как всегда перед боем в парадном мундире, своей знаменитой треуголке, сбитой на затылок и немного вбок, накрахмаленной рубахе и туго затянутом прямо под подбородком галстуке. Корабельные врачи уже полностью подготовились к приему раненных: их хирургические столы были расставлены, инструменты разной формы и размеров «ждали своих клиентов».

В 9:30 утра 2 мая 1801 г. знаменитое Копенгагенское сражение началось.

Кильватерной колонной британцы пошли на прорыв мимо закрывавшего проход в бухту Кронергского замка. Им сопутствовал попутный ветер. Но плес, который вел вглубь, как показала предварительная разведка на шхуне Паркера с Нельсоном, а потом и рекогносцировка Харди с помощью очень длинного шеста (щупа глубины дна) на максимально близком к вражеским судам расстоянии, был не только богат на скрытые мелководья, но они еще и чередовался с узкими фарватерами. Пройти по ним в условиях, когда датские лоцманы сняли все навигационные вешки, причем, под прицельным огнем датских батарей, было очень непросто. Наибольшую угрозу на берегу представлял форт Трекрунур с 70 пристрелянными пушками больших калибров (чуть ли не в 40 фунтов?), а с моря – 6 линейных кораблей, образующих с фортом единую оборонительную линию. Сам Копенгаген прикрывали все остальные «боевые повозки» датчан, причем, поставлены они были так близко к прибрежной отмели, что взять их в два огня с двух сторон, как это проделал под Абукиром Нельсон не представлялось возможным. К тому же, прямо за кораблями датчан располагалась цепь береговых фортов, способных своим огнем доставать корабли Нельсона.

В общем, каждый неверный маневр британской «штурмовой колонны» грозил обернуться потерями в кораблях и экипажах. Тем более, что датчане – потомки воинственных викингов – откровенно говорили, что они в свое время держали в страхе Англию и сейчас готовы это повторить.

Почти все линейные корабли Нельсона смогли втянуться в главный фарватер и бросив якоря в указанные места, начать бомбардировку врага. Взамен увязших в самом начале боя в песке «Агамемнона», «Беллоны» и «Рассела», Паркер прислал еще три «боевые повозки»: занявшие было место в боевой линии Нельсона фрегаты не могли быть равноценной заменой с точки зрения огневой мощи.

К половине 12 дня бой закипел во всю мощь.

Клубы порохового дыма окутали все вокруг. Датчане оказали такое яростное сопротивление, что Нельсон занервничал. Потери при повреждении кораблей росли с каждой минутой, а перевеса в бою не наблюдалось. Датчане показали себя крепкими моряками в противостоянии с самыми обученными и вышколенными моряками той поры – британскими «томми», «билли», «диками» и «гарри». Тем более, что поредевшие корабельные команды датчан постоянно пополнялись с берега шлюпками с добровольцами.

И все же, превосходство в огневой выучке британцев стало сказываться. К 14 часам сопротивление врага стало снижаться. Но Паркер этого издали не приметил (он предпочитал следить за побоищем с безопасной дистанции) и приказал поднять сигнал №39: «Немедленно выйти из боя!». Нельсон, который все наблюдал вблизи и чувствовал нерв боем, как никто другой, его игнорировал. По рассказам очевидцев, нервно дергая культей правой руки, демонстративно приложив к слабовидящему правому глазу подзорную трубу, приказал лишь усилить огонь, подойдя на кратчайшую дистанцию, хотя британские ядра и так прошивали вражеские борта насквозь, выходя с другой стороны. «Жарковато!» – лишь усмехнулся он своей уже изрядно поредевшей свите: многих ранило острыми щепами от крошившихся мачт, бортов и палуб. А потом и вовсе схохмил в разговоре с Фолеем, что поскольку у него всего лишь один глаз, то время от времени он имеет полное право слепнуть и не видеть никакого приказа.

А ведь потом ходило много разговоров на тему последствий неповиновения Нельсона приказу вышестоящего начальника. Таким поступком Нельсон совершил преступление: нарушил приказ командира, тем более, в бою! В случае неудачи в той битве его ждал… трибунал и… повешение на матче! Любопытно, что он это прекрасно осознавал и лез в огонь ради победы, тогда бы ему простили все. Впрочем, так все и случилось: его решение в той непростой ситуации оказалось единственно верным. Все всё поняли и промолчали. А невыполнение Горацио приказа Хайда №39 так и осталось, положенным под… сукно. Так бывает: «победителей – не судят!»

Спустя полчаса после злосчастного приказа Паркера в сражении наступил долгожданный перелом, который предвидел Нельсон.

Сопротивление датчан серьезно ослабело после взрыва их флагмана в самом центре пролива. После этого все 17 датских линейных кораблей начали взлетать на воздух. Казалось, все складывается как нельзя лучше. Но день уже клонился к исходу и Нельсон стремился добиться победы именно сейчас. Дело в том, что немало британских «боевых повозок» уже были разбиты вдребезги и лишь чудом держались на плаву и вели непрерывный огонь, 6 его кораблей, включая флагманского «Слона», уже давно сидели на мели, к тому же, нельзя было ручаться за успех атаки брандерами, а на следующий день осторожный Паркер мог окончательно «закруглить бой» и вообще могли случиться прочие привходящие обстоятельства. Он решил сблефовать и, послал к врагу парламентера с мирными предложениями, чтобы «закрепить победу» именно за собой.

Датский принц Фредерик (сын психически неуравновешенного короля Христиана VII и будущий король Фредерик VI) с пристани наблюдавший за сражением, был человеком разумным и, прикинув все возможные варианты, пошел на мировую. Как оказалось – взаимовыгодную.

Довольный таким исходом побоища, Паркер никогда не возвращался к невыполнению Нельсоном его приказа №39 (Нельсон его, тем более, не вспоминал!): так было выгодно всем вокруг (англичане победили!), а свою личную выгоду Хайд не забывал никогда. Правда, он больше всего отличился уже после сражения, приказав все захваченные суда и плавбатареи (кроме одного корабля, использованного как госпиталь для раненных и отправленного как свидетельство победы в Англию) сжечь. Этим он лишил всех своих «коллег по ремеслу» законной доли в захваченных призовых деньгах. А ведь все эти суда после ремонта еще могли послужить в британском флоте. Негодованию всего личного состава тех кораблей, что сражались против датчан и имел полное право на впечатляющие призовые, не было предела: в армии и на флоте всех времен и народов слава и деньги всегда в почете. В результате король и парламент ограничились словесной благодарностью героям битвы за Копенгаген: то ли потому, что якобы победа была неполной (что правда), то ли из-за происков завистливого адмирала Паркера, то ли по причине неприязни Георга III к Нельсону из-за его скандальной связи с бывшей уличной потаскухой Эми Лайон. Так или иначе, но героические моряки остались без заработанных кровью и увечьем денег. Так бывает, причем во все времена…

Нельсону за Копенгаген дали долгожданного виконта, а Паркеру… ничего: в адмиралтействе знали все и обо всех…

…Впрочем, до сих пор идут споры о том, кто же на самом деле одержал победу в морском побоище при Копенгагене? У каждого – своя правда, а где лежит истина, виднее любознательным читателям. Дело в том, что перемирия попросили… англичане, которые по их собственному мнению, хоть и медленно, но, все же, одерживали вверх. Датчане до сих пор утверждают, что это именно Нельсон просил их прекратить бой и они лишь согласились на его предложение, так ни каких политических требований английский адмирал не выдвигал. Это уже потом Данию понудили отложиться от союза с Россией. В общем, не все просто с победой британского флота при Копенгагене: просто у британцев в какой-то момент оказались крепче нервы и инициативный Нельсон (этим он очень выгодно отличался от многих своих «коллег по ремеслу») очень во время решительно сблефовал. А ведь на войне (как и в любви) все средства хороши. Можно лишь предположить, что победа Нельсона была неполной или, чем-то сродни результату противостояния Кутузова и Бонапарта под Бородино – тактическая победа последнего по очкам…

В результате копенгагенского побоища Британия потеряла два линейных корабля, которые так и не смогли сняться с мелей и их пришлось уничтожить, все остальные корабли Нельсона были так повреждены, что едва ли могли вернуться в Туманный Альбион. Людские потери и вовсе превысили абукирские – 1200 человек! Среди офицеров были такие «морские волки», как капитан «Беллоны» Томпсон, потерявший левую ногу, капитан «Монарха» Моссе был убит, а Риу и вовсе разорвало ядром напополам.

Уже в Англии Нельсон посетил госпиталь, где лежали матросы и офицеры, которые заплатили за победу под Копенгагеном ампутацией какой-то из конечностей и по инвалидности навсегда покинули флот Его Королевского Величества. Тех, у кого теперь не хватало руки, он шутливо «величал» его коллегами-«рыбаками», помахивая своим правым пустым рукавом. Напоследок он лично раздал всем сиделкам по гинее.

По всему получалось, что оставшимся (не участвовавшим в сражении) кораблям Паркера предстояло идти против русских самостоятельно! А это было чревато: русские всегда считались крутыми бойцами, тем более, у своих берегов.

Потом Нельсон с оставшимися боеспособными кораблями, вернувшийся из-за того, что его «Слон» был вдрызг разбит, на «Святой Георгий», в чьей капитанской каюте висели целых три портрета леди Гамильтон, «сходил на встречу» со шведами к их берегам. Правда, те предпочли благоразумно «отсидеться» в своих шхерных портах, куда соваться не зная лоции любому флотоводцу было чревато непредвиденными последствиями¸ тем более, после очередной хоть и не внушительной, но звонкой победы.

А атаковать русских Паркер с Нельсоном и вовсе не торопились: во-первых, повторимся (!), русские считались крайне упорными и отважными моряками; во-вторых, они вели бы оборонительный бой в своих отменно оборудованных всем необходимым с военной точки зрения портах, причем вдали от военно-морских баз Англии, чьи суда не могли бы пользоваться своими ремонтными мастерскими и арсеналами; в третьих, все эти факторы совсем недавно наглядно продемонстрировала морская война русских со шведами. И наконец, руководивший Балтфлотом адмирал Макаров часто бывал в английских портах и прекрасно знал все сильные и слабые стороны британских кораблей и их экипажей.

Герой Нила и «герой» Копенгагена предпочел воздержаться от большой драки в «балтийской дыре» с этими сколь тяжелыми на подъем, но столь неуемными потом русскими. Горбить свою репутацию с ними, после того как он нагляделся на то, как воюет их знаменитый адмирал Ф. Ф. Ушаков, Горацио Нельсон явно не собирался. Пусть русские, которые считали, что Горацио внешне очень похож на Александра Васильевича Суворова, показывают «где раки зимуют» туркам. Его английская эскадра предпочитала «барражировать» у входа в Финский залив.

А потом непредсказуемому российскому императору Павлу I глубокой ночью пьяное гвардейское офицерье под руководством Палена и Беннигсена на британские деньги «свернуло шею» в его спальне в Михайловском замке и необходимость в «войнушке» на море с молодым и продвинутым императором Александром I отпала: «наш ангел» (так в ту пору величаи при дворе новоявленного императора), прекрасно знал, кто заплатил за «умиротворение» его скорого на решения и поступки батюшки.

И, тем не менее, адмиралтейство не спешило отзывать свой Балтфлот назад к берегам Туманного Альбиона, предлагая ему присутствовать там, где лордам казалось все еще актуальным. В адмиралтействе произвели давно грядущую рокировку: Паркера отозвали домой и перевели на доходную, но непыльную береговую должность, а Нельсона сделали командующим всем Балфлотом. Теперь он мог единолично планировать свои морские операции и проводить их. Для еще весьма молодого Нельсона это был своего рода подарок судьбы: ведь именно на этом посту можно было быстрее и легче дослужиться до полного адмирала.

Но, тут в судьбу лучшего флотоводца Великобритании в очередной раз вмешалась… женщина.

…Впрочем, вы уже догадываетесь, как ее звали – все та же Эми Лайон или, леди Гамильтон – это кому как нравиться. В последнее время он стал невероятно мнителен в отношении ее верности ему. А ведь знал бедолага с дамочкой какого пошиба, связал свою судьбу – или, все же, «любовь зла – полюбишь и козла»!? В общем, Герой Нила и «полугерой» Копенгагена стал очень настойчиво проситься… на берег, на родину, проведать столь сладкие для него чресла женщины всей его жизни или, как он сам писал, что «он ждет – не дождется, когда снова окажется в ее «домике под соломенной крышей», т.е. в «сырой ватрушке». В адмиралтействе давно знали о всех слабостях знаменитого флотоводца, который умел делать положительный результат в сражении (а это во все времена ценилось превыше всего, поскольку миром правит результат!) и предпочли доложить ЕКВ, что его самый боевой адмирал по уважительной причине (сомнений в верности его сластолюбивой сожительницы!) превратился в занудливого брюзгу и вопрос с ним надо решать на высшем уровне. Георг III, который уже весьма давно относился к Нельсону, несмотря всю его нужность для решения насущных проблем крупнейшей колониальной державы мира, весьма прохладно, отреагировал очень конкретно – «подкаблучник в море не нужен» – и приказал отозвать Горацио домой, расслабляться меж сладких чресел его ненаглядной без малейших нравственных устоев. В общем, как водиться во все времена и у всех народов: «ищите женщину»…

Нельсона заменили на вице-адмирала Чарльза Поула и дали ему отпуск для… лечения сами понимаете, «где» и с помощью «чего». В адмиралтействе к нему отнеслись так, как того пожелал ЕКВ – прохладно. Тем более, что на приеме в Сент-Джеймском дворце, проходя мимо «полугероя» Копенгагена, Георг III сделал вид, что ничего не ведает о решающем вкладе именно Нельсона в Копенгагенском побоище. А ведь сам Нельсон, участник более чем 105 морских стычек, боев и сражений потом признавал, что дело под Копенгагеном было самым тяжелым из всех выпавших на его долю: «…При Копенгагене я пережил и впрямь жуткий день».

…Кстати сказать, вскоре после «демобилизации» Нельсона у него скончался отец, который очень остро переживал связь его знаменитого сына с бывшей уличной девкой, через свои «врата рая» возвысившейся до леди Гамильтон. По какой-то так и оставшейся неизвестной причине Горацио так и не приехал на похороны своего отца. Якобы ему запретила это сделать… Эми Лайон? Этот поступок прославленного адмирала вызвал массу удивления и осуждения. Говорили, что он превратился в бессловесную игрушку в руках коварной бестии. И он не ослушался ее даже в память о своем отце. В общем, леди Гамильтон возмущались все кому не лень. Надо сказать, что вокруг Горацио становилось все меньше и меньше родственников и друзей, знавших его «плюсы и минусы»: Локер скончался, лорд Хау – тоже, брат Морис – также приказал «долго жить», дядя Уильям Саклинг – тоже ушел из жизни…

«Красивая сказка» о личной жизни самого знаменитого флотоводца в истории «Повелительницы Морей» скоро закончилась. Так случилось, что потребность ЕКВ в опытных адмиралах опять возросла: генерал Бонапарт, назначил себя императором Франции и стал угрожать вторжением на Туманный Альбион. В Англии быстро поняли, что война может вот-вот придти в ее дом. Тем более, что французы поставили во главе своего флота одного из своих самых решительных флотоводцев – контр-адмирала Луи де Туше-Тревиля (Латуш де Тревиля).

И Горацио Нельсона снова призвали для защиты отечества, которое оказалось в опасности. Причем, назначение подписал сам король. Ему предстояло дать отпор противнику, где бы он не предпринял попытку высадиться, а еще лучше – уничтожить его.

Его флагманом стал первоклассный линейный корабль 104-пушечный «Виктори». В его арсенале имелось тридцать 32-фунтовок, способных на расстоянии в милю прошивать дубовую обшивку. Он был заложен в Чэтеме в год рождения Горацио, а в строй вошел спустя 8 лет. Постройка этого самого крупного военного корабля в британском флоте обошлась в 63.176 фунтов. Адмиральские апартаменты, в которых все было предусмотрено для комфортного пребывания в длительном морском походе согласно нормам той поры, производили внушительное впечатление своим размерами и обстановкой, чего нельзя сказать о нижних палубах, где ютился многочисленный экипаж из 850 матросов, чей средний возраст составлял 22 года. Около сотни матросов было не больше 20 лет: самому молодому было 10 лет, четверым – 12, а шестерым – тринадцать. (Смотрите голливудский блок-бастер об этой эпохе «Повелитель морей на краю океана» с Расселом Кроу в главной роли – там, в экипаже ребята таких возрастов.) За 40 лет перевалило меньше чем 50 членам экипажа. Капитаном был Сэмюэль Саттон, но Нельсон предпочел заменить его на никогда ему не перечившего Харди, которого он хорошо знал лично и особо привечал среди всех других близких ему капитанов – даже Фримантла, Фоллея, Болла и Хэллоуэлла. По причине ухудшения зрения и участившихся из-за перемен в погоде ревматических болей в правой культе, он весь распорядок судовой жизни оставил на Харди, который считался ярым сторонником самой суровой дисциплины.

…Между прочим, уже не все проверенные в походах и боях «морские волки» были с ним в тот раз. Так, Трубридж, как впрочем, и Харди заметно от него отдалились из-за его отношений с Эми Лайон (для них она всегда оставалась уличной дешевкой) и разрыва с законной супругой Фанни Нельсон. А Сомарец после битвы при Абукире и вовсе с ним не общался. Тем временем в феврале 1804 г. Эмма Гамильтон снова родила ребенка (то ли девочку, то ли мальчика – данные разнятся), вскоре умершего…

Уходя на свою очередную войну, он откровенно говорил, что если война продлится достаточно долго, то он сможет вернуться домой действительно «финансово независимым человеком». В общем, он, как и многие другие гениальные военачальники был Дитя Войны и она для него была «Мать Родна».

…Между прочим, еще раньше наконец скончался сэр Уильям Гамильтон и любовники получили право сочетаться законным браком. Правда, покойник, будучи прагматиком, большую часть своего немалого наследства оставил не супруге Эмме, а своему племяннику. Он прекрасно понимал, что она – невероятная транжира и выпивоха (знаменитая портретистка той поры мадемуазель Виже-Лебрён писала, что Эмма даже во время сеансов написания ее портрета поглощала портер в огромных количествах) очень быстро пустит его на ветер…

Принято считать, что объединенный франко-испанский флот мог насчитывать ок. 77 линейных кораблей (адмиралов Латуш де Тревиля, Гантома, Розили, Миссиеси, Гурдона и Вильнёва), а британский (адмиралов Кейта, Корнуоллиса, Кальдера, Орда, Кохрана и Нельсона) – порядка 65. Хотя союзников было больше, но уровень подготовки и выучки у англичан был несомненно выше.

Планы Наполеона были весьма незатейливы: маневрами своих отдельных эскадр из разных мест дислокации прикрыть переброску в Англию через Ла-Манш главных сил французского императора – его огромной вышколенной Английской (Великой) армии. При этом союзники рассчитывали опережать врага на несколько ходов.

Почти два года (без десяти дней) противники долго и нудно гонялись (если конечно, можно так обозначить их действия?) друг за другом по морям и океанам, причем, французы в основном ускользали, а англичане догоняли. В ходе этих «игр в кошки-мышки» в акватории Атлантики Нельсон не раз попадал впросак: удача ускользала от него (например, провал абордажной атаки на французов под Булонью), а его «коллеги по ремеслу» совершали необязательные ошибки, как например, Корнуоллис. Несмотря на это Нельсон стал-таки вице-адмиралом Белого Флага, а это – высший чин среди вице-адмиралов. За ним уже следовал чин полного адмирала.

Интересно другое: леди Гамильтон очень рассчитывала, что на этой войне ее дорогой Горацио, одержав очередную большую победу над французами, получит какое-нибудь очень высокое (а значит доходное) место – как минимум станет первым лордом адмиралтействе. Она привыкла вести невероятно расточительный образ жизни, ни в чем себе не отказывая, беря в долг везде и всюду. Прижимистый сын священника Нельсон все понимал, но будучи в быту сущим подкаблучником ничего поделать не мог, да и не хотел.

…Между прочим, оказавшись в Лондоне, Нельсон столкнулся лицом к лицу в приемной у премьер-министра Уильяма Питта с еще одним будущим героем британской нации герцогом Веллингтоном – в ту пору еще не столь легендарным. Сэр Артур Уэллсли, так его тогда чаще всего называли, оставил весьма любопытные воспоминания об их тогдашней (единственной) короткой встрече-беседе. Интересно и другое! Именно тогда Нельсон поднял в адмиралтействе очень непростой вопрос: в этом весьма влиятельном ведомстве ЕКВ он предложил сделать для каждого английского моряка – гордости британской нации (!) – особую привилегию: открывать персональный счет на его имя. И по прошествии определенного срока службы постоянного пополнять его, независимо от того, продолжает ли он служить в данный момент. Он посчитал возможным платить две гинеи в год после пяти лет службы, четыре – после восьми. При этом Нельсон считал, что ничего сверхъестественного в этом нет, поскольку в среднем матрос уходил в отставку в 45 лет (если, конечно, доживал до такого «преклонного» возраста) уже изрядно изношенным и больным человеком, здоровье которого «поддерживалось» ромом и элем и не известно как долго он еще сможет пользоваться этой дарованной ему государством привилегией за опасную службу Отечеству по всей мировой акватории…