Текст книги "Водолаз Его Величества"

Глава IV
Под водой и на горах

На третий день, во время одной из долгих стоянок, весь личный состав школы выстроили перед вагонами вдоль железнодорожного полотна.

– Водолазы! – начал фон Шульц. – Мы с вами едем в Севастополь, город славы российского флота. В Севастопольской бухте в далеком 1854 году, во время Крымской войны, были затоплены корабли черноморской эскадры. Деревянные суда положили на грунт для защиты от надвигающейся армады неприятеля. За прошедшие пятьдесят лет корпуса частично сгнили, частично погрузились в грунт и для стальных килей современных судов опасности не представляют. И тем не менее!

Фон Шульц сделал паузу и прошелся вдоль строя, рассматривая лица своих воспитанников. Судя по выражениям лиц, его слушали внимательно и с почтением.

– На верфях Николаева, – продолжил фон Шульц, – идет строительство трех огромных линкоров, настоящих дредноутов. Первый из них, «Императрица Мария», прибудет в Севастополь довольно скоро. Его вступление в строй коренным образом изменит оперативно-тактическую обстановку во всем Черноморском бассейне. Это огромный корабль с артиллерийским вооружением невероятной мощи и, разумеется, большой осадкой. Конечно, такая махина в случае столкновения просто раскрошит остатки затопленных кораблей. Но береженого Бог бережет, поэтому нам поручено внимательно осмотреть дно и уничтожить все способное помешать движению дредноутов. Средняя глубина бухты шесть с половиной сажени[3]3
  14 метров.


[Закрыть], максимальная – одиннадцать с половиной. Для вас это не глубины, а забава, к тому же прогулки по дну в теплой, насквозь пробитой солнцем воде – просто удовольствие. Тем не менее хочу вам сообщить, что выполнение поставленной задачи явится завершением учебы в Кронштадтской школе, и тогда вас можно будет уже именовать не матросами, но водолазами!

Через Крым поезд тащился почти сутки. В открытые окна вагона вливался жаркий, напоенный ароматами трав воздух. Остро пахло паровозным дымом, и от этой смеси у Артема кружилась голова. На каменистой земле вдоль железнодорожного полотна изредка попадались черные купы колючего кустарника, зато дальше, на склонах плоских охряных гор, простирались заросли пахучей туи. Изредка мелькал откос, покрытый желтыми цветами или кучерявыми полосами виноградников.

К вечеру небо над горами заиграло непривычным для жителей севера цветом охры. Ветер покромсал багряные облака на полоски, напоминающие перья из разорванной подушки. Бронзовый диск солнца придавал горам зловещую глубину. Матросы, онемев, стояли у окон, офицеры в своей части вагона, отделенной кожаной занавеской, тоже не могли оторвать глаз от заката.

Горные откосы подбирались все ближе и ближе к дороге, пока не образовали грохочущую каменную выемку, по которой мчался поезд. Вдруг стены отступили, поезд вынесло на узкий мост, под которым в бездонном ущелье уже клубилась чернота ночи, и спустя несколько мгновений снова швырнуло между гремящих камней. Желтые и коричневые скалы мелькали так близко от окна, что Артем невольно отступил внутрь.

Поезд влетел в тоннель и после него вдруг, одним махом, открылась голубая пустыня водной глади. Матросы загалдели от восторга. Черное море совершенно не походило на Балтийское. Занавеска отодвинулась, и появился фон Шульц. Его никто не заметил, все взоры были прикованы к зеленой воде большой бухты, сменившей вид на море.

В бухте в правильном порядке были расшвартованы серые крейсера, остроносые миноносцы и громады линейных кораблей.

– Южная бухта, – пояснил фон Шульц, понимавший и разделявший восторг матросов.

Поезд все шел и шел, постепенно спускаясь вниз. Вот приблизились и стали хорошо различимы даже в подступающих сумерках высокие мачты шхун, красные огоньки бакенов, черепичные крыши домов. Поезд описал дугу, и открылась панорама Севастополя, уже занавешенного вуалью приближающейся ночи.

Еще несколько минут тряски и раскачивания, и вот уже замелькали улицы, переулки, дворы, черепичные крыши, брандмауэры – город.

Паровоз засвистел, бешено зашипел паром, сбрасывая скорость, вагон заскрипел, затрясся всем своим грузным телом и под скрип тормозов остановился возле ярко освещенного вокзала.

Артема поразили морские офицеры в белых кителях, разгуливающие под руку с красиво одетыми женщинами. Все они кого-то встречали и, как только поезд остановился, дружно поспешили к перрону. Быстро выяснилось, что на последнем перегоне два вагона Кронштадтской школы прицепили к составу из Санкт-Петербурга.

Впрочем, полюбоваться на встречу не получилось: вагоны школы сразу оттащили сначала на неосвещенные товарные пути, а потом загнали в воняющий мазутом тупик. Там и заночевали, а утром начали выгрузку снаряжения на транспортные фуры.

– Мы квартируем на линейном корабле «Двенадцать апостолов», – пояснил фон Шульц. – Этот старый броненосец превратили в штабной корпус и плавказарму. В нашем распоряжении матросский кубрик и первая палуба. Выше располагается штаб флота, поэтому туда ни ногой. Жить и работать будем прямо с броненосца, так что фланировать по Приморскому бульвару доведется еще не скоро, – фон Шульц пригладил усы и улыбнулся.

– Вот тебе и красивый южный город, – пробурчал Базыка. – Будем сидеть в старой железной коробке и облизываться на Севастополь, как коты на сметану.

Смысл улыбки фон Шульца стал понятен, когда снаряжение было перегружено на три катера, катера пришвартованы к «Двенадцати апостолам», и матросы, плотно отобедав, собирались отдохнуть. После недели, проведенной в тесноте железнодорожного вагона, кубрик броненосца, рассчитанный на 575 членов экипажа, казался огромным. Но не успели матросы улечься в люльки, как внезапно появившийся Бочкаренко скомандовал:

– Всем на палубу! Построение.

– Дадут тебе отдохнуть, как же, – недовольно отозвался Андрей. – Сейчас опять начнут гонять по аккумулятору Рукейроля.

– Или заставят шканцы драить, – перебил его Базыка. – Видел, какая тут грязь? Тараканы по камбузу бегают! Постоянной команды нет, сейчас на нас отыграются.

Полные мрачных предчувствий, матросы поднялись на палубу. Вода в бухте была лазоревой, мелкие волны полны слепящих глаза бликов. Свежий соленый воздух щекотал ноздри, с броненосцев, дымивших в глубине бухты, доносился перезвон склянок. Берег был виден как на ладони, он лежал так близко, что можно было различить пассажиров в открытых трамвайчиках, осторожно пробиравшихся по крутым склонам.

– Вся команда убывает в увольнение до двадцати двух, – объявил фон Шульц. – Пойдете группой под командой старшего водолаза Бочкаренко. Он прожил в Севастополе больше десяти лет, прекрасно знает город и сможет вас с ним познакомить. Отдыхайте, ребята, завтра с утра нас ждет большая работа.

Катер подвез их к ступеням Графской пристани, и отсюда шаг за шагом перед ними начал открываться удивительный, ни на что не похожий город. Море, казалось, шумело в нем за каждым поворотом улицы, тревожные звонки трамваев спорили с басистыми звуками пароходных сирен и надсадным гудением фарватерных бакенов-ревунов. Суету торговцев и гудение пестрой уличной толпы властно перекрывал спокойный и величественный голос моря. Он задавал тон, которому невозможно было не подчиниться. Вечность стучалась в берега Севастополя с каждой волной, приходившей из глубины открытого голубого пространства.

Бочкаренко водил матросов до вечера. Вечерний благовест сменили звуки горнов, доносившиеся с рейда: на кораблях эскадры опускали на ночь кормовые флаги. После захода солнце на Приморском бульваре заиграл оркестр. Начали с маршей, а затем перешли на польку и мазурку. На катер усталые матросы грузились под звуки вальса. Негромко стучал мотор, вода за бортом серебрено переливалась в свете луны. Жизнь была прекрасна!

С утра фон Шульц разбил водолазов на три группы, каждая получила для осмотра часть бухты. Группы погрузились на катера и отправились выполнять задание. Работа оказалась нетрудной. В отличие от Финского залива, где даже в самый солнечный день приходилось брать с собой фонари под воду, дно бухты было прекрасно освещено. Действительно, вместо трудной и напряженной работы его осмотр больше походил на прогулку.

К концу дня каждый из водолазов провел под водой по несколько часов, и у всех возник один и тот же вопрос: для чего все это затеяно? Остатки деревянных корпусов покрылись ракушками, обросли водорослями и почти полностью сгнили. От палубных надстроек и мачт практически ничего не осталось. Ни один из осмотренных кораблей, вернее того, что едва выступало из грунта, никакой опасности для судоходства не представлял.

– Думаю, Макс Константинович решил показать нам Черное море и выбрал задачу попроще, – предположил Артем.

– Попроще? – хмыкнул Митяй. – Это вообще не задача, а развлечение!

– Ну ведь он же так и сказал тогда, перед вагонами. Прямо предупредил. Просто мы не поняли.

За две недели водолазы обшарили бухту вдоль и поперек. Подняли несколько якорей, изрядно взбаламутили донный ил, полюбовались на косяки радужно переливавшихся рыб, проносившихся над их головами со скоростью курьерского поезда. Несколько раз выходили в город, попробовали кисловатые крымские вина, запивая ими свежеподжаренную ставриду или султанку. Жизнь стала входить в новое русло, устоялась, притерлась, как новый сапог по ноге, и вдруг одним солнечным утром жаркого южного лета все закончилось.

Деловито, без торжественных построений и слов, водолазам объявили о завершении школы и о том, что теперь каждый из них отправляется по месту дальнейшего прохождения службы.

Андрея, как он и опасался, направили во Владивосток, Шоронова – в Либаву, остальных – в Петропавловск-Камчатский, Кронштадт, Херсон, Одессу, Николаев. Артема и Митяя приписали к управлению портовых работ Севастопольской гавани. Фон Шульц пожелал водолазам доброй службы на благо царя и Отечества, Бочкаренко раздал предписания, и все вернулись в кубрик складывать личные вещи. Катер отходил через сорок минут, от Графской пристани пути водолазов расходились и, видимо, навсегда. Кто спешил на вокзал, чтобы успеть на вечерний петербургский поезд, кто пересаживался на пароход, идущий до черноморского порта назначения.

– Андрей, как приедешь, напиши, – попросил Артем. – Наш адрес ты знаешь, а тогда и мы твой будем знать.

Андрей замялся и не ответил, продолжая укладывать вещи в черный матросский «сидор». И только туго затянув вещмешок, негромко произнес, опустив глаза:

– Понимаешь, я ведь грамоты не знаю. В нашей церковноприходской попик пил горькую, толку от него был пшик.

– Так как же ты учился в школе водолазов? – поразился Артем.

– Мы просто все запоминали наизусть.

– Мы – это кто?

– Ну я и Митяй.

– Так он тоже неграмотный?

– Тоже. Знаешь, как мы тебе завидовали, когда ты за три дня научился читать и писать!

– Ну, ребята, так вы просто таланты! Выучить водолазную премудрость, полагаясь только на память? Да если вы освоите грамоту, цены вам не будет! Давай научу?

– Это ты уже с Митяем пробуй. А я – фьють во Владивосток, к черту на рога!

На прощанье обнялись. Водолазы спустились на катер. Артем и Митяй наблюдали за ними, облокотившись на планшир высокого фальшборта «Двенадцати апостолов». Застучал мотор, набухли белые усы под носом катера, и он заскользил по зеленой глади бухты, пенящимся кильватерным следом разделяя жизнь Артема на «до» и «после».

– Такое дело надо обмыть, – произнес Базыка, когда стук мотора затих. – Айда со мной?

– Айда, – согласился Артем.

Они спустились в кубрик. Митяй достал из «сидора» бутылку, Артем приготовил две кружки и железную коробку с леденцами монпансье. Бочкаренко вошел так стремительно, что Митяй не успел спрятать водку.

– Разлуку обмываете, – хмыкнул старший водолаз. – Хорошее дело, правильное. Только давайте его отложим до вечера, мне нужны ваши свежие головы. Пошли на палубу потравим. Разговор предстоит долгий.

Солнце успело перевалить за зенит, поэтому они с трудом устроились в узкой тени орудийной башни. Бухта, залитая жаркими лучами полуденного солнца, была как на ладони. Вода быстро сменила цвет, превратившись из темно-зеленой в лазоревую. Море, казалось, доходило до самых домов, густо облепивших прибрежные холмы. Там, где заканчивались дома, желтели песчаные склоны с изумрудными купами деревьев и шерстистыми полосами салатовых кустов. Над домами возвышался малахитовый купол и горящий на солнце золотой крест Владимирского собора. Вдалеке, на желто-охряном пьедестале, ослепительно белел столб памятника затопленным кораблям.

– Вот что, ребята, – начал Бочкаренко, дав водолазам налюбоваться панорамой. – Слушайте внимательно, все вопросы потом. Ясно?

Артем и Митяй кивнули.

– Год назад в Севастопольском порту приступили к сооружению гавани для заправки судов горючим. Флот начинает переходить с угля на жидкое топливо, новые судовые двигатели, совсем другие скорости и расход. Выбрали самую удаленную от входа в порт Графскую бухту и строят в ней защитный мол. Работали три водолаза: один – на дне, один – с линем, один крутил маховик насоса подачи воздуха. Каждые два часа менялись. Я сам строил в разных портах подобные молы, поэтому знаю досконально, как ведутся работы. Слушайте внимательно и запоминайте, помощи вы ни от кого не получите.

Строительство ведут так: первым делом прибуксовывают к месту камень на шаландах с открывающимися створками в дне. Расположение мола заранее отмечают вешками, одна шаланда за другой набрасывают на дне моря насыпь. Ее величину постоянно проверяют промерами, а поверхность на глубине окончательно выравнивают водолазы. Утомительная работа, не из легких.

Когда высота этой насыпи достигает одной-двух саженей, начинают укладывать на нее бетонные массивы, обыкновенно размером двенадцать на восемь футов[4]4
  Примерно 3,5 × 2,5 м.


[Закрыть] в кирпичном порядке. Блоки опускает плавучий кран, водолаз сигналит линем, линевой расшифровывает, объясняет сигнальщику, и тот семафорит флажками на кран.

Успех такой кладки зависит от правильности установки блоков, а каждый из них весит около трех тысяч пудов! Вот тут все зависит от водолаза, он тщательно выравнивает их на дне ватерпасом и командует наверх, куда и насколько двинуть блок, пока тот не станет совершенно правильно. Опытным водолазам удавалось, меняясь каждые два-три часа, уложить до двадцати пяти блоков за день.

Так вот, эти трое водолазов завершили насыпь, приступили к укладке блоков, и тут произошел конфуз. Водолаз на дне перестал отвечать на сигналы. Пять, десять, пятнадцать минут, полчаса. Тут откуда ни возьмись дежурный офицер с проверкой, стал расспрашивать, как дела, возмутился, почему ждут так долго, и распорядился немедленно поднимать. Водолаза вытащили всего в иле, решили, что он потерял сознание от нехватки воздуха или усталости и свалился на дно. Но когда сняли шлем, выяснилось, что он попросту пьян.

– Пьян? – ахнули в один голос Артем и Митяй.

– Да-да, напился и заснул на дне. Его напарник был в курсе, поэтому особенно не беспокоился. Шум поднялся страшный, назначили комиссию, устроили расследование. Начальство давно подозревало, что работы идут слишком медленно, но доказать ничего не могли, ведь водолазы проводили под водой положенное время. Теперь выяснилось, что треть из него они просто спали, а потом кое-как работали. В общем, двух списали на берег, одного строго наказали, но оставили в команде. Сняли с портовых работ других водолазов и одновременно направили нам в Кронштадт запрос. Макс Константинович решил, что вы подойдете лучше всех.

– Вот такие дела, ребята, – улыбнулся Бочкаренко. – Конечно, один раз вам покажут, как устанавливают и ровняют блок, но только один раз. Потом водолазов отзовут, их уже заждались на чистке судов, и вам придется рассчитывать только на собственные силы. Получать инструктаж под водой будешь ты, Шапиро. Голова у тебя соображает быстро, и память прекрасная. Потом все растолкуешь Базыке. А вот в работе я полагаюсь на твои золотые руки, Дмитрий, и твою чуткость линевого, Артем. Вы отличная пара, покажите всем, чего стоят выпускники Кронштадтской школы водолазов!

Вечером они распили бутылку и вернулись на палубу. Дрожащие огоньки судов на рейде, черная, плывущая вода гавани, залитая светом набережная и непроглядная темнота южной ночи, начинающаяся сразу за кромкой городских огней. С Приморского бульвара едва слышно доносились звуки музыки, оркестр играл вальс «На сопках Маньчжурии».

– Зачем мы живем, Артем? – спросил Базыка. – Ведь если я сейчас умру, никто даже не заметит. В мире все останется по-прежнему, так же будут гореть огни, наяривать оркестр, дамы будут гулять под ручку с офицерами.

– Мама твоя заметит, – ответил Артем.

– Да, мама заметит, – согласился Митяй.

– Я читал в старых книжках, – продолжил Артем, – не по своей воле мы родились, не по своей воле умрем, и лучше бы человеку вовсе не рождаться.

– Вот-вот, – тяжело вздохнул Митяй. – И я так думаю.

– Но уж коли родились, надо выполнять то, ради чего душа сюда попала.

– А для чего?

– У каждого свое. И всяк о своем знает.

– Как это «всяк»? – удивился Митяй. – Я вот, например, ничего не знаю.

– Знаешь, конечно. Ты просто никогда об этом не задумывался. Или не хотел думать. А если пораскинешь мозгами, так наверняка сообразишь.

– У меня от таких мыслей сразу голова начинает кружиться. Пойдем спать, катер завтра придет ни свет ни заря.

* * *

Катер пришел после полудня. Похоже, на строительстве мола не очень торопились. Зато рулевой изображал озабоченность: не успели Артем и Митяй спуститься на палубу, как он рванул катер с места, заложив крутой вираж. Рулевой оказался словоохотливым и болтал всю дорогу, не умолкая.

– Так вы, значится, новая смена водолазов, мол строить? – просил он без обиняков.

– Значится, так, – ответил Базыка.

– Знаете вы или нет, – продолжил рулевой, – но вас там не очень-то и ждут. Привыкли уже к портовым водолазам, хотели, чтобы те довели стройку до конца. Да начальство ни в какую, обратно их затребовало. Как ни просили, как ни уговаривали – нет и все. Так что готовьтесь к прохладному приему.

– Нам, татарам, все равно, – ответил Митяй.

Мимо неслась изумрудная вода залива, белый сонный город на берегу, казалось, дремал под лучами полуденного солнца.

– Видите, во-о-н ваша бухта, – рулевой ткнул рукой куда-то вперед, в направлении берега. – Да не туда глядите, во-о-н там, в самой вершине, у северного берега. Графской ее кличут. Сто лет назад там был хутор командующего севастопольской эскадрой графа Войновича. По его титулу и бухту величать стали. И пристань Графская – тоже в его честь. Еще пять минут, и мы на месте.

Строительный отряд состоял из большой баржи, груженной каменными блоками, пришвартованного к ней понтона с краном, буксира, перетаскивающего эту сцепку, и большого катера, на котором размещались командир отряда, трое водолазов, сигнальщик, машинист и два матроса.

Вопреки предупреждению рулевого, командир отряда, немолодой поручик по адмиралтейству, с редкой седоватой бородой и выцветшими оловянными глазами, встретил Артема и Митяя весьма радушно.

– Заждались мы вас, соколики, – ласково произнес он, приняв рапорт о прибытии. – А вещи-то ваши где?

– Мы квартируем на «Двенадцати апостолах», – ответил Базыка. – Там и вещи.

– Не пойдет, не пойдет, – также ласково, но весьма решительно произнес поручик. – Не буду же я гонять два раза в день катер через всю бухту ради двух водолазов. Давайте так, соколики: один из вас сразу под воду, учиться блоки ставить, а второй пусть возвращается на базу, собирает «сидоры» и мигом обратно. Договорились?

– Так точно! – разом ответили вымуштрованные в Кронштадтской школе водолазы.

Если какая-то тень и заволокла на мгновение лицо поручика, то после дружного ответа моментально исчезла.

– Кто остается, кто едет? – спросил он.

– Я остаюсь, – ответил Артем, помня наставление Бочкаренко.

– Ну вот и славно. Давай, соколик, дуй на «Апостолов», – обратился он к Базыке. – А разместим мы вас тут самым лучшим образом, куда уютней, чем в кубрике старой лоханки. Вон, под навесом запасное снаряжение, облачайся – и с Богом! Сейчас я тебя с дежурным водолазом познакомлю, он через полчаса заступает на вахту, с ним и пойдешь.

Митяй вернулся на катер и умчался в глубину Севастопольской бухты, Артем, обменявшись несколькими словами с улыбчивым дежурным водолазом, отправился собирать снаряжение. Его немного удивил неприязненный взгляд третьего водолаза, крупного парня с красным обветренным лицом, крутившего маховик воздушного насоса, но он решил, что показалось.

Снаряжение оказалось изрядно изношенным, но еще вполне приличным.

«Не зря, выходит, Бочкаренко предупреждал, что новое снаряжение можно найти только у нас в школе», – подумал Артем.

Один из матросов помог облачиться в скафандр, и спустя полчаса Артем уже был на дне рядом с улыбчивым водолазом. Работа оказалась не сложной, но кропотливой и нудной. Каждый блок, перед тем как окончательно сесть на место, требовал четырех-пяти подвижек с обязательной проверкой ватерпасом. Артем быстро ухватил науку и принялся помогать. Водолаз поначалу делал предостерегающие жесты, но увидев, что Артем справляется, одобрительно махнул рукой. За три часа непрерывной работы вдвоем им удалось установить пять блоков.

– Ты молодец! – обнял его водолаз, когда они, сняв скафандры, подошли друг к другу на палубе катера. – Поймал за минуту. Сразу видно – Кронштадтская школа!

– Он уже может работать самостоятельно? – уточнил поручик.

– Вполне! Последние четыре блока уложил сам. И как уложил, всего с тремя подвижками! Так что мы можем спокойно собирать вещи.

– Успеете еще, – возразил поручик. – Надо бы его сменщика обучить.

– Я сам его завтра обучу, – вмешался Артем. – С утра пойдем под воду, а через час он это будет делать в два раза лучше меня.

– Приятно, что ты так говоришь о товарище, но мне этого недостаточно.

– Мы давно работаем парой, – ответил Артем. – Нас фон Шульц в шутку называет еврейская голова с русскими руками. Так вот руки – это он. Золотые руки!

– А кто такой фон Шульц? – спросил поручик.

– О, это начальник Кронштадтской школы, – с нескрываемым уважением в голосе произнес улыбчивый водолаз. – Самый большой спец в нашем деле по всем флотам.

– Ну ладно, – согласился поручик. – Я вижу, вы быстро сговорились. Собирайте вещи и валите домой.

– Ура!!! – заорали оба водолаза.

Артем украдкой посмотрел на третьего, того, что стоял на воздушном насосе. Его взгляд был мрачен, и это уже не казалось: озлобление было написано на лице большими буквами.

Отряд квартировал на берегу Графской бухты, рядом с причалом, куда на ночь швартовались баржа с понтоном, буксир и два катера. В чисто выбеленных мазанках жили по двое, убывающие водолазы передали свою Артему и Митяю.

– А что это ваш третий напарник такой мрачный? – не удержался от вопроса Артем.

– Он вовсе не наш, – с неожиданным раздражением буркнул улыбчивый водолаз. – Он из предыдущей компании пьянчуг. Мы его на дно не пускали, сами работали. Его держали только на насосе, вот он и злится.

– А почему не пускали? – просил Митяй.

– А потому, что голову свою закладывать за него никто не хочет. Случится с ним что на дне, понаедут комиссии, станут искать виноватого. А виноватый всегда из нижних чинов оказывается, разве не знаешь?

Артем и Митяй переглянулись. Отношения между водолазами совсем не походили на те, что царили в Кронштадтской школе. Улыбчивый водолаз заметил их переглядку и хмыкнул:

– Ничего, вы скоро с этим гусем поближе познакомитесь и все поймете сами.

Распрощались сердечно, как близкие друзья, и катер увез водолазов в Южную бухту.

Третий водолаз вечером пришел в их мазанку с бутылкой.

– Ну, хлопцы, давайте отметим встречу.

Он пытался улыбаться, но улыбка выходила смятой, а лицо неясным.

– Завтра под воду, никак нельзя.

– Ишь, какие правильные! Откуда вы такие взялись?

– Кронштадтская школа водолазов.

– Кроншт-а-а-адтская, – нараспев произнес водолаз. – А меня Грицьком кличут, фамилия Иващенко. Давайте знакомиться.

Познакомились. Рука у Грицька была покрыта твердой коркой мозолей, оставленных ручкой насоса.

– Ну, хлопцы, по чуть-чуть, за знакомство? – еще раз предложил он, покачивая бутылкой.

– Извини, Грицько, никак, – вежливо развел руками Артем.

– Ну вы как хотите, а я приму.

Грицько огляделся по сторонам, выудил с полки стакан, налил до краев и выпил залпом. Осушив, он перевернул стакан, показывая, что не осталось ни капли, крякнул и занюхал рукавом. Базыка и Артем переглянулись.

– А я школ не кончал, крымский я, из Феодосии, – произнес Грицько, доставая из кармана коробку удлиненных «Асмоловских». Вытащив папиросу с золотым ободком, он с наслаждением затянулся и выпустил в воздух струю ароматного дыма.

– Ого, – воскликнул Базыка. – Дорогие папиросы куришь, не по чину!

– Та я на себе не экономлю, – отрезал Грицько. – Сколько той жизни отведено, никто ж не знает. В жизни водолаза удовольствий с гулькин хрен, чому ж залышаты сэбэ гарного курева?

– Да кури ты, что хочешь, – отмахнулся Базыка. – Гуляй, ежели деньги у тебя водятся.

– У моей семьи виноградник под Феодосией, пятьдесят бочек вина каждую осень закрываем. Водочку виноградную втихаря гоним, сла-а-а-дкую! – Грицько зажмурился от воспоминаний, налил еще полстакана и рывком опрокинул в глотку.

– На море я родился, у воды вырос, – продолжал он витийствовать, поводя рукой с горящей папиросой. – Напрямки вам скажу, в воде я себя чую лучше, чем на воздухе. И во флот сам попросился, сказал, мол, люблю нырять, плавать. Вот меня в водолазы и определили. Только вся моя наука – чему хлопцы постарше научили. Шо показали, то и делаю. Так и служу!

Он налил еще стакан водки, выпил и, слегка пошатываясь, поднялся со своего места.

– Какие-то вы некомпанейские, хлопчики. Пойду-ка я спать.

Он сгреб недопитую бутылку и нетвердым шагом двинулся к выходу из мазанки.

– Спать самое милое дело, – произнес ему в спину Артем.

Грицько обернулся и вдруг ожег его взглядом, полным неприкрытой злобы.

– Видел? – спросил Артем, когда незваный гость выбрался за порог.

– Да уж трудно не заметить, – ответил Митяй. – Чего он на тебя взъелся?

– Да просто человек дрянь, ребята ведь предупреждали, – сказал Артем. – Давай укладываться.

К ночи поднялся ветер, волны с шумом накатывали на берег, били в пристань, словно хотели развалить ее на части. Лежа на койке и прикрыв глаза, Артем почему-то вспоминал Припять. Жаркий летний полдень, сонное течение реки, красных стрекоз над водой и тишину, царящую над Чернобылем. Все живое пряталось от солнца, даже собаки, вечно брехавшие на прохожих, и те дремали, забившись под крыльцо или в другой тенистый уголок. В горячем воздухе плыли очертания моста, зыбко подрагивала белая громада церкви, и ничего, ничего не происходило до самого вечера, пока палящий оранжевый диск солнца не приближался к горизонту.

Спасаясь от жары, Артем набирал полную грудь воздуха, нырял в Припять, хватался рукой за корягу или камень и сидел, пока хватало дыхания, наслаждаясь прохладой, постепенно пронизывающей все тело. Под водой царила тишина, но совсем иная, чем наверху: плотная, глухая, непроницаемая. Нарушали ее только удары его собственного сердца. Но как сладко мечталось в этой тишине, какие странные видения посещали его в самом конце, перед тем как, оттолкнувшись ногами от дна, он пробкой выскакивал на поверхность. Вынырнув, он толком не мог передать, что ему чудилось, но сладость этих последних секунд была такова, что Артем снова и снова нырял, стараясь высидеть как можно дольше.

Как-то раз он попросил отца объяснить, что же с ним происходит под водой, но тот лишь отмахнулся.

– Ты начинаешь задыхаться, воздуха голове не хватает, вот ей и мнится невесть что. Будь осторожнее с этими нырками, не дай Бог захлебнешься, мать этого не перенесет.

Завтракали на рассвете. Грицько выглядел помятым, есть не стал, только жадно хлебал чай, кружку за кружкой.

– Собирайте свое снаряжение, соколики, – приказал поручик, – грузитесь на катер, и будем начинать день, с Божьей помощью.

– А где снаряжение? – спросил Базыка.

– Грицько, покажи.

Хмурый Грицько, еле оторвавшись от чая, отвел водолазов в сарай рядом с пристанью. Отперев скрипучий замок, он указал на груду хлама на полу.

– Вот, пользуйте.

Артем присел на корточки, поворошил груду и с удивлением произнес.

– Но это же рухлядь, в ней нельзя спускаться под воду!

– Это то, что есть.

– Да тут недели не хватит, чтобы привести все в порядок, – сказал Артем.

– Какая еще неделя! Мы в этих скафандрах работали! – возразил Грицько.

– В таком снаряжении ходить под воду можно только основательно залив глаза, – ответил Базыка. – Мы не самоубийцы, пока не отремонтируем снаряжение, спускаться не будем.

– Ах ты, гад! – вскричал Грицько. – Кончай свои жидовские штучки! Вам бы только от работы отлынивать!

– Дурень! – усмехнулся Базыка. – Я коренной русич, из Курской губернии, одни православные в роду.

Он вытащил из-под тельняшки нательный крест и показал Грицьку.

– Из Курской губернии! А сам черный, носатый, хоть в раввины отдавай!

– Бабка у меня татарка, дед с крымской кампании привез. Окрестил и женился.

– Татарка! Ой, рассмешил. Это ты в Курске можешь дурачков ловить. У татар глаза раскосые, лицо плоское, а нос приплюснутый. А у тебя на роже написано – жид. Я вашей породы навидался, за версту вижу. Караимка твоя бабка или крымчачка, они тоже по-татарски балакают. А что крестилась, веры ей нет, жид крещеный, что вор прощеный. И ты такой же, крест на шее, а ведешь себя по-жидовски.

Базыка встал с места и решительно двинулся на Грицька. Артем повис на его руке.

– Стой, Митяй! К херам его. Давай делом займемся.

– Неделю на ремонт? – удивился поручик. – Я знаю, что снаряжение пообтрепалось, не раз говорил этим вахлакам, чтобы подлатали, но неделя…

– Если поможете с инструментами и материалом, попробуем справиться за четыре дня, – сказал Митяй.

– За три, – отрезал мичман. – Ты приступай к починке, а ты, – он указал пальцем на Артема, – айда со мной на катер. Пойдем на верфь, к начальнику ремонтных мастерских. Я буду падать в ножки, а ты объяснять, чего надобно.

– Бери все без стеснения, – возвысив голос, чтобы перекрыть стук мотора, сказал Артему поручик, когда катер набрал скорость. – На то, чего нет, составь список. Я с этим начальником в японском плену был, после Порт-Артура. А до того вместе на «Ретвизане» ходили, я – начальником орудийной башни, а он у меня комендором. Карьеру сделал, подлец, не то что я…

– Разрешите обратиться с просьбой? – вместо ответа произнес Артем.

– Обращайся, – удивленно ответил мичман.