Текст книги "Мастер ножей"

Глава 8
Руны на песке

Потрескивали дрова в очаге.

За окном по-прежнему шел дождь, а где-то внизу пьяный мужской хор пел песню о распутной пастушке.

– Чем все закончилось? – не выдержал я. – Где теперь твой дракх и вся его команда?

Наш возница залпом выпил полпинты эля и стукнул опустевшей кружкой по столешнице:

– Четыре года мы бороздили северные моря. Грабили суда Торговой компании. Совершали набеги на взбережье. Вели переговоры с ярлами, бывшими данниками моего отца. Но никто не спешил к нам примкнуть. А вот представительство нами заинтересовалось. И назначило награду за наши головы. Стало жарко.

– И вы продали корабль, – напомнил Коэн.

Глаза Грорга сверкнули.

– Да. Продали и поделили выручку. Разбрелись на все четыре стороны. Я подался в глубь материка. А что мне еще оставалось?

Он вздохнул.

– Спустя годы мы встретились, – сказал Коэн. – В таверне «Три черепахи», кажется. В славном городе Стоке, оплоте Воровской гильдии и прибежище наемников всех мастей. Грорг был на мели и охотно согласился на меня работать.

Грорг кивнул.

– Вот и конец истории, – буркнул он.

– Весьма поучительной, – добавил Коэн.

– И чему же она нас учит? – Я наполнил кружки. И взял с тарелки кусок сыра.

– А тому, – Коэн поднял вверх палец, – что экономические соображения лежат в основе всего. Войну выигрывает тот, у кого деньги.

– Да с чего вы вообще взяли, – я закинул сыр в рот, – что Норум был в сговоре с компанией?

Коэн усмехнулся:

– Это же так просто, друг мой. Норум хотел править. Компании был необходим опорный пункт в Белом море. Их интересы пересеклись на ключевой фигуре – Хлодрике. Конунг вел независимую политику. Он не устраивал многих.

Дождь за окном поутих. Сквозь прорехи в тучах начали выглядывать звезды. Проступил исполинский серп первой луны, смахивающий на остро отточенное лезвие боевой секиры. Я потянулся, хрустнув суставами. Зевнул.

– Что ж, – Коэн поднялся, – время позднее. Пора и честь знать.

Мы сложили остатки еды в одну тарелку и накрыли другой – глиняной, со сколотым кусочком ободка. Сдвинули вместе с недопитым кувшином в центр стола.

– Мне надо подумать, – сказал посредник. – Так что я первый в дозоре. Второй – Ольгерд. Все. Ложитесь.

Мы не заставили себя уговаривать.

Я быстро, насколько это позволяли ремни с чехлами, разделся и накрылся одеялом. И провалился в сон под мерный перестук дождевых капель.

Меня преследовала бессвязная череда картин. Сначала приснилось, что я плыву на дракхе в компании варваров. Вокруг лениво ворочается Белое море. Ветер натягивает парус. Я слышу крики альбатросов, вижу свою руку на доске фальшборта. Мне уютно, я чувствую себя здесь своим…

Потом картинка сменилась.

Я – в городских трущобах. На стене лежит черная тень. Я выхватываю клинок и пытаюсь ее ударить, но рука движется слишком медленно. Тень исчезает. Нож ударяется о кирпич, высекая искры. В тот же миг город начинает меняться. Стены домов с гулом перемещаются, двери и окна затягиваются кирпичной кладкой, вместо них прорезаются новые проемы. Некоторые дома вырастают, иные проваливаются под мостовую, на их месте тотчас, пробиваясь из-под булыжников, вырастают пучки травы. Я оказываюсь в лабиринте, контуры которого непрестанно перекраиваются. Жители словно вымерли. Я кричу, и мой голос эхом разносится по безлюдным улицам. Город приобретает черты то Крумска, то Ламморы, то Вистбердена. Он многолик и непостижим. Я дергаю двери, но все они заперты. Порой двери и вовсе превращаются в невесть что – окна лавок, ниши, заросшие плющом, горгулий и барельефы. И вот, уже совсем отчаявшись, я замечаю окно. А в нем – знакомый звериный оскал. Рык. Над моей головой светит разгоряченное солнце, а в том окне, распахнутом настежь, тускло сияют полярные звезды. И завывает вьюга. К проему ведет грубо сколоченная лестница. Мои руки сами собой хватаются за перекладину. Я начинаю подъем. И вдруг осознаю, что лестница стала веревочной. Город подо мной сменяется бескрайней степью. Зеленым колышущимся морем. Я поднимаю голову, чтобы определить, куда ведет лестница…

Я проснулся.

Коэн тряс меня за плечо:

– Подъем. Твоя очередь.

Я сел, скрестив ноги. Хмуро кивнул. Образы, навеянные сном, медленно отступали, теряя четкость и реалистичность.

Меня посетила страшная мысль. Кто-то извне вторгся в мой сон и занялся его реконструкцией. Кто-то хотел манипулировать моим разумом. А рлок его остановил.

Сосредоточился на комнате за дверью.

И между нами протянулась ниточка связи.

Человек и зверь.

«Ты был в моем сне?»

Подтверждение. Согласие, не оформленное речью.

«Там был кто-то еще?»

Да.

«Ты знаешь – кто?»

Нет. Он не знал. Кто-то охотился на меня в невидимых полях. Рлок шел по его следу. Но добыча ускользнула.

«Спасибо».

Волна благодарности. Я вложил в нее все свои чувства. И получил в ответ тепло преданного друга.

Он заверил меня, что будет на страже.

Всегда.

– Эй! – Коэн толкнул меня. – Все в порядке?

В глазах посредника – беспокойство. Впрочем, вряд ли он догадывался о том, что недавно произошло.

Кивнул.

Сбросил одеяло и начал медленно одеваться.

– Грорга разбудишь с рассветом, – сказал Коэн. И повалился на кровать.

Покончив с ремнями, я приблизился к окну. Дождь прекратился. Ветер немного разогнал тучи, открыв прорехи со звездным небом и чисто вымытым ущербным ликом Торнвудовой луны. Рукава Туники по-прежнему тонули в подсвеченной мириадами ночных глаз туманности.

Я открыл дверь на балкон и впустил в комнату прохладу. Задумался над странностями нашего мира. Несуразностями даже, а не странностями. Вот окно со стеклом в раме. Это представляется мне естественным. А Гроргу стекло, наверное, кажется чем-то невероятным. Или возьмем паровые машины. Они кажутся мне инородными творениями, изрыгающими пламя и копоть, а те люди, что явились в Ламмору несколько лет назад, использовали их регулярно. Или взять, к примеру, время. А еще точнее – его измерение. В одних городах мне доводилось видеть солнечные часы, в других – песочные, в третьих – исполинские клепсидры, переворачивающиеся один раз в сутки. А в иных местах строили высокие ратуши, напичканные рычажками и шестеренками, с циферблатом и стрелками, упорно движущимися по кругу… А фонари? В одних городах их заправляли маслом, в других – газом, а где-то и вовсе использовали магию. А если уж рассуждать о магии, то она не первое столетие мирно сожительствовала с научным познанием. Наш мир, разрываемый противоречиями, в сущности, неплохо сбалансирован. Как нож, выкованный в кузнице и снабженный рунами. Вот только кто его сбалансировал? Боги? Или кто-то другой?

Вопросов много.

А ответов нет.

Прикрыв дверь, я сел на кровать. И погрузился в воспоминания.

День, когда я встретил своего Наставника, ничем не отличался от предыдущих. Скучный день в лесу, где я жил с отцом, матерью и двумя старшими братьями. Мой мир включал в себя бревенчатый дом, сарай с инструментами, сеновал, погреб, загон для скота, пчелиные ульи и аккуратные квадраты возделанной земли. Мы корчевали и жгли деревья, отвоевывая пространство у глухой чащи Шинского леса, раскинувшегося в южных провинциях Трордора. Угрюмая буро-зеленая стена обступала нас со всех сторон. Других людей, кроме своей семьи, я не видел месяцами. Отец держался особняком от цивилизованного мира после эпидемии желтой чумы, вспыхнувшей четыре десятилетия назад и выкосившей половину населения юга. Он говорил, что, если жить отдельно, это спасет нас. Мы ему верили.

Поездки в Мстивль, маленький городишко к северу от нашего хутора, были настоящим праздником. Отец загружал телегу бочонками и глиняными баночками с медом и воском, связками меха и дубленых шкур, затем вез все это на ярмарку. Нас он неизменно брал с собой – меня и Кейстута, среднего брата. Кейстут, хорошо владевший топором и луком, требовался ему для охраны товара. А я учился торговать.

Телега была старой и скрипучей. Отец впрягал в нее еле передвигающуюся клячу, поэтому дорога через лес занимала полдня, не меньше. Мы выезжали затемно, а когда пересекали мост, переброшенный через ров, окружающий Мстивль, ярмарка уже гудела вовсю. С ней связаны самые яркие впечатления моего детства. Толпы пестро одетых людей, шатры циркачей, ширма кукольного театра, лотки со сладостями, высокий столб, на который взбирались любители дармовой выпивки…

В тот день отец собирался на ярмарку.

Мы помогли ему загрузить мед и все остальное. А потом вновь стало скучно. Я сел на полено в тени восточной стены дома, поднял с земли острую щепку и стал заниматься своим любимым делом. Чертить на песке руны. Откуда я знал, спросите вы, что такое руны? Ниоткуда. Я даже не догадывался, что линии и загогулины, которые я вывожу щепкой на песке, имеют некий смысл. Что-то внутри меня хотело рисовать. Я не противился этому зову. Зигзаги, полукружия и линии складывались в узоры. Я их тут же смахивал и брался за новые. Иногда что-то происходило. Прошлым летом я создал руну, которую огибали стороной муравьи.

В тот день я начертал знак «ир».

Это мне позже объяснил Наставник. А тогда я просто вычертил нечто. Оно мне понравилось. Я бросил щепку на песок. Но щепка не упала. Осталась висеть в воздухе, на расстоянии ладони от моего рисунка.

Меня взяла оторопь.

И я не заметил, как из лесу вышел человек. Я обратил на него внимание, только когда его силуэт вырос прямо передо мной, загородив небо.

Поднял глаза.

Одет он был в рваную и кое-где заштопанную дерюгу с капюшоном и широкие холщовые штаны. Дерюга спускалась до колен бродяги и застегивалась дешевыми сыромятными завязками. Через плечо перекинута веревочная лямка походной сумы. Череп гладко выбрит. Седая борода разделена на три косички, схваченные стальными кольцами. В косички вплетены черные и красные нити. Под левым глазом бродяги виднелся крестообразный шрам.

Позже я узнаю, что представители гильдии делятся на две группы. Смотрители, охраняющие Храмы Демиургов, и странствующие Наставники. Последних метили вот такими шрамами, символизирующими Знание-на-Перекрестках. Они скитались по отдаленным провинциям в поисках учеников. Самые старые и пользующиеся авторитетом Наставники входили во Внутренний Круг. Во главе Круга стоял магистр.

Передо мной высился брат Круга.

Тогда я этого не знал.

– Играешь, – сказал бродяга.

Я дернулся.

Голос пришлого оказался надтреснутым и негромким. И, конечно, он первым явился на хутор за последние два года.

Кивнул.

По телу побежали мурашки. Отец учил меня не доверять чужим. И бояться их. Я хорошо усваивал уроки.

Наставник был долговяз и обманчиво нескладен. Он присел на корточки – так, чтобы его глаза оказались вровень с моими. Губы его раздвинулись в дружелюбной улыбке. И в ней растворился страх. Мой страх, впитанный с побоями отца.

Взгляд бродяги скользнул по начертанной руне. На лице его проступило одобрение.

– Хорошо, – сказал он. – Очень хорошо.

Щепка все еще висела в воздухе.

Момент нашего знакомства омрачил укус пчелы. Я вскрикнул и уставился на быстро разбухающий волдырь на ноге.

– Попробуй вот это. – Бродяга в три взмаха изобразил пальцем на песке некий символ. – Всегда помогает.

С этими словами он выпрямился.

– Вы ищете папу? – спросил я.

Человек задумался.

– Пожалуй, – промолвил он. – Пожалуй, что так.

Меня удивила эта его привычка повторять все дважды.

– Он в кузне. Возится с подковами.

Бродяга прислушался. Издалека, с противоположной стороны дома, доносился звон металла.

– Спасибо. – Он быстро двинулся прочь.

Я взглянул на оставленную руну. Два скрещенных зигзага и змейка справа. Не знаю, что меня побудило повторить этот рисунок на опухающей лодыжке. Изменения не заставили себя ждать. Сначала отступили боль и нестерпимый зуд. Затем спала опухоль.

Похоже, рисунки обладали силой.

Испугавшись, я провел рукой по песку.

Щепка упала. Словно кто-то обрезал невидимые нити, соединяющие ее с небом.

Как выяснилось, бродяга хотел добраться до Мстивля. И ему нужны были провожатые. Он заплатил отцу. Сказал, что не обременит нас в пути.

Мы выехали до рассвета.

Я, Кейстут, отец и Наставник Вячеслав. Так представился нам бродяга. Спал он на сеновале, подложив под голову свою котомку, но выглядел бодрым и отдохнувшим. В отличие от нас.

Повозка тихо вкатилась под сень сплетающихся древесных крон – на едва приметную в предрассветной мгле тропинку. Вячеслав спокойно вышагивал рядом, ничуть не отставая.

– Забирайся в повозку, – буркнул отец. – Путь неблизкий.

Вячеслав с благодарностью кивнул. И пристроился рядом со мной. Вот тогда я и приметил выглянувший из-под дерюги чехол.

Волки атаковали нас около полудня.

Лес поредел. Сквозь полог листвы пробивались солнечные лучи, световыми стрелами вонзающиеся в примятую траву. Я до сих пор не понимаю, зачем они напали. В стаи волки сбиваются осенью, а от человеческих троп держатся подальше. К тому же нас было четверо. Не по зубам добыча, если разобраться.

Но они напали.

Сперва мы услышали вой. А потом – шорохи в кустах. Промельки серых тел. Отец дернул поводья, останавливая лошадь. И схватился за короткий меч, доставшийся ему от деда, служившего некогда князю Дремиру. Кейстут сжал рукоять топора. А наш спутник неторопливо расстегнул завязки на дерюге. Моему взору предстал целый арсенал клинков. Тело Наставника покрывали кожаные накладки, перекрещенные ремни с чехлами… А в тех чехлах – ножи. Помню, у меня отвисла челюсть.

В следующий миг заросли ожили.

Вячеслав двигался с невероятной скоростью. Я не мог себе вообразить, что человек способен на такое. Его руки отправляли в смертельный полет клинки и возвращали их обратно. Хруст, визг и ругань отца слились воедино, сплелись в полотнище схватки. Ножи Вячеслава, казалось, жили собственной жизнью. Разили направо и налево, возвращались к нему в ладони, вновь спешили по неизведанным траекториям… Помню, одного зверя зарубил отец. Кровь брызнула мне на лицо и одежду. Реальность разделилась на вспышки-образы. Оскаленная пасть. Я инстинктивно черчу перед собой руну – ту, что так невзлюбили муравьи. Волк врезается в невидимый барьер и сползает на тропу. Вскакивает. И катится с ножом в боку, загнанным по самую рукоять. Вспышка. Клинок возвращается, щедро разбрасывая кровь…

Это было невероятно.

Я впервые увидел мастера ножей за работой. Он положил в одиночку целую стаю. Ну, кроме того самца, зарубленного отцом. Кейстут размахивал топором, стоя на телеге, и что-то орал при этом.

– Умолкни, – сказал отец.

Повисла тишина, нарушаемая лишь поскуливанием издыхающего вожака – матерого волчары, серого с белой опушкой. Вячеслав шагнул к нему и перерезал глотку. Присел. Вытер клинки о шерсть. Убрал в чехлы. Поднимаясь, он уже застегивал дерюгу.

Кейстут все еще судорожно сжимал топор.

– Садись, – ласково промолвил Вячеслав. – Их больше нет.

Вспышка.

Я понял, что карие глаза мастера ножей впились в меня.

– Ты сотворил руну щита, – сказал Вячеслав. – Кто тебя этому научил?

Я пожал плечами:

– Никто.

Вячеслав повернулся к отцу:

– Есть разговор. Долгий.

Отец не ответил.

….Мы насчитали около дюжины павших тварей. Отец с Кейстутом отрезали им головы, отвезли в город и получили хорошую награду от князя. Продав мед и воск, двинулись в обратный путь. И вновь с нами был Вячеслав. Допоздна они о чем-то спорили с отцом. Пили мед. Мать в беседу не вступала.

У меня было предчувствие, что решается моя судьба.

Утром дверь в комнату, где я спал, отворилась. На пороге стоял хмурый, невыспавшийся отец. От него несло медовухой.

– Собирайся, – сказал отец. – Ты едешь в Трордор.

Так Вячеслав сделался моим Наставником. И прервал нить скитаний. Потому что нашел достойного ученика.

Прошлое схлынуло.

Сквозь палимпсест событий проступило дождливое утро Крумска. Свежие руны на старом, выскобленном пергаменте.

Рассвет.

Я разбудил сопящего Грорга.

И лег спать. На сей раз – без сновидений.

Глава 9
Путешествие к Лихому броду

Меня разбудил птичий щебет.

Открыв глаза, я увидел яркое солнце, поднявшееся высоко над горизонтом. В небе носились ошметки вчерашних туч. Дверь балкона – нараспашку. По комнате гулял свежий ветер. Он же шумел в кронах деревьев за окном.

Стол убран.

Грорг деловито пакует дорожные сумки.

Поднимаюсь.

– Доброго дня. – Голос Коэна доносится из-за моей спины. – Собирайся.

Я зевнул. Диалог вызвал приступ дежавю.

– Куда?

Спал я, как выяснилось, в полной амуниции. Только сапоги снял.

– В сердце Озерного края, – ответил Коэн. – К заброшенному Храму у Лихого брода.

Я вздрогнул. Одна из легенд моей гильдии. Некогда, на заре времен, в Озерщине стоял Китоград, могучая и прекрасная столица Царства Вигов. Его власть простиралась очень далеко, даже на земли Трордора, коего тогда и в помине не было. Поговаривали, что Царство – наследие Державы Четырех Сторон. Китоградский властитель контролировал речной путь к Срединному морю, а следовательно, всю торговлю тогдашней Тверди. Вечно так продолжаться не могло. Западные королевства сплотились под властью Вотуна Проклятого и объявили войну Царству. На стороне Проклятого выступила Гильдия магов. В те времена колдуны были сильны, и удар их поверг Озерщину в ужас. Тичь изменила свое русло, бесконечные дожди смыли посевы и затопили ряд городов, ураганы сносили целые армии. Высвободились древние стихии воздуха и воды. Эти стихии обрушились на Храм Демиургов. И что-то произошло. Что-то очень нехорошее. В морских глубинах у западного побережья распахнулись врата в иной мир. Жуткие создания вылезли на берег и положили конец цивилизации Вотуна. А затем столь же внезапно пропали. С небес на башни магов спустились крылатые машины и сравняли их с землей. Почти никому из кудесников не удалось спастись… Дальше легенда описывала возникновение Гильдии ножей. Лучшие воины и независимые маги Тверди объединились, чтобы создать структуру для защиты Храмов. Никто не хотел повторения кошмара.

Китоград быстро утратил свое влияние и зачах. Люди покинули былую столицу. Дороги к Лихому броду заросли. Упадок и разложение надолго воцарились под лунами. Озерщина рассыпалась на удельные княжества.

– Дурное место, – вздохнул Грорг.

Я был с ним согласен.

– У нас нет выбора. – Коэн направился к двери. – К тому же вы на меня работаете. Я плачу не за суеверия.

Тон посредника стал резким. Отбивающим всякую охоту возражать.

И мы не возражали.

В полдень примчался гонец от Ратимира с вестью, что проводник готов отправиться в путь. Нам надлежало явиться через час к главным воротам, где он будет нас ждать в компании дружинников из отряда сопровождения. Коэн поспешил вниз, чтобы расплатиться с хозяином.

Не таясь, я вывел Рыка из наших покоев на задний двор, и уже знакомыми закоулками мы добрались до экипажа. Встретившийся нам конюх, отшатнувшись, вжался в забор. Рык не обратил на него ни малейшего внимания. Ветер поигрывал шерстью на загривке.

– Шевелись. – Коэн откинул крышку люка в полу экипажа. – Нас ждут.

Пахнуло зимней свежестью.

Рлок с достоинством удалился в подполье. Я задвинул щеколду люка. Коэн трижды ударил посохом в переднюю стену.

Экипаж тронулся.

«Дымный горшок» уплыл прочь, и вскоре его отрезал поворот улицы. Экипаж прогрохотал по гулким ущельям Крумска и замедлил ход, приблизившись к городской стене. Там нас действительно ждали. Пятнадцать крепких воинов, все конные, в кожаной броне со стальными накладками, вооруженные луками, полуторными мечами, секирами и булавами. Ни одного копейщика. Правильно решил князь – в лесу копья ни к чему.

Проводник доверия не вызывал. Косматый сгорбленный старик с безумным взглядом, увешанный с ног до головы амулетами да оберегами, перепоясанный бесчисленными веревочками и шнурками. У пояса – кривой охотничий нож и фляга. Старик опирался на изогнутый посох, с набалдашника которого свисали крохотные шарики, побелевшая косточка, пучок перьев и медвежий клык.

Коэн вышел наружу. Перекинулся парой слов с предводителем отряда, затем с безумным дедом – и вернулся обратно.

Дед залез на крышу, примостился рядом с возницей.

Мы направились к арке ворот.

– Ты ему доверяешь? – спросил я.

Коэн сел у письменного стола. Принялся задумчиво перебирать бумаги.

– Старику?

– Да.

– Вполне. Ратимир написал, что он следопыт, знает всю Озерщину. И самое главное – раньше жил в тех местах.

– Почему он нам помогает?

– Я щедро плачу.

– Он стар. Зачем ему золото?

– Не ему. – Коэн убрал бумаги в ящик стола и достал оттуда увесистый кошель. – Плата предназначена одному из вассалов князя. Это выкуп.

– Выкуп?

– Наш провожатый, Ивен из Верхней Сусании, – раб. Он хочет умереть свободным человеком.

Сказанное повергло меня в ступор. Наконец удалось выдавить:

– Мне казалось, в Озерщине нет рабов.

Коэн смерил меня насмешливым взглядом:

– Они есть везде. В большей или меньшей степени. Пленных берут в рабство. Таков обычай. Я оставил выкуп Ратимиру. Когда мы доберемся до Верна, я пошлю ему весточку, и золото будет передано в нужные руки. В ответ мне отправят вольную. Это – гарантия того, что Ивен не кинет нас в болотах.

В который раз я восхитился расчетливостью своего спутника.

– Кстати. – Коэн швырнул мне кошель. – Раз уж речь о деньгах.

Я поймал мешочек.

Тяжелый.

– Твое жалованье.

Кивнул. И спрятал золото в рюкзак.

Эрнский тракт, попетляв вдоль крутого правого берега Тичи, вновь углубился в лесные дебри. Каменная кладка сменилась вытоптанной колеей.

Потянулись однообразные дни. Мы скакали, останавливаясь лишь затем, чтобы перекусить, напоить лошадей и дать им передышку. Озерный край был поистине велик. Мимо нас проносились рощи, луга и поля. Местность в основном равнинная, лишь изредка тракт огибал холмы и овраги. Порой мы проезжали по мостам, переброшенным через лениво текущие реки. Кое-где встречались деревни и ветряные мельницы, неспешно вращающие лопасти на продуваемых всеми ветрами пригорках. На ночь разбивали лагерь. Разводили костер, били кроликов и прочую мелкую живность, варили похлебку и жарили мясо на углях. Делились на группы по три человека и несли по очереди вахты. Сидели подолгу, глядя, как искры отделяются от огня и уносятся в звездную даль…

Все воины общались на державном наречии, так что мы прекрасно понимали друг друга. Их предводитель, десятник Трибор, был ветераном пограничных войн. Жилистый, русоволосый и бородатый, он вечно вслушивался в звуки чащи и настороженно относился ко всему. Под пинту доброго эля десятник становился разговорчивым и травил нам байки о стычках с язычниками и волколаками.

Издревле Озерный край поклонялся собственным богам. Их капища ставили по берегам рек, их искусно вырезанные из дуба или кости фигурки служили оберегами. Им приносили жертвы. Культ Демиургов нарушил вековой уклад и посеял вражду меж князьями и племенами. Эта вражда и поныне не давала покоя Ратимиру.

– А что, – спросил Вестас, самый молодой из нас, – доводилось тебе биться с перевертнем, Трибор?

Мы только что заварили чай с чабрецом, и Вестас разливал его по кружкам. Мех с элем уже опустел.

Трибор хлебнул чаю. Задумчиво уставился в огонь.

– Думаете, сказки это, – вдруг сказал он. И поставил кружку на щит по левую руку от себя. – Так, Вестас?

Парень хмыкнул:

– Попробуй сыщи на сто верст окрест Крумска хоть одного перевертня.

– Не сыскать, – кивнул Трибор. – А в Чудских угодьях тебе доводилось бывать? Или на Черных Болотах?

Вестас промолчал.

Мы разбили лагерь у излучины Нетвиги, левого притока Тичи. Холм, где стояли, с одной стороны прижимался к воде, а с трех других был окружен высокими соснами. С тракта мы съехали.

Я подбросил полено в костер. Шевельнул суковатой палкой.

Взметнулся сноп искр.

Сегодня мы вдоволь наелись крольчатины. Дружинники спали под открытым небом, как и Грорг с Ивеном, подложив под головы попоны. Коэн по обыкновению ночевал в экипаже. Грорг жутко храпел.

Рык охотился.

Отголоски первобытной рлочьей радости едва касались моего разума.

Люди князя не сразу привыкли к зверю. Смотрели искоса. С опаской. Но понимали, что рядом могучий союзник. Пусть и вечно голодный.

– Ладно. – Трибор потянулся за кружкой. – Слушайте.

Мы подсели ближе.

Случилась эта история, по словам десятника, лет двадцать назад. Отец Ратимира, князь Хоруг, вел кровопролитную войну с двенскими племенами, занявшими лучшие пойменные луга Тичи. Ему были нужны союзники. И искать их владыка решил в Черных Болотах. Те места пользовались дурной славой, но князя это не остановило. Уж больно напирали двены, брали одну крепость за другой на Речных островах. А тут явился из дремучих чащ посланец и заявил, что тамошний вождь хочет породниться с Хоругом. Есть, мол, у него дочь, а у князя подрастают сыновья. И коли даст согласие светлый князь на этот брак, Черные Болота выставят четыре тысячи бойцов под его знамена. Крепко призадумался Хоруг. О болотных воинах сказывали, что оборачиваются они во время боя в жутких тварей, быстрых и необоримых. И убить их очень сложно. Берут перевертней лишь ясеневые стрелы заговоренные да клинки с забытыми рунами. Хоруг понимал, что союз с Болотами решит исход войны. Но и сыновей своих он любил. И долго не мог сделать выбор – кого отправить в Мерф, теневой град, столицу Болот. Посланец терпеливо ждал ответа. Хоруг бросил жребий. И ехать выпало Свенельду, старшему сыну. Едва встретивший шестнадцатую весну Свенельд склонил голову перед решением отца. Ранней осенью, когда листья на деревьях тронула желтизна, он двинулся в путь во главе отряда из тридцати мечников. Был среди них и Трибор.

В Мерф они въехали с первыми дождями.

Город окружали торфяные болота. Ни крестьян, обрабатывающих поля, ни ремесленников не встретили. Обитатели Черных Болот жили охотой. И набегами на приграничье. Теневой град не был обнесен стеной. Но попасть в него чужаку оказалось непросто – тропы, огибающие гибельную топь, знал лишь местный люд.

В полуверсте от Мерфа лежало капище. Холм, вершину которого огородили бревенчатым частоколом. Заостренные, грубо отесанные стволы кое-где украшали побелевшие черепа животных. И людей. В центре капища рос приземистый трехсотлетний дуб, а под ним был установлен каменный алтарь. Полукруг резных, вкопанных в землю тотемов, злобно таращился на того, кто осмеливался переступить черту святилища.

Турм, вождь союза племен Черноболотья, жил в срубном трехэтажном доме, к которому прилепилось множество пристроек. Воинов и слуг Свенельда разместили со всеми почестями в лучших комнатах.

Проблемы начались неделю спустя.

Местные и без того косились на северян, шептались, что чужакам здесь не место. Во время одного из пиров захмелевший Кветень облапал одну девку, а затем и вовсе увлек ее в кладовые. Появились оба спустя час, раскрасневшиеся и довольные. Девка оказалась женой Вулкара, ведавшего личной охраной вождя.

Наутро Кветеня нашли с перегрызенным горлом. А девку – со вспоротым животом.

– Вы вступились за него? – перебил Вестас.

– А то. – Трибор кивнул. – Этот придурок был моим братом по оружию.

Я сыпанул чай в котелок и наполнил его водой из меха. Взял почерневший от копоти крюк и повесил жестянку над огнем.

Свенельд еще спал. Турм с дочерью – тоже. Вооруженный отряд под предводительством Готвига Бычьей Шеи вломился в палаты вождя и сцепился с охраной. Вот тогда северяне впервые и отведали клыков перевертневых. Дружинники Турма обернулись кто в волка, кто в медведя и принялись за дело. То были странные звери. Имелось в них и животное, и человеческое начало. Некоторые оборачивались не полностью, стояли на задних лапах, а в передних держали мечи и кастеты. Двигались очень быстро, рвали глотки в прыжках. А прыжками могли покрыть полкомнаты.

Я втянул ноздрями воздух.

Пахло душистым чаем.

– Скоро закипит? – спросил Вестас.

– Почти готово.

Трибор умолк. Некоторое время тишину нарушала лишь булькающая в котелке жидкость.

– И что дальше? – не выдержал Вестас.

– Вы ж не слушаете.

– Слушаем, – заверил я. – Продолжай.

– А что продолжать. – Кряхтя, Трибор расположился поудобнее на своем насесте. – Перебили нас. Почти всех.

– Но ты же здесь, – напомнил я.

– Это не моя заслуга, – отмахнулся десятник. – Нас выручил Свенельд. Он разбудил вождя, и тот положил конец безобразию.

– Как? – вырвалось у Вестаса.

– Обернулся вепрем. И пригвоздил к стене Вулкара. Клыками. Остальным велел разойтись.

И ему подчинились. Из всей свиты Свенельда в то утро выжили лишь Готвиг Бычья Шея, Трибор и еще несколько опытных ветеранов.

Свадьбу назначили на День полных лун. С наступлением сумерек Свенельд, его невеста и Турм с приближенными покинули город, двинулись на капище. Что там происходило – никому не ведомо. А только вернулась процессия со Свенельдом на носилках. Княжеский сын был весь в крови, но дышал. «Он жив», – сказал Готвиг. Это инициация, таков их обычай.

– Инициация? – переспросил Вестас.

– Да, – кивнул Трибор. – Это когда тебя кусает перевертень. И ты становишься одним из них…

Вестас поморщился.

Чай уже вовсю кипел. Я снял котелок с огня, взял половник и разлил очередную порцию отвара по кружкам. Котелок поставил на траву. Подальше от огня и летящего пепла.

…Три дня Свенельд лежал без движения в своих покоях. Рядом с ним неотлучно сидела Гвенед, дочь Турма. Порой тело молодого князя содрогалось, выгибалось дугой и вновь расслаблялось. У изголовья его постели стоял каменный тотем Клана Вепря – древнего рода болотных вождей. На четвертый день Свенельд открыл глаза. Он уже не был человеком.

– Мы несли службу в Мерфе еще год. – Трибор поднес кружку к губам. Подул на отвар. Сделал глоток. – Свадьба, как и было назначено, состоялась при полных лунах. Вот только Свенельд, став частью Клана Вепря, отдалился от нас. Мы чувствовали себя изгоями, чужаками. Жили среди существ, которых и людьми-то не назовешь.

Он умолк.

Спустя мгновение продолжил:

– В конце следующего лета Готвиг подошел к Свенельду и попросил отпустить нас в Крумск.

– Он согласился? – спросил Вестас.

– Да. – Трибор вздохнул. – Легко.

– А что с войной? – вступил я в разговор. – Вы победили? Турм исполнил обещание?

Трибор кивнул:

– Болота сражались под нашими знаменами. Двенов отбросили на тысячу верст к северу, за пределы Чудских угодий. В итоге с ними заключили мир, их князь присягнул в верности Хоругу.

– Хороший конец истории, – заметил я.

Трибор перевел взгляд с кружки на меня. И взгляд этот был тяжел.

– А почему ты думаешь, Ольгерд, что это конец?

Пожал плечами.

– Нет. – В голосе Трибора что-то изменилось. – Все не так просто. Хоруг умер, и власть теперь у Ратимира. Но ведь он младший сын.

Пауза.

Чтобы я осмыслил услышанное.

– А старший, – закончил десятник, – теперь в Клане Вепря. Турм стар, и после его смерти правление перейдет к Свенельду.