Текст книги "Лабиринты сознания, или Девять кругов моего персонального Ада"

Вместо предисловия: «А вы знаете, как выглядит ваше сознание, если смотреть на него изнутри?»

Средний по своим размерам кабинет, обставленный тяжелой мебелью. Здесь было все, что должно быть у среднестатистического психоаналитика: книжные шкафы, сверху донизу забитые книгами, массивный стол из цельного дуба, с не менее внушительной столешницей из малахита. Кушетка, сделанная по образу тех, которые показывали в фильмах 60-х годов, а рядом с ней массивное кожаное кресло, кожа была темно-коричневого, похожего на оттенок темного дерева, цвета. Тяжелые шторы, нависавшие на огромные окна и не дававшие свету проникнуть в эту комнату, чтобы осветить царивший здесь полумрак. На краю стола справа стояла настольная лампа, своим видом дававшая понять, что она тоже была взята из сундука под названием «60-ые навсегда». Кроме того, здесь было несколько предметов, которые девушка когда-то видела на практических занятиях по физике, она помнила, как когда-то преподаватель давала им задания связанные с этими приборами и даже называла их, но мозг упорно не позволял ей вспомнить ни одного названия. И весьма нелепо во всей этой массивности, твердости и неотступности от идеалов смотрелся небольшой журнальный столик, выполненный из стекла и держащийся за счет одной ножки, узким концом, державшей на себе стеклянную поверхность и расширявшейся к низу в широкий круг.

– А что ты еще ожидала от кабинета психотерапевта, которому явно за сорок. Ярких расцветок и современного дизайна вида «нью-эндж»? – хмыкнув себе под нос, девушка прошла к кушетке и аккуратно провела рукой по спинке. – Теплая… – на какие-то доли секунд ее лицо озарила счастливая улыбка от ощущений этой теплоты.

Дверь за ее спиной тихо приоткрылась, и она услышала, как неторопливо, но уверенно ступая, зашел мужчина.

– «Словно здесь устроили показательные выступления на лучший марш…» – закрыв глаза, она слегка покачала головой.

– Здравствуй! – раздался строгий и в тоже время теплый голос за ее спиной. – Прости, что заставил ждать…

– Ничего, док! Думаю, у вас до меня был какой-нибудь не менее сложный пациент… – она слегка повернула голову, но собственная длинная челка, закрывавшая глаза, позволила ей увидеть только то, что мужчина, стоявший за ней, был одет в достаточно дорогой и подходящий для него костюм.

– Как себя чувствуешь? – он старался сохранить дружескую ноту в голосе, и это начинало ее раздражать.

– Превосходно, но, может быть, хватит? – вновь посмотрев на спинку кушетки, она шумно вздохнула и продолжила говорить, не скрывая своей уверенности в том, что не услышит ничего нового. – Я здесь совершенно не для того, чтобы вы интересовались моим самочувствием или тем, как я провела день, или чем-то еще. Все, что вам поставили в обязанности мои родители, – поковыряться в моей голове и объяснить им, что же со мной такое происходит. Чтобы они наконец-то смогли позволить себе с чистой совестью запереть меня в какое-нибудь место типа этого.

– А ты сама не хочешь понять, что происходит в твоей голове? – все так же спокойно отозвался врач.

– Нет, – безразлично ответила она. – Мне нравится то, что я там вижу.

– И что же ты видишь?

– Отражение своей жизни и души… Я знаю, что я все еще жива в отличие от них! – уверенно, но немного вяло, словно она уже устала повторять одно и то же всем и каждому, ответила она.

– А ты расскажешь мне, что творится в твоей голове? – вкрадчиво спросил врач.

– А смысл? – хотя он все еще не видел ее лица, мужчина слышал, как девушка устало ухмыльнулась. И в том, что она уже устала от одних и тех же вопросов, не оставалось никаких сомнений. – Вы просто можете прочитать мою историю и сделать вывод на основе описаний, составленных вашими многочисленными коллегами.

– Знаешь, я читал то, что они написали, и считаю, что они многое упустили, так как эти диагнозы выглядят как куцые записи дилетантов, – сказал он, в точности подражая ее интонации.

– Интересно… – прошептала она. – И вы готовы увидеть мой мир только с моих слов?

– Да! – обойдя девушку, он встал возле кресла, и, положив свою руку на спинку, посмотрел в окно. – Я уверен, это будет увлекательное путешествие.

– Как самонадеянно! – едко ухмыльнувшись, ответила она. Ей все еще не хватало смелости посмотреть на лицо того, кто вызвал в ней небольшой интерес, хотя бы потому, что не говорил при ней какими-то заумными словами и не пытался унизить ее, говоря «мне все ясно» сразу же после прочтения ее истории.

– Ты позволишь мне узнать больше, чем смогли узнать эти кретины? – с какой-то едва заметной таинственностью в голосе проговорил он.

– Пожалуй, да… – она замялась всего на мгновение, но мгновение – это слишком быстро, для того, чтобы обратить внимание на эту заминку. – Мне лечь на кушетку?

– Если хочешь, можешь на нее сесть…

– А если она меня не устраивает? – перебила его девушка.

– Можешь устраиваться там, где тебе будет удобнее всего! – благосклонно ответил он.

– Даже если я захочу лечь на этот маленький стеклянный стол? – ехидно спросила она.

– Даже если захочешь повиснуть на шторе, я не буду тебе мешать, – ухмыльнувшись, ответил он. – Желание человека – закон.

– Намного удобнее будет здесь, – сделав окончательный выбор, девушка обошла кушетку и с некоторой осторожностью легла на нее. – Теплая… – прошептала она, закрыв глаза.

– Тебе не будет мешать, если я возьму блокнот и буду записывать за тобой? – вежливо спросил он.

– Валяйте! – сейчас она чувствовала себя как никогда защищенной, и ничто не могло разрушить этой уверенности. Сев в кресло, стоящее рядом, но расположенное так, чтобы девушка могла увидеть доктора, только повернув голову, он взял в руки блокнот и карандаш. Сейчас он видел ее полностью: светлая макушка, довольно длинные волосы, даже непривычно длинные для этого времени, худое тело, измученное то ли голодовками, то ли какими-то другими лишениями, и лицо, застывшее, словно венецианская маска. Ее лицо было правильной формы, с красивыми, четко отчерченными тонкими чертами, но вся эта красота казалась неживой. Из-за того, что, даже когда она закрыла глаза, лицо не выражало никаких эмоций – просто оставалось маской.

– Скажи мне, как только будешь готова начать говорить, – спокойно и довольно тихо сказал он.

– Если вы хотите знать, как выглядит мое отражение, то можете уже задавать вопросы, – сохраняя полное спокойствие в голосе и на лице ответила она.

– Ты всегда отвечаешь на вопросы, закрыв глаза?

– Да, потому что так я вижу то, о чем рассказываю, и не сбиваюсь от внешних условностей… – слишком логичные и осмысленные ответы для человека, которого считают душевнобольным.

– Расскажи мне, что ты видишь сейчас?

– Мой персональный Ад… Огромный лабиринт… этот лабиринт живой, он состоит из деревьев и кустарника… как лес, только в этом лесу есть еще и разные залы. В каждом зале украшения – в соответствии с темой. И нельзя попасть в другой зал, не пройдя первый… Хотя… – девушка слегка поморщилась и протянула руку вперед. – Здесь есть потайной ход: можно из самого страшного зала вернуться в самый красивый, обойдя предыдущие шесть….

– Почему тогда ты называешь это место своим персональным адом? – голос врача был расслабляющим и спокойным, словно ласковые волны моря, качающие лодку, в погожий денек.

– Потому, что здесь девять залов, у каждого зала своя тема, и в соответствии с этим, все, что в нем есть – не повторяется в другом зале, а последний, девятый… он как бы вдалеке от всего остального, его отделяет вода и мост, там ничего нет, кроме жуткого одиночества и вечной зимы, – ее дыхание сбивалось, она вновь и вновь пыталась отмахнуться от чего-то, но судя по повторяющемуся жесту, ей давалось это с большим трудом. – В этот зал легко попасть, но из него тяжело выбраться… Снег выглядит слишком притягательным, а холод… даже холод там стремится обмануть и заставить поверить в то, что нет ничего прекраснее, кроме вечной зимы…

– Твой голос дрожит… Это от холода?

– От страха… Я не люблю этот зал, но каждый раз я возвращаюсь в него…

– Что заставляет тебя туда вернуться?

– Неизбежность… – в голосе появились ноты отчаянья, смешанного с горем. – Все начинается с одиночества и заканчивается им… Мне всегда казалось, что я сама выстроила эти залы в те периоды, когда мне было особенно тяжело справляться с тем, что окружало меня.,. А потом…

– А потом? – эхом повторил врач.

– А потом я начала плутать по ним, обманывая свое сознание и отрицая очевидные вещи…

– Какие именно вещи остаются для тебя очевидными?

– Неизбежность… рано или поздно все закончится в вечных снегах и холоде того острова одиночества, который зовет меня к себе, где бы я ни находилась… – помолчав пару минут, она продолжила с некоторым облегчением в голосе. – И я всегда слышу его зов и всегда стремлюсь попасть именно туда, где ничего нет… только белый слепящий на солнце снег…

– Ты так любишь снег?

– Я его ненавижу… но только там я чувствую, что возвращаю себе истинное «Я», не размытое и стертое условностями общества. А свое истинное, кем я могла быть, если бы не это давление со стороны всех, кто окружает меня.

– Даже я давлю на тебя?

– Даже вы, доктор. Но это же ваша работа, никаких претензий.

– Но почему твое одиночество – это снег?

– Потому что зимой все мертво… так же как и чувства людей к незнакомцам, окружающим их…

– Неужели ты считаешь, что безразличие равно смерти?

– Безразличие хуже смерти!

– Почему?

– Смерть забирает жизнь у тела, а безразличие умерщвляет душу!

– Хочешь подробнее рассказать о своих кругах?

– А вам это действительно интересно?

– Да, но давай начнем не со снежного острова, а с начала…

– Этот остров и есть начало!

– Тогда давай начнем с конца… Как выглядит первый зал, в который ты попадаешь после того, как выбираешься с острова?

– Это ухоженный зеленый парк с клумбами, живыми изгородями, парой беседок и надоедливым проводником… Там царит вечное лето!

1 круг сознания: «Там вечное лето и надоедливый проводник…»

В то время, когда лето достигает своего пика, так мог бы выглядеть самый прекрасный парк на свете. Здесь нет ничего лишнего, только то, что позволяет расслабиться и отвлечься от лишних мыслей, которые так любят досаждать именно в те периоды, когда их хочется слышать меньше всего!

– Можешь описать более подробно, как выглядит этот парк?

– А вы не боитесь, что захотите остаться в нем навсегда? – легкая улыбка тронула ее губы.

– Нет…

– Раз вы настаиваете… – вздохнув, она продолжила.

Этот парк окружен высокой стеной зелени живой изгороди, наверное, здесь метров пять высоты, а может, даже и больше. Но это не сплошная стена, где-то здесь…

– Он был где-то здесь… – сморщив лоб, она стала осторожно оглядываться по сторонам, словно боялась что-то пропустить.

– Ты что-то потеряла?

– Вход… он всегда ускользает от меня, если я стремлюсь в это место без особой нужды… – вдруг она замерла и облегченно вздохнула. – Вот же он!

– Как выглядит этот вход?

Кованные врата, такие же высокие, как и сама изгородь… Такую ковку, кажется, называют ажурной, все оттого, что металл, застывший в причудливых формах, завитках и фигурах, всегда выглядел как-то фантастически, словно из него соткали кружево. На правой половине врат выкована огромная, раскрывшая свои лепестки лилия, а на левой стороне – вьюн, со своими крохотными распустившимися цветами… Сейчас ворота чуть зеленые, словно время решило наложить свою лапу на бронзовые фигуры, они тяжело поддаются и поэтому открываются со скрипом и не всегда с первого раза…

– Похоже, придется толкать… – чуть покачав головой, сказала она.

– Это из-за того, что сейчас не время для первого зала?

– Да! Даже врата так считают… – ее голос был наполнен обреченностью.

– С чего ты это взяла?

– Если бы пришло время – они сияли бы на солнце, словно сделаны из золота, а не из бронзы… – вытянув руку вперед, девушка сделала усилие, словно толкнула что-то стоящее перед ней.

Скрип… небольшое расстояние между створками, но я смогу пройти, главное успеть до того, как они захотят захлопнуться вновь…

– Врата сами решают, пускать тебя или нет?

– Нет, врата ничего не решают… – казалось, что она оглядывалась, оценивая ситуацию. – Здесь все решает проводник, и мне лучше убраться отсюда до того, как он появится…

– А, может быть, просто стоит с ним поговорить?

– Он нудный! – громко возразила она.

– И все-таки могу я попросить тебя, чтобы ты заговорила с ним, если он придет?

– Хорошо… – тихо ответила она.

Врата, несмотря на то, что сквозь них можно увидеть этот сад, никогда не позволяли любоваться этим местом…

– Как они это делали?

– Что делали?

– Не давали любоваться садом?

– Если бы вы смогли посмотреть на рисунок, вы увидели бы, что в узоре есть просветы, в которые можно смотреть, как в замочную скважину. Но, стоит только подойти к вратам ближе, как листья вьюна, или лепестки лилии начинают двигаться, расширяться, разрастаться сильнее… Они делают все, чтобы было невозможно посмотреть сквозь них.

– Ты хочешь сказать, что эти врата живые?

– В этом месте все живое… – ненадолго замолчав, девушка вновь тяжело вздохнула, словно настраивалась на определенную волну.

Здесь всегда лето, теплый солнечный день. Если стоять спиной к вратам, то прямо перед собой можно увидеть небольшой изящный фонтан. Только две чаши, средних для обычного фонтана размеров. Нижняя чаша выполнена в форме цветка лилии, а верхняя в форме цветка кувшинки, венчает все это статуя маленькой девочки с крыльями бабочки… Проводник как-то рассказывал, что это его сестра. Он так не хотел расставаться с ней, а она настолько стремилась отдалиться от него, что единственная возможность удержать ее подле себя была сделать ее частью этого сада. Она сидит на самом верху и играет на флейте.

– Почему именно флейта? – он задал вопрос.

– А где вы видели фею, играющую на контрабасе?

– Он превратил ее в статую?

– Нет, просто эта статуя – точная копия его сестры… Вы еще встретитесь с ней в седьмом зале… – улыбаясь, ответила она.

– Можешь продолжать…

Когда включается вода, то ее маленькие бронзовые пальчики начинают шевелиться, и тогда можно услышать мелодию воды… Приятную, успокаивающую и уносящую куда-то далеко от всех забот мира.

Немного помолчав, девушка начала двигать правой рукой, словно ощупывала что-то.

Когда я бываю здесь, мое любимое место – это центральная скамья. Сидя на ней, хорошо видно и вход и фонтан. А кроме этого, можно прижаться спиной к живой изгороди и почувствовать пьянящий аромат зелени и цветов.

Неожиданно она замолчала. На ее лице появилось отражение покоя и даже едва уловимая радость.

– Почему ты притихла? – осторожно спросил доктор.

– Простите, просто я так давно здесь не была, а сейчас очень хочу насладиться этим мгновением…

– Как будешь готова, продолжай! – он внимательно следил за тем, как из равнодушной маски ее лицо превращалось в живое, наполненное радостью и легкостью. Теперь она действительно была похожа на молодую девушку, получающую удовольствие от того, что она наконец-то посетила то место, куда давно хотела попасть.

Шелест листьев… Мне всегда казалось, что листья в этот момент общаются друг с другом, шепча что-то очень важное ветру и цветам, окружающим их. Плеск воды… Каждый раз, как я оказываюсь здесь, я жалею только о том, что у меня нет с собой мольберта и красок, чтобы запечатлеть всю эту красоту. И особенно это огромное синее небо над моей головой.

Она умиротворенно улыбалась еще несколько минут, до тех пор, пока выражение ее лица снова не обрело выражение все той же венецианской маски, вот только что-то изменилось в этом выражении до неузнаваемости.

– Что ты здесь делаешь? – вместо нежного девичьего голоса, он услышал странный, больше похожий на мужской, голос. – Неужели ты забыла о том, что сейчас твое присутствие в моем зале запрещено?

– Фейеро, заткнись! – ответила она самой себе, но уже своим голосом. – Я здесь только потому, что меня попросили показать этот зал!

– Так ты тут еще и не одна! – удивление и раздражение звучало в этом чужеродном голосе. – Ты решила сразу же нарушить все запреты нашего мира? За это…

– Я попросил ее об этом, – быстро ответил доктор, наблюдая за реакцией девушки.

Девушка резко подняла голову, и казалось, будто она изучает его, пристально глядя даже сквозь закрытые веки. В кабинете повисла гнетущая тишина, как вдруг она как-то странно улыбнулась и вновь легла на кушетку.

– Твой друг? – ехидно спросил Фейеро.

– Что-то в этом роде… – безразлично отозвалась она и тяжело вздохнула. – Может быть, покажешь ему здесь все?

– Может быть, и покажу, – похоже, что ехидство было основной и одновременно с этим отличительной чертой голоса Фейеро. Сказав это, девушка взмахнула рукой так, как обычно взмахивают экскурсоводы, предлагая обратить внимание на особо ценный для искусства экспонат. – Следуйте за мной… Надеюсь ваша фантазия позволит вам увидеть все даже с открытыми глазами.

– Прекращай! – девушка толкнула локтем воздух с правой стороны и тут же схватилась за левый бок.

– Прекрати себя вести как маленькая! – немного раздраженно отозвался Фейеро, и девушка попыталась что-то поправить на своей голове.

– Фейеро, пока ты не начал свою экскурсию, могу я попросить тебя рассказать о себе… – сказал врач, слегка постукивая ручкой по блокноту.

– А может, я нарисую для вас свой портрет, чтобы вы понимали, как выглядит тот, с кем вы имеете честь поддерживать диалог? – было что-то в его голосе такое, отталкивающее, заставляющее усомниться в его дружелюбности.

– Хорошо, Фейеро! – благосклонно ответил врач и положил на стол карандаш и несколько листов бумаги.

Поднявшись с кушетки, девушка сразу же взяла в руки карандаш и один из листов, безошибочно найдя их на столе, все так же не открывая глаз.

– Вам нужно много времени для того, чтобы нарисовать свой портрет? – поинтересовался доктор.

– Буквально несколько минут, – ухмыльнувшись, ответил Фейеро. – Быть может, вам будет удобно, если я нарисую всех проводников этого мира?

– Если это не доставит вам особых хлопот, Фейеро.

– Что вы! Я давно не разминал пальцы, и сейчас для меня это будет лучший способ попрактиковаться, вспомнить свои навыки, – продолжая ухмыляться, ответил он. И спустя какое-то время, отодвинув от себя готовый рисунок, он взял еще один чистый лист.

Девушка продолжала что-то усердно рисовать, откладывая и пододвигая к себе лист за листом, усердно выводя линии и что-то не менее усердно заштриховывая. Доктор в это время, делал пометки в своем блокноте:

«Поведение пациента больше напоминает собой множественное расщепление личности, но есть в этом случае то, что отличается от всех, описанных в научной литературе: личности не подавляют друг друга, а сотрудничают, сосуществуя в одно время с основной личностью владельца, сохраняя все воспоминания за тот период, что они провели вместе. Попытки подавления на данном этапе не зафиксировано».

– Скажите, вам подписать имена каждого проводника, или вы потом сами напишите их на рисунках, чтобы не запутаться? – задумчиво спросил Фейеро, рассматривая листы. Глаза девушки были все так же закрыты, но глядя на ее рисунки, тяжело было поверить в то, что столь прекрасно можно было нарисовать, смотря на бумагу закрытыми глазами.

– Подпишите все портреты, если это не будет большой проблемой, – с интересом в голосе ответил он.

– Ваше желание для меня закон! – бодро ответил Фейеро и безошибочно и быстро подписал каждый рисунок. Придвинув их в сторону врача, девушка устало опустилась на кушетку и слегка потерла переносицу левой рукой.

– Это было утомительно для вас? – поинтересовался врач, рассматривая рисунок за рисунком, поражаясь тому, как были изображены каждый из проводников. Наконец-то он нашел нужный ему рисунок.

– Что вы, доктор. Ваше желание для меня выглядело весьма интересно, даже учитывая то, как легко было его выполнить, – самодовольно ответил Фейеро, и, вздохнув, она снова поправила невидимую шляпу на своей голове.

С листа бумаги на него смотрел молодой мужчина с хитрым прищуром. Тонкие черты лица, слегка удлиненный нос, миндалевидный разрез глаз с весьма необычным рисунком радужки вокруг зрачка, словно зрачок был окружен языками пламени. Высокие скулы, делающие лицо еще более узким, но не отвратительным, а даже таинственно-притягательным. Тонкие губы, искривленные в ехидной улыбке. Довершала эту картину венчавшая голову мужчины шляпа-котелок, слегка сдвинутая на правый бок. На листе бумаги было изображено лицо, глядя на которое возникала только одна мысль – воплощение опасного ехидства.

– Спасибо, Фейеро, теперь мне намного проще говорить с вами, – добродушно ответил мужчина, пристально разглядывая рисунок.

– И так вам намного проще понимать, с кем приходится иметь дело, – оторвав на мгновение взгляд от рисунка, доктор встретился с практически прямым взглядом, если только не считать того, что глаза девушки были по-прежнему закрыты.

– Так как насчет экскурсии, Фейеро? Никто, кроме вас, не сможет показать мне зал, которым вы владеете, – с легким наплывом лести сказал доктор, следя за реакцией личности первого проводника.

– Если только малышка не будет возражать, – устало ответил он.

– Фейеро, ты же знаешь, что я готова любоваться этим местом каждый раз, как только попадаю сюда, – довольно улыбнувшись, ответила девушка. – Кроме того, мне нравятся твои истории…

– Льстишь, малышка… Но делаешь это приятно! – довольно ухмыльнувшись, ответил проводник, и, вытянув руку вперед, девушка поманила врача за собой. – Следуйте за мной! – сейчас его голос звучал таинственно, словно Фейеро стремился околдовать своих гостей. Как только его голос затих, девушка легла на кушетку, так что доктор снова перестал видеть ее лицо.

«Фейеро не подавляет ее, напротив, каким-то образом он обострил чувства девушки, позволяя ей совершать невероятные вещи – рисовать с закрытыми глазами портреты, способные по своей технике выполнения соревноваться с лучшими работами профессиональных художников. Данный факт удивляет не меньше отсутствия подавления с последующим блокированием памяти».

– Итак, мы начнем с наших врат, если вы успели заметить, доктор, – сказала она, выгнувшись на кушетке, практически встав на мостик. Казалось, что девушка внимательно следит за его реакцией. – Я имел наглость нарисовать их и центральный фонтан моего зала, поскольку увидеть данную красоту для вас не представляется возможным, а листы все равно еще оставались… – она снова ухмыльнулась… вот только основной вопрос стоял в том, кто именно ухмыляется из них двоих: девушка или живущий в ее сознании проводник.

Быстро пролистав портреты, доктор наткнулся на два рисунка: на одном были изображены врата, на другом – фонтан. От увиденного великолепия, пусть и нарисованного простым карандашом на обычном листе бумаги, у врача перехватило дыхание.

– Они действительно настолько прекрасны? – с восхищением в голосе спросил он.

– Даже более. К сожалению, обычное черно-белое изображение не способно передать всего великолепия этого произведения искусства из металла! – сейчас доктор был полностью согласен с Фейеро, поскольку то, что было нарисовано на листе, вызывало чувство восхищения, и желание увидеть все это своими собственными глазами. – Если внимательно посмотреть на врата, то можно увидеть явное различие между правой и левой стороной. На правой створке врат изображена лилия, достигнувшая пика своего цветения, заключенная в ажурный рисунок металлического терновника. Этот символ издревле, означает красоту и вечную любовь, – с благоговением в голосе, ораторствовал Фейеро. Девушка вторила его словам движениями правой руки, то вздымая ее вверх, то проводя ей по воздуху так, словно ведет ее по металлическому рисунку врат.

– Но разве лилия не символ лжи? – полный желания раскусить этого оратора, спросил доктор.

– А вы не так глупы, дорогой мой, – с едва скрываемой насмешкой, ответил ему Фейеро. – Дело в том, что лилия несет в себе и данное значение, но в моем саду все поет свою особенную песнь вечной красоте и любви! – продолжал он, задыхаясь от восторга.

– Именно поэтому вы сказали ей, что сейчас не время появляться в вашем саду? – спросил доктор, делая пометки в своем блокноте.

– Именно! Именно! – выражая восторг, девушка захлопала в ладоши и залилась звонким смехом. – Наконец-то нам попался тот, кто понимает символы, а не просто бубнит себе под нос какие-то истлевшие от старости и времени истины. Ты рада этому, милая моя?

– Да, Фейеро! – ответила она уже своим голосом, довольно улыбаясь. – Спасибо, доктор, вы действительно первый, кто понимает меня!

– Раз все так, то предлагаю продолжить наше общение, ведь достопочтимый проводник, – при этих словах она приподняла невидимую шляпу на своей голове в знак поддержки слов собеседника. – Еще не все рассказал о своем зале.

– Вы правы, доктор. Я только начал свой рассказ! – довольно ответил он. – Но поверьте мне, вы первый человек, кому я рассказываю о своей обители с таким удовольствием!

– Надеюсь, что это отношение к моей скромной персоне продлится как можно дольше… – с легкой таинственностью в голосе ответил ему доктор.

– Вы можете на это расчитывать! – не менее таинственно ответил Фейро, и продолжил. – Терновник в данной композиции является символом непорочности…

– Фейеро, я слышал, что терновник означает еще и доисторическое общество… – прервал его речь врач.

– Истина есть и в этом значении, но, так как этот мир я разделяю вместе с моей маленькой птичкой, он полностью соответствует ей, – левой ладонью девушка нежно провела по своей правой щеке и слегка покраснела.

– Фейеро, это уже слишком! – пытаясь подавить выступивший румянец на щеках и явное смущение в голосе, она улыбнулась, повернув голову вправо.

– Было бы из-за чего смушаться, – спокойно ответил Фейеро и продолжил. – Теперь давайте обратим свое внимание на левую створку врат, на ней вы можете увидеть вьюн, покрытый распустившимися полностью или же только-только распускающими свои лепестки, цветами. На языке цветов вьюн означает примирение и смиренность…

– Неуверенность и лесть… – тихо продолжил за Фейеро доктор и, поняв, что тот его услышал, осекся. – Простите, не хотел вас обижать.

– Поверьте мне, давая такие трактовки нашему светлому миру, вы обижаете не меня как стража этого зала, а нашу птичку как главного хранителя этого мира! – дерзко и довольно резко, словно щелчок по носу, прозвучали эти слова.

Доктор с какой-то странной опаской посмотрел на лежащую на кушетке девушку. Изогнувшуюся так, что верхняя половина туловища была направлена к спинке кушетки, а нижняя в противоположную сторону, она продолжала что-то усердно ощупывать на своей голове.

– Я ни в коем случае не хотел обидеть тебя, – обратился он к девушке, но казалось, что она абсолютно не слышит его.

– Все в порядке! – сев на кушетку, сказала она. – Просто Фейеро любит фантазировать, и ему всегда кажется, что люди предвзято относятся ко мне и всегда хотят обидеть… Странно, правда?

– Ничего странного! Твои родители – верное тому подтверждение…

– Фейеро! – она сказала его имя так громко, словно хотела его оглушить.

– Прости меня, птичка. Просто ты действительно невовремя пришла в мой зал… – тихо ответил он. Со стороны могло показаться, что в его голосе даже прозвучало раскаянье, но так ли сильно он сожалел на самом же деле…

«Отрицает свои ошибки, стремится свести тему на нет, притворяясь, будто бы искренне раскаялся…»

– Может быть, мы продолжим экскурсию? – напомнил о своем присуствии доктор.

– Как неловко получилось! – всплеснув руками, она покачала головой и продолжила говорить голосом Фейеро. – Конечно же, продолжим! Ты же не против, птичка?

– Я только «за», – успокоившись ответила девушка.

– Тогда давайте продолжим, раз уж мы закончили с вратами…

– Я же не рассказал вам главного об этих вратах! – перебил доктора Фейеро. – Они отлиты из бронзы, и их уникальность состоит в том, что, если кто-то пытается проникнуть в мой зал против воли, они темнеют, и на них появляется зеленый цвет. Но достаточно придти к ним день в день, когда приходит время – на солнце они сияют так, словно отлиты из чистейшего золота! – он сказал это так, словно перед ним стояла толпа поклонников тайн и мифов, ожидавших, что он расскажет нечто такое, что заставит их содрогнуться от понимания величия момента, нахождения рядом с этим предметом, даже если бы это были не врата, а спичечный коробок, только что подобранный с пола. – Предлагаю пройти дальше, ведь это не самое прекрасное, что есть в этом саду.

– Фонтан или беседка? – заинтересованно спросила она. Девушка сидела на кушетке, повернув голову влево, слегка наклонив ее, словно с той стороны перед ней и сидел ее собеседник.

– Фонтан, думаю, это будет лучшим продолжением экскурсии, – взмах руки и поворт головы под неестественным углом, она улыбалась чужой улыбкой. Доктору казалось, что на ее закрытых веках кто-то нарисовал контуры чужих глаз, смотрящих на него. Он с трудом борол в себе желание сказать вслух о том, что могло навсегда закрыть для него дверь, приоткрытую его пациентом. Но чем больше он наблюдал за всем происходящим, тем сильнее в его мозгу пульсировало одно слово – кукла! Проводник, словно куклу, надевал ее личность на руку, заставляя тело девушки двигаться в ту сторону, в какую ему было нужно, сопровождая весь процесс постоянным повторением одного и того же, что он заботится о ней.

– «Ты программируешь ее на веру в то, что все создаваемое тобой, делается ради ее блага», – хмыкнув, мужчина отложил в сторону рисунок с вратами, и более внимательно стал рассматривать второй рисунок – фонтан.

– Итак, фонтан… – только сейчас он заметил, что она размахивала левой рукой так, словно что-то держала в ней. – Нижняя чаша в виде лилии, выполнена из малахита.

– Довольно необычный выбор материала, – спокойно заметил доктор.

– Так думаете не только вы, однако именно поэтому наша малышка так любит смотреть на этот фонтан, – лаконично заметил Фейеро.

– Знаете, когда вода льется, создается ощущение, будто бы лилия живая, – мечтательно сказала девушка. Пока она говорила, ее руки были спокойны, но стоило ей закончить говорить, как левая рука снова двигалась, словно она чем-то размахивала.

– Фейеро, что вы держите в левой руке?

– Мою любимую трость, а как вы догадались? – девушка замерла, сидя на кушетке спиной ко врачу.

– Довольно изящный взмах, словно сейчас вы дирижировали целым оркестром – ответил врач, сделав несколько пометок в блокноте.

– Быть может, продолжим? – невозмутимо спросил Фейеро.

– Конечно, я с удовольствием послушаю историю фонтана, – ответил мужчина, внимательно наблюдая за ее руками. Стоило ему ответить, как левая рука девушки начала двигаться вновь.