Текст книги "Тоннель"

– Погоди, – сказал Патриот.

Оба они, как и все остальные, смотрели вперед и мотоцикл увидели одновременно. Вернее, сначала в кривую трубу тоннеля ворвался визг покрышек и пронзительный рев мотора, а потом уже выпрыгнул он сам – стремительный, хищный, ярко-желтый, с затянутым в кожу седоком, – и понесся прямо на них, опасно кренясь и лавируя между тесными рядами автомобилей, сдирая краску с бортов и ломая зеркала. Не обращая внимания на вопли владельцев пострадавших машин, он мчался – и это было совершенно необъяснимо – в обратную сторону, к въезду. Секунда – и он исчез, растворился в бетонной кишке, а следом с небольшим опозданием втянулся и звук мотора, и на мгновение воцарилась потрясенная тишина. А потом женщина из автобуса закричала:

– Ой, смотрите! Смотрите, там!..

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 00:23

Людей было много. Они хлынули из-за того же поворота, что и желтый мотоцикл, и сразу заполнили все пространство между рядами, как вода в трубе. Сначала казалось, что они бегут молча, но скоро стало ясно, что этот невнятный далекий гул, возникший пятью минутами раньше, и есть они, состоит из топота ног, дыхания и множества голосов. Издалека слов еще нельзя было разобрать, но захваченный волной кусок тоннеля метр за метром оживал и вскидывался, как флешмоб на спортивной трибуне. Люди выскакивали из машин, тащили вещи, подхватывали на руки детей и вливались в поток, одновременно и замедляя его, и усиливая.

Как ни странно, никто из наблюдавших за приближением толпы почему-то не двигался с места, словно прежде, чем поддаться панике, нужно было дождаться хоть какого-то объяснения, увидеть источник своими глазами. Лица были одинаковые – растерянные и пустые, страх не успел пока на них проявиться, потому что импульс еще не передался, как будто действовал только на близком расстоянии. Именно с такими лицами, наверное, смотрят на атакующую армию, подумал Митя, удивляясь этой спокойной мысли. Или на цунами. Когда на тебя летит волна высотой с пятиэтажный дом, бежать все равно уже поздно, можно только смотреть.

– Что там, господи, пожар, что ли? – вдруг спросила какая-то женщина.

И тогда только морок рассеялся. Оцепенение спало, и первыми закричали люди в автобусе, затолкались и забегали, раскачивая тяжелую машину, застучали в стекло водителю. Наконец двери с шипением распахнулись, и четыре десятка освобожденных пассажиров высыпались наружу и заметались, пугая остальных.

– Пожар! – жалобно причитала женщина. – Сгорим же сейчас!

– Вода, вода пошла, мы ж под рекой! – подхватил другой голос.

Распахнулась одна дверца, за ней другая, и тесное пространство между автомобилями сразу вдруг заполнилось. Ни дыма, ни воды видно не было, и настоящий повод для паники по-прежнему оставался неизвестным, но после первого выкрика он стал уже не нужен. Кто-то волок сумки из багажника, кто-то сражался с застежками детского кресла, вытаскивая рыдающего младенца, рассыпался чей-то мешок с продуктами, и все кричали одновременно и неразборчиво. Но времени не осталось – толпа добралась и налетела с ревом и топотом, как вражеская конница, и две неравных группы людей столкнулись и перемешались. Сшиблись, топча друг друга, оскальзываясь на раскатившихся яблоках – не нарочно, а просто потому, что бегущие от начала тоннеля заразились страхом давно и к тому же знали реальную его причину, а те, кто попался им на пути, испугались только что и не успели еще взять нужный разгон.

Митя прижался спиной к горячему боку автобуса. В голове по-прежнему было пусто, почему-то подумалось только, что борт, наверное, очень грязный и майку придется выбросить. Он шагнул вперед, но его тут же толкнули в плечо, потом еще раз, под ноги ему попался растоптанный пакет с продуктами, он споткнулся и упал на колени, думая: очки, сейчас раздавят очки, – и едва успел поймать их, сжал в кулаке. Кто-то подхватил его под мышки, втащил за автобус и рывком поставил на ноги. Он вернул очки на место и увидел прямо перед собой красного мокрого Патриота, а за широкой патриотовой спиной – женщину-Мерседес и молоденького старлея. Кабриолета с ними не было.

– Спасибо, – сказал он хрипло.

Они стояли в узком промежутке между широкой мордой автобуса и Ладой Калиной, в которой не было уже никакого старичка, а только распахнутый багажник с какими-то пестрыми тряпками, приоткрытая водительская дверца и в подстаканнике – цветастый термос без крышки, над которым еще поднимался пар.

– Так, – снова сказала женщина-Мерседес, а потом наклонилась вперед, вытянула руку и схватила одного из бегущих, щуплого человечка с пластиковой кошачьей переноской, которую он крепко прижимал к груди, и выдернула из толпы. – Что там случилось? – спросила она.

– Пустите! – закричал человечек и рванулся, пытаясь освободиться, но переноска мешала ему. Внутри отчаянно орал крупный белый кот.

– Я не отпущу, пока вы не скажете! – прокричала женщина-Мерседес. – Что! Там! Случилось?

– Господи, да не знаю я, – простонал человечек. – Там двери закрылись, понимаете? Огромные такие двери! И машину раздавило, прямо в лепешку! Нас заперли, понимаете? Да пустите же меня!

Он дернулся еще раз, вырвался наконец и исчез. Патриот обернулся к Мите, лицо у него было дикое.

– Чё ты стоишь-то?! – заорал он. – Давай, побежали!

И нырнул в поток. Все так же ничего не соображая, Митя послушно набрал воздуха, как перед прыжком с вышки, и бросился следом.

– Эй, – крикнул старлей, – подождите меня! – И шагнул было вперед, собираясь с духом, но женщина-Мерседес опять протянула крепкую руку и вцепилась ему в воротник. В самом деле схватила за шкирку, как щенка, и дернула.

– Куда, – сказала она. – А ну стоять, лейтенант.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 00:32

Ася поправила под головой рюкзак и в который раз попыталась лечь поудобнее. Повернулась на левый бок, потом на правый и уперлась носом в душную спинку кресла. Ноги затекли, заднее сиденье Тойоты было слишком короткое, а рюкзак жесткий. Терпила замерла за своим рулем как прибитая. Вообще ни разу, кажется, не пошевелилась. Заснула, что ли? Или ее, например, хватил тепловой удар. Папы не было уже больше часа, и за этот час Ася не сказала Терпиле ни слова. Не просила воды, не клянчила зарядку для телефона. Зато она давно уже открыла оба своих окна, справа и слева, рассмотрела все соседние машины и подслушала все разговоры. Благодаря общительной тетеньке из Пежо, которая пробежалась между рядами и допросила всех, она знала теперь, что красивые женщины из Порше Кайен не подруги и не сестры, а вторая жена и дочь человека, который умер два дня назад, терпеть не могут друг друга и как раз возвращаются с похорон. Что бородатый старик в Лексусе – какой-то важный поп, а у тетки в УАЗе дерутся и ноют двое детей, и она уже отвесила каждому по затрещине (с этим женщина Пежо категорически не согласилась и завела было пылкую речь, которую тетя из УАЗа довольно неделикатно прервала, захлопнув дверцу у нее перед носом). Что длинноволосая нимфа из кабриолета не умеет водить машину, так что, если пробка сдвинется раньше, чем вернется ее щёгольский папик, она так и останется сидеть тут, как дура, и все будут гудеть и орать на нее, хотя она-то как раз говорила, что ходить никуда не надо, а он еще и ключи зачем-то забрал, хотя чего забирать-то, когда водить она все равно не умеет.

Нимфины многословные жалобы нагнали тоску даже на неутомимую женщину-Пежо; слышно было, как она поспешно сворачивает разговор и отступает, явно собираясь найти новую жертву. Из ближайших соседей остались только толстый полицейский, сердитый маленький таксист и не говорящий по-русски водитель Газели, так что, когда круглое лицо в крашеных кудряшках появилось в окне Тойоты, Ася не удивилась.

– Привет, – сказала женщина-Пежо, широко улыбаясь. – Безобразие, конечно, что нас держат так долго, да? Хотя чего от них ожидать, в этой стране люди всегда мусор. Вы как тут, всё в порядке? Если что, у меня есть вода. Правда, совсем немного и негазированная, это детская вода, там специальная очистка, очень сложная, у меня сын пьет только эту, другую ему нельзя…

– Спасибо, – сказала Терпила. – У нас все хорошо, ничего не нужно.

Смотри-ка, не умерла, подумала Ася, надо же.

– Какая славная у вас дочка, – сказала мама-Пежо, хищно оглядела Асю и просунулась поглубже внутрь Тойоты. – На вас похожа. А мужчина в очках – это муж, да? Что-то их давно нет, пора бы им вернуться. Сколько можно идти два километра? Или сколько тут, три? Вроде молодые, крепкие мужчины. Хотя, конечно, куда им торопиться, да? Может, они разговорились просто, стоят где-нибудь. Им ведь все равно, что детям давно пора спать, а мы…

– Вы простите меня, пожалуйста, – перебила Терпила сухо. – Но я правда ничего не знаю. Мы просто сидим и ждем так же, как и вы.

Надо было отдать ей должное, она всегда умела срезать на подлете, причем не повышая голоса. Ей даже не пришлось оборачиваться. Улыбка женщины-Пежо увяла, она вынула голову из окна и выпрямилась. На секунду Ася задумалась, не подбросить ли ей реплику-другую, просто чтобы позлить Терпилу. Можно было бы, например, сказать, что вообще-то Терпила ей никакая не мама. Ну или взять и попросить этой особенной детской воды и проверить, готова ли улыбчивая тетенька-Пежо в самом деле ею поделиться. Но на часах была половина первого, жара стояла адская, согнутые в коленях ноги болели, и сильнее всего ей сейчас хотелось домой. Просто домой, и все. Никогда больше с ними не поеду, повторила она мысленно себе и маме, легла на спину и закрыла глаза. Теперь точно никогда.

Седой священник в Лексусе вытер платком лоб и включил кондиционер посильнее. С трудом выпрямился в кресле и заглянул в зеркальце заднего вида. Оттянул пальцем нижнее веко, вздохнул, высыпал в ладонь горсть разноцветных таблеток и закинул в рот.

«Всем машинам» – вдруг отчетливо рявкнуло радио в патрульном Форде, и два разморённых жарой человека, толстый капитан и его закованный в наручники арестант, разом вздрогнули и проснулись. «Обеспечить» – булькнуло радио и смолкло. Капитан раздраженно покрутил ручку настройки, но сделал только хуже: сигнал пропал совсем, и в эфире остался только безжизненный хруст. Он посмотрел на часы, выругался вполголоса, потянулся к бутылке газировки и вылил себе в рот последние теплые капли.

– Не выйдет у тебя ничего, – лениво сказал человек в наручниках и зевнул. – Адвокату позвоню утром, и такое начнется. Правозащитники, пресса. Пикеты у вас будут перед отделением. А лейтенант твой, кстати, все видел, не станет он ради тебя врать. Ты сам меня завтра домой повезешь и еще извиняться будешь. А может, и уволят тебя, кстати.

Капитан скомкал пустую бутылку и швырнул на сиденье отсутствующего старлея.

– Я тебя поймал, – сказал он. – И я тебя посажу. И срать мне на твои пикеты.

Он откинулся в кресле, снова закрыл глаза и начал уже снова погружаться в дремоту, как вдруг сонную тишину разрезал пронзительный звук мотора. Капитан нахмурился, приоткрыл дверь и высунулся в проход между машинами. Через две секунды, чуть не сбив с ног круглолицую истеричку из Пежо и едва не снеся капитану голову, мимо промчался желтый спортивный мотоцикл.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 00:36

Без людей забитый автомобилями участок тоннеля был похож на разграбленный супермаркет. Распахнутые багажники, тут и там невыключенные фары, разбросанные по асфальту сумки и растоптанные яблоки. Негромко урчали три-четыре забытых двигателя, где-то заунывно тренькал сигнал открытой двери. Прямо «Марсианские хроники», подумал начитанный старлей. Они вот-вот уже добегут, еще минут пять, десять – и доберутся до выхода на той стороне. А он за каким-то чертом остался, вообще непонятно зачем. Просто потому, что она его не отпустила, эта неприятная посторонняя баба.

– Ну что, лейтенант, – сказала женщина-Мерседес. – Пошли посмотрим, что там.

– Мне вообще-то вернуться надо, – ответил он неприязненно. – Доложить. Меня за этим сюда послали.

– И о чем вы собираетесь докладывать? – холодно спросила она. – Вы ведь ничего не видели сами. Что из этого правда, по-вашему, – пожар или потоп? Или двери бетонные и… что там еще – раздавленная машина? Прежде чем докладывать, лейтенант, надо знать наверняка, вас что, не учили? Так что хватит болтать, идемте. Теряем время.

И, не дожидаясь ответа, пошла вдоль ряда брошенных машин, стуча крепкими каблуками.

– Старший, – сказал он ей в спину, хотя знал уже, что подчинится и потащится сейчас следом, как будто она в самом деле имела право командовать. Как будто у него без этой суки из Мерседеса мало было начальников. – Старший лейтенант.

Она даже не обернулась.

– Подождите! – позвали сзади, а потом из кабины автобуса выбрался Кабриолет, бледный и изрядно потрепанный: на льняной рубашке не хватало пуговиц, на лбу багровела ссадина. – Я с вами.

Проход между автомобилями был узкий, так что идти пришлось гуськом, след в след, то и дело переступая через пакеты, пластиковые бутылки и прочий мусор. Женщина-Мерседес чеканила шаг, как кремлевский курсант, задавая скорость, и поспевать за ней было непросто. Даже не запыхалась, подумал старлей с ненавистью, гребаный Терминатор. Где их только берут таких. Кабриолет тревожно сипел ему в затылок, наступал на ноги и наконец споткнулся, боднул старлея между лопаток и едва не повалил их обоих. Хрустнуло еще одно свернутое зеркало.

– Слушайте, – сказал старлей и оглянулся. – Шли б вы обратно, а? Девушка ваша там заждалась, наверно. Ладно мы, а вам-то чего здесь надо?

Кабриолет не ответил, просто замотал головой. Кажется, он даже не услышал. Лицо у него было пустое и напряженное, как у человека, который вынырнул из воды, уцепился за борт чужой лодки и, даже если его начнут сейчас бить веслом, пальцы не разожмет. Да ты испугался, подумал старлей с неожиданным удовольствием. Смотри-ка.

– Время! – рявкнула женщина-Мерседес. – Не отставать, лейтенант!

В полутора километрах позади, в эпицентре несущейся к выходу толпы оглохший уже и почти ослепший Митя перепрыгнул, а скорее перевалился через упавшего человека и не заметил даже, мужчина это или женщина; просто понял, что наступил на руку, на чью-то живую мягкую руку, и подумал: всё, не могу больше, не могу.

– Андрей! – кричали рядом. – Андрюша!

Его толкнули в спину, он оступился еще раз, потерял равновесие, и тоже приготовился упасть, и почувствовал даже что-то вроде облегчения, но Патриот завопил у него над ухом:

– Вон там наши! Катя, Катька, я сейчас! Не выходи! – и понесся вперед, как боевой слон.

Митя поднял голову и действительно увидел шагах в двадцати пыльную морду УАЗа, знакомый Порше Кайен, застывшую между ними круглолицую женщину-Пежо с таким же круглым открытым ртом и толстого капитана, с неожиданной прытью вылезающего из патрульной машины.

Он добрался до Тойоты и рванул дверь на себя, и Саша сразу подняла на него глаза, почерневшие от страха. Мимо промчался Патриот с заспанным мальчишкой лет шести под мышкой, следом бежали его жена и дочь в одинаковых розовых майках.

– Всё, Очки, – крикнул он, – дальше сам!

Митю еще раз толкнули – распахнутая дверь мешала потоку. Он уперся плечом и вытащил их из машины, сначала одну, потом другую, коротко пожалел, что Аська слишком уже большая и нести ее не получится, крепко схватил обеих за руки и потащил за собой. Среди бегущих он увидел красивую женщину-Кайен и ее сердитую спутницу, маленького таксиста из Рено и юного водителя Газели. Впереди всех легко, как антилопа, неслась голоногая нимфа из кабриолета, скинувшая свои высоченные каблуки. Прежде чем знакомый участок тоннеля остался позади, он успел еще краем взгляда заметить женщину-Пежо, которая бросилась наперерез толстяку-капитану и повисла на нем, обхватила руками, как раздутый спасательный круг.

– А ну, пусти! Пусти, говорю, охренела? – отбивался капитан, но проклятая баба вцепилась намертво и не давала ступить ни шагу.

– Вы должны! – кричала она прямо ему в лицо. – Должны мне помочь! У меня сын, он не ходит сам!..

Вид у нее был бешеный, как будто она вот-вот схватит его зубами за щеку, и на мгновение капитан провалился в далекое лето у бабушки под Воронежем, вспомнил шелестящие липы, разом опустевшую деревенскую улицу и себя, десятилетнего, оскаленную мокрую собачью морду, мутные глаза и пену из пасти и свои детские беспомощность и ужас.

Он подчинился и пошел против течения к голубой машинке, где из багажника торчала сложенная инвалидная коляска, и все время, пока мама-Пежо открывала заднюю дверцу и сражалась с ремнями на детском кресле, второй рукой она крепко держала его за локоть, чтобы не дать ему передумать.

– Вы так и будете стоять? – крикнула она. – Скорее, ну!

Увидев вместо матери краснолицего незнакомца, мальчик испугался и завопил. Капитан схватил тяжелого одиннадцатилетку на руки и понес, чертыхаясь.

Человек в наручниках, забытый на заднем сиденье патрульной машины, с трудом сел и ударил в запертую дверь плечом – раз, другой.

– Эй! – крикнул он. – Эй, капитан!

Потом снова опрокинулся на спину и принялся лупить по двери ногами.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 00:42

Человечек с кошачьей переноской не соврал, и в начале тоннеля не обнаружилось ни дыма, ни огня, ни воды, ни даже полицейского кордона. Там, где раньше был выезд в город, сомкнулись теперь грубые бетонные ворота с гигантскими цифрами 0-61, нанесенными масляной краской на створках. На электронных табло контроля скорости, подвешенных у свода, мигали красные надписи «СТОП», а поперек рядов, метрах в десяти перед бетонным барьером, опустилась массивная металлическая решетка. Вероятно, решетка эта падала быстро, потому что закрылась не до конца – под ней застрял оранжевый Фольксваген Гольф. Тяжелая сварная рама перерубила маленькую машину почти пополам, смяла крышу и выдавила стекла. Из-под вывернутых колес натекла черная масляная лужа.

Кабриолет подошел к Фольксвагену и попробовал приподнять искореженную багажную дверцу, но кузов перекосило и она не двигалась. Внутри лежали пара спортивных сумок, желтый пластиковый чемодан и теннисная ракетка. Он вытащил чемодан, отставил в сторону, забрался в багажник и заглянул в салон. И сразу же полез обратно. Похоже было, что его сейчас вырвет.

– Не понимаю, – сказал старлей. – Откуда здесь гермодвери? Это же не метро.

– Что такое гермодвери? – спросила женщина-Мерседес.

Старлей удивился.

– Вы что, книжек не читаете? – спросил он. – Ну, гермодвери. Чтоб не пропускать воду, газы и радиоактивную пыль. Да вся фантастика сейчас про это. Метро – идеальное убежище на случай катастроф, там можно даже ядерную войну переждать.

– У меня нет времени на беллетристику, – сухо сказала женщина-Мерседес. – К тому же идея довольно идиотская, воздух в метро попадает не через двери. Или эти штуки, по-вашему, тоже отсекают радиоактивную пыль?

И ткнула пальцем вверх. Старлей задрал голову и заглянул в жерло огромной, подвешенной к потолку воздушной пушки, похожей на самолетную турбину. Внутри вращались тяжелые лопасти, подавая воздух с поверхности. Он отвернулся и почувствовал, что краснеет. Этим вопросом он действительно никогда не задавался.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 00:47

Человек в наручниках с трудом переполз наконец на переднее сиденье патрульной машины. На его счастье, руки ему сковали спереди, а не за спиной и водительская дверь оказалась не заперта. Он быстро распахнул ее, но задумался на мгновение и открыл бардачок. Ничего полезного внутри не оказалось: бумажки, стопка пожелтевших салфеток из «Бургер Кинга» и мятая пачка сигарет. Он выбрался наружу и огляделся.

Вокруг никого уже не было, и только в блестящем Лексусе через ряд сидел какой-то бородатый старик. Вид у него был больной и сонный. Человек в наручниках поднял скованные руки, улыбнулся и помахал старику, а потом захромал прочь, к въезду, и скрылся между рядами.

В эту же самую минуту бегущим далеко впереди тоже стало легче – последняя треть тоннеля оказалась пуста, плотные ряды автомобилей наконец закончились, толпа рассыпалась и сразу начала замедляться, словно причиной паники были именно тесно стоящие машины. Как будто теперь, когда впереди развернулись три широких полосы чистого сухого асфальта, кричать и толкаться стало неловко. Свободные полкилометра, оставшиеся до въезда, вместили пять с лишним сотен людей легко, всех разом и очень вовремя, потому что, когда первым рядам двигаться стало некуда, задние уже не напирали и давки не случилось. Но бежать – и это увидели все одновременно – действительно было некуда.

Длинная трехкилометровая труба оказалась запечатана с обеих сторон, и высоченную арку так же, как на выезде, перекрывали теперь массивные ворота из грубого ноздреватого бетона, только цифры были другие: о-бо, и такая же торчала перед ними тяжелая стальная решетка. Прутья были толстые, как канаты.

– Черт знает что такое, – сказал кто-то.

– Ну хоть не пожар, – отозвался другой голос. – Хотя что-то мне подсказывает, на работу мы точно опоздаем.

Как ни странно, послышалось даже несколько смешков. И вообще, подумал Митя, лица вокруг были скорее озадаченные и смущенные, как будто не эти люди бежали только что, сбивая друг друга с ног, как бессмысленное перепуганное стадо. Как будто об этой унизительной вспышке страха срочно нужно было забыть. По крайней мере, его причина наконец материализовалась, обрела конкретную форму. Ну ворота. Да, неясно, кто их закрыл, и зачем, и надолго ли, но никакой немедленной опасностью эти бетонные створки точно не угрожали. Огонь, вода или какой-нибудь обвал с камнями были бы гораздо хуже, стихия всегда пугает сильнее, потому что с ней нельзя договориться. А вот двери со скучными цифрами точно были кем-то задуманы, приготовлены заранее, и за этим определенно стояла чья-то воля, которую можно было разгадать, понять логику. И все-таки откуда они взялись, эти ворота? И когда откроются? Ася и Саша молча стояли рядом, руки у обеих были очень горячие.

– Так, а ну-ка, – хмуро сказали сзади. – Дайте пройти.

Толпа послушно зашевелилась, расступаясь. Митя оглянулся и узнал мордатого капитана, который часом раньше с таким же недовольным видом процедил сквозь зубы «мы не ДПС», а потом отправил молоденького старлея к началу тоннеля проверять, в чем причина пробки. На руках у него неловко, как тяжелая кукла, повис щекастый мальчик из Пежо. Похоже было, что он заснул, ноги у него болтались, голова свесилась набок, но стоило капитану сделать шаг, и мальчик тут же забился, замычал и боднул его макушкой в подбородок.

– Ему не нравится, как вы его держите, – сказала мама-Пежо, хватая толстого капитана за локоть. – Не надо так прижимать, вы пугаете его!

Капитан зажмурился и замер, как человек, который мысленно считает до десяти. Примерно на счете «два» он нагнулся, решительно опустил свою ношу на асфальт и начал пробираться вперед, к воротам. Мальчик тут же закачался и захныкал громче, новое положение явно нравилось ему не больше прежнего. Мать опустилась рядом с ним на колени, но не обняла, только погладила по ноге – осторожно, как будто эта пухлая детская нога в синих джинсах была сделана из стекла, – а потом подняла голову и сказала громко:

– Пожалуйста, отойдите немного все. На пару шагов, прошу вас, он боится незнакомых.

Места в самом деле оказалось достаточно – и для того чтобы пропустить вперед сердитого полицейского, и чтобы не нависать над ребенком и его мамашей. Все взгляды теперь были прикованы к капитану, которому каждый шаг, отделявший его от женщины из Пежо, возвращал прежнюю важность. Казалось, он даже становится выше ростом.

К огромной стальной решетке он подошел уже не спеша, задрал голову и неодобрительно оглядел ее сверху вниз. Затем взялся за толстые прутья и подергал – раз, второй, – и наконец стукнул решетку ногой.

– Откройте, милиция, – сказали в толпе.

В задних рядах захихикали.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 00:49

– Наверно, они рванули в последний момент, – сказал Кабриолет. – Стояли, как все, на красный, а потом ворота начали закрываться, и они решили, что успеют проскочить, и рванули. И тут на них упала эта штука. Нет, нормально вообще – людей решеткой давить? Надо поснимать тут все, пока не растащили, есть телефон у кого-нибудь? Я свой в машине оставил.

Он стоял теперь метрах в десяти и нервно щелкал ручкой спасенного чемодана. Лицо у него было бледное, но голос звучал немного бодрее.

Старлей присел на корточки рядом с решеткой и уперся плечом, потянул вверх. Тяжелая рама даже не дрогнула.

– Вы ведь не рассчитываете, что сможете ее поднять? – язвительно спросила женщина-Мерседес. – В одиночку, голыми руками?

Кабриолет перестал мучить чемодан, подошел и схватился рядом. Видно было, что чертова баба тоже до смерти ему надоела. С полминуты они толкали и дергали вдвоем, потом Кабриолет выпрямился и отряхнул ладони.

– Не, без толку, – сказал он. – Сфотографировать надо. Для родственников, а то наврут им с три короба, не докажешь потом ничего. Тут знаешь какой иск можно вкатить, найдешь их по своим каналам, они тебе спасибо…

И не договорил, потому что в кабине Фольксвагена что-то шевельнулось, кто-то заворочался там и застонал, и оба они, старлей и Кабриолет, тут же отступили на шаг, испытывая одинаковый ужас, как будто именно их бесполезная возня с решеткой и причинила страдание невидимому человеку внутри, и, если больше не трогать ее, не раскачивать корпус изуродованной машины, это страдание прекратится.

Не надо, подумал старлей, не хочу смотреть.

Но искореженная водительская дверь уже захрустела, открываясь, посыпались осколки стекла, и на асфальт вывалился человек. Неловко упал на бок, болезненно охнул, замер на мгновение, и почти сразу зашевелился снова, и наконец с трудом сел. Он оказался совсем молодой, от силы лет двадцати, почти мальчик. Из носа у него шла кровь, лицо было разбито – скорее всего, подушкой безопасности, которая обмякла внутри Фольксвагена, как лопнувший белый шар. Левая рука его явно была сломана и висела под каким-то ужасным углом, и перелом выглядел плохо. Старлею показалось даже, что торчит кость.

– Помогите мне, пожалуйста, – сказал мальчик. – Очень больно.

Но добраться до него было нельзя. Никак, совсем, потому что неподъемная железяка перерубила Фольксваген почти пополам и заперла молоденького водителя в тесном пространстве между ней и бетонными воротами так же надежно, как клетка в зоопарке.

– Монтировка нужна, – бессильно сказал старлей, – есть же, наверно, в машине у кого-нибудь, пошли поищем.

Женщина-Мерседес фыркнула.

– Не говорите ерунды, – сказала она. – Эта решетка весит несколько тонн. Посмотрите, что она сделала с машиной.

Мальчик-Фольксваген испуганно оглянулся и впервые увидел то, что осталось от его веселенького оранжевого автомобиля.

– Вы… можете проверить, как они там? – попросил он.

– Не надо, – сразу сказал Кабриолет, – не смотрите.

Не могу, подумал старлей с тоской. Не мое это, надо было в инкассацию устроиться, как Лёха, или в банк. Сидел бы сейчас в кожаном кресле, пропуска проверял.

Он опустил голову, покрепче обхватил сварную раму и дернул еще раз.

– Да отпустите вы ее, идиот, – сказала женщина-Мерседес у него за спиной. – Вставайте, нам пора возвращаться.

– Вы что? – тревожно спросил мальчик и попытался подняться на ноги. – Вы куда?

Он встал, шатаясь, и заглянул в салон своей раздавленной машины, туда, где было раньше заднее сиденье. В горле у него булькнуло, он заплакал.

Женщина-Мерседес оглядела рассыпанный по асфальту мусор, подобрала выкатившуюся из чьей-то сумки банку колы, открыла и просунула между прутьев. Мальчик-Фольксваген жадно схватил ее здоровой рукой, поднял к разбитым губам и начал пить, захлебываясь и всхлипывая. Газировка стекала у него по подбородку пенными розоватыми струйками.

– А с ним как? – спросил старлей. – Тут, что ли, оставим?

Мальчик вздрогнул, подавился и заморгал. Глаза у него были круглые, ресницы слиплись от слез.

– Снимите рубашку, – сказала ему женщина-Мерседес, – и обмотайте руку как можно плотнее.

– Нет, – ответил он тут же, старательно не глядя вниз, на свой жуткий раздробленный локоть. – Нет, я не могу, я скорую подожду.

– Слушай, – начал Кабриолет, – мы сейчас сходим и приведем кого-нибудь…

– Нет, давайте подождем! – крикнул мальчик, уронил недопитую банку себе под ноги, зажмурился и даже сжал уцелевший правый кулак, как ребенок в магазине игрушек. – Просто подождем, ну пожалуйста, они сейчас приедут!

– Так, всё, пошли, – сказала женщина-Мерседес и посмотрела на часы.

– Может, я с ним посижу? – предложил старлей безрадостно. – А вы доктора приведете.

– Ну уж нет, это ваша работа, старший лейтенант, – сказала она ядовито. – Так что отправляйтесь и ищите ему врача сами. У меня нет на это времени.

Она повернулась и зашагала прочь, стуча своими сердитыми каблуками, и старлей с Кабриолетом поспешили за ней с одинаковым облегчением, как будто остаться в пустом и гулком куске тоннеля рядом с машиной, полной мертвых тинейджеров, без горластой неприятной бабы в самом деле было страшно.

Сзади выл и бился в своей клетке мальчик-Фольксваген, который разглядел наконец ряды брошенных автомобилей, включенные фары и разбросанные вещи.

– Подождите! – кричал он им вслед. – Куда все делись? Вы вернетесь? Ну пожалуйста, не бросайте меня! Я не могу тут один!

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 00:52

Наблюдать за борьбой капитана с решеткой оказалось совсем неинтересно. Дергать и пинать ее он перестал довольно быстро, несколько раз прошелся уже вдоль нее от одной стены к другой и теперь просто стоял, заложив руки за спину, и сверлил ее взглядом, словно от самого этого взгляда непокорная стальная штуковина должна была с минуты на минуту устыдиться и растаять. Тучная Капитанова спина по-прежнему излучала негодование и уверенность, но решетка явно победила, и толпа заскучала.

– Слушайте, вы мне все ноги уже отдавили, – сказала какая-то женщина. – Обязательно вот так прижиматься?

– Я не прижимаюсь, – отозвался возмущенный мужской голос. – Очень надо!

– Так отойдите на шаг, раз не надо, зачем в затылок дышать?

– Да куда я отойду-то, извините, напирают же сзади!

– А вы скажите, чтобы не напирали, не в очереди, слава богу!

– Женщина, ну что вы пристали к человеку, а сами, между прочим, своей сумкой синяков уже всем наставили!

В общем, разгоралась обычная будничная склока, какая могла бы возникнуть в переполненном трамвае или на почте в день выдачи пенсий, и разгоралась задорно, с каким-то даже облегчением, потому что на контрасте с немой иссушающей недавней паникой это было нормально, да что там – необходимо. Можно было отвлечься наконец и не разглядывать страшноватые бетонные двери с непонятными цифрами, раз торчал перед ними мордатый идиот-полицейский в пропотевшей форменной рубашке, и двери эти стали теперь его проблемой. Хоть на время, подумал Митя, потому что поверх привычного нестрашного шума вновь послышался голос, ясный и звонкий, как на пионерской линейке, и все сразу опять развалилось.