Текст книги "Королева придурочная"

Родион не спешил со своим сюрпризом. Дразня Ксению, разжигая ее любопытство, он распространялся о дымке над заливом, о яркости солнца, о происхождении камней, разбросанных на побережье. Один из них, красновато-серый валун размером с копну сена, был особенно красив:

– Этот точно с ледникового периода здесь стоит, – заметил, останавливаясь перед камнем, Родион. – Ишь, какая громадина.

– А я не люблю камни, они холодные.

– Вовсе нет. Потрогай, – Родион взял руку Ксении и приложил ее к нагретому боку валуна, а потом к своей щеке. – Никакой разницы!

Пальцы Ксении укололись о жесткую щетину:

– Тебе не жарко? Отчего ты не побреешься? – задала Ксения давно интересующий ее вопрос. – Боишься сходство с Николаем II потерять?

– Меня все уже достали этим сходством. Но бороду я отрастил по другой причине: с детства аллергиком был, а когда возмужал и начал бриться, пошли мучения: от каждого прикосновения бритвы – раздражение. С бородой меньше проблем. Она что, тебе не нравится?

– Мне все в тебе нравится. Просто я не люблю, когда мужчины чрезмерно озабочены своей внешностью. Вот и спросила. А где же твой сюрприз? – Ксения переменила тему. Нетерпеливые огоньки зажглись в ее глазах.

С другой стороны камня, сидя на чурбаке, подставляла первому весеннему солнцу свои обнаженные, кривые ноги Алина. Услышав знакомые голоса, она хотела вскочить и поздороваться, но следующие слова Родиона заставили ее затаиться.

– Знаешь, Ксюша, моя жена… спятила.

– Вот это новость! Ты говорил о ее странностях, но неужели…

– Это не совсем то, что ты себе представляешь. Понимаешь, в какой-то момент она превратилась в идеальную хозяйку! Записалась на кулинарные курсы. Каждый вечер удивляла меня каким-нибудь экзотическим блюдом. Хотя ее стряпня меня, честно говоря, не радовала: то одно подгорит, то другое. Я уже начал забывать, как самому стирать рубашки!

– И это твой сюрприз? – Ксения опустила голову и подковырнула носком туфли мелкий камешек. – Ты решил похвастаться, что твоя жена исправилась, а нам с тобой пора разбежаться?

– Ты только представь, какая чертовская у нее интуиция! Ведь она ударилась в заботу обо мне, как только в моей жизни появилась ты.

– Может, это совпадение? А скажи: ее старательность в быту распространилась и на другие сферы? Ты, помнится, говорил, что у вас с женой давно нет близости. Что ты ее не любишь. Что-нибудь изменилось в этом плане?

Ксения старалась держаться стойко, но слезы уже наворачивались на ее глаза. Единственное светлое окошко в жизни застило туманом горечи. Выходит, Родион, как и все женатые мужчины, водил ее за нос.

Родиона ничуть не смутил вопрос Ксении.

– Ну, ты понимаешь. У мужчин другое отношение к сексу. Мужчина может хотеть и нелюбимую женщину. Это вопрос физиологии. Вот когда женщина отдается двоим, это, я считаю, безнравственно. Значит, она обоих водит за нос. А с моей женой именно так и вышло. И представляешь, она даже рубашки – мои и любовника – закладывала вместе в машину.

– Может, она вас обоих любила?

– Насчет себя сомневаюсь. Знаю одно, я ее обеспечиваю неплохо, а тот… перекати-поле.

– Но ведь разные бывают обстоятельства, – думая о своем, заметила Ксения. – Иногда женщина бывает вынуждена…

– Вот уж не пойму, что ты кинулась ее защищать? Ты ведь не такая. Ты вон какой у меня храбрец – не побоялась остаться одна, с ребенком на руках. Кстати, ты уже получила развод?

– Остались последние формальности.

– Отлично. А я ведь так и не сказал тебе главное: я тоже подал на развод с Ладой.

– Так вдруг?

– Я не все еще рассказал. Вначале я только подозревал неладное. Ну, сохнет чужая рубашка на балконе. Лада отговаривалась: мол, бездомный художник, позаботиться о нем некому. Но когда я застал в собственной постели голубков – свою жену и этого мазилу Толика, – у меня глаза раскрылись. В общем, детей у нас нет, разведут быстро.

– Так, я не поняла, ты на нее рассердился или тебе нужна я?

– Конечно, ты, моя снежинка!

– Почему снежинка?

– Я же тебя впервые в белом халате увидел, тогда еще не знал твоего имени, так для себя обозначил. И потом, ты бываешь такой неприступной, такой холодной.

– Я теперь чаще надеваю вместо белого халатика небесно-голубой. Разве ты не заметил? И все-таки твоя новость удивляет. Ты говорил, что никогда не оставишь Ладу, что она слабая, неприспособленная.

– Да, я считал ее такой, боялся, что она сопьется, наложит на себя руки и бог знает что еще сделает. Но теперь вижу, что я ошибался. Она вполне прагматична. Все эти годы Лада только притворялась юродивой. Оказалось, она может быть и хорошей хозяйкой, и отменной любовницей… для других. А хорошие хозяйки на себя руки не накладывают. Они ищут новых мужей. Ладно, хватит о ней. Ты – моя радость, мой идеал, мое совершенство!

Родион подхватил Ксению под локотки, прижал к себе и закружился вместе с ней так, что ноги Ксении разлетелись над землей ласточкиным хвостом. Потом поставил ее на пологую приступочку валуна, как на пьедестал, и упал перед ней на колени:

– Ксения, любимая, будь моей женой!

Алина с другой стороны валуна сползла с чурбачка и присела на корточки, переместясь чуть в сторону. Она еще теснее прижалась к камню, чтобы остаться незамеченной. Ведь стоило приподнявшейся на выемке Ксении повернуть голову, и она заметила бы Алину. Алина запаниковала: вдруг обнаружится ее присутствие! Потом ощутила в душе болезненное шевеление. Если подводные камни в отношениях подруги и главврача приносили удовлетворение, обнаруженное сейчас возвышенно-романтическое чувство между Ксенией и Родионом вызвало приступ привычной зависти. Опять королева оказалась в выигрыше! Мало того, что пользовалась поддержкой руководителя санатория, так еще и водила за нос такого потрясающего мужчину, как Родион: хорош собой, дорогая иномарка, костюм из лучших бутиков. Алина, как и прочие сотрудники, считала, что он наведывается к Марии. Выходило, что Ксения, эта тихоня, обвела вокруг пальца всех санаторских кумушек и ее в частности.

Алина почувствовала себя лично оскорбленной. Завистница свела ладони чашечками, собирая шар из невидимой субстанции, повертела им, сжимая в плотный сгусток, и прошептала тайное заклятие. Затем, взмахнув рукой, направила черный вихрь через валун, в сторону любовников. Бесплотный шар, наполненный энергией ядовитой зависти, взорвался точно у цели.

Ксения, не успев выпалить в ответ на предложение Родиона радостное «да!», почувствовала сильный толчок в груди, и, схватившись за сердце, выдохнула невнятное «а». Ей вдруг показалось, что гневная речь Родиона против лицемерных женщин адресована именно ей. Это она, Ксения, вела двойную игру. А потому принять предложение Родиона, не объяснившись с ним, представлялось ей теперь абсолютно безнравственным и невозможным. Даже, если она промолчит, вряд ли ей удастся сохранить в тайне свою связь с главврачом. Слишком много людей в курсе ее отношений с начальником. Была Мария, знавшая о нюансах ее жизни. Был Вадик, который узнав о ее намерении вступить в новый брак, мог нагадить бывшей жене. Рассказать самой? Или все же промолчать, а рассказать когда-нибудь позже.

– Почему ты молчишь? Ты не веришь мне? – Родион встал с колен и отряхнул брюки.

– Это все так неожиданно, Родя, – Ксения спрыгнула со своего пьедестала. И вдруг сама бросилась ниц перед Родионом, обхватив его за щиколотки.

– Родя, дорогой, прости меня. Так получилось, что я эти месяцы обманывала тебя, то есть не обманывала, я скрывала, что… Одним словом, у меня есть еще один мужчина.

Родион сильным движением тела выдернул свои длинные ноги из нелепых объятий Ксении, сделал шаг, другой. Расцепив руки, Ксения упала лицом в песок. Но Родион уже не видел этого. Быстрыми шагами он удалялся от места взаимных признаний, в обратную сторону, к санаторию. Ксения поднялась на ноги и, всхлипывая, закричала ему вслед:

– Родио-он, постой! Я люблю-ю тебя! Одного тебя! Выслушай меня!

Но поднявшийся неожиданно ветер относил ее слова от залива в прибрежный лесок, и они не достигали ушей Родиона.

5

Месяц с лишком после кончины супруги Жарковский не прикасался к Ксении. Углубленный в свою печаль, он не замечал и того, что его подруга тоже чем-то расстроена. Ксения была задумчива, говорила тихо и медленно, и буквально через силу заставляла себя сосредоточиться на работе, принимая больных. Но всеобщее внимание Ксения привлекла к себе, когда в санатории случилось ЧП. Умер больной старик, назначенный Ксенией Игоревной на лазерную терапию. С ним прямо во время сеанса случился сердечный приступ. Своими силами врачи справиться не смогли, пришлось вызывать специализированную бригаду. Больного увезли на скорой в областную больницу, там он скончался. Случай, таким образом, получил огласку, была назначена комиссия для расследования инцидента. Но еще до начала ее работы между Ксенией и главврачом состоялся разговор. Происходил он не в его кабинете, а в его личном, жилом номере.

Здесь Ксения была считанные разы, обычно Жарковский сам наведывался к ней ближе к полуночи, когда ребенок спал. Сейчас они находились в представительской части номера-люкс: массивный диван, такой же, как в кабинете, пара современных кресел, низкий, журнальный столик и объемный, в несколько ведер, аквариум с рыбками, подсвеченный изнутри лампой. Ксения напряженно застыла в кресле, плотно скрестив руки и ноги. За спиной ее, в зеленоватой воде, туда и сюда сновали полосатые рыбки, на них сейчас и смотрел Жарковский. Вести серьезный разговор с провинившейся сотрудницей, главврачу было нелегко.

– Не понимаю, Ксения, как ты могла так проколоться. При его диагнозе категорически противопоказана назначенная тобой процедура. Как мне, скажи, теперь тебя выгораживать?

– Не надо меня выгораживать, Виктор. Я готова нести ответственность за свою ошибку.

– Молчать! – вспылил главврач. – Нести ответственность, видите ли. В моем санатории за все отвечаю я! Ты мне лучше скажи, что с тобой происходит? Не больна ли ты случаем? Мне тут сестры сообщили, что, с месяц назад стали замечать какие-то странности в твоем поведении. То мимо проходишь, не здороваясь. То на дню по три раза раскланиваешься. В столовой к еде едва притронешься. У нас же в коллективе все на виду, все как на ладони. Погоди-ка… Неужели? – главврач хлопнул себя по темени и разом переменил тон. – Ты переживаешь от того, что я перестал тебя навещать? Ксюша, милая, потерпи. Ты же понимаешь, что и я выбит из колеи моей личной трагедией. Да и неприлично сейчас, до сорокового дня.

Ксения будто проснулась. О чем он говорит? Впору было рассмеяться: до того нелепым было предположение главного. Потеряв Родиона, она поняла, что не сможет более длить роман со своим покровителем. Она уже справлялась в разных местах, не требуется ли где врач-физиотерапевт. Правда, теперь, после допущенной врачебной ошибки, ее трудоустройство будет осложнено. Но, в конце концов, она была готова совсем уйти из медицины. Ксения посмотрела на постаревшего за дни траура главврача.

– Виктор, ты ошибаешься по поводу моих переживаний. Я, конечно, соболезную тебе, но не более того. Я давно собираюсь тебе сказать, что всякие отношения между нами должны быть закончены. Ты сам говоришь, что здесь все как на ладони. Полагаю, что за глаза сестры и санитарки называют меня… Мне даже неудобно произнести это слово вслух. Но дело даже не в сплетнях. Я не люблю тебя.

Жарковский пропустил мимо ушей последние слова Ксении, подошел поближе к ней, присел сбоку на валик кресла. Затем нежно обнял Ксению и, склонив голову, коснулся губами пахнущих ромашковым шампунем волос. Она, передернув плечами, с заметным раздражением высвободилась из его объятий. Жарковский сделал вид, что не заметил ее неудовольствия.

– Теперь все будет по-другому, Ксюша. Я понимаю, что женщины иначе относятся к свободным отношениям, чем мужчины. Особенно такие ранимые и тонко чувствующие, как ты. Но погоди чуть-чуть. Мы обязательно оформим наш союз. Месяца через два-три, я думаю, уже будет прилично.

– О каком союзе, Виктор, ты говоришь? Рабыни и ее хозяина? Так вот. Я больше не намерена быть твоей безгласной рыбкой, подобно этим, – Ксения махнула рукой в сторону аквариума. – Как только я найду другую работу, я уеду отсюда. Но, если прикажешь, – менее уверенно добавила она, – уеду хоть завтра.

Жарковский положил свою руку на колено Ксении, будто припечатал ее:

– Я полагал, что нам обоим было хорошо. Скажи честно, хоть раз я сказал тебе грубое слово? Или настаивал на близости, когда тебе нездоровилось или болела голова? Я вообще не слишком часто тебе докучал. В моем возрасте, сама понимаешь. Ах, вот в чем дело! Какой же я дурак. Именно в этом все и дело. Тебе было недостаточно наших встреч, ты – молодая женщина, природа требует…

Ксения еще раз подивилась, как заблуждался относительно характера их отношений Жарковский. Или делал вид, что не понимает претензий Ксении. Она решила, что не будет больше молчать, ходить вокруг да около, а выскажет все, что накипело у нее на душе. Ксения встала, прошла несколько шагов в сторону двери, остановилась у косяка, набирала воздуха. Лицо ее побледнело, а чуть выдвинутый подбородок был приподнят так, будто Ксения стремилась отгородиться от своего поработителя. В глазах ее сверкали презрение и ненависть.

– Виктор Эдуардович! Вспомни, дорогой, как ты выгонял на мороз, в январе месяце, женщину с маленьким ребенком на руках! Как воспользовался моим безвыходным положением и принудил к сожительству!

– Боже мой! Ксюша! Это была шутка! Неужели я похож на такого монстра? Ты была вольна – отдаться мне или сохранить независимость.

– Сохранять независимость в продуваемом всеми ветрами бараке? Думаю, ты не случайно выделил нам с Никиткой самую холодную и темную комнату в общежитии, когда в санатории было полно пустующих номеров. Да, я пошла на компромисс со своей совестью, проще говоря, продалась ради того, чтобы мой сынуля жил в приличных условиях и не болел. Но моя душа больше не может терпеть этого насилия. Я в ближайшее время уеду из санатория.

Жарковский был восхищен. В гневе эта женщина нравилась ему еще больше: королева, истинная королева!

– Ну, зачем же так горячиться, моя девочка! Если я тебе так неприятен, я прекращу свои вечерние визиты. Но с отъездом ты не должна спешить. Продолжай работать как работала. А я постараюсь замять твою ошибку с этим стариком. Это ведь не только на тебя бросает тень, но и на наш санаторий.

Ксения встала с кресла, озадаченно посмотрела на главврача. Неужели так просто разорвать путы, связывающие их? Может, он и вправду пошутил тогда, зимой, пригрозив, что выгонит ее тотчас из санатория, если она откажется спать с ним.

Ксении все еще не понимала, что дело не в главвраче, а в ней самой. Тогда, зимой, она была запуганной, слабенькой девочкой, едва ускользнувшей от лап своего садиста-мужа. Она боялась всего и всех. А мужчины, как собаки, чувствуют, когда их боятся. И стараются еще сильнее запугать свою жертву. Но с того времени, когда любовь к Родиону нагрянула в ее сердце, она стала во сто крат сильнее. Она боялась только одного: потерять Родиона. А когда она все-таки потеряла его, ушла последняя капля страха. Главврач Жарковский, чувствовал эту вдруг народившуюся неуязвимость Ксении и не мог взять в толк, когда произошла с женщиной эта необъяснимая метаморфоза. Но тем притягательнее стала для него Ксения.

– Ты, вы, Виктор Эдуардович, гарантируете мне личную неприкосновенность?

– Какие тебе, Ксюша, нужны гарантии? Моего слова недостаточно? Хорошо. А это тебя убедит?

Жарковский достал из кармана куртки ключ с привязанной к нему розовой пластмассовой биркой, на которой чернели цифры жилого номера Ксении. Он немного покрутил ключ на веревочке и бросил его в аквариум. Распугав рыбок, ключ начал оседать на дно, но зацепился за водоросли и завис на бирке, как на поплавке, в толще воды. Еще одна рыбка – только на привязи.

Ксения проигнорировала красивый жест Жарковского и сухо добавила:

– У меня маленькая просьба. Называйте меня, пожалуйста по имени-отчеству, даже наедине.

– Как прикажете, дорогая Ксения Игоревна.

Комиссия по расследованию причины смерти старика пришла к выводу, что доктор Королёва, назначившая ему сомнительную процедуру, не виновата. Оказалось, что еще до приезда старика в санаторий больного лечили в поликлинике по месту жительства и допустили роковую оплошность. Она и стала спусковым крючком для скорого летального исхода. Пришел черед оправдываться новому стрелочнику. Но Ксения болезненно переживала случившееся, снова и снова перечитывала историю болезни больного и вспоминала выцветшие, без ресниц глаза старика. Да, назначенный ею лазер бил, по сути, по уже омертвевшим мышцам сердца. Он не мог принести ни пользы, ни вреда. Однако после этого печального инцидента Ксения прежде, чем назначить больным то или иное лечение, с удвоенным вниманием изучала их анамнез и выслушивала жалобы.

В начале июня, незадолго до дня медицинского работника, в институте, выпускницами которого были Ксения и Мария, намечалось проведение большого торжества – праздновалась очередная знаменательная дата вуза. Мария стала уговаривать Ксению пойти на встречу. Та отговаривалась нездоровьем, неприятностями на службе, плохим настроением и отсутствием выходного наряда. Да еще, помимо прочего, нежеланием видеть Вадика. Тот тоже имел полное право быть на вечере, хотя и закончил институт двумя годами позже. Но истиной причиной, заставляющей Ксению прятаться в свою скорлупу, была ее размолвка с Родионом. Мария догадывалась, что у любовников что-то не ладно: в последнее время Родион перестал приезжать в санаторий. Она попыталась выведать у Ксении подробности, но Ксения уходила от ответа. С тем большим упорством Мария уговаривала подругу поехать на торжество в Петербург, чтобы развеяться, и та наконец сдалась.

Женщины отправились в город на автобусе за два дня до события. Мария остановилась в гостинице, Ксения с сыном – у своих стариков. Дед чувствовал себя на этот раз неважно, жаловался внучке на боли, а сильнее всего – на больные ноги. Жаловалась, но на самого деда, его жена. Говорила, что он обленился, не хочет выходить из дома даже за кефиром, и просила Ксению как доктора воздействовать на дедушку. Ксения осмотрела старика, выслушала его сердце и сказала, что надо вызвать кардиолога. Сама и взяла на себя это дело, пообещав найти хорошего специалиста. Пока же попросила жену не слишком пилить деда за лень, объяснив, что у него нарушено кровообращение в ногах – сердцу не хватает мощи обеспечить весь организм. Затем Ксения, как и в прошлые приезды, попросила жену деда посидеть с мальчиком. Та согласилась, но с меньшим энтузиазмом, чем прежде, ибо теперь больше внимания и ухода требовал ее старик.

…Мария и Ксения встретились в центре города и отправились в поход по магазинам, хотелось приодеться перед выходом в свет. Выбор платьев, костюмов и самих магазинов был так велик, что поход затянулся до самого вечера. Заключительная точка была поставлена в большом торговом центре. Женщины выбрали по новой сумочке, оплатили покупку, и увешанные пакетами и свертками, отправились в расположенный тут же, в торговом центре, ресторан – немного передохнуть. Едва заглянув в меню, заказали себе по антрекоту, пару салатов и бутылочку сухого вина.

После первого бокала усталость отступила, подруг захлестнуло легкое возбуждение. Даже Ксения, за последний месяц почти разучившаяся радоваться, улыбалась, вспоминая забавные эпизоды их сегодняшнего похода за покупками. Чтобы лучше видеть лицо собеседницы, она переставила стоящую в центре стола бутылку в сторону, и улыбку тотчас смыло с ее лица. Наискосок, через несколько столиков от них, Ксения увидела: Родиона – и какую-то женщину вместе с ним. Мария заметила смятение на лице подруги, оглянулась, чтобы посмотреть, что встревожило Ксению. Она увидела Родиона, узнала его жену: однажды он приводил ее в кабинет Марии для тестирования на приборе Фолля. Теперь и Родион заметил приятельниц. Он вежливо, бесстрастно кивнул в их сторону и поспешно подозвал официанта, чтобы расплатиться. Взял спутницу под руку и проследовал к выходу, уже не глядя в сторону знакомых женщин.

– Какая кошка между вами пробежала? Родион уже месяц не показывается в санатории. Ты скажешь мне наконец? – Мария решилась в очередной раз выведать у Ксении тайну. Тогда можно было бы всласть обсудить с подругой нюансы ссоры.

Но Ксения в очередной раз отказалась говорить на эту тему. Слишком больно и стыдно было ей вспоминать, как она валялась в ногах у Родиона и как он переступил через ее протянутые руки. Но, зная, что от расспросов Марии не так-то легко отделаться, решила подкинуть ей другую кость:

– Знаешь, Маша, Жарковский мне сделал предложение.

– Когда регистрация? – кость была схвачена. – Где будет свадьба? В санатории или в ресторане? И почему я не вижу огонька в твоих глазах?

В глазах Ксении колыхнулась легкая печаль, поднявшаяся со дна души от неожиданной встречей с Родионом, затем они загорелись новым, озорным блеском. Ксения наполнила бокалы, свой и Марии, и провозгласила тост:

– Выпьем, Маша, за мое освобождение! Я отказала Виктору Эдуардовичу.

– Отказала? А он – что? Снова пригрозил тебя выставить из санатория?

Ксения покачала головой и выпила свою рюмку. Затем закурила сигарету, пуская дым к потолку. Мария поморщилась, она была некурящей.

Ксения слегка помучила подругу, разжигая ее любопытство, затем обстоятельно и деловито рассказала подробности разговора с главврачом. Мысли Марии приняли практическое направление: если главный сейчас, после смерти жены, свободен, и если их отношения с Ксенией зашли в тупик, то почему не сделать попытку… Жарковский всегда был симпатичен Марии. Его энергия, деловитость, молодой задор привлекали. Но быть женщиной для услады ей не хотелось, она еще надеялась устроить с кем-нибудь свою жизнь законным образом. Теперь Жарковский становился интересен Марии: вдовец, человек с высоким положением, скоро станет безраздельным хозяином лакомого куска земли на курортном побережье Финского залива и всех санаторских построек на данном участке. В сравнении с этими масштабами, её частный кабинет казался Марии будкой часовщика. Как бы шутя, она спросила Ксению:

– А если я им займусь, не приревнуешь?

– Ради Бога. Только спасибо скажу.

На следующее утро подруги встретились в салоне красоты. Прическа, маникюр, сеанс у визажиста. Вечером они с замиранием сердца входили в альма-матер, где не были несколько лет. Полногрудая брюнетка Мария с темной чалмой из волос, сооруженной на голове, сразу привлекла взоры нескольких мужчин. Вырез на ее новом платье из вишневого трикотажа был достаточно велик для того, чтобы подчеркнуть все достоинства ее пышной фигуры. Блеск украшений дополнял наряд. Рядом с ней Ксения выглядела незаметно. Черное платье, облегающее фигуру, спереди было закрытым и могло показаться пуританским, если бы не скрещенные позади тесемочки, смело обнажающие спину и плечи. Эти модные детали придавали Ксении элегантность. Но все-таки не наряды и костюмы были сегодня в центре внимания, потому что не просто мужчины и женщины собирались в просторном актовом зале, а выпускники прошлых лет. Все старались рассмотреть в повзрослевших людях мальчиков и девочек – своих однокурсников. Присутствующих призвали к вниманию – началась праздничная конференция. На сцену один за другим поднимались выдающиеся люди – выпускники вуза – и говорили приветственные речи.

Ксения почему-то совсем забыла, что и Жарковский закончил этот институт. Если выпускников вуза разделяет четверть века, они не считают себя однокашниками. Мария вообще не знала, где получал образование шеф. Сейчас на Виктора Эдуардовича Жарковского смотрел с уважением весь зал. Благообразный оратор в дорогом, хорошо сидящем костюме говорил о проблемах в современной медицине и санаторно-курортном лечении, благодарил родной институт и своих преподавателей, большинство из которых уже покинуло сей мир.

– А он – ничего, когда при параде, – наклонившись к уху Ксении, шепнула Мария.

– У меня все настроение испортилось, когда я его увидела.

– Тебе совсем не обязательно с ним общаться, но я подойду в перерыве, поздороваюсь. Кстати, вон и Вадик, на третьем ряду с краю. Видишь – справа?

– Это меня не удивляет. Он везде, где можно наладить связи и заручиться поддержкой влиятельных людей.

На женщин зашикали, и им пришлось замолчать.

После официальной части собравшиеся были приглашены в соседний зал, на фуршет. Накрытые белыми скатертями столики были заставлены тарелками с бутербродами, вазами с фруктами и бокалами с уже разлитым вином. Водку желающим наливал официант за отдельным столиком. Поначалу выпускники одного года кучковались вместе, но в погоне за убывающей выпивкой и в поисках исчезающих на глазах бутербродов люди передвигались с места на место, смешивались и теряли друг друга из вида.

Теперь Мария стояла среди выпускников старшего поколения, рядом с солидным главврачом санатория – ей хотелось показаться ему во всей красе. Жарковский оценил привлекательный вид сотрудницы, напоминающей спелую вишню, но поискал глазами Ксению. Та находилась среди врачей своего выпуска и казалась Жарковскому краше всех. Подойти к ней он не имел никакой возможности: пожилые «девочки» его выпуска окружили его плотной стеной и старались выдавить из круга молодую чужачку Марию, невесть как втершуюся в их ряды. Мария решила не терять времени даром и с сегодняшнего дня начать осаду Жарковского.

Ксения, оставшись без поддержки Марии, слегка растерялась. И, хотя внешне она проявляла интерес к рассказам былых сокурсниц, внутренне сжималась каждый раз, когда неподалеку мелькала фигура бывшего мужа. Вадик не стоял на месте и время на пустопорожние воспоминания не тратил. В последнее время он не имел постоянной работы, перебивался случайными заработками и сейчас ему важно было установить связи с полезными людьми. Ксению он тоже видел, но обходил стороной. К тому же, он был слишком хитер и осторожен, чтобы выяснять с ней отношения на людях.

Расходились с мероприятия поздно. Было светло – в Петербурге стояли белые ночи. Одни сбились в пары, другие небольшими группами отправились гулять к Неве. Третьи ловили такси, чтобы успеть вернуться в свой район до разведения мостов, отрезающих эту часть города от центра. Ксения увидела, как Мария вместе с Жарковским села в машину, и ничуть не обиделась на подругу за то, что та не попрощалась с ней – просто потеряла Ксению из виду. Пока Ксения раздумывала, в какую сторону направиться, вокруг нее уже не осталось знакомых людей. Белая ночь была так тепла и тиха, что Ксения решила пойти до дома деда пешком. Идти от мединститута было не больше двух трамвайных остановок. Ксения бесстрашно шла по пустынной набережной Карповки, тем же путем, каким в конце зимы она шла с Родионом. Тогда он впервые поцеловал ее. Все у них только начиналось. А сейчас все было позади. Ксения остановилась у парапета, посмотрела на темную воду, на омут, влекущий вниз. Нет, об этом нельзя даже думать, ведь у нее есть сын!

– Вот ты и попалась! – сильные мужские руки обхватили Ксению за шею.

Страх холодной волной накрыл женщину. Она узнала голос мужа. В следующий момент на смену страху пришло безразличие: разве она не помышляла о темном омуте? Мысли о сыне, чувства к Родиону, беспокойство о том, что придется менять работу, разом покинули Ксению. Вадик почувствовал, что она не вырывается, ослабил жесткие объятия. Ксения медленно повернулась и равнодушно посмотрела на взволнованного преследователя:

– Что ты хочешь от меня? Опять неймется? Ну, ударь.

Вадик оторопело смотрел на Ксению, такой он ее никогда не видел: бледная, отрешенная от мира, и абсолютно ничего не боящаяся. Занесенная для удара рука безвольно опустилась. Для Вадика были привычны два состояния: злобное возбуждение и покаянная страсть. Но сейчас, под отсутствующим взглядом Ксении, он растерялся и не знал, как себя вести.

– Я не могу тебя ударить, Ксения. Я теперь стал другим. Пойдем к нам домой.

До дома деда оставалось метров двести, до ее собственного – стоящего напротив, на другом берегу Карповки, на Аптекарском острове, столько же.

– Пойдем, – равнодушно отозвалась она.

Вадик не ожидал, что она не будет противиться. Пошли по мосту. Разговаривали на посторонние темы: обсуждали вечер в мединституте, разные яркие судьбы выпускников. Вскоре подошли к серому дому на набережной, где Вадим жил несколько лет, а Ксения – от рождения. Когда входили под высокую арку, Вадик взял Ксению под руку, она не убрала ее, только расслабленно опустила вниз.

Никаких чувств у Ксении не вызвала ее собственная квартира, откуда она так стремительно убежала зимой. Все казалось нереальным и странным. И проемы окон с купленными ею шторами, и старинная люстра под потолком, висевшая здесь всегда, и игрушечный мишка на полу, забытый сыном при отъезде. Все было чужим, будто отрезанным.

– Я пойду на кухню, чай согрею, – все еще пребывая в растерянности от безразличия Ксении, предложил Вадик.

– Пойди.

Когда Вадик вернулся в комнату, Ксения спала на диване. Она скинула туфли, черное вечернее платье оставалось на ней. Вадик нашел плед, и прикрыл ее ноги. Затем ушел в другую комнату, надеясь, что Ксения выспится, отдохнет, и они поговорят утром как следует. Он не имел представления, о чем они должны поговорить, но связывал с разговором определенные надежды.

Утром, за кофе, серьезный разговор, наконец, состоялся. Стараниями Алины дело о разводе супругов находилось в суде. Вадим почти смирился с неизбежностью поражения. Однако, проигрывая, он хотел выторговать как можно больше.

– Ксения, а как насчет квартиры?

– Разменяем. Тебе хватит однушки?

– Нет, я не отдам тебе и квартиру, и сына. Я буду воевать за жилплощадь, реально. Брак распался не по моей вине, – Вадик распалялся все сильнее. – Это ты виновата. Ты сама, королева придуроч…

– Стоп. Больше ни слова. Я не позволю тебе и дальше оскорблять меня, ревнивец несчастный. Или мы говорим по существу, или разговор закончен, – Ксения отодвинула чашку с кофе и встала из-за стола.

Она впервые назвала Вадика ревнивцем, будто выставила ему медицинский диагноз – без эмоций и обид. Вадик мысленно признал ее правоту. С того самого момента, как она когда-то рассказала ему о мальчике с последней парты, называвшем ее «моя королева», он ревновал ее к неизвестному школяру и не только к нему. Ревновал и старался побольнее уколоть жену, принизить ее, стереть в порошок. Эта неодолимая страсть к единоличному обладанию была сильнее всех прочих чувств. Особенно она бушевала в нем сейчас, когда Ксения была невозмутима и бесстрашна. Все же он взял себя в руки и постарался говорить спокойно: