Текст книги "Зеленые ворота"

Когда он спросил об этом, Мария Франческа пожала плечами.

– Наверху – комнаты для гостей, – ответила она. – Временами там ночует Генрих, иногда – кто-то из его приятелей.

Такой ответ не удовлетворил Мартена. Спальня Генриха и две прилегавшие к ней комнаты выглядели совершенно иначе и находились в противоположном конце дома. Разве Мария об этом не знала?

– Да меня это не интересует! – отмахнулась она с легким раздражением. – Я тут не хозяйка. Размещением гостей занимается Анна. Может эти комнаты сейчас вообще не используют.

Мартен усмехнулся.

– Раньше пользовались, – заметил он. – Похоже на то, что наш святоша Генрих держал тут небольшой гаремчик.

– Ох, не думаю, – недовольно буркнула она, надув губки, после чего перевела разговор на другое, словно эта тема её раздражала.

Мартен не настаивал, хотя в тот же день невольно сделал ещё кое-какие мелкие открытия, утвердившие его во мнении, что Генрих не был ни столь набожен, ни столь занят умножением капиталов, как можно было полагать, зная его прежде. Напротив: тут он явно наслаждался роскошью стола и ложа, как и прочих мимолетных радостей, на что указывали прекрасно снабженные погреба, горы бутылок от вина и ликеров, груды пользованных и запасы новых карт, а также почти выветрившийся, но ещё ощутимый аромат благовоний, розовой воды и пудры, сохранявшийся в альковах наверху.

Когда он опять в шутку помянул об этом, Мария Франческа рассердилась.

Он хотел бы запереть её в монастыре и лишить всяких развлечений? Что ей было, надевать рясу и отбивать поклоны перед распятием, когда Генриха навещали его друзья и знакомые? Не одна же она тут жила! Анна – бывшая придворная дама королевы Боны – тоже принимала участие в приемах и невинных забавах, которые тут случались. Анна тоже играла в монте, в пике и в дурака; ездила вместе с ней в Гданьск, сопровождала её всюду и всегда, опекала словно старшая сестра или приемная мать. Присутствие Анны, её симпатии и опыт, а тем более родство с Генрихом Шульцем составляли достаточную гарантию доброй репутации дома на Холендрах.

– Да я вовсе в этом не сомневаюсь! – воскликнул Мартен. – Нужно признать, что Генрих оказался намного бескорыстнее, чем я предполагал. Я ему на самом деле благодарен за все, что он для нас сделал, и ты должна благодарить и от себя тоже.

Мария Франческа покосилась на него с непроницаемой усмешкой.

– Полагаю, – протянула она словно про себя, – что он получил достаточные доказательства моей благодарности.

ГЛАВА XII

Во второй половине ноября и начале декабря у плотников, канатчиков, смоляров и кузнецов Брабанции и Ластадии было по горло работы на ремонте королевских и каперских кораблей, вернувшихся из Швеции. Ротмистр Владислав Бекеш, хоть и не моряк, но человек разумный и энергичный, сам следил за этими работами, опираясь на помощь и советы пуцкого старосты, пана Яна Вейера. Он требовал поспешать, так что стук топоров, ухание молотов, хруст пил и скрежет железа от рассвета до темноты разносились над Мотлавой, а шестого декабря, в самый день святого Николая, два транспортных судна и три корабля спустились по Висле и готовые выйти в море стали на якорях в глубокой гавани Старой Лятарни.

В тот же день к ним присоединился «Зефир», снабженный королевским каперским листом, выданным на имя Яна Куны, именуемого шевалье де Мартен, чем тем самым признавалось и подтверждалось его французское дворянство.

Вечером пан Бекеш прислал за Мартеном шлюпку и пригласил его на свой флагманский корабль «Вултур», чтобы вместе с капитаном Хайеном составить план действий.

«Вултур» был большим английским торговым фрегатом, который в Эльблаге переоборудовали в военный корабль. За счет уменьшения весьма вместительных, просторных трюмов на нем оборудовали орудийную палубу и установили тридцать два орудия, доставленные из Торуни. Его прежний капитан после битвы под Стангебро сбежал с частью экипажа к Карлу Зюдерманскому, а Герд Хайен, который в той битве потерял свой хольк, почти без кровопролития отобрал у изменников фрегат и в награду за такой подвиг стал его капитаном.

Хайен был человеком огромного роста и медвежьей силы. Родом он был из Инфляндии и на своем корабле имел с полсотни тамошних матросов, которые пополнили экипаж английского «Сепа», как стали называть его с согласия нового капитана.

Эти полсотни моряков под предводительством Герда Хайена держали в руках не слишком надежную остальную часть экипажа – около ста семидесяти англичан, шотландцев, немцев и голландцев, а сам Герд вызывал в них ужас своей грубостью и сверхчеловеческой силой, которую любил демонстрировать.

Он был светловолос, с густой бородой, которую брил на щеках, оставляя только на нижней части челюсти от уха до уха. Светло-серые его глаза смотрели холодно и невозмутимо, как два булыжника, а сжатые губы и напряженные черты лица с белой, чуть розоватой кожей, выдавали неустрашимую отвагу и холодное безжалостное спокойствие.

Ротмистр Бекеш казался полной его противоположностью. Лицо его было мягким, губы всегда готовы улыбнуться, а глаза – темны, как угли. Говорил он живо, немного с акцентом, поскольку родом был из Венгрии и только в 1593 году получил польское подданство. Наряжался он тоже по-венгерски, богато и нарядно, словно королевич. Он и в самом деле едва не стал королевичем, ибо отец его, Каспер Бекеши де Корниат, когда-то соперничал с Баторием за семиградский престол. Несмотря на это пан Владислав не зазнавался, не заносился, а Мартену с самого начала выказывал откровенную симпатию.

Встретив его у трапа, протянул навстречу обе руки и приветствовал как друга, после чего познакомил их с Хайеном, произнеся о каждом несколько похвальных слов. Капитаны смотрели друг на друга немного исподлобья, словно колебались, подавать ли руки, но в конце концов сделали это почти одновременно, причем у Мартена было ощущение, что берет в руку теплую буханку хлеба, которая вдруг превратилась в железные тиски. Ему пришлось напрячь всю силу своих мышц, чтобы ответить пожатием на пожатие, способное размозжить пальцы мужчины послабее. На свое счастье он сумел охватить огромную мясистую лапу Герда столь же мощно, как тот – его сухую, узкую, но зато более длинную ладонь, и не меняя выражения лица стиснуть её так, что Хайен быстро заморгал своими каменными глазками с бесцветными ресницами.

Бекеш сразу заметил это долгое, лишь с виду сердечное рукопожатие, и впечатление, которое сила Мартена произвела на инфляндца.

« – Нашла коса на камень», – подумал он и усмехнулся, поглаживая висячий ус, а вслух сказал: – Не хотел бы я получить в морду ни от одного из вас.

Мартен рассмеялся, но Герд казался несколько огорченным.

– Упаси Боже, – буркнул он, – чтобы я нечто подобное…

– Пусть вас это не заботит, пан Хайен, – успокоил его ротмистр. – Я ожидаю от вас совсем иных атак, и притом не на мою персону.

Все трое вошли в просторную каюту в кормовой надстройке и уселись за круглый дубовый стол, на котором немедленно появились бокалы и выдержанное венгерское вино. Герд Хайен, который знал всю Балтику пожалуй не хуже, чем палубу своего корабля, по просьбе Бекеша ознакомил Мартена с ситуацией под Кальмаром.

Стены замка, выстроенного на скалистых берегах острова Кварнхольм, вздымались над самой водой небольшого залива, а орудия, установленные в башнях и на бастионах, господствовали над ним, защищая выходы из теснины, отделявшей остров Оланд от берегов суши. Город, тоже окруженный стенами, с барбаканами и тремя башнями поменьше, соединял с замком подъемный мост. Два других моста, подлиннее, хорошо укрепленные, с центральными пролетами, поднимавшимися на цепях при помощи кабестанов, были переброшены над водами, опоясывавшими Кварнхольм. Крепость слыла неприступной; её можно было взять только измором, организовав чрезвычайно плотную осаду с суши и морскую блокаду.

Кальмарский пролив был глубок, но узок – и уже всего именно в районе Кальмара, где расстояние между берегами не превышало трех миль. Плавание там сталкивалось со многими трудностями, особенно в северо-западной стороне, изрезанной шхерами. Остров Оланд, длинной семьдесят миль и только десять миль шириной, правда прикрывал его с востока, так что только северные штормы могли вторгнуться в это узкое горло, но скалистые осыпи побережья, туманы и коварные порывистые ветры создавали немало опасных сюрпризов для пришлых мореходов.

Мартен только раз в жизни, совсем мальчиком, под командованием Миколая Куны преодолевал этот пролив. Тем не менее он полагал, что его необычайная память сможет послужить проводником и в отсутствие карт и подробных описаний. Сейчас его интересовали шведские морские силы и их размещение между Борнхольмом, Готландом и берегами Дании и Швеции.

Об этом, однако, ни Хайен, ни Бекеш толком ничего не знали. Можно было только полагать, что флот герцога Зюдерманского сейчас не слишком велик, и что большинство кораблей находятся в северной части Кальмарского пролива, имея там относительно удобное убежище в заливе Оскарсхамн.

– Очень хорошо, – сказал Мартен, – но если они блокируют Кальмар, то должны тогда постоянно заходить и в южную часть пролива, по крайней мере в Форнхамнзюдде?

– Заходят, – буркнул Герд. – Крутятся даже вокруг Борнхольма, а также между Готландом и сушей, и ещё как!

Мартен взглянул на него, а потом перенес взгляд на Бекеша.

– В таком случае путь в Кальмар тоже нужно прокладывать силой? – спросил он.

Ротмистр приподнял бровь, словно сомневаясь или колеблясь.

– Не обязательно, – после паузы ответил он. – Одиночный корабль может проскользнуть с севера, особенно с попутным ветром. Если он доберется до залива у замка, то будет уже в безопасности под защитой орудий с крепостных стен. Но шесть кораблей…

– Вот именно! – подтвердил Хайен. – В том и суть…

Мартен прекрасно это понимал. Невозможно не заметить шесть парусников, лавирующих между Гданьском и Швецией.

В узком проливе возле Кальмара несколько хорошо вооруженных кораблей могли остановить целый флот. Кроме того, и берег суши, и западное побережье острова Оланд изобиловали глубокими бухтами, весьма удобными для блокады. В них можно было устроить не одну засаду; можно было пропустить транспорт с грузами для Кальмара, а потом взять его под перекрестный огонь и уничтожить парой залпов за несколько минут.

Пан Бекеш думал явно о том же самом, ибо после минуты молчания сказал:

– Туда войти бы нужно с датской стороны, ибо пролив на юге шире и до Кальмара на добрых десять миль ближе. Но плыть не кучно, а выслав вперед один или два корабля, чтобы не дать застать себя врасплох. Что вы об этом думаете? – спросил он, обращаясь к Мартену. – У вас в таких делах больше опыта, чем у других, и ваш совет тут будет очень к месту.

Мартен не был равнодушен к лести; но хотя честолюбие его было польщено, он, не желая выглядеть зазнайкой, ответил осторожно, что план в своей основе хорош.

– Однако, – добавил Ян, – даже столь изощренные предосторожности не гарантируют прибытия конвоя в Кальмар, если в пути мы встретим сильный отпор. И что ещё хуже – даже если Столпе не удастся удержать нас на входе в залив, то наверняка будет караулить нас, как пес, чтобы не дать оттуда выйти.

– Потому, – продолжал он, – скорее нужно думать об атаке, чем обороне. Можно, например, опередить шведов и заманить их в ловушку, вместо того, чтобы избегать их засад.

– У нас всего четыре корабля, – заметил Хайен.

– И среди них только на «Сепе» тридцать два орудия, – добавил Бекеш. – Наши два холька – «Давид»и «Эмма» – несут по шесть легких пушек; всего сорок четыре…

– На «Зефире» их двадцать, значит всего шестьдесят четыре, – добавил Мартен и усмехнулся в усы. – Совсем неплохо.

– Совсем неплохо, пока мы будем вместе, – буркнул Герд Хайен.

– Это правда, – признал Мартен. – Но прежде нам придется разделиться, и лишь потом ударить разом, с двух сторон: с севера и с юга.

– Как это вы полагаете сделать?

Мартен оживился. Только теперь общий тактический план отчетливо обрисовался у него в мозгу.

На южном побережье Блекинга, в двадцати милях от входа в Кальмарский пролив, стояла Карлскрона – датская крепость с военным портом, в котором маленькая польская флотилия могла бы на несколько дней найти убежище. Стоянка кораблей пана Бекеша в этом порту наверняка бы не ушла бы от внимания вице-адмирала Столпе, руководившего шведской блокадой Кальмара, а в результате его флот занял бы оборонительные позиции в проливе, между южным входом в него и Кальмаром. Пер Столпе был, разумеется, достаточно предусмотрителен, чтобы оставить какие-то силы и к северу от осажденного города, быть может, даже и в окрестностях Борнхольма, и даже Готланда. Но он не мог излишне распылять силы, значит операции вдали от пролива будут носить скорее разведывательный характер, причем в достаточно ограниченном районе.

Мартен предлагал, чтобы два транспортных судна под эскортом «Сепа»и обоих хольков с сохранением всех мер предосторожности вошли в условленное время в Кальмарский пролив с юга и поспешили изо всех сил на север, к Кальмару. Тем временем «Зефир» обогнул бы остров Оланд с востока и севера, чтобы зайти в тыл шведской эскадры и внезапно её атаковать. Гром орудий стал бы сигналом атаки и для «Сепа», и для «Давида»с «Эммой», а шведы, оказавшись в западне, скорее бы всего сдались. Если бы даже судьба битвы осталась в этих обстоятельствах неопределенной или обернулась не в пользу польского конвоя (в чем Мартен сомневался), то все равно у транспортных судов хватило бы времени войти в залив и укрыться под зашитой крепостных орудий. Таким образом главная цель экспедиции – доставка припасов гарнизону Кальмара – будет достигнута, что же касается кораблей эскорта, они могли бы отступить или на север, или на юг и вернуться в Гданьск.

Бекеш слушал его речь, напряженно наморщив брови и сверкая глазами, но по мере того, как описываемые Мартеном события проплывали в воображении перед его глазами, лицо его прояснялось. В конце он не выдержал, хлопнул ладонью по столу, сорвался с кресла, которое с грохотом опрокинулось на пол, и схватив знаменитого корсара за шею, расцеловал в обе щеки.

– Чтоб с меня шкуру содрали! – воскликнул он. – Чтоб меня в монахи отдали, если этот план не достоин Цезаря! Почему же среди нас, паны-браты, не было тебя, когда мы под Стегеборгом шведов воевали?

– Не знаю, был бы у меня там такой командир, как ваша милость, – ответил Мартен. – Не каждый сумеет принять добрый совет, или хотя бы даже выслушать его, как вы. Раз вам этот мой план в целом понравился, мы могли бы сейчас обсудить его и уточнить детали.

– И на всякий случай варианты, – ядовито вмешался Герд Хайен. – Что, к примеру, нам делать, если Пер Столпе сразу по началу битвы или ещё раньше отправит «Зефир» на дно? Ведь оттуда капитан Мартен уже не подаст нам доброго совета!

– Но тогда вы останетесь на плаву и наверняка придумаете что-нибудь получше, – не остался в долгу Мартен. – Впрочем, можете сделать это и сейчас, – добавил он уже не столь запальчиво. – Насколько я понял, мы должны обсудить все вместе.

Хайен с ледяным спокойствием медленно кивнул. Его тяжкий, неподвижный взгляд скользнул по лицу Мартена и упал на большой свиток пергамента, лежавший перед ним на столе. Развернув, капитан придвинул его Мартену. Это была прекрасно рисованная вручную копия географической морской карты Герхарда Кремера, по-латински именуемого Меркатором. Знаменитый космограф князя Юлиуса фон Дуйсбурга изобразил на ней всю центральную часть Моря Восточного, или Балтики, от Аландских островов и южного побережья Финляндии до Пруссии и Поморья, и от заливов Ханьо и Стокгольма до курляндских и эстонских берегов. Гданьск, Пуцк и Колобжег, Карлскрона, Кальмар и Стокгольм, острова Борнхольм, Оланд и Готланд – вся огромная арена будущих морских сражений лежала перед Мартеном как на ладони.

– Ничего подобного я в жизни не видел! – восхищенно воскликнул он. – Все тут сходится и ничего не упущено!

– Разве только что корабли Столпе, – усмехнулся Бекеш.

– Они нас сами найдут, – буркнул Хайен.

Они втроем склонились над картой и просидели так до ужина, а потом ещё почти до полуночи утрясали все детали намеченной экспедиции.

Когда Мартен возвращался на свой корабль, легкий морозец осадил ночной туман на рангоут «Зефира», который в лунном свете выглядел кованым из матового серебра и опутанным паутиной. Стража на стенах Лятарни протрубила полночь. Начиналось седьмое декабря года от Рождества Христова 1598.

На рассвете конвой со снабжением для гарнизона Кальмара отошел от Старой Лятарни, возглавляемый «Сепом», которого буксировали четыре гребные лодки. Выход через западный рукав Вайхзельтифе был особенно труден из-за быстро усиливавшегося северо-западного ветра, который даже тут поднимал гривастую волну и гнал её навстречу шлюпкам, словно силясь не пустить корабли в море. Высокий корпус «Сепа»с двухэтажными надстройками на носу и корме представлял прекрасную парусность, буксирные лини содрогались, раз за разом вылетая из воды, у гребцов немели плечи, а результат их усилий был так ничтожен, что в конце концов Мартен, не вытерпев ожидания своей очереди, велел спустить ещё две шлюпки и отправил их на помощь Хайену.

Только около полудня «Сеп», а за ним «Давид», «Эмма»и оба транспортных судна добрались до рейда за мелководьем и стали на якоря. Тогда же на палубу «Зефира» вернулись изнемогшие гребцы, в робах, тяжких и застывших, как из олова, истекавших водой, словно ледяные изваяния, тающие и парящие от тепла вспотевших тел, которые теперь охватил пронзительный озноб и неудержимая дрожь.

Хафенмейстер Ведеке, который тем временем приехал из Гданьска, чтобы собственными глазами увидеть небывалое событие, каким был выход в море шести кораблей зимой (когда каждый рассудительный шкипер, и даже самый смелый рыбак сидели дома у печки) наблюдал за этими стараниями, обмениваясь едкими замечаниями со своим заместителем, капитаном Эриком Сассе. Похвалил его за отказ открыть восточный рукав фарватера, служивший трассой для входа в порт, хотя было совершенно очевидно, что там королевская флотилия могла бы пройти быстро и без усилий, не пересекая курса никакому кораблю, входящему в порт, поскольку судов таких тут не видели уже несколько недель.

– Пусть немного помучатся, – заявил он со злорадной ухмылкой. – Это их научит уважать наши законы и порядки.

Сассе уважительно кивнул.

– Если бы это зависело от меня, – заметил он, – я бы не впускал их даже в устье Вислы. Есть свой порт в Пуцке – пусть сами и углубят его так, чтобы могли туда заходить. Прежде…

– Смотри! – перебил его Ведеке. – Этот верно ошалел!

Касалось это Мартена, который видимо решил выйти под парусами, ибо на реях «Зефира» затрепетали белые полотнища, а два треугольных кливера поехали вверх на штагах между фокмачтой и бушпритом.

– Сейчас он окажется на мели, если ветер не выбросит их на берег, – заметил Сассе. – Ого! Уже срывает буи! – воскликнул он, когда корабль слегка сдрейфовал, пока реи перебрасывали на бейдевинд.

Но ни буи не были сорваны, ни маневр не подвел Мартена. Как только ветер наполнил и разгладил нервно подрагивавшие паруса, «Зефир» стал слушаться руля и направился на середину потока, а потом, набирая ход, миновал Лятарню, обогнул каменный столб у края правобережной набережной Вислы, выполнил быстрый поворот, взял ещё круче к ветру и помчался через Вестфарвассер, словно его буксировала колесница самого Нептуна, запряженного конями о коралловых копытах и золотых гривах, вместе с пятьюдесятью нереидами.

Готард Ведеке и Эрик Сассе, стоя на палубе сторожевого корабля «Йовиш», взирали на это с удивлением и завистью. Даже «Йовиш» явно не способен был на такие штуки. «Йовиш» – гордость гданьского порта, шедевр немецких корабельных мастеров, все год как спущенный на воду в Любеке…

– Ну и что же, Дюнне? – спросил наконец Готард капитана, который затаив дыхание следил за последним маневром «Зефира», не в состоянии оторвать глаз от его возносящихся в небо мачт. – Вы сумели бы таким вот образом выйти из порта на нашей каравелле?

Фридерик Дюнне скривился с деланным презрением.

– Я не рискую ради аплодисментов, – ответил он, кося то вправо, то влево, словно не мог или не хотел задержать взгляд на хафенмейстере. – Я не цирковой канатоходец, и не сын и внук колдуний, как он.

– При чем тут это? – спросил Ведеке.

– Как это – при чем? – буркнул Дюнне. – Разве вы не видели? Ни один истинно христианский корабль не мог бы идти так круто к ветру, как этот. Ян Куна не бывает в церкви – можете спросить Шульца. У него на парусах нет ни одного креста, как у прочих кораблей. Вот потому его и пули не берут. Мать его научила своему чародейству, а в Индиях тамошние колдуны ещё добавили. Тьфу! – сплюнул он и набожно перекрестился, добавив: – Плохо дело кончится, если король Зигмунт против своего дядюшки собирает такую публику.

– Ба! Герцог Зюдерманский тоже давно покумился с дьяволом! – вмешался Сассе.

Ведеке пожал плечами: он в колдовство не верил.

– Я слышал, – сказал он, – что Мартен был тяжело ранен, и причем именно пулей. И едва от этой раны оправился. Так что уверен, что прицельный залп с «Йовиша» смел бы его стройный кораблик с поверхности воды, как мыльный пузырь. Должно быть, он тоже это хорошо знает, раз не пытался пройти через Остфарвассер.

– Пусть бы попробовал! – буркнул Дюнне. – Черти в пекле сразу бы порадовались его черной душе!

Тем временем Мартен, понятия не имевший об этих рассуждениях и замечаниях Готарда Ведеке и капитана Дюнне, с нетерпением ожидал сигнала Хайена поднять якоря и строиться в походный порядок. Произошло это лишь после двух часов, когда ветер несколько приутих, словно приглашая в путь. «Сеп» снова двинулся вперед под зарифленными парусами, за ним гуськом два одномачтовых когга, по бокам и чуть сзади – «Эмма»и «Давид». Весь этот конвой двигался неторопливо, со скоростью, не превышавшей трех морских миль в час, хоть шли они теперь вполветра, чтобы миновать невидимый с такого расстояния мыс Хеля. Даже тут, в заливе, приземистые когги переваливались с борта на борт, словно гданьские торговки со Старомястской ратушной площади, безмерно чему-то дивящиеся.

« – А что будет в открытом море? – думал Мартен. – Почему же Гданьск не заставили предоставить королю другие корабли, получше этих? Почему» Йовиш» бесполезно торчит под Лятарней, вместо того, чтобы принять участие в экспедиции со своими тридцатью четырьмя орудиями и сорока картечницами на борту?

Он закусил ус. Гданьск прежде всего заботился о собственных интересах, как всегда. Видно, даже Шульц не смог изменить этой политики, хотя и строил столь смелые проекты перемен, которые так и не произошли.

« – Тут ничего не изменилось, – подумал он. – И пожалуй нескоро изменится, если такие как Зигфрид и Готард Ведеке будут оставаться у власти.»

При воспоминании об этой паре кровь бросилась ему в лицо. Правда, он не видел старика, но прекрасно его помнил, а Готард был необычайно похож на отца. И выглядел он точно также, как Зигфрид тридцать лет назад. Та же самая слегка сутулая фигура, выдвинутая вперед голова с редкими рыжеватыми волосами, что заставляло вспомнить старую цаплю, хоть выступающие скулы и короткие носы с широкими ноздрями отнюдь не делали их похожими на птиц. Глаза у обоих были серыми, маленькими, подвижными, легко наполнявшимися слезами, с пожелтевшими белками. Губы бледные и тонкие, липкие, с презрительно опущенными уголками, где зачастую поблескивали пузырьки слюны. Зигфрид всегда одевался в черное, с маленьким кружевным воротником вокруг шеи. Сын следовал ему, но позволял себе темно-фиолетовые кафтаны из самого дорогого бархата; на шее под воротником носил толстую золотую цепь с усаженным гранатами крестом, а на пальцах – два-три драгоценных перстня.

Оба были одинаково заносчивы и оба при необходимости способны на преувеличенную любезность или даже униженную покорность. Готард в отличие от отца до сих пор не был женат и вел весьма разгульную жизнь, не ограничивая себя в наслаждениях и не слишком это скрывая. Несмотря на это он был расчетлив и умел прекрасно постоять за свои интересы; охотно развлекался и пил за чужой счет, а если сам и тратил деньги, то требовал за них первейшего товара и лучших услуг, никогда ни за что не переплачивая.

Мартен испытывал к нему отвращение, главным образом из-за сходства со старым Зигфридом Ведеке, который вместе с бурмистрами Фербером и Пройтом вынес смертный приговор Каролю Куне.

« – До сих пор я за него не отомстил, – думал он, вспоминая любимого брата. – Ни за него, ни за мать…»

Он клялся отомстить, будучи десятилетним ребенком, а позже повторил эту клятву над телом отца, приняв после него командование «Зефиром». И вот уж тридцать лет этим детским обещаниям, а Зигфрид Ведеке был все ещё жив, хотя безжалостные судьи Кароля и Катарины Куна давно уже в могиле.

Фербер, Клеефельд, Пройте, Зандер и Гизи… Их настигла карающая рука правосудия ещё в царствование Зигмунта Августа. Только Ведеке – главный преступник – избежал позорной смерти.

Но сегодня он был уже стариком. Мартен знал, что не способен предстать перед ним и высказав все то, что когда-то твердил себе, проткнуть его рапирой или выстрелить в сердце из пистолета. При одной мысли о таком сведении счетов с этим человеком он содрогался от отвращения. Нет, на такое он способен не был, и пока не видел иного способа сдержать клятву.

Эти мысли возвращались к нему каждый раз, когда видел он Готарда. Да, с ним стоило посчитаться. Но – за что? Готард Ведеке не имел к тем делам никакого отношения. Тогда он был подростком и вполне мог даже не знать, за что приговорили к смерти Кароля Куну и почему его мать умертвили под пытками. Впрочем, все это было пустыми размышлениями.

По счастью, у Мартена не оставалось на них лишнего времени, особенно сейчас, когда его захватили текущие дела и в сознании всплывали иные воспоминания детских лет, проведенных в Гданьске и на палубе «Зефира»в те далекие времена, когда им командовал Миколай Куна.

Вот и сегодня в багровом зареве заката он вновь увидел Хель, что золотистой косой лежал в море, прикрывая Пуцкий залив. При виде столь знакомого пейзажа ему пришло в голову, что Хайен – осторожный балтийский шкипер – наверняка задержится на ночь в рыбацком порту на самом конце полуострова.

Это его несколько нервировало. В Атлантике он привык к иным кораблям и к иному темпу плавания. Но с другой стороны он смотрел с неким сантиментом и снисходительностью на старые одномачтовые когги с обшивкой внахлест и огромными пузатыми парусами, и одновременно в глубине души отдавал должное отваге и выносливости экипажей, которые на этих неуклюжих судах пускались в открытое море.

Ему вспомнился «Черный гриф» – каперский корабль, когда-то принадлежавший Готлибу Шульцу. Тот был совсем такой же, как эти два, которые теперь везли припасы для Кальмара; может быть даже меньше. Командовал им Миколай Куна, пока в Эльблаге не спустили на воду «Зефир». «Черный гриф» был вооружен только несколькими шестифунтовыми октавами и двумя четвертькартаунами, а ведь ходил под Ревель, защищал Магнуса Датского от атак шведов в Озилии, и брал на абордаж шведские корабли!

Кароль Куна, тогда пятнадцати – или шестнадцатилетним юношей принимал участие в этих экспедициях под командой отца. Ян прекрасно помнил любимого брата. Он гордился им перед ровесниками, чистил ему серебряные пуговицы на моряцкой куртке и пряжки на сапогах, затаив дыхание слушал его рассказы о битвах и штормах, учился от него фехтованию на шпагах и владению топором, под его опекой взбирался на марсы, когда «Черный гриф» стоял в порту.

По счастью он не стал свидетелем его казни, хотя знал о ней и многократно её себе воображал. И Кароль оставался в его памяти полным жизни и энергии – таким, каким был дома и на палубе каперского когга: прямой и стройный, как молодой дубок, с милым юношеским лицом и уверенными ловкими движениями.

И тут, взглянув вдоль палубы на нос «Зефира», он увидел его под гротмачтой.

« – Мерещится», – подумал он, взволнованный до глубины души.

Протер глаза и глянул снова, но привидение не исчезало. Кароль Куна стоял посреди палубы в своей обычной позе, широко расставив длинные ноги, уперев руки в бедра, оттопырив локти. Он смотрел наверх, на розовеющие облака, которые ветер гнал к востоку, и на белых крикливых чаек, словно предсказывал по их полету погоду.

Это продолжалось с минуту, и Мартен боялся даже перевести дух, чтобы не вспугнуть видение. Наконец юноша обернулся, словно ощутив его напряженный взор, и направился прямо к нему.

Только тогда Ян осознал, что перед ним Стефан Грабинский. Глубоко вздохнув, он машинально расстегнул воротник кафтана, пережавший горло.

Не впервые замечал он это поразительное сходство между Стефаном и Каролем, но никогда ещё так глубоко не обманывался.

« – Может потому, что последнее время я его почти не видел,» – подумал он с ощущением какой-то вины и жалости.

Когда Стефан стал рядом, обнял его и прижал к себе в приливе сердечных чувств.

– Ты хорошо присматривал за «Зефиром», – тепло заметил Ян. – Никому другому я бы не решился его доверить.

– А я никому другому не хотел бы служить, – отозвался Грабинский, отвечая столь же крепким объятием.

Так они и замерли, сплетя руки, словно не находя слов выразить все переполнявшее их сердца.

– Мать велела передать тебе привет, – сказал Стефан. – Хотела поблагодарить тебя за все, но… – он вдруг умолк, чувствуя неловкость ситуации.

Мартен тут же его понял и устыдился. Будучи три дня совсем рядом, на Холендрах, он так и не нашел свободной минуты для Ядвиги; не зашел к ней, хоть прекрасно знал, где та живет. И она могла подумать, что он сознательно избегает встречи.

Когда-то, лет в двенадцать, своей ангельской красой она походила на образ святой Агнешки Салернской; сердце юного Янка Куны забилось тогда первой детской любовью и нашло взаимность. Но пути их разошлись, а через несколько лет Ядвига стала женой Яна из Грабин. Теперь она могла решить, что Мартен потому и не хочет её ни знать, ни видеть. Он же попросту забыл в суматохе, хоть не раз вспоминал её с милой грустью.

– Не хватило времени, чтобы с ней увидеться, хотя и очень хотелось, – соврал он. – Как только вернемся из Кальмара, ты меня к ней обязательно проводишь.

– Правда? – спросил Стефан, словно удивленный таким ответом.

Мартен взглянул ему в глаза и усмехнулся.

– Понимаешь, нам с ней есть что вспомнить…

– Она рада будет это услышать, – заметил Стефан, оглядел небосклон и добавил: – Пора, пожалуй зажигать огни.