Текст книги "Дорога без возврата"

– Епископ очень любит девушек, особенно невинных. Если я передам эту книгу, скажу, что она смутила мою душу, и я хочу исповедоваться только ему и в его доме – он не устоит. А на свидания охрану не берут. Ты же пройдёшь как моя служанка.

Жиль смотрел на любимую и молча кусал губу. С одной стороны, он обещал, да и другого способа нет. С другой вот так рисковать Николетт… Девушка вдруг умоляюще сжала ладонь парня своими, и Жиль решился.

– Хорошо. Посылай слугу к епископу.

Николетт оказалась права. Ответ последовал незамедлительно: отец Павел ждёт завтра с утра. Не возникло трудностей и с Жилем. Знахарка при господах неплохо разбиралась во всякого рода притираниях и отварах, нашлось в усадьбе и подходящее платье. Так что вместе с Николетт отправилась светловолосая и пышненькая служанка, которую епископ тоже приказал пропустить – едва услышал шёпот, мол, «служанка невинна, а читали мы вместе и ей тоже нужна исповедь». Угадала Николетт и с тем, как поведёт себя сластолюбец: из небольшого двухэтажного дома епископ выгнал всех, даже повара и лакеев с кухни. Впрочем, прислуга явно была к подобному привычна. А епископ, увидев сомнение в глазах «служанки», коротко пояснил, что вернутся все в дом только по его приказу и молитвенному уединению ничего не помешает. После чего махнул «девушкам» рукой следовать за ним.

В доме хозяин сразу повёл гостей на верхний этаж, где уже была готова комната. С плотно закрытыми ставнями, горящими светильниками и большой кроватью посередине. Едва все трое вошли, Павел даже не добравшись до кровати срезу же потянул руки расшнуровать платье Николетт, в глазах горело такое пламя желания, что было понятно – мужчине уже всё равно, передумает девушка или нет… Лёгкий укол кинжалом в область паха стал полной неожиданностью. Прозвучало холодное:

– Не двигайтесь, ваше святейшество. Вы человек, конечно, сильный, воин опытный. Но я в любом случае успею пустить кровь.

Взгляд епископа задёргался, заметался, в голове лихорадочно закружились мысли – что же делать… Как вдруг комната взорвалась звёздами: нескольких мгновений заминки Жилю хватило, чтобы прыгнуть и нанести удар. Опыт студенческих драк не пропал даром – епископ свалился без сознания как подкошенный.

Очнулся отец Павел с кляпом во рту, привязанный к той самой кровати. Мужчина с бешенством посмотрел на фальшивую служанку. Но едва прозвучал вопрос, во взгляде клирика появился неприкрытый страх:

– Где документы, которые вы должны передать митрополиту Антонию? Они в доме.

– М-мм-ме-м!..

– Сейчас я выну кляп и вы мне всё скажете. Если попытаетесь кричать или молчать – что-нибудь отрежу. Времени у нас вашими стараниями много.

– Мм-ме-м-м!..

Спрашивать пришлось несколько раз, после очередного выдранного ногтя и сломанного пальца приводить в сознание, облив водой из кувшина. И пусть опыта в пытках ни у Жиля, ни у Николетт не было, оказалось, что Павел боится боли – поэтому сдался епископ довольно быстро. Узнав, где тайник, Жиль оставил девушку сторожить пленника, а сам поспешил за архивом. Первое же письмо заставило удивлённо присвистнуть: письмо Патриаршего архидиакона1111
  Архидиакон – до IX века заместители епископов. Позже старший диакон (Патриарший архидиакон), служащий при патриархе, его помощник при богослужении


[Закрыть] Иоанна к кому-то из еретиков-несториан, не признающих ни власти патриарха, ни святой Кафолической Церкви! Если и остальные бумаги такие же, то Ратьян прав. Быстро собрав все письма и свитки, парень вернулся обратно к Николетт:

– Они у меня.

Девушка кивнула, после чего аккуратно, чтобы не запачкаться, перерезала епископу горло.

– Зачем? – ошарашенно спросил Жиль.

– Ты бы не решился, – деловито ответила девушка, помогая любимому поправить платье-маскировку. – А он бы организовал погоню. Пошли.

Из дома удалось выбраться незаметно, да и по дороге в поместье Жюсси удачно никто не встретился. В усадьбе Жюсси обоих ждал неожиданный сюрприз. Жиль отправлял в лагерь одного из своих людей предупредить, что с ним всё в порядке – но посланный мужик объяснил произошедшее очень невнятно. И встревоженный Пьер, отобрав пару десятков лучших бойцов, поспешил на помощь другу. А встретив вернувшихся вдвоём Жиля и Николетт, начал было рассержено высказывать, что, мол, негоже смешивать дела военные и сердечные. Жиль в ответ молча показал письмо архидиакона Иоанна и шепнул идти идти за собой – разбирать добытое.

С письмами и свитками все трое провозились до заката. Документов здесь хватило на многих церковных и светских владык от Карантанской марки до Светлейшей Республики Венеции. Вот только…

– Сами мы ничего не сможем, – высказал общее мнение Жиль. – А у Ратьяна горячка, он встанет через пару недель, не раньше. Это слишком долго.

– Сами не сможем, – задумчиво почесал в затылке Пьер. – Хотя… Дай-ка мне письмо Иоанна. Перед тем, как мы с тобой из столицы уехали, был заслуживающий доверия слух, что в Лютецию вот-вот прибудет митрополит Григорий. А я, пока ходил от Гейдельберга до Лютеции, интересных людей встречал. Как раз недалеко аббатство, где хозяйничает мой давний знакомец, отец Гумберт. Я познакомился с ним в Лотарингии, и не думаю, что став французским аббатом толстяк сильно переменился. Если его пригласить равноправным участником, ради шанса стать епископом – сделает всё, что нужно. Покажу ему для начала это письмецо…

…Дверь громко хлопнула за вышедшим из кабинета невысоким, полненьким, с оттопыренными ушами и лохматой курчавой бородёнкой, человечком. Благостное отеческое выражение тут же покинуло лицо митрополита Григория. Ну и наглец! Да ещё дурно воспитанный, чего стоит одна привычка брызгать слюной в собеседника. Сослать бы монахом куда-нибудь в ледяную Исландию… Вот только от письма, которое принёс аббат Гумберт, не отмахнёшься.

Митрополит встал, подошёл к окну и, близоруко щурясь, принялся глядеть на шумную людскую реку. Улица располагалась почти в центре Лютеции, поэтому не затихала даже с наступлением сумерек. В поясницу неожиданно стрельнуло – при перемене погоды возраст сразу напоминал о себе. И это значило одно: другого шанса не будет. А времени так мало… Патриарх Михаил Керулларий не доживёт и до Рождества. Дальше выборы… и провозгласить должны именно его, Григория. До следующих выборов он не доживёт. Вот только и главный соперник, архидиакон Иоанн, это понимает. Григорий приехал во Францию, надеясь что-нибудь раскопать о прошлом своего главного соперника. Но тщетно. Единственного, кто мог бы выступить против – епископа Лиона – Иоанн успел обвинить в колдовстве и отправить на костёр. И тут такая удача. А ведь этот Гумберт обещает передать письма, с помощью которых можно прижать не только архидиакона, но и весь Выборный Собор. Решено! Митрополит, не отворачиваясь от окна, начал диктовать: сидевший за столом секретарь не только всё запишет, но потом сразу оформит в виде указов и прочих положенных в том или ином случае документов.

– Баронессу де Муффи постричь в монахини и отправить в дальний монастырь. Фьеф отдать школяру, женить его на этой, как её, девице де Жусси. И чтобы ни в Лютеции, ни в Константинополе, ни паче того в Риме, не смел показываться. Дальше. Этот Гумберт хочет стать епископом… Я дам ему больше. Он получит кафедру митрополита Древлянского.

Доверенному секретарю позволено многое, поэтому монах разрешил себе усмехнуться и спросить:

– Ваше преосвященство, вы так награждаете его не только за столь важную помощь?

– Этот наглец зазнался, – митрополит позволил кривой усмешке коснуться губ. – Разговаривать со мной как с равным. Пусть и дальше мнит себя ровней. Пока князь Игорь его не обломает.

Секретарь понимающе кивнул: о том, что не только византийские басилевсы, но и древлянские князья не делятся властью даже с Церковью, в Европе помнят немногие. А Игорь к тому же известен как человек суровый и жёсткий. В последней войне с византийцами города разорял играючи, и помнить войско с червлёными щитами в трёх переходах от Константинополя базилевсы будут долго…

Гостей на свадьбе нового барона де Муффи было немного – зато каких! Посаженным отцом стал граф де Крона, венчал молодых сам митрополит Гумберт. Митрополит же стал и свидетелем клятвы верности барона графу. Слуги, быстро вспомнив тяжёлую руку теперь не просто эконома, а тестя хозяина, летали птицами. И затянулось празднество на целых три недели, только тогда гости начали разъезжаться. Последним замок покинул Пьер. Жиль и Николетт просили его остаться. Пьер на это только весело улыбнулся, и вдруг ответил непривычно просто, без шуток и стихов:

– Я рад, что у меня теперь появилось место, где меня ждут и всегда рады видеть. И я обязательно вернусь. Но сначала я должен побывать в константинопольском Пандидактерионе. Хочу сойтись в диспуте с тамошними богословами. Ты выбрал дорогу любви, и нет священнее этого выбора. А я выбрал дорогу учения – и пока не пройду по ней до конца, остановиться не смогу. Но – не прощайте. До свидания.

Пьер крепко обнял друга, поцеловал руку его жене, после чего закинул на спину свою котомку. И вскоре одинокая фигура затерялась на дороге, ведущей из замка на тракт.

Комментарии

Школяр Жиль, как и его возлюбленная Николетт персонажи, естественно, выдуманные. Также как и баронесса де Муффи. А вот наставник героя «Вагантов» отец Аббон, или Аббон де Флёри жил в конце X века во Франции. Был советником короля Роберта I, позже – настоятелем монастыря Флёри-сюр-Луар, крупного духовного и интеллектуального центра Средневековья. Аббон де Флёри оставил большое количество трудов по каноническому праву, грамматике, истории, толкованию Библии, а также в различных областях научных знаний. Погиб около 1000 года во время монашеского бунта в Реоле. Также реальное историческое лицо и друг Жиля, Пьер Абеляр (родился в 1079, умер в 1142), французский философ, теолог и поэт. Родом из окрестностей Нанта, из благородной семьи. Избрав карьеру учёного, отказался от права первородства в пользу младшего брата. Образование получил у известнейших богословов своего времени: Ансельма Ланского и Гильома де Шампо. Состоялся в реальной истории и спор Абеляра с Гильомом де Шампо, после которого каноник стал непримиримым врагом молодого богослова и Пьер вынужден был покинуть Париж.

Реальные прообразы имеют и митрополит Григорий, аббат Гумберт и архидиакон Иоанн. Григорий (при крещении получивший имя Хильдебранд, под именем Григорий VII правил с 1073 года) родился в небогатой семье тосканских землевладельцев в Соване примерно в 1020 году нашей эры. Современник византийского патриарха Михаила Керуллария. Человек яркий, властный. Окончательно утвердил в католической церкви целибат – безбрачие духовенства. Боролся за централизацию церковной власти в руках римских Пап. Кроме того именно он принудил императора Священной Римской империи Генриха IV явиться к себе с покаянием в тосканскую крепость Каносса. Гумберт (Гумберт Сильва-Кандидский) – современник Григория, кардинал. Родился в Бургундии, был монахом в Лотарингии, в 1050 году был хиротонисан папой Львом IX в сан архиепископа Сицилии и возведён в ранг кардинала. Современники говорили про Гумберта как про человека наглого и хамоватого. Именно Гумберт был во главе посольства, отправленного в Константинополь для решения вопроса о главенстве церквей, римской и константинопольской, публично оскорбил константинопольского патриарха и тем самым дал повод для формального разрыва взаимоотношений православия и католичества. Архидиакон Иоанн в нашей истории – Иоанн XXII – был сыном сапожника из Каора (Франция, 1244 год) и при рождении получил имя Жак д’Юэз. К власти рвался всю свою жизнь, не останавливаясь ни перед чем. Так, вступив на папский престол, он распорядился отдать под суд епископа родного города, на том основании, что священник якобы был уличён в колдовстве. Однако даже современники были уверены: причиной казни бывшего благодетеля стало то, что епископ слишком подробно был знаком с ранней биографией будущего Иоанна XXII.

Отдельно стоит сказать про князя Игоря. В нашей истории это Великий князь Киевский, имел прозвище Игорь Старый. В школьных учебниках в основном говориться, что Игорь был воспитанником князя Олега, был женат на его племяннице Ольге (первой христианской княгине Ольге Святой) … И был убит, когда решил взять с племени древлян двойную дань. Дальше учебники подробно описывают месть Ольги за мужа, её правление и принятие христианства. А ведь Игорь правил Русью больше тридцати лет! И, на мой взгляд, этот выдающийся государственный деятель забыт сегодня незаслуженно.

Историк Николай Михайлович Карамзин тонко подметил особенность великого князя Киевского: «Игорь в зрелом возрасте мужа принял власть опасную: ибо современники и потомство требуют величия от наследников Государя великого, или презирают недостойных». Игорь Рюрикович в отечественной истории получил прозвище Игорь Старый. Его прозвали так за долгие годы державной работы, состоявшей не только из постоянных военных походов во все стороны от стольного града Киева. Мы помним, как Вещий Олег прибил свой щит на воротах Константинополя – но в 944 году именно Игорь заставил византийцев снова трепетать в страхе, что киевское войско опять всего в нескольких переходах от столицы империи. Именно Игорь Старый занимается превращением Руси из аморфного собрания племён, выплачивающих дань киевскому князю только как сильнейшему – в державу. Где не покорённые народы выплачивают разовую произвольную дань сильнейшему, а княжеский тиун и посадник собирают с провинций раз и навсегда установленные налоги. Дружина именно при Игоре становится не вольницей, которая служит князю за добычу, а войском, которое служит за славу, статус и постоянную плату. И гибель Игоря связана именно с сопротивлением тех, кто не хотел расставаться с прежними порядками. После него в русской княжеской семье будет немало Игорей – Игорь Ольгович, Игорь Святославич и так далее. Прозвище Старый (то есть старейшина) остался носить только один из них. А созданная им и его женой Ольгой держава просуществовала несколько столетий и стала образцом для создания уже Русского государства…

Историческим лицом является и граф Раймунд VI Тулузский. При нём культурное и экономическое противостояние между Северной и Южной Францией достигло апогея, закончившегося тем, что в 1208 году, воспользовавшись гибелью в Тулузе папского легата Пьера де Кастельно, папа Иннокентий III отлучил графа и его вассалов от церкви под предлогом покровительства ереси альбигойцев. (Альбигойцы или катары – широко распространённое в те годы на юге Франции религиозное учение манихейского толка, никак не связанное с христианством вообще. Манихеи учили, что материальный мир есть порождение Мрака, который обволок Свет. Цель человека – разрушать материальные оковы мира и воссоединиться со Светом). Иронией судьбы было то, что руководил крестовым походом парижский король Филипп Август, отлученный от церкви за смертные грехи, а сам граф Раймунд был ревностным католиком. Оценив силу крестоносцев, Раймунд VI сопротивления не оказал. В июне 1209 году он согласился пройти в Сен-Жиле унизительную церемонию публичного покаяния и присоединился к крестоносцам. Не согласившийся с решением своего графа город Брам был взят штурмом, жители истреблены до последнего человека. Именно про это и говорит отец Аббон: «Вот только для этого придётся вернуться к человеку, чей отец один раз предал тех, кто приносил ему оммаж».

Вполне реальная история описана и с Хартией, которую купила деревня Жиля. Начиная с тысячного года сеньоры и короли стали предоставлять сельским и городским общинам Хартии вольностей, ясно оговаривающие права и обязанности общин. В них были систематизированы обычаи и зафиксированы кутюмы, огораживающие крестьян от произвола и вымогательства сеньоров, определены их обязанности как подвластных лиц и отменены наиболее тяжёлые повинности. В некоторых случаях хартии передавали крестьянам права административного управления и отправления правосудия. Поэтому крестьяне были готовы заплатить любую цену за Хартии вольностей, иногда они по уши влезали в долги… Обретённая свобода в результате приводила к ещё большей экономической зависимости от сеньора. Особенно если у общины возникали разногласия, и сюзерен пользовался правом произвольно устанавливать величину косвенных податей, чтобы надавить на своих противников. «Шевалье де Крона за это на них здорово взъярился. Пошлины и поднял – что на соль, что на мельницу, что на остальное».

На XIII век пришлись и отголоски споров о целибате (обете безбрачия, принятом по религиозным соображениям). Кафолическая Церковь и наследовавшая ей Православная Церковь пришли к выводу о допустимости брака, если его заключение предшествует посвящению в дьяконский и священнический сан (решения Шестого Вселенского Собора от 680 года и Трулльского собора от 691 года). Однако при этом соблюдаются требования, которые озвучивает Аббон: «Пастырь только на малом приходе стоящий. А тем, кто власти от лона Святой Церкви достигает, заповедано от мирских соблазнов отстраняться». То есть любой высокопоставленный иерарх обязан блюсти целибат. В Католической церкви споры по поводу обязательности целибата для священников любого ранга шли до XI века, когда папа Григорий VII ввёл отлучение от церкви за нарушение целибата. Однако на практике до самого прихода Чёрной чумы в середине XIV века, закон продолжал нарушаться отдельными иерархами и простыми священниками: к этому подталкивала «мирская» часть прав и обязанностей духовенства.

Дело в том, что если в Византии поместье (бенефиция) никак не было связано с государственно-общественным статусом владельца, а также его правами и обязанностями, то в Европе именно обладание землёй создавало владельцу этой земли ряд юридических прав. Например, право творить внутри своего феода суд. Поэтому, как только монастыри и церкви обзаводились землёй и деревнями для прокорма, они сразу же вовлекались в чисто светские отношения. И уступать хотя бы часть своих «внецерковных» возможностей католические иерархи, становившиеся ещё и светскими феодалами, категорически отказывались. Так, например, в 1202 году документы описывают тяжбу о статусе бывшего виноградника Брюно, ставшего частью города Парижа: епископ хотел сохранить за собой право вершить правосудие и вступил тогда по этому пункту в спор с королём, который требовал этого права для себя. Тяжба длилась 20 лет, но в конечном итоге конфликт разрешился в пользу епископа.

Однако, несмотря на все трудности и разногласия, положение Церкви к XIII веку было незыблемо. Даже инквизиция (существовала еще с III–IV вв. н. э., само слово употреблено впервые на Турском соборе 1163 года), которая с XIII века была передана в ведение монахов-доминиканцев, выносила в основном оправдательные приговоры. А только донос доказательством не считался, и обвинивший соседа в колдовстве, но не предоставивший доказательства доносчик мог по решению инквизиции выплатить в пользу пострадавшего и Церкви огромный штраф. Поэтому, несмотря на формальный догматизм, на многие вещи смотрели, что называется, сквозь пальцы. Расцвело увлечение оккультизмом и астрологией, а для этого велись исследования в области астрономии и небесной механики, переводились смелые труды арабских философов о гелиоцентричности мира. И хотя до математического обоснования Коперника оставалось ещё два столетия, идеи Птолемея о Земле как центре Вселенной уже тогда начинали отступать. Расцветает алхимия, многие знатные дворяне заводят личных алхимиков. Опять же стоит оговориться, что в обществе на тот момент царит «истинная» алхимия, смысл которой виделся «вернуть людям истину, потерянную в первородном грехе». И все исследования ведутся именно с этой точки зрения, а все алхимики – люди крайне набожные. Не зря Мануэль говорит, что если он вступил на путь свободного философа, алчущего тайны мира, ему не должно потакать греху земному. Эта «истинная» алхимия просуществует до XVII века, о чём мы можем судить по письмам Ньютона к Галлею. Алхимики же, преследовавшие узкокорыстную цель научиться превращать простые металлы в золото или на худой конец в серебро во все времена служили для истинных алхимиков объектом насмешек и ассоциировались в общественном мнении с нищими делателями золота. Их презрительно именовали лжеалхимиками и суфлерами – по названию воздуходувных мехов, которыми такие искатели, словно простые кузнецы, посильнее раздували огонь в печи, спеша сварить «философское яйцо», от которого до самодельного золота уже рукой подать…

Сочетание твёрдых позиций Церкви с очень неожиданной потребностью в грамотных людях, в юристах и так далее породило и ещё один дотоле не существовавший феномен: Университет (от латинского «universitas», первоначально – любое объединение людей, связанных общими интересами и имеющих особый правовой статус). А в городах появилась новая, непознанная и непонятная прослойка общества – школяры-студенты. И неважно, были ли это богатые пансионарии (то есть те, кому родительские деньги позволяли жить не думая о заработке), или стрижи (так звали студентов, которые на учёбу и пропитание зарабатывали сами), всё равно это были люди умеющие читать. Для Европы, где в отличие от Руси и Византии к этому времени не существовало разветвлённой сети светских и монастырских школ, а грамотные были редкостью, появление в крупных городах большого числа людей с очень широким для своего времени кругозором вызвало переворот в сознании.

Средневековые университеты тоже достойны отдельного упоминания. Формально первым высшим учебным заведением в Европе стал Константинопольский университет, основанный в 425 году и получивший статус университета в 848 году и называемый Магнаврской высшей школой, или иначе Пандидактерионом (греческое Πανδιδακτήριον). Там преподавали грамматику, риторику и философию, а также естественные науки – арифметику, геометрию, музыку и астрономию. Но своей главной задачей Магнаварская школа ставила всё же подготовку унифицированный высших чиновников, дипломатов, военачальников. И почти до самого падения Византии так и оставалась специализированным учебным заведением с соответствующими требованиями к профессуре. Но Европа, при малом количестве людей, способных обучать, привередливой к профессуре быть не могла, и приглашала в университеты любых выдающихся деятелей своего времени, не обращая внимания на их взгляды. Даже если эти взгляды зачастую шли вразрез с какими-то официальными догмами и научными положениями. В европейских университетах было четыре факультета: подготовительный (или младший) факультет искусств («семи свободных искусств» – то есть занятий, которые античные педагоги считали прерогативой свободного человека и противопоставляли механическим искусствам, предназначенным для рабов; в «свободные» включались грамматика, риторика, логика или диалектика, арифметика, музыка, астрономия и геометрия) и старшие факультеты: теологии, права и медицины. Во главе каждого факультета стоял декан. В университетах бурно обсуждались основные вопросы христианской доктрины, различные идеи и способы познания мира, совершались открытия в области математики, геометрии. Постепенно, не желая оставаться в жёстких рамках античных представлений, профессора и студенты занимались не только богословием и свободными искусствами, но и механикой, физикой и так далее. А Европа вместе с ними начинала свой долгий путь к Возрождению и научно-технической революции.