Текст книги "Темное просвещение. Американские консерваторы против Империи и Собора"

Гражданское ядро

Гражданское ядро состоит из перменантной бюрократии и того, что в других странах пресса называет «гражданским обществом».

«Гражданское общество» обозначает все легитимные институты, призванные служить или направлять государство или общественность. Это включает в себя СМИ, университеты, благотворительные организации и т. д. Эти критически важные органы становятся наиболее сильными, безопасными и демократичными, когда на них не накладываются оковы в виде политической подотчетности.

Несмотря на множество средств защиты, бюрократия теоретически стоит ниже в иерархии, чем президент. Возможно, это ложь. Это невероятная ложь относительно прессы. Было бы как-то неправильно иметь министерство информации, за исключением военного времени (военными «министерствами правды» [в США] были Бюро военной информации во время Второй мировой и Комитет общественной информации во время Первой мировой).

Интересно сравнить Западное гражданское общество с Восточной правящей партией. Оба органа не относятся непосредственно к бюрократии. Последняя полностью централизована; первое – децентрализовано.

У гражданского общества нет единственной точки отказа. Это круто. Но при этом невозможно не заметить трёх тревожных фактов о нём. Пока они останутся загадками.

Во-первых, у него нет произвольного центра, но его репутационная система кажется произвольной или, по крайней мере, статичной. Престиж престижных университетов, газет и т. д., похоже, не меняется. Эти учреждения либо безупречны, либо неподотчетны.

Во-вторых, какая-то таинственная сила координирует эту систему идеологически. Все эти престижные учреждения, несмотря на организационную самостоятельность, волшебным образом всегда и во всём согласны. Когда они меняют своё мнение, они все его меняют одновременно. Мы не можем сказать, что Гарвард на стороне Йеля; но мы можем сказать, что Гарвард 2019-го года на стороне Гарварда 1989-го года. Эта сила не централизована, но она действует, как центр. Возможно это всего лишь запредельный уровень коллективной мудрости. Так ли это?

В-третьих, одной из тенденций этой таинственной силы является усиление эффективных политических формул. Гражданское общество почему-то всегда предпочитает думать мысли, которые делают гражданское общество сильнее. Оно так же является рынком идей; оно предпочитает думать мысли, которые верны. Эти предпочтения не всегда совпадают.

Если мы сможем объяснить все эти явления, мы сможем объяснить, как децентрализованное гражданское общество, эффективно защищённое от демократии, может стать, становится и даже должно становиться распределённым Оруэлловским деспотизмом. Но мы отложим эти неясности до финального эссе.

Вентиль власти

Каким образом гражданское ядро защищается от политического ядра, которое номинально доминирует над ним? Между этими двумя ядрами всегда существует конституционная связь. Эта связь следует правилам обеих сторон. Она должна быть и неподотчетной, и демократичной. Этим звеном является конгресс.

Анатомия этого связывающего звена имеет ключевое значение; это вентиль, который поворачивает конституционный поток власти. Конгресс действует как УЗО от реальной демократии, то есть, возможности избирателей получить реальную власть.

В теории, бюрократия является частью исполнительной власти и подчиняется президенту. На практике, как сам Вудро Вильсон отметил в 1885 году, «реальная форма нашего правительства на данный момент – система господства конгресса». Сильные президенты 20-го века – Вильсон, Рузвельт, Джонсон – нашли способы запугать конгресс, но лишь в союзе с молодым и растущим гражданским ядром.

Бюрократия (реальное правительство) относится к законодательной ветви власти. Она отчитывается перед конгрессом. То есть: она буквально отчитывается перед конгрессом. Кто даёт показания в Белом Доме или согласовывает свой бюджет там?

Белый Дом заполняет несколько тысяч постов в Вашингтоне. Все федеральные службы прекрасно работают без назначенцев, но никто из них в этом не признается.

При исполнении своих обязанностей эти люди могут создавать реальные проблемы, что, в свою очередь, создаёт пиар-проблемы для их проблематичного президента. Назначенные лица, безусловно, не могут заставить федеральную службу делать то, чего она не хочет. Для конгресса же она готова встать на голову.

Трудно быть «начальником», когда ты являешься им лишь на время и не можешь ни уволить, ни даже реорганизовать постоянный персонал, который «работает на тебя». Этот спектакль является одной из ключевых гарантий неписанной конституции, поскольку президентство остаётся подлинно демократическим органом. По крайней мере, большинство людей на самом деле заботятся о президентских выборах.

Это не относится к конгрессу, который уже давно является временным в теории, но постоянным на практике. Опять же: связывающее звено между неподотчетным гражданским ядром и демократичным политическим ядром должно быть как неподотчетным, так и демократичным.

Конгресс идеально подходит под этот профиль. С 1938 года Палата представителей больше чем на 80 % состояла из уже пребывавших в должности, сенат с 1980-го года больше чем на 60 %. Обычно эти цифры 90+ о 80+, старшинство и другие правила легко закрывают эту институционную дыру.

Тем не менее, теоретически избиратели легко могли бы заменить как Палату представителей, так и Сенат – включая правила. Они этого не делают; следовательно, теоретически они довольны. Несмотря на это, рейтинг одобрения конгресса обычно ниже 20 %. Как только эти преобразование завершено, возможно всё.

Конгресс является связывающим звеном власти, но не центром. Он не обладает властью; он делегирует власть. Законодатели на самом деле не являются государственными деятелями. Они не спорят, как Катон и Цицерон, о своём видении добра. Они иногда на камеру зачитывают речи, написанные какими-то стажёрами. Их настоящая работа – сбор средств и пиар.

Штатные сотрудники конгрессменов выполняют всю реальную работу, но даже они не пишут реальные законопроекты. У конгресса есть два источника законодательных импульсов: активисты и лоббисты.

Активсты приходят за властью; лоббисты – за деньгами. Активисты – Демократы; лоббисты – шлюхи. И те и другие готовы писать на любом «языке», необходимому помощникам конгрессменов.

Конгресс управляет Вашингтоном, координируя активистскую и корпоративную власть непосредственно с федеральными службами, следуя вдохновениям прессы, суждениям университетов и щедрости филантропов. Эта, настоящая, конституция нигде не кодифицирована.

Вашингтону даже не нужна исполнительная власть. Внутренняя империя («внутренняя политика») едва заметила бы исчезновение Белого дома, за исключением того, что пропал постоянный источник хаоса. Внешняя империя («национальная безопасность») должна центрально реагировать на действия непредсказуемых внешних акторов. Ей действительно нужен оракул: источник конечных решений.

Но Совет национальной безопасности мог бы зайти на Амазон и заказать волшебный шар судьбы: «Да», «Нет, «Спроси ещё раз попозже». Если прикрепить такой палантир фронезиса к столу Резолют, процесс «мирового лидерства» мог бы продолжаться без проблем.

Какой волшебный фокус! Этот демократический УЗО не является уродливым. Это естественно и красиво. Оно эволюционировало; никто не изобретал его; они изобрели что-то другое; оно потерпело неудачу, оно умерло, оно стало таким. Старая одежда улитки – это новый дом краба.

Демократия не работает, поэтому, конечно, её нужно победить, история власти разворачивается, и те, кто не может справиться с правдой, не заслуживают её.

Тем не менее, подумайте обо всех этих голосах, высоко поднявшихся, чтобы проинформировать американский народ о неотложных проблемах, требующих их немедленного внимания, ни разу не упомянув о том, что их волнуют неправильные выборы.

Политическое ядро

Как и у всех вентилей, у этого есть ограничение. Он может заблокировать прямое воздействие общественного мнения на гражданское ядро, но только когда общественное мнение достаточно контролируется. Если всё население пойдёт против него, он просто взорвётся. Каждому режиму необходимо управлять общественным мнением. Но кто есть эта общественность? Взглянём на политическое ядро.

Как писал Оруэлл, у всех обществ есть три человеческих слоя. Мы можем назвать наши касты дворянством, простолюдинами и подзащитными. Дворяне это городские жители, культурные и амбициозные; простолюдины – жители пригородов, образованные и независимые; подзащитные – это пролетариат и люмпенпролетариат Маркса, необразованные и(ли) зависимые.

Контроль над простолюдинами и подзащитными

Римляне были правы насчёт «разделяй и властвуй». Естественный конфликт выставляет простолюдин против дворян и подзащитных. Эти две стороны придерживаются противоположных теорий государства. Простолюдины видят в нём службу по предоставлению ряда сервисов, наподобие товарищества собственников жилья, действующее в интересах собственников. Дворяне видят в государстве духовный феномен, силу добра и источник смыслов. Подзащитные это то, что индийские политологи называют «банком голосов»: они всегда будут следовать за дворянством. Поскольку гражданское ядро состоит из дворян, этот союз становится защитным фронтом внутри политического ядра. Иногда гражданский союз может и переходить в наступление – ещё лучше.

Когда союз проигрывает, реальные процессы управления государством открываются для политической власти. Пока давление низкое и переходное, вентиль может выдержать его. Конгресс и госслужба довольно сильны.

Союз обязан настраивать свою песню в соостветствии с демографическим соотношением. В соотношении, типичном для Первого мира, простолюдины всегда остаются большинством. В соотношении, типичном для Третьего мира, простолюдины всегда являются осаждённым меньшинством.

В меньшинстве, гражданский альянс экзистенциально зависит от укрощения этих потенциальных гитлеровских избирателей джедайскими трюками. В большинстве своем, альянс просто должен оставаться единым. Пригороды могут даже голосовать за Гитлера, если захотят! На самом деле, это может быть забавно.

Но союзу всё равно нужны политические формулы, заставляющие пригороды и дальше верить в выборы. Как семья Чаушеску могла бы поведать, демократия – это не только про выборы. Это особенно страшно, если простолюдины хорошо вооружены и настроены воинственно. К счастью, они просто хорошо вооружены.

Контроль над дворянством

Сохранение единства дворянства важнее, чем кажется. Успешные крестьянские восстания случаются крайне редко; перевороты со стороны элит – часто. Для простолюдин и подзащитных, политика является культурной или трайбалистской. Дворянство искренне верит в философию.

Здесь мы видим гений двухрассказной системы. Каждая история – это целая философия и выбор между ними не следует законам логики. Два рассказа становятся полюсами эллипса, внутри которого все могут мыслить свободно: пузырь Овертона.

Каждая точка этого эллипса отличается. Ум любого уровня таланта и культурности может бесконечно искать истину внутри пузыря, никогда не задуымаясь о первоначальном вопросе: хоть что-то из этого является правдой? Этот безобидный рынок идей, одновременно совершенно убедительный и полностью подконтрольный, является прекрасным инструментом сохранения режима. У однорассказного государства ничего подобного нет, несмотря на ходящие по расписанию поезда. Бесполезно спорить об эффективности, когда тебя свергают.

Большинство критиков статуса кво считают, что раньше в Америке была свобода слова, но за последние годы в этой области были приняты жёсткие меры. Если у нас когда-либо были равные условия для свободы слова, никто из ныне живущих не был свидетелем этого. Новизна состоит не в границах свободной речи, а в необходимости репрессивных мер. Вся суть двухрассказного государства состоит в том, что оно не нуждается в репрессиях. Но…

Трёхрассказанное государство

Ни одна империя не вечна. Стабильность сама по себе дестабилизирует. Чем стабильнее положение элиты, тем больше у неё возможностей облажаться. Ни одна элита в истории не смогла противостоять этому искушению.

Следствием продолжительной неспособности элиты является то, что все нарративы в пузыре Овертона становятся неубедительными. Иллюзии перестают работать. Возникают истории за пределами пузыря.

Эти рассказы могут быть чем угодно. Пространство вне пузыря намного больше, чем пространство внутри него. Самые опасные внешние нарративы (а) совершенно верны, (б) направлены на перебежчиков из дворянства и (в) возвышают простолюдин и(ли) унижают подзащитных. Любой из подобных нарративов может стать политической формулой следующего режима. Это действительно повод задуматься о Гитлере.

Не паникуйте! Всё ещё далеко не потеряно. Остаётся возможность жёстких репрессий. Они, конечно, нарушают иллюзию свободы мысли. Но они работают чертовски хорошо. Иллюзии можно починить, даже сломанные. Большинство немцев сегодня довольны, имея свободу за исключением мыслепреступлений.

Более утончённо и красиво, «третья» история безопасна, если у неё заведомо отсутствует возможность успеха. Это может быть даже полезно – как вакцина от действительно опасных идей. Идеальная третья история просто плохая. Это также упрощает репрессии.

А поскольку существование вне пузыря не подразумевает независимости от него, третью историю можно сделать плохой. Опять же, нет никакого заговора – мы просто наблюдаем меметическую эволюцию.

Долгосрочный риск трёхрассказного режима заключается в том, что две основные истории сливаются в одну; эллипс превращается в круг; четырёхтактный двигатель превращается в двухтактный. Он был создан не для того, но всё бывает в первый раз.

Теперь вы почувствовали эффекты лекарства

Мы оставили загадку или две на потом. Но если вам было интересно, как работают Оруэлловские искажения мышления, языка и истории в рамках современной конституционной демократии, может быть, теперь вы знаете.

Но чистая таблетка ещё не готова; она лишь полностью оформлена. Мы построили гипотетический Оруэлловский режим, во многом похожий на наш. У нас нет никаких доказательств того, что он действительно похож на наш.

Нельзя ставить под сомнения историю, унижая её происхождение. Представьте себе, что вы подвергаете сомнению ислам, насмехаясь над его пророком. То, что К.С. Льюис назвал «бульверизмом», не является эффективным ни с точки зрения логики, ни практичности. Макиавеллианский фрейминг всего лишь объясняет происхождение вопроса.

В этом цикле будет ещё четыре эссе. Следующие три обращены к истинно-верующим всех трёх основных историй: прогрессивизм, конституционализм, фашизм. Эти эссе не являются обвинениями; они являются вмешательством. Они говорят не о философиях, а с ними, на языке, понятном для верующих.

Эти эссе не предполагают, что какая-то из этих традиций олицетворяет добро или зло.

Поскольку эти нарративы не обладают общими этическими рамками («должен» Юма), их можно анализировать лишь объективно («есть» Юма).

Эти идеологические интервенции постараются установить две характеристики. Во-первых: каждая из этих философий объективно неэффективна или контрпродуктивна как рецепт для государственного искусства, которым она хочет быть, поскольку результаты действий, которые она проповедует, не приводят к задуманным последствиям. Во-вторых: каждая из этих философий объективно эффективна как политическая формула для нынешнего режима.

Трудно представить, чтобы кто-то принял оба эти предположения, оставаясь при этом истинно верующим. Снабжая одну таблетку прививками против всех трёх основных штаммов политической формулы, мы имеем шанс стереть политическое сознание любого. Последнее эссе будет о том, что делать с вашим новым чистым листом.

План «А» на случай коронавируса

Как теперь все могут видеть, коронавирус – это испытание для каждого правительства.

Это испытание– которое США проваливают, уже является трагедией. Это только началось. В ближайшие несколько месяцев вы или кто-то, кого вы любите, захлебнетесь от кашля.

Поскольку некоторые из нас все еще не уверены, что Covid-19 существует, как это будет происходить:

Впервые меня поразило, насколько все было по-другому, когда я увидел, как моему первому пациенту с коронавирусом стало плохо. Я подумал: «Срань господня, это не грипп». Наблюдаю за этим относительно молодым парнем, хватающим ртом воздух, розовые пенистые выделения выходят из его трубки и изо рта. Аппарат искусственной вентиляции легких должен был выполнять работу по дыханию, но он все еще хватал ртом воздух, двигал ртом, двигал телом, боролся.

Нам пришлось его сдерживать. Со всеми больными коронавирусом нам приходилось сдерживать их. Они действительно учащенно дышат, им действительно трудно дышать. Когда вы находитесь в таком состоянии сознания, когда вам трудно дышать и вы бредите в лихорадке, вы не знаете, когда кто-то пытается вам помочь, поэтому вы попытаетесь вырвать дыхательную трубку, потому что чувствуете, что она душит вас, но вы тонете.

Когда у кого-то есть инфекция, я привык видеть обычные цвета, которые у вас ассоциируются с ней: зеленые и желтые. У пациентов с ОРДС, перенесших коронавирус, было много выделений, которые на самом деле розовые, потому что они наполнены клетками крови, которые просачиваются в их дыхательные пути. По сути, они тонут в собственной крови и жидкостях, потому что их легкие так переполнены. Поэтому нам постоянно приходится отсасывать выделения каждый раз, когда мы заходим в их комнаты.

И все же большинство из нас будет жить. Было бы более чем обидно, если бы мы решили не извлекать уроков из этого теста. Это было бы преступлением. Хотя виновные не будут наказаны, да и не должны быть наказаны – это уже преступление.

Если мы не будем действовать в соответствии с тем, что мы узнали, – это тоже преступление. Если мы действуем слабо, или ошибочно, или, что хуже всего, медленно – это преступление. Все эксперты сходятся во мнении, что в условиях экспоненциальной эпидемии вирус должен быть поражен как можно сильнее, точнее и быстрее.

Хорошая новость: уже принятых мер должно быть достаточно, чтобы не дать огню быстро охватить американское население. Плохая новость: их и близко не достаточно, чтобы потушить пожар. И нет никакого реального способа положить конец карантину, пока эпидемия все еще бушует – вообще. Десять искр во всей стране – эти десять искр слишком много.

И пока огонь горит, наша финансовая система, которую никогда не останавливали, теперь тает в грунтовых водах. Как и наша экономика, поскольку финансы и торговля теперь неразделимы. Как и наше общество, теперь просто экономика.

Ужасная правда, которую открыл вирус, заключается в том, что США и Великобритания – в отличие от посткоммунистической Азии и постнаполеоновской Европы – даже не являются странами. Это зоны свободной торговли. Наши правительства – это не правительства. Это бюрократические анархии с церемониально избранными монархами. Противопоставить их этому безжалостно объективному вирусу – значит отправить Дон Кихота во Вьетнам.

Мы думали, что у нас лучшее правительство в мире. Это настоящий шок – обнаружить, что у нас самое худшее – за пределами Третьего мира, конечно.

(Или вы думаете, что это здорово? В то время как официальные источники должны быть отфильтрованы не менее скептически, чем второстепенные источники, многие из них по-прежнему выполняют отличную работу. По состоянию на 1 апреля, статус эпидемии от неизменно надежного Марка Липсича из Гарварда; статус ответных мер от Science.).

Планируйте А

Добро пожаловать на войну. В этом эссе излагается общая стратегия – “План А” – для победы в мировой войне V. План А настолько силен, жесток и быстр, насколько я могу это сделать. И он мыслит совершенно нестандартно.

Вы, наверное, думаете, что это просто клише. На самом деле, План А настолько экстремален, что вы, вероятно, не готовы к нему. Это очень жаль. Ты всегда можешь передумать и вернуться.

Вы все равно найдете План А интересным в качестве мысленного эксперимента. Вы можете одолжить его или его части без кредита. Если вы хотите получить все это целиком, вам придется принять пару истин – одну простую и одну трудную.

Простая истина заключается в том, что вирус проверил наше правительство, и оно потерпело неудачу. Франция пала. Дело сделано. Это американский Чернобыль – мы никогда больше не сможем вернуться к вере в то, что наше правительство мудрое и способное.

И в этом не виноваты ни республиканские политики, ни демократические государственные служащие. Это как красные, так и синие команды. Дело не в том, что одна сторона правительства потерпела неудачу. Вся машина вышла из строя.

Наш президент, который должен поступить достойно и уйти в отставку, провел месяц, играя мэра в «Челюстях». Большинство консервативных СМИ следовали за ним, как собаки. Большинство прогрессивных СМИ провели предыдущий месяц, обсуждая расизм и грипп, хотя их личные мнения, похоже, разошлись. И если вы все еще верите в мудрость наших экспертов в области общественного здравоохранения, прочтите это разоблачение о том, как Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов на два с половиной месяца приостановило проведение высокоскоростного ОТ-ПЦР-тестирования – якобы из соображений этики, очевидно, чтобы защитить неприкосновенность своей священной территории. (Подсказка: если вы знаете, о чем говорите, то это «Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов», а не «Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов»).

Любой, кто повторяет фразы типа «администрация Трампа потерпела неудачу», распространяет оруэлловскую ложь. Нет никакой «администрации Трампа». Есть избранный шоумен и его приспешники, выступающие за неподотчетное постоянное правительство. Знаменитости не отвечают за бюрократов и не заслуживают этого. Любого можно извинить за то, что он думает, что одна команда хуже другой. Никто не может быть оправдан за то, что он путает эти два понятия.

Суровая правда заключается в том, что вирус – это не просто проверка нашего правительства. Это испытание нашей формы правления.

Конечные последствия этой неудачи не имеют значения. Его непосредственное значение заключается в том, что самая сильная возможная атака на вирус не может использовать организацию, персонал, политику или принципы существующего правительства. Ни один из этих аспектов не потерпел неудачу. Это все они вместе взятые.

План А не осуществится. Вы не готовы к этому. На самом деле, я публикую его на Medium, потому что никто другой его не опубликует. Моя точка зрения такова: если бы ты жил здесь, ты бы уже был дома.