Текст книги "Стон горы"

Рой москитов

1

Синго медленно шел по улице Хонго, мимо университета.

Он вышел из машины на противоположной стороне, где магазины, – именно здесь нужно было свернуть в переулок, в котором живет Кинуко, но Синго нарочно перешел на другую сторону.

Он мучительно колебался, не решаясь подойти к дому любовницы своего сына. Как можно беременной женщине, с которой видишься в первый раз, отрезать: не рожай?

– Чем это лучше обыкновенного убийства? Должен ли старик пачкать себе этим руки? – бормотал Синго. – Да, но при таких обстоятельствах любое решение жестоко.

Сын должен сам решать. Отцу вмешиваться нечего. Но Синго не высказал этого Сюити и вот приехал к дому Кинуко. Это доказывало, что он не может положиться на Сюити.

С каких же это пор между ним и сыном легла пропасть непонимания, – ужаснулся Синго. Не исключено, что он отправился к Кинуко не столько ради того, чтобы решить все вместо Сюити, сколько из жалости к Кикуко, негодуя на сына из-за того, что с ней случилось.

Яркое вечернее солнце освещало лишь верхушки деревьев на университетском дворе, а дорожки уже были в тени. Студенты в белых рубахах и брюках сидели со студентками на газоне и казались спокойными и умиротворенными.

Синго потер лицо рукой. Он старался стряхнуть с себя опьянение.

До окончания рабочего дня Кинуко еще оставалось время, и Синго пригласил приятеля, служившего в другой фирме, поужинать с ним в европейском ресторане. Они давно не виделись и незаметно напились. Перед тем как подняться на второй этаж в зал ресторана, они выпили в баре, внизу, и Синго сразу опьянел. Поужинав, они снова спустились в бар.

– Как, ты уже уходишь? – удивился приятель. Видимо, он рассчитывал, что они с Синго проведут вместе весь вечер, и специально позвонил в одно местечко в Цукидзи.

Синго сказал, что примерно через час у него назначено свидание, и они вышли из бара. Приятель на всякий случай написал на визитной карточке адрес и номер телефона в Цукидзи и протянул ее Синго. Синго взял карточку, хотя не собирался туда.

Идя вдоль университетской ограды, Синго искал глазами переулок на противоположной стороне. Он очень смутно помнил, где нужно повернуть, но переулок узнал сразу же.

Он вошел в темную, обращенную к северу прихожую, – на грубом ящике для обуви стоял горшок с каким-то экзотическим цветком, на стене висел складной дамский зонтик.

Из кухни вышла женщина в переднике.

– Ой. – Лицо у нее стало серьезным, она сняла передник. На ней была темно-синяя юбка, ноги босые.

– "Икэда-сан? "Помнится, вы как-то приходили в фирму, где я служу… – сказал Синго.

– Совершенно верно. Меня приводила Хидэко-сан, рада вас видеть.

Икэда, держа в руке свернутый передник, выжидающе смотрела на Синго. Лицо у нее было в веснушках. Может быть, веснушки так бросались в глаза потому, что она была не напудрена. Но в общем красивое лицо – нос тонкий, цвет кожи хороший.

Новая кофточка – тоже, наверно, работа Кинуко.

– Я пришел, собственно, чтобы поговорить с Кинуко-сан.

Синго говорил извиняющимся тоном.

– Вот как. Она еще не вернулась, но должна быть с минуты на минуту. Проходите, пожалуйста.

Из кухни пахло жареной рыбой.

Синго подумал было, что-лучше ему зайти позже, когда Кинуко поужинает, но Икэда пригласила его в гостиную, и он послушно пошел за ней.

В нише лежала стопа модных журналов. Среди них – много иностранных. Рядом с ними стояли две французские куклы. Их нарядные одежды никак не вязались с обшарпанной стеной. Со швейной машины свисал кусок шелковой материи. Его яркий рисунок еще сильнее подчеркивал затертость циновок.

Слева от швейной машины – небольшой стол, на нем были сложены школьные учебники и стояла фотография мальчика.

Между швейной машиной и столом – туалетный столик. В глубине перед стенным шкафом – большое трюмо. Оно сразу же бросалось в глаза. Возможно, Кинуко смотрится в него, примеряя на себя сшитые вещи. Или примеряя их на заказчиц, которым шьет дома. Около трюмо стояла большая гладильная доска.

Икэда принесла из кухни апельсиновый сок. Заметив, что Синго смотрит на фотографию ребенка, она, не дожидаясь вопроса, сказала;

– Это мой сын.

– Вот как? Он сейчас в школе?

– Нет, сын со мной не живет. Он остался в семье мужа. А эти книги… Шить, как Кинуко-сан, я не умею и вот занимаюсь чем-то вроде репетиторства, у меня есть несколько учеников.

– Вот как? И правда, для одного ребенка учебников здесь многовато.

– Конечно. Но я занимаюсь с детьми, которые учатся в разных классах. Теперешняя школа сильно отличается от довоенной, так что и учить-то как следует не могу, но когда я занимаюсь с ребенком, у меня такое чувство, будто передо мной мой собственный сын, и вот…

Синго кивнул, – что он мог сказать женщине, у которой на войне погиб муж?

Ведь Кинуко тоже приходится работать.

– Откуда вы узнали, где мы живем? – спросила Икэда. – Вам сказал Сюити-сан?

– Нет. Я уже как-то приходил сюда. Приходил, но в дом войти не решился. Это было прошлой осенью.

– Еще прошлой осенью?

Икэда подняла голову и посмотрела на Синго, потом снова опустила глаза и, немного помолчав, сказала чуть ли не с вызовом:

– В последнее время Сюити-сан совсем здесь не бывает.

Синго подумал, что, может быть, не стоит рассказывать, зачем он пришел.

– Кинуко-сан, я слыхал, ждет ребенка?

Икэда пожала плечами и посмотрела на фотографию сына.

– Она что, действительно собирается рожать? Икэда, не отрываясь, продолжала смотреть на фотографию сына.

– Лучше_поговорите об этом с самой Кинуко-сан.

– Я это непременно сделаю – ведь ни мать, ни ребенка не ждёт ничего хорошего.

– Родит Кинуко-сан ребенка или нет, все равно она будет несчастна.

– Но вы ведь сами советовали ей расстаться с Сюити-сан.

– Да. Мне казалось, так будет лучше… – сказала Икэда. – Но Кинуко-сан никак не соглашалась со мной. Мы с ней совершенно разные, но, как говорится, ладим. Мы познакомились на собрании вдов и стали жить вместе – Кинуко-сан надежная подруга. Мы обе оставили семьи своих погибших мужей, но не возвратились к родителям, – в общем, мы сейчас совсем свободны. Решив освободиться от прошлого, мы сложили в свои бельевые корзины все, что осталось на память от наших мужей, – их вещи, фотографии. Правда, фотографию сына я выставила, но это ведь совсем другое дело… Кинуко свободно читает американские журналы, читает и французские, – со словарем, говорит, все понятно: кройка и шитье европейского платья – много ли слов нужно знать. Наверно, она скоро откроет собственный салон. Она и замуж могла выйти – уже двое делали ей предложение, и я просто представить себе не могу, почему она так упорно цепляется за Сюити-сан.

Хлопнула дверь, Икэда вскочила и убежала. И Синго услышал:

– Здравствуй. Пришел отец Огата-сан.

– Чтобы встретиться со мной? – произнес хриплый голос.

2

Кинуко пошла на кухню, видимо, попить – послышался шум льющейся из крана воды.

– Икэда-сан, ты тоже побудь с нами, – обернулась Кинуко, входя в комнату.

На ней был яркий костюм, и, возможно, из-за того, что она была довольно полная, Синго не заметил признаков беременности. Маленький рот с тонкими губами, – невозможно даже представить себе, что из него выходят такие хриплые звуки.

Зеркало стояло в гостиной, и ей пришлось, наверно, освежить лицо, воспользовавшись сумочкой для косметики.

Первое впечатление Синго было неплохое. Круглое лицо, казавшееся плоским, не выглядело таким уж волевым, как можно было заключить из рассказа Икэда. Руки полные.

– Огата, – представился Синго. Кинуко не ответила.

Вошла Икэда и села у столика, повернувшись к ним лицом.

– Огата-сан давно тебя ждет, – сказала она, но Кинуко продолжала молчать.

Лицо Кинуко не выражало открыто ни неприязни, ни растерянности, но казалось, она готова расплакаться. Синго вспомнил, что в этом доме. Сюити напивается до беспамятства и заставляет Икэда петь, доводя этим Кинуко до слез. Возвращаясь домой, Кинуко, видимо, торопливо шла по душной улице, и от этого лицо у нее горело и она тяжело дышала.

Синго постарался начать в самых мирных тонах:

– Может показаться странным, что я решил с вами встретиться, но если бы я не попытался этого сделать… Вы, наверно, догадываетесь, о чем я собираюсь говорить?

Кинуко снова промолчала.

– Конечно, это касается Сюити.

– Если это касается Сюити-сан, нам не о чем говорить. Вы, наверно, хотите сказать, что я поступаю плохо, – неожиданно набросилась на него Кинуко.

– Наоборот, я должен извиниться перед вами.

– Мы расстались с Сюити-сан. И никакого беспокойства вашей семье я уже не буду доставлять. – Она посмотрела на Икэда. – Ну как, вас это устраивает?

Синго замялся.

– Но ведь остается еще вопрос о ребенке. Кинуко побледнела, но, собравшись с духом, сказала еще более хриплым, чем обычно, голосом:

– О чем вы говорите? Я вас не понимаю.

– Еще раз прошу простить меня, но разве вы не ждете ребенка?

– Вы считаете, что я обязана вам отвечать? Неужели совершенно посторонний человек способен помешать женщине, если она захотела иметь ребенка? Неужели мужчина не в состоянии понять это?

Кинуко говорила торопливо, с трудом сдерживая слезы.

Вы сказали «посторонний человек», но ведь я отец Сюити. Надо думать, у вашего ребенка тоже есть отец.

– Нет никакого отца. Вдова, у которой муж погиб на войне, решила родить внебрачного ребенка. Я никого ни о чем не собираюсь просить, дайте только мне спокойно родить. Будьте милосердны, оставьте меня в покое. Ребенок во мне, он мой.

– Все это верно, но можно же завести ребенка позже, уже выйдя замуж… Зачем вам ребенок именно сейчас?

– А что в этом противоестественного?

– Я хотел сказать другое.

– Во-первых, неизвестно, выйду ли я замуж, а кроме того, неизвестно, смогу ли я еще раз забеременеть. Вы в состоянии предсказать то, что известно одному богу? У меня еще никогда не было детей.

– Ваши отношения с отцом будущего ребенка – именно они доставят бездну страданий и ребенку и вам.

– Есть сколько угодно детей, отцы которых погибли на войне, и матери страдают от этого. А дети смешанной крови, которых оставили в странах южных морей те, кто там воевал, – можно вспомнить и об этих детях. Детей, которых бросили и забыли отцы, воспитывают матери.

– Но речь идет о ребенке Сюити.

– Я не собираюсь обременять вашу семью, можете не беспокоиться. Клянусь, что не буду обращаться к вам ни с какими просьбами, ни с какими мольбами. А с Сюити-сан мы расстались.

– Все гораздо сложнее. Пока ребенок встанет на ноги, пройдет много лет, а кроме того, ничто не может разорвать родственные узы отца и ребенка.

– Нет. Этот ребенок не имеет никакого отношения к Сюити-сан.

– Вам, наверно, известно, что жена Сюити прервала беременность?

– Его жена – другое дело, она действительно может еще сколько угодно раз забеременеть. А если не сможет, будет, наверно, всю жизнь раскаиваться. Счастливой жене меня не понять.

– Вам тоже не понять Кикуко. Синго нечаянно произнес имя Кикуко.

– Вас прислал ко мне Сюити-сан? – тоном допроса спросила Кинуко. – Сюити-сан требовал, чтобы я не рожала, кричал, бил меня, пинал ногами, волочил со второго этажа по лестнице, пытаясь отвести к врачу. Этими дикими выходками, этой комедией он полностью, я считаю, искупил свою вину перед женой. Синго помрачнел.

– Помнишь, как это было отвратительно? – повернулась Кинуко к Икэда. Икэда кивнула.

– Кинуко-сан собирает теперь все лоскутки на пеленки, – сказала она Синго.

– Он так пинал меня, что я боялась, как бы это не повредило ребенку, даже к врачу ходила, – продолжала Кинуко – Я и Сюити-сан говорила, что ребенок не его. Так прямо и говорила ему – не твой это ребенок. Вот почему мы расстались. Он сейчас совсем не приходит.

– Значит, у вас ребенок от кого-то другого?…

– Да. Считайте так, и все будет в порядке. Кинуко вскинула голову. Она и раньше плакала, а сейчас по ее щекам текли новые и новые ручейки слез.

Синго был в замешательстве – Кинуко показалась ему очень привлекательной. Если приглядеться к отдельным чертам ее лица, то и глаза и нос не идеальной формы, но в общем она была красива.

Нет, нельзя судить о человеке по внешнему виду, – Кинуко выглядит такой нежной, такой податливой, а вот ведь держит Синго на почтительном расстоянии.

3

Синго, понурившись, покинул дом Кинуко. Кинуко приняла чек, который дал ей Синго.

– Если ты действительно рассталась с Сюити, тебе лучше взять его, – посоветовала Икэда, и Кинуко кивнула, согласившись.

– Правильно, будем считать эти деньги отступными. Докатилась до того, что получаю отступные. Может, еще и расписку выдать?

Синго взял такси; он не знал, на что решиться: заставить Сюити снова помириться с Кинуко и добиться, чтобы она прервала беременность, или оставить все как есть.

Поведение Сюити – а тут еще приход Синго – лишь укрепило решимость Кинуко, подхлестнуло ее. Ведь у этой женщины и так уже было непреодолимое желание иметь ребенка.

Нет, снова пускать к ней Сюити опасно. Но если все оставить как есть, родится ребенок.

Если ребенок от кого-то другого, как утверждает Кинуко, тогда все в порядке, но даже Сюити ничего не знает ни о каком мужчине. Предположим, Кинуко утверждает это из самолюбия, а Сюити, не задумываясь, поверит ее утверждению и никто из них не будет потом раскаиваться, тогда все в порядке – пусть ребенок родится и живет, хотя жизнь его будет сурова. И после моей смерти на земле останется незнакомый мне внук.

– Что же делать? – пробормотал Синго.

Когда произошла эта история с самоубийством Аихара, я поторопился отправить заявление о разводе и окончательно взял к себе дочь с двумя детьми. А сейчас, хотя Сюити и расстался с любовницей, где-то все же будет жить его ребенок, – разве это справедливо? Каждое из этих решений не решение – так, временное залатывание дыр.

Никому я не дал счастья.

Синго было неприятно вспоминать жалкие слова, сказанные им Кинуко.

Ему нужно было добраться до токийского вокзала, чтобы поехать домой, но, неожиданно обнаружив в кармане визитную карточку приятеля, он повернул такси к Цукидзи.

Ему хотелось рассказать обо всем приятелю, но тот пьянствовал с двумя гейшами и беседовать был неспособен.

Синго сразу же вспомнил молодую гейшу – это она сидела у него на коленях, когда он в машине возвращался с приема.

Не успела она войти, как приятель стал говорить всякие непристойности: смотри не осрамись, покажи, на что ты способен. Лицо ее Синго, правда, запомнил лишь в общих чертах, но зато имя запомнил хорошо – для него это был подвиг, – славная, очень приятная гейша.

Синго ушел с ней в соседнюю комнатку. Ему ничего не нужно было от нее.

Девушка доверчиво положила голову на грудь Синго. Заигрывает, подумал он, но девушка, кажется, в самом деле заснула.

– Ты что, спишь? – посмотрел на нее Синго, но она была слишком близко, и лица ее он не мог разглядеть.

Синго улыбнулся. Он испытал вдруг теплое чувство к этой девушке, которая спала у него на груди. Наверно, лет на пять моложе Кикуко, на вид ей нет и двадцати.

Возможно, это была просто невозмутимость продажной женщины, но Синго ощутил счастье оттого, что, приникнув к нему, спит молодая девушка.

Счастье, как ты мимолетно ипризрачно, подумал он.

В близости с женщиной уживаются скудость ищедрость, счастье игоре, подумал Синго; потом он тихонько вышел изкомнаты и последней электричкой вернулся домой.

Ясуко и Кикуко еще не легли и, сидя в столовой, ждали его возвращения. Был уже второй час ночи.

Синго, стараясь не смотреть в глаза Кикуко, спросил:

– Сюити дома? – Он уже лег.

– Да? А Фусако?

– Тоже. – Кикуко приводила в порядок костюм, снятый Синго. – Сегодня до самого вечера держалась хорошая погода, а потом снова небо затянуло тучами.

– Что ты говоришь? Я не обратил внимания. Приподнявшись с колен, Кикуко снова расправила костюм Синго истала разглаживать складку на брюках.

Неужели Кикуко ходила в парикмахерскую? Синго бросилось в глаза, что она коротко подстрижена.

Прислушиваясь к посапыванию Ясуко, Синго никак не мог уснуть, а уснув, тут же увидел сон.

Он – молодой пехотный офицер, затянутый в мундир, с японским мечом на боку и тремя пистолетами. Меч, видимо, фамильный, его отдал ему Сюити, дожидавшийся отправки на фронт.

Синго идет ночью по горной тропе. Вместе с ним дровосек.

– Ночью эта дорога опасна, я редко по ней хожу. Безопаснее идти по правой стороне, – сказал дровосек.

Синго начинает держаться правее, но все равно страшно, и он зажигает карманный фонарик. Вокруг стекла фонарика вделаны алмазы, они сверкают, и фонарь светит ярче, чем обычно. Яркий пучок света освещает что-то черное, преграждающее путь. Что-то похожее на ветки криптомерии, раскинувшиеся шатром. Но, присмотревшись, он видит, что это скопище москитов. Рой москитов принял форму нависших шатром ветвей. «Что делать?» – думает Синго. Пробиться. Синго обнажает меч и начинает прорубаться сквозь тучи москитов.

Неожиданно он оборачивается, дровосек бежит, словно катится вниз с горы. Мундир на Синго вдруг охватывает пламя. И в тот же миг Синго раздваивается – на Синго в пылающем мундире смотрит еще один Синго. Огонь доходит до ворота и рукавов и, пробежав по краю одежды, гаснет. Мундир не сгорел, он только обуглился и слегка потрескивает.

Наконец Синго добирается до дому. Это его дом в Синсю, где он жил в детстве. Там была и красавица сестра Ясуко. Синго безумно устал.

К его дому подходит убежавший дровосек. Подходит к дому и падает без чувств.

Из тела дровосека появляется огромное ведро, полное москитов.

Откуда взялись москиты – неизвестно, но, проснувшись, Синго еще ясно видел москитов, переполнявших огромное ведро.

– Наверно, под сетку залетели. – Синго пытался прочистить уши, но все равно в голове гудело и она была тяжелая.

Начинался дождь.

Змеиное яйцо

1

Приближалась осень, и Синго, измученный долгим летним зноем, возвращаясь домой, часто дремал в электричке.

В часы «пик» поезда ходят через каждые пятнадцать минут, и вагоны второго класса не особенно переполнены.

И сейчас в его полусонном мозгу всплыли вдруг акации вдоль тротуара. Они были сплошь усыпаны цветами. «Неужели в Токио цветут акации вдоль тротуаров?» – подумал Синго, проезжая мимо них в такси. Он ехал по улице, которая начинается в районе Кудан и выходит ко рву, окружающему императорский дворец. Была середина августа, моросил дождь. Лишь с одной акации осыпались цветы, устилая асфальт под деревом. Почему осыпались цветы? Синго высунулся из машины и повернулся назад, и эта картина осталась в его памяти. Цветы были мелкие, зеленовато-желтые. В его памяти осталась картина буйно цветущих акаций– только с одного дерева опали цветы. Синго видел это на обратном пути из больницы, где он навещал приятеля – у того был рак печени.

Приятель был просто его однокурсник, и обычно они почти не встречались.

Он уже сильно ослаб, но в палате никого из родных не было – только сиделка.

Синго не знал, жива еще его жена или нет.

– С Миямото часто видишься? Если нет, то позвони ему и попроси, я буду тебе очень обязан, – сказал приятель.

– Попросить его, о чем?

– В мае, на встрече однокурсников, он сам завел разговор об этом.

Синго вспомнил, речь шла о цианистом калии. Значит, больной знает, что у него рак.

Когда собирались ровесники Синго, все старики за шестьдесят, разговор всегда вертелся вокруг болезней и смертей, и кто-то, наверно, сказал, что на заводе у Мйямото работают с цианистым калием и если заболеешь раком, то надо попросить у него этого яда. Кому охота продлевать свои страдания, когда известно, что болезнь неизлечима? И уж если смерть неизбежна, нужен хотя бы свободный выбор времени смерти.

– Но это же была обычная пьяная болтовня, – ответил Синго.

– Я им не воспользуюсь. Я и не собираюсь воспользоваться им. Единственное, чего я хочу – получить свободу, о которой говорили тогда. Если у меня будет цианистый калий, то одно сознание, что я могу принять его в любую минуту, даст мне силы вынести все мучения. Я уверен. Есть ли у меня другой способ обрести последнюю свободу, выразить свой единственный протест? Но я обещаю не воспользоваться цианистым калием.

Пока приятель говорил, глаза его сверкали. Сиделка молча вязала свитер из белой шерсти.

Синго стало неприятно оттого, что он так и не собрался попросить Миямото, хотя больной на пороге смерти с такой надеждой ждал этого.

Синго немного успокоился, лишь доехав до цветущей акации, и сейчас, задремав в электричке, он вспомнил об акации потому, что у него из головы не выходил больной приятель.

Не успел Синго задремать, как снова открыл глаза, – электричка стояла.

Это не была станция.

Когда электричка остановилась, мимо с грохотом пронеслась встречная – от этого грохота, наверно, он и проснулся.

Электричка Синго, немного проехав, снова остановилась.

По узкой тропинке к поезду подбежали дети.

Некоторые пассажиры, высунувшись из окон, смотрели, что происходит впереди.

Слева тянулся бетонный забор какого-то завода. Между забором и железнодорожной линией шла сточная канава, до краев полная нечистот, и вонь от нее доносилась даже до поезда.

Справа виднелась узкая тропинка, по которой прибежали дети. У тропинки, уткнувшись носом в траву, неподвижно лежала собака.

Там, где тропинка подходила к железнодорожным путям, стояло несколько лачуг, сбитых из трухлявых досок. Из окна – четырехугольной дыры в одной из хибарок – поезду махала рукой девушка, на вид слабоумная. Движения руки были вялые, бессильные.

– Остановка нашего поезда вызвана тем, что состав, вышедший за пятнадцать минут до нас, потерпел крушение на станции Цуруми. Извините за задержку, – объявил проводник.

Иностранец, сидевший напротив Синго, растолкал ехавшего с ним юношу.

– Что он сказал? – спросил он по-английски.

Юноша спал, держа за руку иностранца и положив голову ему на плечо. Открыв глаза, он не переменил позы и ласково взглянул на него. Глаза у юноши были красные, веки опухли. Волосы крашеные, но у корней вылезали черные, переходившие в цвет мутного чая. Светлыми оставались только концы.

Наверно, гомосексуалист, любовник иностранца, подумал Синго.

Юноша перевернул ладонь иностранца, лежавшую у того на коленях, вложил в нее свою руку и крепко сжал. Совсем как удовлетворенная женщина.

Иностранец был в рубахе с короткими рукавами, руки у него поросли рыжими волосами – точно бурый медведь. Юноша не был таким уж хрупким, но рядом согромным иностранцем выглядел ребенком. У иностранца была мощная грудь и толстенная шея, – казалось, ему было трудно ворочать ею, ион сидел с безучастным видом, не обращая внимания на прилипшего к нему юношу. Выражение лица у него было мрачное. Рядом с его пышущей здоровьем физиономией лицо юноши выглядело еще более землистым и изможденным.

Возраст иностранца трудно определить, но, судя по огромной лысине, морщинистому лбу истарческим пятнам на руках, он, пожалуй, одного возраста со мной, подумал Синго. Иностранец представлялся ему жестоким чудовищем, вторгшимся в чужую страну и заставившим служить себе юношу из этой страны. Юноша был в бордовой рубахе, верхняя пуговица расстегнута, распахнутый ворот открывал выпирающие ключицы.

По обеим сторонам вонючей канавы буйно росла ярко-зеленая полынь. Электричка все еще стояла.