Текст книги "Бюро. Пий XII и евреи. Секретные досье Ватикана"

Многие люди не понимают, почему Святой Престол так и не согласился выполнить это требование американцев.

Однако, возможно, детали разговоров, приведенные в этой главе и раскрывающие тонкость дипломатического искусства, в определенной степени прояснят причины, по которым Ватикан старательно избегал ловушек, которые расставляли ему другие страны – даже те, чьи ценности он разделял, – чтобы сохранить свой беспристрастный имидж и тем самым иметь возможность общаться со всеми сторонами конфликта и оказывать на них влияние. Кроме того, Ватикан должен был заботиться о том, чтобы не выдать свои сети и отважных людей, которые спасали чужие жизни.

Святой Престол не располагал ни вооруженными силами, ни возможностью накладывать экономические санкции на другие страны. В его арсенале, помимо ежедневных молитв и негласной деятельности по установлению мира между народами, были лишь тихие коридоры и залы Ватикана, где постоянно бывали дипломаты. И возможность шепнуть на ушко нужным людям, когда представится случай.

То есть «мягкая дипломатия» в ее самом ярком проявлении.

4. Рассказ о добре, которое «делается без лишнего шума»

1940-й год. Непривычно холодная и тоскливая осенняя погода, стоявшая в Бухаресте, словно отражала трагическую ситуацию, в которой оказался нунций Кассуло. Уже больше месяца он был занят проблемой Трансильвании, предметом конфликта между Румынией и Венгрией. Его был призван решить Венский арбитраж 30 августа 1940 года. Однако принятое на нем соглашение, – если его можно так назвать (Румыния, по словам ее посла, была вынуждена подписать документ, чтобы не лишиться независимости¹) – только усугубило проблему как для Румынии, так и для Венгрии² и усилило напряженность в двусторонних отношениях.

В середине октября государственный секретарь кардинал Мальоне попросил нунция Кассуло проверить поступившую в Рим информацию о «травле, которой румыны подвергаются со стороны Венгрии»³. На следующий день монсеньор Кассуло составил отчет о «весьма трудной ситуации, которая местами приобретает трагический характер» ввиду того, что «многочисленные акты хищения и жестокости стали практически регулярными и весьма серьезными»⁴.

Отправление состава, на котором были депортированы трансильванские румыны⁵

В отчете нунция речь шла не только о преследованиях духовенства, но и румынского населении региона. Он приводил примеры очевидного насилия, в частности эпизод, когда представителей Церкви и «сотню, а то и больше других арестованных людей заставили пройти по улицам города, среди ошеломленной толпы, до вокзала, где их без всякой жалости погрузили в товарный поезд. Я не привожу деталей путешествия, равно как и телесные и нравственные страдания, которым подверглись эти люди»⁶. Нет, на этот раз он не стал пускаться в длинные описания, а лишь приложил фотографию поезда, на который, скорее всего, погрузили арестованных⁷.

Поразительная фотография, подумал Кассуло, ведь, будучи совершенной с эстетической точки зрения, она рассказывает о массовом выселении куда больше, чем тысячи слов. Молчаливо, но красноречиво она говорит о людях, вынужденных внезапно все бросить и погруженных в поезд, словно скот, для отправки в «неизвестном» направлении. В то же время это просто поезд. Однако он напоминает о других поездах, например тех, на которых депортировали евреев по всей Европе. Преследования евреев, которые уже давно возмущали монсеньора Кассуло, осенью 1940 года были еще одной раной его души.

Месяц спустя, 14 ноября 1940 года, Кассуло сделал целый ряд записей в своем дневнике. Он вспоминал одну особенно непростую ситуацию, получившую развитие «после праздника в честь короля в бельгийской миссии, состоявшегося в узком кругу… В ходе беседы были затронуты различные темы, которые вызывали интерес у архиепископа [Чисара]. В частности, обсуждался вопрос о крещении маленьких бельгийцев перед отъездом и целой еврейской семьи, прежде проживавшей в Иране. В первом случае требовалось согласие родителей и обязательство прилагать все усилия, чтобы дети получили христианское воспитание. Но что касается еврейской семьи, то от нее следовало потребовать подтверждения, что она получает надлежащее образование».

Как он писал в своем дневнике, «я попросил архиепископа подготовить для меня записку о школьниках из семей крещеных евреев, которую я мог бы представить главе правительства»⁸.

Спустя несколько недель нунций Кассуло добавил: «Некая г-жа Маноли вернулась вместе с еврейской девушкой, желавшей креститься. Я им передал ответ, полученный из Рима, и подтвердил наше согласие на то, чтобы этим вопросом занялся отец Мантика [приходской священник итальянской католической Церкви]. После г-жи Маноли и девушки пришел отец Клемент Корен с семьей обращенных евреев: пять братьев и их тетушка. Образование, которое они получили в школе и от тетушки (она уже была католичкой), стало тем средством, которое благодать избрала, чтобы привести семью к католической вере. И, поскольку в эти трудные для евреев времена я, по просьбе отца Клемента, согласился заверить их свидетельство о крещении, они пришли поблагодарить меня и получить мое благословение. Кроме того, они подарили мне букет гвоздик. Дав им несколько отеческих советов, я пригласил их посетить часовню. Цветы были поставлены перед дарохранительницей в знак благодарности. После благословения они ушли очень довольные»⁹.

* * *

9 декабря 1940 года нунций Кассуло вновь взялся за перо и продолжил записи в своем дневнике: «После прогулки, около 18 часов я принял отца Мантику. Мы поговорили о еврейской девушке Михаловичи, которая хотела креститься. Я сообщил ему ответ из S. Officio[6]6
  Sancto Officio (исп.) – Священная канцелярия, имеется в виду Верховная Священная Конгрегация доктрины веры, чье прежнее название было Конгрегация священной канцелярии, более известная как инквизиция.


[Закрыть]и добавил, что работа нунция заключается в том, чтобы помогать архиепископу. Поэтому через отца Мантику я передал просьбу монсеньору Дурковичу прийти в нунциатуру, чтобы обсудить крещение девушки»¹⁰. Монсеньор Дуркович был генеральным викарием Бухареста, и Кассуло ценил его «компетентность в гражданских делах и вопросах канонического права»¹¹. На следующий день Кассуло продолжил: «Приходил монсеньор Дуркович, я ему рассказал обо всем, что было сделано. Мы договорились и впредь толковать – со всеми необходимыми предосторожностями – в благоприятном ключе дух Церкви, единственная цель которой заключается в спасении душ»¹².

Монсеньор Кассуло энергично взялся за дело. Уже на следующий день он запишет, что «посетил монсеньора архиепископа. На встрече также присутствовал каноник Шуберт [член капитула собора], мы обсудили дальнейшие процедуры, касающиеся крещения новообращенных»¹³. Последующие дни были очень насыщенными, ему приходилось заниматься самыми разными вопросами: «Каноник Шуберт был здесь, со мной. Ознакомившись с документами для крещения Михаловичи, мы согласовали порядок процедуры. Девушка, желавшая принять крещение, попросила позволить ей не спрашивать beneplacet – согласие – ее отца»¹⁴. На следующий день «о[тец] Мантика представил мне молодую женщину по имени [Равина] Фейнгольд. Я отправил ее к турецкому послу с просьбой помочь ей добраться до Палестины. Она новообращенная католичка, из самых ревностных. Она не хотела бы отправиться вместе с семьей, все члены которой придерживаются иудаизма, в Бессарабию, где затруднительно исповедовать католическую веру»¹⁵. На следующий день Кассуло снова принял «миссис Равину Фейнгольд, желающую отправиться в Палестину. Я ободрил ее, но полагаю, что ничего большего для нее я сделать не мог»¹⁶.

* * *

К декабрю 1940 года проблемы, связанные с правовым статусом евреев, стали предметом насущных забот: «Юрист Эудженио Капплер снова напомнил мне о положении учеников из еврейских семей, которые не могут посещать католические школы. Я ответил, что занимаюсь этим вопросом и надеюсь дать ему ответ в ближайшее время»¹⁷. Однако монсеньора Кассуло в первую очередь беспокоили происшествия на улицах Бухареста, о которых он писал в своем дневнике: «Проходя по рабочим кварталам, где в основном живут евреи, я лицезрел следы вандализма, учиненного погромщиками. Многие магазины разграблены, подожжены и уничтожены. По-видимому, жертв много, но сколько их, в настоящее время трудно установить, и боюсь, мы никогда не узнаем. Таковы последствия движения, возникшего много лет ранее. Злоупотребления и прочие беды, наносившие ущерб стране, копились годами. Было бы разумнее постепенно исправлять ситуацию, не провоцируя ненависть к народу»¹⁸.

Для нунция социальные и юридические вопросы, связанные с евреями, быстро превращались в сложную и деликатную проблему. 20 февраля 1941 года благодаря вмешательству Кассуло румынское правительство приняло декрет-закон, который пересматривал принятую незадолго до того меру против евреев, касавшуюся католических Церквей и образования¹⁹. Генерал Ион Антонеску лично известил монсеньора Кассуло в письменной форме, что подписал декрет, «благодаря которому ученики-христиане будут наделены правом посещать конфессиональные христианские школы, невзирая на их этническое происхождение»²⁰. Однако Кассуло не успел насладиться плодами своей победы: месяц спустя, 21 марта 1941 года, румынское правительство приняло закон, имевший явно отрицательные последствия для обращения евреев и в целом для свободы исповедания католической веры²¹. В новом законе пересматривались принципы, утвержденные конкордатом между Святым Престолом и Румынией, который был заключен в 1927 году и обеспечивал свободу католического вероисповедания²². В законодательство о религии вносилась новая статья, согласно которой – в изложении генерального викария монсеньора Дурковича – «отныне в гражданском законодательстве народ религии Моисея – евреи – будет рассматриваться как исповедующий Моисееву веру, даже если они крестились, что может противоречить истине и конкордату, потому что их больше не будут считать католиками, коими они на самом деле являются… закон явно не запрещает евреям креститься, но лишает их права менять религию; в то же время закон не позволяет вносить в метрические книги записи о крещении тех, кто не выполнил гражданские формальности, связанные с этим обращением… Закон автоматически ставит под удар католических священников»²³.

Монсеньор Барбетта, минутант Бюро, которому было поручено заняться этим делом, охарактеризовал действия румынского правительства кратко, но красноречиво: «Это, безусловно, серьезный удар по свободе католической Церкви в Румынии, хотя никакого дурного умысла в этом не было, как уверяли нунция [Кассуло], который попался на эту удочку…»²⁴ Это интересное замечание подчеркивает, что Кассуло допустил ошибку (дипломатично обозначенную как «легкомыслие») – неизвестно, по наивности, небрежению или по какой-либо другой причине.

В конце того же месяца, 26 марта 1941 года²⁵, Кассуло, действуя в качестве дуайена дипломатического корпуса явился «в полдень… в министерство иностранных дел. Министр [Джордже] Кретциано[7]7
  Здесь и далее сохранена авторская орфография в написании фамилии министра – Кретциано и Кретциану.


[Закрыть] [министр по делам вероисповеданий] принял меня с обычной доброжелательностью, и мы разговаривали в течение часа». В ходе беседы были затронуты самые разные вопросы: церкви, румынский колледж в Риме, религиозные ордена. Но был среди них и один особенно острый: «Запрет евреям переходить в другую веру под страхом сурового наказания как для них самих, так и для тех, кто позволяет им обращение… Министр принял все к сведению, мы вместе подвели итог беседы и согласились в том, что он доложит по каждому пункту»²⁶. Судя по всему, эта встреча не сказалась непосредственно на обращенных евреях, но несколько облегчила положение других преследуемых христиан. В апреле Кассуло сообщал, что «после моего обращения к правительству перестали преследовать армянских католиков». Однако о евреях он ничего не сказал²⁷.

Из отчета от 31 марта 1941 года, в котором Кассуло сообщал кардиналу Мальоне подробности своего разговора с министром Кретциану, мы узнаём, что последний «заявил, что министр иностранных дел никак не повлиял на это положение закона»²⁸.

Помимо объективных политических проблем того времени перед нунциатурой стояла задача исполнения дипломатических обязанностей. Она находилась под постоянным давлением со стороны министерства иностранных дел и министерства по делам вероисповеданий, чьи функции непосредственно пересекались с деятельностью Святого Престола по целому ряду вопросов. Так, в одном отчете нунция, датированном серединой апреля, говорится следующее: «Трудности, Ваше Высокопреосвященство, возникавшие до настоящего времени, были связаны не столько с министерством иностранных дел, сколько – почти всякий раз – с министерством по делам вероисповеданий. В конце марта я отправил министру Кретциано записку с жалобой [sic], и как раз вчера он мне сказал, что учел мои замечания и сообщил министру по делам вероисповеданий, что настало время признать усилия нунция, направленные на достижение общего блага»²⁹.

Все тот же отчет середины апреля представляет интерес не столько из-за текста, отправленного Кассуло, сколько из-за замечаний, добавленных внимательными читателями из Государственного секретариата. В частности, двое из них всего несколькими словами – а в одном случае вообще без слов – высказывают суждение о личности нунция. Там, где Кассуло пишет, что за последние две недели он не встречался с министром Кретциано, «потому что мое здоровье было несколько подорвано увеличением объема работы и серьезностью текущих проблем», кто-то из Бюро – почти наверняка секретарь Тардини – подчеркнул синими чернилами слова «увеличением объема работы» и поставил большой восклицательный знак на полях, который словно кричал: «Это уже слишком! Какое увеличение объема работы?!» Кассуло разленился? Судя по всему, в Государственном секретариате он не был известен ни рвением, ни проницательностью. Далее нунций пишет: «Слава небесам, теперь я поправился и смог посетить министерство иностранных дел, чтобы передать мои поздравления в связи с Пасхой и осведомиться о текущих делах, которые развиваются в положительном ключе, насколько я мог заметить». Кто-то другой, возможно сотрудник Бюро монсеньор Барбетта, подчеркнул карандашом: «которые развиваются в положительном ключе, насколько я мог заметить», причем слова «развиваются в положительном ключе» были подчеркнуты дважды, а на полях кто-то написал: «В добрый путь!» Этот лаконичный, полный сарказма комментарий, по-видимому, подчеркивал, что, сталкиваясь с трудностями, на которые он намекал (декрет-закон, ущемлявший права Святого Престола, был принят менее чем за месяц до этого!), нунций не торопится что-либо предпринимать. Склонность Кассуло недооценивать ситуацию отмечал и Барбетта в своей записке от 2 апреля: «нунций, который попался на эту удочку»³⁰.

У тех, кто знакомится с документами Бюро по этой деликатной юридической проблеме, часто возникает неизбежный вопрос: был ли Кассуло достаточно энергичен и хитроумен, чтобы выполнять возложенные на него задачи? 12 мая 1941 года он составил новый отчет для начальства (кардинала Мальоне и, разумеется, папы), касавшийся одного документа от министра Кретциану относительно обращения евреев³¹. Нунций Кассуло описывал этот документ следующим образом:

«Мы получили достаточно удовлетворительный ответ, как следствие неоднократных обращений монсеньора нунция [т. е. самого Кассуло] к министру иностранных дел, в которых деликатность и важность вопроса, возможно непреднамеренно, затрагивали декрет-закон от 18 марта сего года [sic]³². Я говорю это потому, что, после того как были сделаны замечания, генерал Антонеску ознакомился с вопросом, и теперь я с удовлетворением вижу, что принятые меры не предусматривали ограничений свободы Церкви в Румынии. Кроме того, сейчас Ваше Высокопреосвященство, как никогда ранее, располагает всеми необходимыми документами, чтобы решить, стоит ли удовлетвориться уже сделанным заявлением или нужно запросить дополнительные гарантии»³³. Здесь Кассуло ошибался, причем дважды. Прежде всего, кардинал Мальоне не «располагал всеми необходимыми документами», что явствует из шифрованной телеграммы, которую он отправил нунцию 23 мая:

«Получен отчет № 7418 [т. е. упомянутый выше отчет] с письмом министра Кретциано. Не имея возможности ознакомиться с письмом Вашего Преосвященства № 7348, я не могу в полной мере понять ответ министра». Иными словами, Кассуло не передал содержание письма, направленного Кретциану, чтобы получить документ, который он приобщил к отчету. Далее в телеграмме кардинал пишет: «Прошу Ваше Преосвященство удостовериться в том, что обращенные в католичество евреи будут пользоваться правами, которые закрепляет за румынскими католиками конкордат, а именно свободное исповедание католической веры, допуск в католические школы, религиозное образование, духовная поддержка в армии, больницах и т. д.»³⁴.

Почему кардинал Мальоне продолжает настаивать на этом вопросе? Чтобы найти на него ответ, необходимо прочесть документ, составленный министром Кретциану. В нем утверждается на французском языке, что «декрет-закон от 21 марта 1941 года³⁵, меняющий закон об общем режиме для религий, никак не ущемляет признанных должным образом прав католической Церкви в Румынии. Наши власти не препятствуют обращению евреев в католицизм, если переход в другую веру не затрагивает их семейного положения согласно законам нашей страны»³⁶.

В этом заключается вторая ошибка Кассуло, которая нам представляется серьезной и очевидной. Не требуется особых усилий, чтобы его понять или объяснить, – текст Кретциану предельно ясен. Минутант монсеньор Барбетта объясняет его нам так: «К сожалению, письмо министра Кретциано нас не обнадеживает: хотя кажется, что он признает права, закрепленные конкордатом за католической Церковью, он, как представляется, при этом не признает за обращенными в католицизм евреями гражданских прав верующих, вопреки тому, что они уже принадлежат к католической Церкви. Иными словами, намерено ли правительство признавать крещеных евреев католиками или нет? И как католики могут быть уверены, что им предоставлена свобода вероисповедания, духовная поддержка в армии, больницах и т. д., доступ в католические (по крайней мере) школы, религиозное образование и т. д.? Если они могут быть в этом уверены, то слава Богу, однако ответ, данный министром монсеньору Кассуло (который не отправил текст своего письма министру, а значит… ignotum per ignotum [неизвестное объясняется неизвестным] …), отказывает им во всех [подчеркнуто дважды!] гражданских правах»³⁷. Возникает вопрос, почему нунций переслал ответ Кретциану своему начальству, назвав его «достаточно удовлетворительным» и не забыв подчеркнуть предпринятые для его получения усилия? Быть может, нунций не понял очевидной двусмысленности приложенного к отчету письма и не заметил двойной игры министра? Такой вывод кажется странным. И тем не менее именно такое впечатление складывается после прочтения страниц его дневника, где он рассказывает о своей беседе с министром Кретциано сразу после составления письма с отчетом.

17 мая 1941 года Кассуло первым делом записывает, что лично посетил министра по делам вероисповеданий и обсудил с ним восемь пунктов: «Я поблагодарил министра за [его] письменное заявление касательно перехода евреев в иное вероисповедание [об обращении в католицизм]. Я спросил у него, будет ли достаточно в будущем подобного заявления министра или же заявлению стоит придать силу и основательность за счет декрета-закона».

Монсеньор Кассуло знал, что письмо министра не обладало весом и долговечностью, присущими законам. «Он ответил, что письма достаточно и что в случае возникновения проблем министр готов защищать принятое им решение. Возможным вариантом является и декрет-закон, однако он создал бы неудобства для правительства, поскольку возникло бы впечатление, что власти настроены против евреев, даже если закон будет им помогать. Учитывая это, я сказал себе, что мне стоит не упорствовать, а согласиться с министром Кретциано…»³⁸

Вместе с тем решение Кассуло можно было бы объяснить и тем, что он сам находился в критическом положении. Он знал, что экстремистское и расистское крыло в румынском правительстве набирало силу и жаждало принять все политические меры, необходимые для преследования евреев. По этой причине он не хотел создавать впечатления, будто он требует «слишком многого», поскольку это было чревато окончательной утратой католической Церковью всех прав в стране, а это лишило бы ее возможности оказывать помощь жертвам преследований.

* * *

Намного позднее, в новом отчете, составленном в 1944 году, Кассуло так выскажется о просьбе защитить евреев Транснистрии: «Мне кажется, что не следует вновь обращаться к румынскому правительству, которое со своей стороны всякий раз внимательно относится к словам апостольского нунция [т. е. его самого], ныне известного всем как самый высокопоставленный и действенный заступник множества бедных семей, находящихся в концентрационных лагерях или нуждающихся в помощи. Разумеется, невозможно знать все. Но можно сказать, что румынское правительство в целом намерено сообразовывать принятые распоряжения с духом широкого понимания и было бы еще более склонно действовать таким образом, если бы не опасалось реакции тех, кто противится любым шагам навстречу евреям. Посему Ваше Высокопреосвященство может быть уверен в том, что здесь мы делаем все возможное, чтобы двигаться в желаемом направлении»³⁹.

Здесь Кассуло вновь в неявной форме признает, что ему не хватает ресурсов и что он опасается требовать слишком много, чтобы не потерять все. Несомненно, некоторые аспекты его поведения остаются неясными, но из прочтения его дневников не следует, что он устранился от дел. Как мы увидим далее, за время его пребывания в Бухаресте, судя по всему, было спасено множество евреев.

* * *

Вернемся в 1941 год. В отчете от 28 июля Кассуло сообщил госсекретарю кардиналу Мальоне, что выполнил его поручение и «запросил у румынского правительства дополнительные сведения и разъяснения относительно декрет-закона об обращении евреев в католическую веру. В специальной ноте, в которой я указал основные пункты, угрожающие конкордату и свободе Церкви… равно как и неоднократно я в устной форме запрашивал у правительства дополнительные объяснения и официальные гарантии по этому вопросу…»⁴⁰. На этот раз нунций добился своего. Неделей раньше он получил вербальную ноту, в которой министр иностранных дел давал четкие объяснения по незадолго до того принятым законам относительно евреев и утверждал, что права, признанные конкордатом, будут распространяться и на евреев, перешедших в католичество⁴¹. Как мы увидим далее, эта вербальная нота надолго запомнилась Барбетте.

Для Кассуло тот июль выдался очень насыщенным. Как раз тогда он сообщил в Рим, что генерал Антонеску, глава государства и председатель совета министров, принял на себя командование войсками в Буковине и Бессарабии и назначил временным заместителем председателя совета Михая Антонеску (министра иностранных дел), одного из самых молодых членов румынского правительства.

Не теряя времени, нунций нанес ему визит уже 25 июля. Вот как он описал свой разговор с министром: «Прежде я никогда его не встречал, но, поскольку ранее он был доверенным лицом председателя Совета министров, он был прекрасно осведомлен о моих с ним отношениях… Министр сказал, что он глубоко привержен своей вере, прекрасно осознаёт, каким влиянием пользуется католическая Церковь в разных странах, и вместе с генералом работает над сближением между Румынской и Римско-католической Церквями. У министра очень острый ум, сильные религиозные чувства и, несмотря на свой юный возраст, он был профессором международного права в Бухарестском университете и министром юстиции, а теперь он также возглавляет министерство пропаганды»⁴².

В августе 1941 года, сообщая о военных успехах румынских войск на стороне Германии, Кассуло упомянул о «еврейской проблеме, которая еще не решена». По словам Кассуло, правительство обнаружило, что евреи помогали коммунистической партии, поддерживая тем самым Советский Союз, что и вызвало жестокие репрессии⁴³. «Время от времени меня просили вмешаться, чтобы ослабить давление в отдельных случаях, но я считаю эти вопросы слишком деликатными и полагаю, что хороших результатов можно добиться, только если руководствоваться милосердием. В плане религиозного образования главная цель была достигнута: на крещеных евреев были распространены права и свободы, закрепленные в конкордате»⁴⁴.

Вскоре после написания этих строк Кассуло представилась возможность вернуться в Рим, где 6 сентября 1941 года он лично встретился с Пием XII. Из записей в его дневнике мы можем узнать о его впечатлениях – очень теплых – об этой встрече, состоявшейся солнечным утром:

«Перед входом во двор Св. Дамасия швейцарская гвардия остановила меня. Святой отец возвращался в свои покои после утренней прогулки. Стоя там, я увидел, как он проезжает на машине. Мне назначили встречу в половину одиннадцатого. Поднявшись в приемную понтифика, я был радушно встречен персоналом».

Очевидно, что возвращение в Вечный город вызвало у Кассуло радостное возбуждение. Подобно солдату, вернувшемуся домой после долгого изнурительного сражения, он не мог скрыть своей радости и ностальгии, видя старых товарищей и коллег, служащих папского дворца, – он словно был частью семьи и возвращался домой.

«Cameriere Segreto Partecipante [Тайный камергер] Назалли Рокка ненадолго задержал меня, после чего прибыл дежуривший в тот момент маркиз Пачелли. После разговора с этим благородным, добрым и очень элегантным человеком я был допущен к августейшему присутствию Его Святейшества, который принял меня по-отечески и обнял.

Я по меньшей мере час пробыл у Святого отца, который с интересом и благосклонностью выслушал мой отчет о том, что произошло в Румынии с 1939 года по сей день. Мы затронули все важные вопросы: трагические смерти министра Калинеску и его преемников… Захват Бессарабии и Северной Буковины… Венский арбитраж, польских беженцев, статус католиков и юридических лиц, отречение короля Кароля, личность генерала Антонеску, землетрясение, немецкое вмешательство, послание заместителя председателя Совета и советско-славянскую опасность…»⁴⁵

Кажется несколько странным, что в своих личных воспоминаниях Кассуло никак не упоминает проблему крещеных евреев, которой уделялось много внимания в его разговорах с правительством в Бухаресте. Чем это объясняется? Нунций Кассуло просто не упомянул этот вопрос в своем дневнике или вовсе не обсуждал его с понтификом? А во втором случае было ли это упущение намеренным или нет? Учитывая огромное количество сохранившихся рукописных страниц из дневников нунция, в которых крайне подробно освещается его повседневная работа и указываются его встречи и основные предметы обсуждения, представляется сомнительным, что он мог не коснуться столь важного вопроса просто по забывчивости. Кажется более вероятным, что нунций, будучи дипломатом, прекрасно знал, что ему можно говорить, а чего лучше избегать, чтобы получить положительный в политическом плане отклик на свои действия. Хотя речь идет о личных дневниках, в своих записях он очень редко давал место эмоциям. Он предпочитал излагать факты почти так же, как в официальных отчетах. Без сомнения все, что Кассуло пережил, все, что он попытался сделать и все человеческие страдания, которые он видел своими глазами, оставили глубокий, неизгладимый след в его душе. Этот человек в полной мере проявлял чувство христианского сострадания, которое можно ожидать от искреннего и преданного приверженца католической Церкви, к тому же священника. И очевидно, что, когда он брался за перо, он прекрасно осознавал, что его дневники попадут в Ватиканский архив и однажды кто-то их прочитает. Возможно, именно по этой причине он благоразумно не высказывал потенциально “опасные” суждения, не выражал своих чувств и не упоминал компрометирующие факты и действия. В любом случае, завершив отчет о своей аудиенции у папы, он дал бо́льшую свободу чувствам: «В конце нашей беседы я поблагодарил папу за присланные священные предметы для часовни нунциатуры. Я мог бы воспользоваться этой возможностью, чтобы обсудить с ним другие вопросы, связанные с моей миссией, но вдруг Maestro di Camera [камергер] монсеньор Ди Сант-Элиа возвестил о прибытии группы немецких солдат, которые надеялись получить благословение. После короткого разговора Святой отец благословил меня и всех моих близких, снова обнял меня и присоединился к служителям, ожидавшим его в покоях со стороны Зала Климента.

Я вышел, миновал немецких солдат, ожидавших в одной из комнат, и отправился в Государственный секретариат. Там я пообщался с минутантом монсеньором Саморе и с монсеньором Сиджизмонди. Затем спустился в кабинет заместителя, монсеньора Монтини. Пока я находился у него, меня представили английскому посланнику при Ватикане г-ну Осборну; я имел удовольствие обменяться с ним воспоминаниями о людях, с которыми познакомился в ходе моих миссий в Египте и Канаде…» Типичный для дипломатов разговор…

«С Монтини я обсудил ряд вопросов, касавшихся нунциатуры и требовавших несколько большего времени. Поскольку нам нужно было рассмотреть эти дополнительные вопросы, он попросил меня вернуться вечером, около 19 часов».

Сентябрь – идеальное время для приезда в Рим. Лето еще не закончилось, но что-то в воздухе дает знать о скором наступлении осени. Древность и современность сливаются в единой гармонии, а в городе так много чего посмотреть! Наслаждаясь красотами города, Кассуло провел довольно насыщенные, но очень приятные каникулы. Вот что он писал: «Во второй половине дня, в 15:30, [полномочный посланник при Святом Престоле] румынский дипломат Папп приехал в Сан-Панталео и предложил мне вместе осмотреть руины древней Остии. Новая дорога, ведущая к морю, памятники, которые мы посетили, новый город, возведенный на этом милом римском пляже. В 18 часов мы вернулись в Сан-Панталео, где я встретил настоятельницу [Конгрегации] Мадри-Пие. В 19 часов я вернулся в Ватикан, где меня уже ожидал монсеньор Монтини. Мы беседовали примерно около часа. Вновь вернувшись в Сан-Панталео, я обнаружил визитную карточку посланника Базилио Григореко, который зашел ко мне ранее. Я расстроился оттого, что не смог с ним увидеться»⁴⁶.

* * *

Но у всего есть конец, даже у отпуска. Важнейшие вопросы не терпели отлагательства. 15 октября 1941 года Кассуло вернулся в Бухарест. В его кабинет стали приходить многие еврейские семьи, настаивавшие на том, чтобы он встретился с генералом Ионом Антонеску, маршалом и премьер-министром, и Михаем Антонеску, министром иностранных дел. Кассуло организовал аудиенцию, которая состоялась неделей позже при содействии министра Михая Антонеску и маршала Иона Антонеску⁴⁷. Тогда он узнал о назначении нового министра по делам вероисповеданий. В отчете, отправленном в Рим, он не смог скрыть легкого замешательства: