Текст книги "Жажда"

– Мы дойдем до этого, – ответил Харри. – Ты видел блендер в кухне? Хорошо, а ты видел, что после использования он положил его в раковину?

– Куда?

– В мойку, – вмешалась Катрина. – Молодежь не знает, что посуду можно мыть руками, Харри.

– В мойку, – повторил Харри. – Его было не обязательно туда ставить, преступник ничего не собирался мыть. Так что, скорее всего, это было бессознательное действие. Возможно, он страдает рипофобией? Или мизофобией? Обычно у людей, занимающихся серийными убийствами, фобий хоть отбавляй. Но он не выполнил действия, не помыл, он даже не открыл кран и не залил колбу водой, чтобы остатки кроваво-лимонного смузи потом было легче отмыть. Почему?

Андерс Виллер покачал головой.

– Хорошо, давай и к этому вернемся позже, – сказал Харри и кивнул в сторону трупа. – Как ты видишь, на этой женщине…

– Сосед опознал в ней Эву Долмен, – сказала Катрина. – Эва через «Э».

– Спасибо. На Эве, как ты видишь, надеты трусы, в отличие от Элисы, с которой они были сняты. В мусорном ведре в ванной сверху лежали открытые коробочки из-под тампонов, так что, мне кажется, у Эвы была менструация. Катрина, можешь взглянуть?

– Судмедэксперт в пути.

– Просто чтобы убедиться, что все так, как я думаю, что тампон все еще в ней.

Катрина нахмурилась и сделала то, о чем просил Харри, в то время как трое мужчин отвернулись.

– Здесь торчит шнурок от тампона, да.

Харри вынул пачку «Кэмела» из кармана куртки.

– А это означает, что убийца – если только он не вернул тампон на место – не насиловал ее вагинально. Потому что он… – Харри указал сигаретой на Андерса Виллера.

– Чистоплотный, – ответил Виллер.

– Во всяком случае, это один из вариантов, – продолжал Харри. – Второй вариант – он не любит крови.

– Не любит крови? – удивилась Катрина. – Он пьет ее, черт возьми!

– С лимоном, – произнес Харри и взял в рот неприкуренную сигарету.

– Что?

– Этот же вопрос я задаю себе, – сказал Харри. – Что? Что это означает? Что кровь была сладкой?

– Ты пытаешься шутить? – спросила Катрина.

– Нет, просто мне кажется любопытным, что человек, который, по-видимому, получает сексуальное удовлетворение от питья крови, не выпил свой любимый напиток чистым. Люди используют лимон к джину и к рыбе, они утверждают, что он подчеркивает вкус. Но это не так, лимон парализует вкусовые рецепторы и заглушает все остальные вкусы. Мы добавляем лимон, чтобы подавить вкус того, что на самом деле нам не нравится. Так что, возможно, нашему вампиристу совсем не нравится вкус крови, возможно, прием крови внутрь тоже является бессознательным действием.

– Или он суеверен и пьет кровь, чтобы получить силу своих жертв, – предположил Виллер.

– Так или иначе, он – преступник, руководствующийся сексуальным безумием, но в этом случае он не стал трогать половые органы женщины. Возможно, потому, что у нее кровотечение.

– Вампирист, не переносящий менструальной крови, – пробормотала Катрина. – Лабиринты человеческого разума…

– Что возвращает нас обратно к колбе блендера, – сказал Харри. – Есть ли у нас какие-нибудь другие физические следы преступника, кроме нее?

– Входная дверь, – ответил Бьёрн.

– Дверь? – спросил Харри. – Я взглянул на замок, когда пришел, и мне показалось, он не поврежден.

– Взлома не было. Ты не видел внешнюю сторону.

Трое коллег стояли на лестнице и смотрели, как Бьёрн развязывает веревку, удерживающую дверь в открытом положении. Она медленно закрылась, и стала видна ее внешняя сторона.

Харри вгляделся. У него гулко забилось сердце в груди и пересохло во рту.

– Я привязал дверь, чтобы никто из вас не прикоснулся к ней при входе, – пояснил Бьёрн.

На двери была нарисована почти метровая буква «В». Внизу буквы имелись потеки в тех местах, где пролилась использованная для ее изображения кровь.

– Вот поэтому нас и вызвали, – сказала Катрина. – Сосед услышал, как кот Эвы мяукает в подъезде. Соседи привыкли, что кот оставался на лестнице, и, когда Эва слишком долго не открывала, обычно забирали его к себе. По их словам, постепенно котик стал не совсем понимать, где же его дом. Короче, когда они хотели забрать кота, то увидели, что он стоит и лижет дверь. А поскольку коты обычно не любят вкуса краски, соседи поняли, что буква «В», вероятно, нарисована кровью.

Четверо полицейских молча разглядывали дверь.

Бьёрн первым нарушил тишину:

– «В» значит «виктория», победа?

– «В» – это «вампирист», – сказала Катрина.

– А может, он просто отметил очередную жертву, – предположил Виллер.

Трое коллег посмотрели на Харри.

– Ну? – нетерпеливо спросила Катрина.

– Я не знаю, – ответил Харри.

Он снова поймал ее острый взгляд.

– Давай, я же вижу, что ты о чем-то думаешь.

– Мм… «В» – «вампирист» звучит не так уж плохо. Возможно, он тратит так много энергии именно для того, чтобы рассказать нам это.

– Что «это»?

– Что он особенный. Железные зубы, блендер, эта буква. Он воспринимает себя как нечто уникальное и подбрасывает нам кусочки мозаики, чтобы мы тоже смогли это понять. Он хочет, чтобы мы подобрались поближе.

Катрина кивала.

Виллер помедлил, как будто понимая, что время, отведенное ему на высказывания, уже использовано, но все-таки решился:

– Вы хотите сказать, что где-то в глубине души убийца хочет, чтобы мы раскрыли его личность?

Харри не ответил.

– Не личность, а кем он является, – сказала Катрина. – Он поднимает флаг.

– Могу ли я спросить, что это значит?

– Пожалуйста, – ответила Катрина. – Спроси у нашего специалиста по серийным убийствам.

Харри пристально смотрел на букву. В голове у него больше не звучало эхо крика, звучал сам крик. Крик демона.

– Это значит… – сказал Харри, чиркнул зажигалкой, поднес ее к сигарете, сделал глубокую затяжку и выпустил изо рта дым, – что он хочет поиграть.

– Ты думал, что «В» означает что-то другое, – заметила Катрина, когда они вдвоем с Харри выходили из квартиры час спустя.

– Правда? – сказал Харри, оглядывая улицу с обеих сторон.

Тёйен. Часть города, где живут иммигранты. Узкие улочки, пакистанские продуктовые магазины, брусчатка, учителя норвежского языка на велосипедах, турецкие кафе, идущие вперевалку мамаши в хиджабах, молодые люди, обремененные кредитами на обучение, воздух и любовь, малюсенький музыкальный магазин, торгующий винилом и тяжелым роком. Харри любил Тёйен. Настолько, что иногда спрашивал себя, что он делает там, на холме, среди мещан.

– Ты просто не хотел говорить этого вслух, – сказала Катрина.

– Знаешь, что обычно говорил мой дедушка, когда ловил меня на ругательствах? «Черта помянешь, он тут как тут». Вот…

– Что «вот»?

– Хочешь, чтобы черт появился?

– У нас второе убийство, Харри, возможно, это серийный убийца. Могут ли дела идти хуже?

– Да, – сказал Харри. – Могут.

Глава 11
Суббота, вторая половина дня

– Мы полагаем, что имеем дело с серийным убийцей, – сказала старший инспектор Катрина Братт и оглядела KO-комнату, где собралась следственная группа в полном составе.

Плюс Харри. Они договорились, что он будет участвовать в собраниях, пока не соберет свою собственную группу.

На предыдущих собраниях царило другое, более напряженное настроение. Конечно, дело в развитии событий, но Катрина была совершенно уверена в том, что присутствие Харри тоже сыграло свою роль. Разумеется, он был спившимся наглым «анфан террибль» отдела по расследованию убийств, человеком, который напрямую и косвенно был виновен в смерти коллег и чьи рабочие методы были весьма сомнительными. Но все равно из-за него они прямее сидели на стульях. Потому что он по-прежнему обладал этим мрачным, почти пугающим излучением, а результаты его труда не подвергались сомнению. Навскидку она вспомнила только одного человека, кого ему не удалось поймать. Возможно, слова Харри о том, что даже бандерша добьется уважения, если проработает достаточно долго, были правдой.

– Такого убийцу очень трудно поймать по нескольким причинам, но прежде всего потому, что он хорошо планирует, выбирает случайных жертв и оставляет на месте преступления только те следы, которые мы должны обнаружить. Существует причина, по которой папки с отчетами криминалистического отдела, судебно-медицинской экспертизы и тактической группы довольно тонкие. Нам до сих пор не удалось привязать никого из известных сексуальных преступников ни к Элисе Хермансен, ни к Эве Долмен, ни к одному из мест преступления. Но нам удалось привязать к убийствам один метод. Торд?

Компьютерный эксперт неуместно хихикнул, как будто слова Катрины его позабавили, а потом ответил:

– Эва Долмен отправила со своего мобильного телефона сообщение, и оно рассказало нам, что у нее было свидание по «Тиндеру» в спортивном баре под названием «Дики»…

– «Дики»? – прервал его Магнус Скарре. – Но ведь он находится на другой стороне улицы наискосок от бара «Ревность».

Раздался общий стон.

– Таким образом, если метод убийцы заключается в том, что он пользуется «Тиндером» и встречается в барах района Грюнерлёкка, то у нас кое-что есть, – сказала Катрина.

– И что же именно? – спросил один из следователей.

– Представление о том, как все произойдет в следующий раз.

– А что, если никакого следующего раза не будет?

Катрина вздохнула:

– Харри?..

Харри откинулся на спинку стула:

– Ну что же… Обычно серийному убийце, который разучивает свой шедевр, требуется больший промежуток времени между первыми убийствами. Их могут разделять месяцы, а то и годы. Классическое объяснение – после убийства настает период остывания, после чего нарастание сексуальной фрустрации начинается по новой. Обычно эти циклы между убийствами становятся короче и короче. При таком коротком цикле, как два дня, будет закономерным предположить, что подобные преступления он совершает не впервые.

В зале стояла тишина, все ждали продолжения, но его не последовало.

Катрина кашлянула:

– Проблема в том, что мы не нашли никаких жестоких сексуальных преступлений в Норвегии, совершенных в течение последних пяти лет, которые имели бы какое-либо сходство с этими двумя убийствами. Мы связались с Интерполом, чтобы проверить, не решил ли какой-либо из подходящих преступников сменить пастбище и перебраться откуда-нибудь в Норвегию. Есть дюжина кандидатов, но в последнее время они вели себя тихо. Так что мы не знаем, кто он. Но мы знаем по опыту, что это произойдет вновь. И в нашем случае – скоро.

– Как скоро? – раздался голос.

– Трудно сказать, – произнесла Катрина и взглянула на Харри, который тихо подавал ей знак. – Но возможно, это произойдет в течение ближайших суток.

– И мы ничего не можем предпринять, чтобы остановить его?

Катрина сменила тон:

– Мы связались с начальником полиции и попросили разрешения выступить с официальным предупреждением для жителей города на пресс-конференции в восемнадцать часов. Мы надеемся, что убийца отменит или, по крайней мере, отложит планы нового убийства, если поймет, что люди стали более бдительными.

– Неужели он это сделает? – спросил Вольф.

– Я думаю… – начала Катрина, но ее прервали:

– При всем уважении, Братт, этот вопрос был адресован Холе.

Катрина сглотнула и постаралась не раздражаться.

– Что скажешь, Харри? Сможет ли официальное предупреждение его остановить?

– Понятия не имею, – сказал Харри. – Забудьте то, что вы видели по телевизору. Серийные убийцы – это не одинаково запрограммированные роботы, следующие определенному плану действий, они настолько же разные и непредсказуемые, как и все остальные люди.

– Разумный ответ, Холе.

Собравшиеся обернулись к двери, где, прислонившись к косяку, стоял только что пришедший начальник полиции Бельман со сложенными на груди руками.

– Никому не известно, какой эффект могло бы произвести официальное предупреждение. Может быть, оно только раззадорило бы нашего больного убийцу, подарило бы ему чувство контроля над ситуацией, осознание того, что он неуязвим и может продолжать свое дело. Зато нам известно, что официальное предупреждение создаст впечатление, будто мы, Полицейское управление, потеряли контроль над ситуацией. И единственными, кого это действительно испугает, будут жители нашего города. Напугает еще больше, стоит добавить. Тем из вас, кто читал, что́ в последние часы пишут сетевые газеты, ясно: они уже спекулируют на связи между двумя убийствами. Поэтому у меня есть предложение получше.

Микаэль Бельман подтянул рукава белой рубашки, так что они стали видны из-под рукавов пиджака.

– А давайте-ка возьмем этого парня сейчас, до того как он совершит еще одно преступление. – Он улыбнулся собравшимся. – Или как, ребята?

Катрина увидела, что некоторые закивали.

– Хорошо, – сказал Бельман и посмотрел на часы. – Продолжайте, старший инспектор Братт.

Звон колоколов сообщил о наступлении восьми часов вечера, когда полицейский автомобиль без опознавательных знаков марки «фольксваген-пассат» медленно проехал мимо здания Ратуши.

– Это самая ужасная пресс-конференция из всех, что мне довелось проводить, – пожаловалась Катрина, направляя «пассат» в сторону улицы Королевы Мод.

– Двадцать девять раз, – сказал Харри.

– Что?

– Ты произнесла фразу «мы не можем это прокомментировать» двадцать девять раз, – ответил Харри. – Я считал.

– Я чуть было не брякнула: «Простите, но начальник полиции заткнул нам рот». Что делает Бельман? Не предупредить, не сказать прямо, что по улицам ходит серийный убийца и что люди должны быть бдительными?

– Он прав, это приведет к распространению иррационального страха.

– Иррационального? – фыркнула Катрина. – Смотри! Сейчас субботний вечер, и половина женщин, которых ты видишь на улице, выходят из дому, чтобы встретиться с незнакомым мужчиной, с принцем, который, как они надеются, изменит их жизнь. И если твое предположение об одних сутках верно, одна из них окажется чертовски права.

– Ты знала, что в центре Лондона произошла крупная автобусная авария в тот же день, когда в Париже случился теракт? Погибших было почти столько же, сколько в Париже. Норвежцы, у которых есть знакомые в Париже, звонили им, потому что боялись, как бы они не оказались в числе погибших. Но никто особенно не думал о друзьях и знакомых в Лондоне. После теракта люди боялись ездить в Париж, несмотря на то что полиция была приведена в наивысшую степень готовности. И никто не боялся ездить на лондонских автобусах, несмотря на то что безопасность движения не улучшилась.

– Что ты хочешь сказать?

– Что люди боятся больше, чем предполагает вероятность встретиться с вампиристом. Потому что это написано на первых полосах газет и потому что они прочитали, что он выпьет их кровь. И в то же время они совершенно спокойно прикуривают сигареты, которые совершенно точно лишат их жизни.

– Скажи мне, ты поддерживаешь Бельмана?

– Нет, – ответил Харри и посмотрел на улицу. – Я просто ворчу. Я пытаюсь поставить себя на место Бельмана, чтобы понять, чего он хочет. Бельман всегда хочет чего-нибудь добиться.

– И чего же?

– Я не знаю. Но в любом случае он хочет как можно меньше раздувать это дело и как можно быстрее его раскрыть. Как боксер, защищающий свой титул.

– О чем ты сейчас говоришь, Харри?

– Когда у тебя уже есть пояс чемпиона, ты по возможности стараешься избегать поединков. Потому что лучшее, чего ты можешь достигнуть, – это сохранить то, что у тебя уже есть.

– Интересная теория. Как насчет другой твоей теории?

– Я говорил, что не уверен.

– Он нарисовал «В» на двери Эвы Долмен. Это его буква, Харри. И ты сказал, что узнал места преступлений тех времен, когда он был активным.

– Да, но, как я уже говорил, не могу конкретизировать, что именно я узнал.

Харри помедлил немного, в то время как в его памяти промелькнула нейтральная картинка, изображающая городскую улицу.

– Послушай, Катрина: укус в горло, железные зубы, питье крови – это не его метод. Серийные насильники и убийцы, возможно, непредсказуемы в деталях, но методов они не меняют.

– У него много методов, Харри.

– Ему нравится их боль и страх. А не кровь.

– Ты сказал, что убийца добавил в кровь лимон, потому что ему не нравился ее вкус.

– Катрина, даже уверенность в том, что это действительно он, нам не поможет. Вы с Интерполом охотитесь за ним сколько лет?

– Скоро будет четыре.

– И поэтому я считаю контрпродуктивным информировать других об этой догадке, рискуя сузить поиск преступника одним этим человеком.

– Или же ты хочешь оставить его себе.

– Что?

– Ты вернулся из-за него, Харри, так ведь? Ты с самого начала почуял, что это он. Олег стал всего лишь предлогом.

– Давай не будем об этом, Катрина.

– Потому что Бельман никогда бы не обнародовал информацию о прошлом Олега. Если бы стало известно, что он столько лет знал и молчал, это бы негативно сказалось на нем самом.

Харри повернул ручку громкости на радио:

– Слышала это? Аврора Акснес[13]13
  Аврора Акснес – молодая норвежская певица, автор песен.


[Закрыть], довольно ми…

– Ты ненавидишь электронику, Харри.

– Закончим этот разговор.

Катрина вздохнула. Они остановились на красный сигнал светофора. Он склонился к лобовому стеклу:

– Смотри. Полнолуние.

– Полнолуние, – сказала Мона До, разглядывая холмистый пейзаж в окно кухни. Благодаря лунному свету поверхность земли мерцала, словно покрытая свежевыпавшим снегом. – Повышает ли оно вероятность того, что убийца в третий раз нанесет удар уже сегодня вечером?

Халлстейн Смит улыбнулся:

– Едва ли. Исходя из того, что вы рассказали мне о тех двух убийствах, у этого вампириста парафилия, некрофилия и садизм выражены сильнее, чем мифомания или представление о том, что он является неземным существом. Но то, что он нанесет новый удар, – это абсолютно точно.

– Интересно. – Мона До сделала пометку в блокноте, лежавшем на кухонном столе рядом с чашкой свежезаваренного чилийского зеленого чая. – А где и как это произойдет, как вы думаете?

– Вы сказали, что последняя жертва тоже ходила на свидание по «Тиндеру»?

Мона До кивнула, продолжая записывать. Большинство ее коллег пользовались диктофонами, но, хотя Мона была представителем молодого поколения криминальных репортеров, она пользовалась старыми методами. Официально она объясняла, что в гонке за тем, чтобы первой опубликовать новость, экономит время, поскольку, в отличие от других, начинает редакторскую правку уже в момент записи. Особенно полезным это было, когда ей приходилось писать о пресс-конференциях. Впрочем, на сегодняшней вечерней пресс-конференции в Полицейском управлении не понадобились ни диктофоны, ни блокноты. Повторяющаяся рефреном фраза Катрины Братт «мы не можем это прокомментировать» в конце концов вывела из себя даже опытных криминальных репортеров.

– Мы еще не писали в газете о том, что это было свидание по «Тиндеру», но один источник в полиции сообщил нам, что Эва Долмен послала текстовое сообщение подруге о том, что она пошла на свидание по «Тиндеру» в бар «Дики» в Грюнерлёкке.

– Понятно. – Смит поправил очки. – Я уверен в том, что он будет придерживаться метода, который до сих пор его не подводил.

– И что вы скажете людям, которые собираются встретиться с незнакомыми мужчинами из «Тиндера» в ближайшие дни?

– Чтобы они подождали с этим до поимки вампириста.

– Как вы думаете, будет ли он продолжать пользоваться «Тиндером», прочитав это и поняв, что все знают о его методе?

– Это психоз, его не может остановить рациональная оценка рисков. Это не классический серийный убийца, спокойно планирующий свои действия, хладнокровный психопат, не оставляющий следов, который умеет прятаться по щелям и углам, который вьет свою сеть и выжидает время после каждого убийства.

– Согласно нашему источнику, руководство следствия полагает, что речь идет о классическом серийном убийце.

– Это иная форма сумасшествия. Убийство второстепенно; кровь – вот что им движет. И ему просто хочется продолжать, он сейчас весь кипит, психоз в расцвете. Мы надеемся на то, что его личность, в отличие от личностей классических серийных убийц, установят и его быстро возьмут, потому что он совершенно потерял контроль и ему все равно, поймают его или нет. Классический серийный убийца и вампирист оба являются природными катастрофами в том смысле, что они совершенно обычные люди с больной душой. Но если серийный убийца – это непогода, которая все бушует и бушует, и ты понятия не имеешь, когда она закончится, то вампирист – это камнепад. Он все сделает за короткое время. Но за это время камнепад может смести с лица земли целую деревню, не так ли?

– Так, – произнесла Мона, записывая: «смести с лица земли целую деревню». – Тогда я хочу поблагодарить вас, Смит, у меня есть все, что нужно.

Смит всплеснул руками:

– Да не за что! На самом деле я удивлен, что вы проделали такой путь только ради этого.

Мона До достала свой айпад:

– Нам все равно надо было приехать, чтобы получить фотографию, поэтому я тоже поехала. Вилли?..

– Я хотел бы сделать фотографию на улице, на фоне природы, – сказал фотограф, до этого сидевший тихо и слушавший интервью. – Смотрите, сельский пейзаж и свет от полной луны.

Мона, конечно, знала, о чем думает фотограф. Одинокий мужчина на черной земле, полная луна, вампир. Она незаметно кивнула ему. Иногда лучше не рассказывать моделям о своих идеях, чтобы они не начали противиться.

– А возможно ли, чтобы на фотографии я был вместе с женой? – спросил Смит, выглядевший по-настоящему обеспокоенным. – «ВГ» – это для нас большое дело, знаете ли.

Мона До не смогла сдержать улыбку. Мило. На мгновение в ее мозгу появилась мысль о том, что они могли бы снять, как психолог кусает свою жену в шею, наглядно иллюстрируя дело, но это, конечно, было бы уже слишком, чересчур балаганно для серьезного материала об убийстве.

– Мои редакторы хотели бы видеть вас одного, – сказала она.

– Я понимаю, но я должен был спросить, – улыбнулся Смит, извиняясь.

– Я останусь здесь и напишу статью, и, возможно, она появится в Сети еще до того, как мы от вас уедем. У вас в доме есть беспроводной Интернет?

Мона получила пароль, «freudundgammen», и уже почти закончила работу, когда заметила вспышки фотоаппарата на улице.

Неофициально ее нежелание пользоваться диктофоном объяснялось тем, что диктофон мог неопровержимо доказать, что было сказано на самом деле. Нельзя утверждать, будто Мона До когда-либо сознательно писала то, что расходилось с мнением объектов ее интервью, как она его понимала. Но у нее была возможность, как говорится, отточить формулировку. Перевести цитаты на язык таблоида, который был понятен читателю. На который читатель клюнет.

«Психолог: „Вампирист может истреблять целые деревни!“»

Она посмотрела на часы. Трульс Бернтсен сказал, что позвонит в десять, если появится новая информация.

– Не люблю научно-фантастических фильмов, – сказал мужчина, сидевший перед Пенелопой Раш. – Больше всего раздражает звук, который раздается при прохождении космического корабля перед камерой. – Он сложил губы трубочкой и быстро издал звук «вжих». – В космическом пространстве нет воздуха, там нет звуков, только полная тишина. Нам врут.

– Аминь, – засмеялась Пенелопа и подняла бокал с водой.

– Я люблю Алехандро Гонсалеса Иньярриту, – сказал мужчина, поднимая свой бокал, тоже наполненный минеральной водой. – Больше люблю «Бьютифул» и «Вавилон», чем «Бёрдмен» и «Выживший». Боюсь, он скоро станет мейнстримом.

Пенелопа радостно вздрогнула. Не столько потому, что он только что назвал два ее любимых фильма, сколько потому, что он назвал полное имя Иньярриту. А перед этим он говорил о ее любимом писателе (Кормаке Маккарти) и о городе, куда она больше всего любила ездить (Флоренции).

Дверь открылась. Они были единственными посетителями маленького, спрятанного от посторонних глаз ресторанчика, который выбрал он, а сейчас в помещение зашла еще одна пара. Он повернулся. Не к двери, чтобы посмотреть, кто вошел, а в другую сторону. И у Пенелопы появилась пара секунд, чтобы незаметно рассмотреть его. Она уже сделала вывод, что он худой, практически одного с ней роста, у него приятные манеры, он хорошо одет. Красив ли он? Трудно сказать. Совершенно точно он не был некрасивым, но было в нем что-то скользкое. И что-то заставляло ее усомниться, что ему только сорок, как он утверждал. Казалось, что его кожа натянута вокруг глаз и шеи, как будто он делал подтяжку лица.

– Я не знала об этом ресторане, – сказала она. – Тихое место.

– С-слишком тихое? – улыбнулся он.

– Тихое – это хорошо.

– В следующий раз можем пойти в одно известное мне место, где подают пиво «Кирин» и черный рис, – сказал он. – Если ты его любишь.

Она чуть не взвизгнула. Удивительно. Откуда он мог узнать, что она обожает черный рис? Опять же большинство ее друзей даже не догадываются, что такой существует. Руар его ненавидит, он утверждает, что на вкус черный рис напоминает здоровую еду и снобизм. И то и другое было, в общем-то, правдой, черный рис действительно содержит больше антиоксидантов, чем черника, и он использовался для приготовления запретных суши, предназначавшихся для императора и его семьи.

– Я обожаю его, – сказала она. – А что ты еще любишь?

– Свою работу, – ответил он.

– И что это за работа?

– Я художник.

– Как интересно! Что…

– Инсталляции.

– Руар… то есть мой бывший, он тоже художник, может, ты с ним знаком?

– Вряд ли. Я работаю за рамками устоявшихся художественных кругов. И я учился сам, можно сказать.

– Но если ты можешь зарабатывать искусством на жизнь, странно, что я о тебе не слышала. Осло – маленький город.

– Я делаю другое для того, чтобы выжить.

– Например?

– Работаю охранником.

– Но ты выставляешься?

– Провожу преимущественно закрытые показы для немногочисленных профессионалов, на которые пресса не допускается.

– Ой, как интересно, что ты проводишь эксклюзивные показы, я говорила Руару, что ему тоже стоит так делать. А какие материалы ты используешь в инсталляциях?

Он обтер свой стакан салфеткой:

– Моделей.

– Моделей в смысле… живых людей?

Он улыбнулся:

– И да и нет. Расскажи мне о себе, Пенелопа. Что ты любишь?

Она прижала палец к подбородку. Да, что она любит? В данный момент у нее было ощущение, что он уже все перечислил. Как будто прочитал книгу о ней.

– Я люблю людей, – сказала она. – И честность. И семью. И детей.

– Чтобы тебя крепко держали, – сказал он, бросив взгляд на пару, севшую через два столика от них.

– Прости?

– Ты любишь, чтобы тебя крепко держали, и любишь жесткие игры. – Он перегнулся через стол. – Я вижу это по тебе, Пенелопа. И это нормально, я тоже это люблю. Здесь становится людно, не пойти ли нам к тебе домой?

Пенелопе потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он не шутит. Она посмотрела вниз и увидела, что он положил свою руку так близко к ее, что кончики их пальцев почти соприкасаются. Она сглотнула. Что с ней такое, отчего ей в конце концов всегда попадаются ненормальные мужчины? Ее подружки говорили, что лучший способ забыть Руара – это встречаться с другими мужчинами. И она пыталась, но ей подворачивались либо социально беспомощные увальни-компьютерщики, с которыми все разговоры приходилось вести ей самой, или же такие, как этот, мужчины, ищущие быстрого секса.

– Я думаю, что пойду домой одна, – сказала она, оглядываясь в поисках официанта. – Слушай, я заплачу по счету.

Они просидели здесь каких-то двадцать минут, но это, по словам ее подруг, было третьим и важнейшим правилом «Тиндера»: «Don’t play games, leave if you dont’t click»[14]14
  Не играй в игры, уходи, если вы не подошли друг другу (англ.).


[Закрыть].

– За две бутылки минералки заплачу я, – улыбнулся мужчина, поправляя воротничок голубой рубашки. – Беги, Золушка.

– Ладно, спасибо.

Пенелопа схватила сумку и поспешила к выходу. Резкий осенний воздух приятно коснулся ее горячих щек. Она шла по улице Бугстадвейен. По причине субботнего вечера на улицах было полно людей в приподнятом настроении, а на стоянке такси выстроилась очередь. Ничего страшного, в Осло цены на такси были такими, что она старалась им не пользоваться, если только не лил проливной дождь. Она миновала улицу Соргенфригата, где в одном из красивых домов мечтала поселиться с Руаром. Они оба были согласны с тем, что квартира не обязательно должна быть больше семидесяти-восьмидесяти квадратных метров, только бы была отремонтированной, хотя бы ванная. Они понимали, что квартира будет стоить безумно дорого, но их с Руаром родители пообещали помочь им деньгами. Под «помочь» они, конечно, имели в виду заплатить за всю квартиру. Ведь Пенелопа была новоиспеченным дизайнером, ищущим работу, а художественный рынок еще не распознал огромного таланта Руара. Кроме той чертовой галерейщицы, расставившей свою ловушку. Первое время после того, как Руар съехал, Пенелопа была уверена в том, что он раскусит эту дамочку, поймет, что она – сморщенная пума и ей всего лишь нужен трофей в виде молоденького мальчика, с которым она сможет забавляться какое-то время. Но этого не произошло. Наоборот, они объявили о так называемой помолвке, создав идиотскую инсталляцию из сахарной ваты.

На станции метро района Майорстуа Пенелопа прыгнула в первый же состав, следовавший на запад. Она вышла в Ховсетере, известном также как восточная окраина западной части Осло. Кучка многоэтажек с относительно недорогими квартирами, где они с Руаром снимали самую дешевую из них. Ванная там была ужасной.

Руар утешал ее и дал почитать «Просто дети» Патти Смит, автобиографический рассказ о двух амбициозных художниках, питавшихся надеждами, воздухом и любовью в Нью-Йорке семидесятых годов. Герои, разумеется, добивались успеха. Ну ладно, друг друга они все же потеряли.

Она шла от станции метро к дому, возвышавшемуся впереди. Казалось, над ним образовался нимб. И Пенелопа сообразила, что сегодня полнолуние и, должно быть, прямо за домом находится луна. Четверо. Она спала с четырьмя мужчинами после того, как Руар ушел от нее одиннадцать месяцев и тринадцать дней назад. Двое из них были лучше Руара, двое хуже. Но она любила Руара не за секс. За то, что он… ну, был Руаром, черт его подери.

Она отметила, что ускорила шаг, проходя мимо небольшого леска слева от дороги. В Ховсетере люди исчезали с улиц вечером, но Пенелопа была высокой спортивной девушкой и никогда раньше даже не задумывалась о том, что здесь может быть опасно после наступления темноты. Может, все дело в этом убийце, о котором пишут газеты. Или нет, не в этом, а в том, что кто-то побывал в ее квартире. Это случилось три месяца назад, и поначалу в душе ее зародилась надежда, что это Руар соскучился по ней. Она поняла, что кто-то был в квартире, когда обнаружила комки земли на полу в коридоре. Они точно отвалились не от ее обуви. А когда она обнаружила комок на полу в спальне перед комодом, то пересчитала свои трусики в идиотской надежде, что Руар забрал одни из них. Но нет, оказалось, не забрал. А потом она поняла, что пропало: коробочка с помолвочным кольцом, которое Руар купил ей в Лондоне. Может быть, все-таки к ней забрался обычный вор? Нет, это был Руар. Он пробрался сюда, забрал кольцо и подарил той долбанутой галеристке! Пенелопа, естественно, пришла в ярость, позвонила Руару и выложила ему все. Но он сказал, что не был в квартире, и утверждал, что потерял ключи во время переезда, а иначе он, разумеется, отправил бы их Пенелопе. Ложь, конечно, как и все остальное, но она позаботилась о смене замков в дверях в подъезд и в квартиру на четвертом этаже.