Текст книги "Влияние хозяйственных реформ в России и КНР на экономическую мысль Запада. Учебное пособие"

Иначе говоря, предусмотрено все, чтобы приватизация служила рычагом подъема приватизируемых (малоэффективных в своем большинстве) госпредприятий и промышленности в целом, а не их разорения.

Западные экономисты неоднозначно интерпретируют практику рыночных реформ, проводимых в странах Восточной Европы. Можно выделить три позиции:

1. Противопоставление практики реформ в этих странах в целом (как реализация рекомендаций МВФ по «шоковой терапии) практике реформ в КНР (где эти рекомендации были отвергнуты).

2. Проведение принципиального разграничения внутри стран Восточной Европы, особенно между Польшей, которая «нарушила» рекомендации МВФ по приватизации, и Чехией, которая им следовала.

3. Выделение общего и специфического для всех реформируемых экономик, включая страны Восточной Европы и КНР.

Представителем первой позиции является Л. Клейн, который пишет: «Среди стран, прибегавших к "шоковой терапии" (немедленное обращение крыночному регулированию, широкомасштабная приватизация, быстрое обесценение национальной валюты), очень немногие начали получать позитивные результаты в макроэкономической сфере. В такой ситуации обычно выигрывают узкие слои населения, а большинство проигрывает что приводит к несправедливому распределению доходов (притом что общий объем ВВП во всех бывших членах СЭВ вначале упал) Экономика Польши начинает понемногу восстанавливаться некоторые положительные сдвиги отмечаются в восточногерманских землях куда направляется массированная помощь из Западной Германии. Однако во всех государствах рассматриваемой группы наблюдается безработица и высокая инфляция (за исключением Германии). Успехи есть и в Чехии, но появились они только после отделения Словакии, где спад производства весьма существенен. Так или иначе, положительные изменения довольно скромны и пока не закреплены, а главный "результат" состоит в инфляции, безработице, дефиците бюджета и платежного баланса, снижении производства, не говоря уже о росте преступности.

В китайских же реформах, включающих реструктурирование и либерализацию экономики, особо впечатляет тот факт, что они не ввергли экономику в серьезную рецессию. Они протекали постепенно, при этом в отличие от «шокового» варианта реформ экономика не просто росла, а развивалась рекордными по мировым меркам темпами»[10]10
  Клейн Л. Что мы, экономисты, знаем о переходе к рыночной системе. В кн.; Реформы глазами американских и российских ученых / Под ред. О. Т. Богомолова. М., 1996. С. 35–36.


[Закрыть].

Вторую позицию занимает Дж. Стиглиц, который в своей последней книге «Глобализация; тревожные тенденции» (английское издание – 2002 г., русское – М.; Мысль, 2003) отметил; «Поскольку провал радикальных реформ и в России, и в других местах становился все более и более очевидным, их инициаторы стали оправдываться, ссылаясь на отсутствие выбора. Но альтернативы имелись. Это продемонстрировала встреча в Праге в сентябре 2000 г. где отставные правительственные чиновники из восточноевропейских стран оценивали свой опыт проведения реформ. Среди них были и те кто испытал успех на этом пути и те кто потерпел неудачу. Правительство Чешской Республики во главе с Вацлавом Клаусом получило поначалу высокие оценки от МВФ за политику ускоренной приватизации но такое управление переходными процессами закончилось тем, что ее ВВП к концу 1990-х годов был ниже, чем в 1989 г. Лица, занимавшие ответственные посты в этом правительстве, заявляли, что у них не было альтернатив при выборе политического курса. Это утверждение было оспорено выступавшими, в том числе ораторами из Чешской Республики; альтернативы имелись – другие страны делали свой собственный выбор, и есть ясная связь между различными путями реформ и разными результатами.

Польша и Китай применяли альтернативные стратегии реформ, отличные от пропагандировавшихся Вашингтонским консенсусом; Польша добилась наибольшего успеха среди восточноевропейских стран; Китай продемонстрировал самые высокие темпы роста за последние 20 лет по сравнению с любой экономически развитой страной, Польша начала с "шоковой терапии", чтобы сбить гиперинфляцию. Первоначальное и ограниченное использование этой меры заставило многих считать, что страна выбрала для перехода к рынку стратегию шоковой терапии. Но это было не так. В Польше быстро поняли, что шоковая терапия приводит к снижению гиперинфляции, но не пригодна для достижения социальных изменений. Последовал переход к политике постепенной приватизации»[11]11
  Стимиц Дж. Глобализация: тревожные тенденции. М., 2003. С. 215.


[Закрыть].

Что касается третьей позиции, то ее развернутое обоснование дал французский экономист Б. Шаванс в статье «Эволюционный путь от социализма», отрывки из которой приводятся ниже.

«Следуя философии международных финансовых организаций, настаивавших на структурных преобразованиях, восточноевропейские страны осуществили стабилизацию и институциональные изменения, и в первую очередь приватизацию — важнейшее средство создания искомой модели рыночной экономики, основанной на частной собственности. Но различия в стартовых условиях и политической ориентации правительства проявились по-разному. В Польше сразу же была использована шоковая терапия, но из-за политических условий постоянно откладывалось решение вопроса о массовой приватизации: реальные изменения отношений собственности в бывшем государственном секторе были весьма медленными В Чехословакии шоковая терапия была предпринята только после долгой подготовительной работы в результате чего стартовые условия были лучше чем в Польше Начиная с 1992 г. была успешно реализована массовая «ваучерная» приватизация. Венгрия с самого начала придерживалась более постепенного подхода к стабилизации и приватизации, выбрав стандартные (западные) методы. В этих трех странах «малая» приватизация мелких государственных или кооперативных предприятий, особенно в розничной торговле, проводилась весьма быстро и успешно, в то время как в сфере услуг наблюдался впечатляющий рост нового частного сектора. Другой общей чертой стало почти немедленное разрушение вертикальной зависимости предприятий, связанных ранее «бюрократической координацией», в прямой (Чехословакия) или косвенной (Венгрия, Польша) форме. Однако в постсоциалистических экономиках началась «постсоциалистическая депрессия» (или «трансформационная рецессия»), осложненная не прогнозировавшимися ранее явлениями, порожденными «эффектом исторической обусловленности развития»: рост задолженности (взаимозадолженность предприятий, безнадежные долги банков, задержки налоговых поступлений), государственный фискальный кризис и медленный или, скорее, защитно-адаптивный характер перестройки производственной структуры, вызванный коллапсом инвестиций»[12]12
  Шаванс Б. Эволюционный путь от социализма // Вопросы экономики. 1999. № 6. С. 9.


[Закрыть].

Итак, к общим чертам Шаванс относит:

1) быструю и успешную приватизацию мелких предприятий;

2) немедленное разрушение вертикальной зависимости всех предприятий;

3) «трансформационную рецессию», осложненную «эффектом исторической обусловленности».

Еще одной общей чертой является возникновение «постсоциалистической смешанной экономики».

«Постсоциалистическая смешанная экономика характеризуется изначальным разнообразием форм собственности на капитал и отношений «собственник – менеджер». Это целый спектр форм – от частных до государственных. Причем в первые годы реформ четкой корреляционной зависимости между формами собственности и ужесточением бюджетных ограничений не прослеживалось. Наконец, многие предприятия сами имеют композитную природу, например они могут в рамках одной организационной формы сочетать собственность работников управляющих банковское и иностранное участие а также государственную собственность Традиционное институциональное наследие восточноевропейских стран делает такое новое сочетание типичным для трансформирующихся экономик что наблюдается в различных сферах. К ним можно отнести: сохранение типов поведения, присущих социалистической экономике (более или менее мягкие бюджетные ограничения, неприятие риска, «хорошие отношения» с государством, «выкачивание» государственных ресурсов, прямой обман), присутствие «переплетенной» и «размытой» форм собственности при сохранении важной роли государственной собственности (хотя и уменьшающейся в некоторых странах), наличие собственности работников. Здесь следует выделить два момента.

Первый – огромное увеличение числа частных малых и средних предприятий, которое в странах Центральной Европы сопровождается распространением компаний с ограниченной ответственностью, совместных предприятий, акционерных обществ, индивидуальных предприятий, партнерств, предприятий теневого сектора и т. д. Экономисты ожидали, что процесс реформации будет иметь своим результатом выход экономики из тени. Но, наоборот, теневая экономика с 1989 г. расширяет свои масштабы, при этом ее природа изменилась: при социализме люди обращались к теневой экономике, чтобы компенсировать провалы системы, а в условиях переходной экономики они уходят в подполье, чтобы избежать уплаты налогов – выиграть в конкурентной борьбе у «честно оплачивающих налоги» бизнесменов»[13]13
  Шаванс Б. Указ. соч. С. 13.


[Закрыть].

И далее: «…малые частные предприятия – по утвердившемуся мнению являющиеся гарантией перехода к рыночной экономике – не стали реальными субъектами рынка, а представляют собой гибридные формы, порой унаследовав отнюдь не лучшие социалистические образцы поведения. Некоторые из них со временем станут реальными действующими лицами на рынке, другие исчезнут. В частности, подобный ход развития событий может привести к маргинализации мелкого частного сектора в Венгрии»[14]14
  Там же. С. 22.


[Закрыть].

«Второй – в странах Восточной Европы возникают различные формы «переплетенной», или «рекомбинированной» собственности, что является результатом трансформации бывшего государственного сектора (приватизация и изменение организационных форм). «Переплетенная» собственность обладает тремя важнейшими чертами: множество разнородных собственников; неопределенные границы между общественными и частными формами собственности с развитием гибридных; перекрестное владение собственностью, включая банки и промышленную собственность.

Формирование "переплетенной" собственности в Венгрии связано с процессом "спонтанной приватизации", начавшимся в 1988 г.

Основной результат "спонтанной приватизации" – это "трансформация" крупного государственного предприятия в группу новых компаний (часто многие из них являются компаниями с ограниченной ответственностью), образованных на базе фабрик, заводов или даже административных подразделений, которые затем распределяют между собой активы государственных предприятий. Центральное звено бывшего государственного предприятия (акционерное общество) владеет контрольным пакетом акций новых компаний. В этих общественных холдингах участвуют в качестве держателей акций и иностранные инвесторы государственные организации, а также банки и другие предприятия (акционерные общества или общества с ограниченной ответственностью, партнеры по бизнесу – поставщики и потребители).

В Чехии возникновение "переплетенной" собственности явилось неожиданным результатом "малой" ваучерной приватизации, начатой правительством в 1991 г. В период первой "волны" приватизации 72 % ваучеров граждан страны было сосредоточено в приватизационных инвестиционных фондах (ПИФах), спонтанно создававшихся в процессе приватизации. Средняя чешская фирма контролируется группой ПИФов. Крупнейшие ПИФы контролируются главными банками (через инвестиционные компании), которые были также приватизированы по ваучерной схеме. Государство остается однако их крупнейшим акционером владея 40 % акций Более того государство через национальный фонд имущества владеет большими долями акций в 75 компаниях на постоянной или временной основе.

Трансформация отношений собственности в Польше требует более скрупулезной оценки. Действительно в срок была приватизирована лишь небольшая часть государственных предприятий. Основным способом приватизации, по закону о приватизации, явилась ликвидация. Наиболее широко распространена была аренда активов ликвидируемого предприятия его работниками. Тем не менее, возникала «переплетенная» собственность, характеризующаяся множеством индивидуальных и коллективных собственников, но без сложных отношений перекрестной собственности. Таким образом в Польше появилась комбинация множественности форм собственности и разнообразия организационных форм (квазичастные конгломераты общественные холдинги как в угольной отрасли частные холдинги) в меньшей степени открывающая дорогу взаимодействиям в рамках перекрестной собственности»[15].15
  Шаванс Б. Указ. соч. С. 14–15.


[Закрыть]

«В Польше противоречивые интересы политиков, менеджеров и трудовых коллективов затормозили процесс приватизации и поставили польские власти перед необходимостью в первые годы реформ сделать главный акцент на росте нового частного сектора. Больше чем в какой-либо другой восточноевропейской стране, в Польше заметен контраст между активно развивающимся мелким частным сектором и крупными государственными компаниями, находящимися в неопределенном положении (формально под контролем государственного казначейства)»[16]16
  Там же. С. 22.


[Закрыть].

Сильная сторона анализа, проделанного Б. Шавансом, состоит в том, что он показал сложный, разнородный, композитный характер той «частной» собственности, которая возникает в странах Восточной Европы, характер, который присущ и еще сохраняющейся «государственной» собственности. Однако Шавансом упущено главное при сравнении реформ в странах Восточной Европы и КНР: разная целевая функция этих реформ, В первых реформы были направлены прежде всего на перераспределение собственности что неизбежно породило деконструктивные хищнические и паразитические тенденции; в КНР реформы были непосредственно подчинены критерию роста производства и массового потребления что и определило бескризисный путь реформ.

В той мере, в какой отдельные страны Восточной Европы (Польша) отказались от «перераспределенческой» философии рекомендаций МВФ и поставили во главу угла заботу о национальном производстве и потреблении, им удалось быстрее других восстановить дореформенный объем ВВП.

Контрастный опыт рыночных реформ в КНР и Восточной Европе свидетельствует, что для успеха указанных реформ решающее значение имеют те цели, которым они непосредственно подчинены (иными словами, какова «целевая функция» переходной экономической системы).

Если такой целью является рост производства и потребления населения (как в КНР), тогда весь процесс трансформации экономических институтов приобретает конструктивную направленность, права собственности приобретают общественно-полезное содержание.

Если же целью становится быстрейший и «тотальный» переход к рыночным нерегулируемым формам, то наделе это подчиняет преобразования борьбе за перераспределение уже созданного в обществе богатства в пользу наиболее агрессивных и наименее честных индивидов, порождает диспропорции и «разрывы» в экономике, затяжной кризис, падение эффективности.

Литература

1. Клейн Л. Что мы, экономисты, знаем о переходе к рыночной системе? В кн.; Реформы глазами американских и российских ученых / Под ред. О. Т. Богомолова. М., 1996.

2. Дэн Сяопин, Строительство социализма с китайской спецификой. Статьи и выступления. М., 2002.

3. Фам Дык Чинь. От плана к рынку: опыт экономических реформ Вьетнама (1986–1998). М., 1999.

4. Становление рыночной экономики в странах Восточной Европы / Пер. с англ. под ред. Н. А. Макашевой. М., 1994.

5. Шаванс Б. Эволюционный путь от социализма // Вопросы экономики. 1999. № 6.

Глава 4. Две западные концепции реформирования для России: сопоставление докладов экспертов МВФ и ЕС (декабрь 1990 г.)

В этой главе рассматриваются взгляды западных экономистов на развитие социально-экономической и политической ситуации в СССР в 1983–1990 гг.; оцениваются условия, в которых западными экспертами были выдвинуты две принципиально различные концепции рыночных преобразований советской экономики – «градуалистская» и «шоковая». Дается сравнительный анализ основных положений этих программ и выясняется, почему руководители «семерки» в качестве рекомендаций для СССР приняли «шоковую» программу. Рассматривается влияние данного решения на цепь событий 1991–1993 гг. в СССР и России.

В главе будут даны ответы на следующие вопросы.

• В чем, по мнению западных экономистов, суть реформ Горбачева и почему они потерпели провал?

• Какова социально-экономическая направленность доклада экспертов ЕС и их отношение к «компромиссной» программе реформ Горбачева?

• В чем принципиальное отличие доклада экспертов МВФ от доклада экспертов ЕС и каково отношение этих разногласий к концепции Вашингтонского консенсуса?

• Какое место занимали программы реформ экономики СССР в контексте геополитики Запада?

Годы горбачевской «перестройки» (1985–1991) можно считать кульминацией мировой истории второй половины XX в.: в эти годы первая военная и вторая индустриальная держава мира – СССР, – проиграв противоборство со США и НАТО по всем статьям, не нашла пути эффективной трансформации, вверглась в кризис и распалась; вместе с ней распался и военно-экономический блок просоветских стран Центральной и Восточной Европы, фактически сошел с исторической сцены госсоциализм.

Эксперты (экономисты, историки, политологи) Запада до сих пор спорят, был ли провал горбачевских реформ свидетельством принципиальной «нереформируемости» госсоциализма или он свидетельствовал о некомпетентности реформаторов. Иными словами, была ли неизбежна социально-экономическая и политическая катастрофа СССР или существовал путь конструктивной развивающей трансформации советского госсоциализма в принципиально иную институциональную систему? (Подобно тому, как руководство КНР нашло конструктивный путь для трансформации китайского госсоциализма в иную систему.)

Иногда этот вопрос подменяют в дискуссии другим; почему СССР распался в 1991 г., а не на 10–15 лет позже (как это допускалось экономическими ресурсами системы)? Этот вопрос приобретает значение лишь в связи с первым.

Так что же представляла собой «перестройка», открывшая зловещий «ящик Пандоры»?

В 1982 г, умирает Брежнев, оставив экономику в состоянии медленной, но перманентной деградации, и Генеральным секретарем ЦК КПСС избирается Юрий Андропов, который ужесточает дисциплину и поручает «молодым» секретарям ЦК Михаилу Горбачеву (сельское хозяйство) и Николаю Рыжкову (промышленность) подготовить программу экономической реформы. Уже в июле 1983 г. эта программа постановлением ЦК и Совмина вводится в действие в форме «широкомасштабного эксперимента». По существу, программа возвращала к реформе Алексея Косыгина (1965–1968) суть которой состояла в переводе госпредприятий на сочетание директивных заданий и рыночных договорных отношений с ориентацией на прибыль. Новизна состояла в активной попытке заинтересовать в реформе министерства и еще больше расширить сферу самостоятельности предприятий.

В феврале 1984 г. безвременно умершего Андропова сменяет тяжело больной Черненко; последний провозгласил лозунг «больше социализма!», но полурыночная реформа распространяется на все новые отрасли хозяйства.

В марте 1985 г. Черненко умирает и генсеком становится Михаил Горбачев.

И здесь – внимание! Каков был первый серьезный экономико-политический шаг нового генсека? Чем он о себе заявил? Антиалкогольной кампанией, объявленной в мае!

Если учесть, как глубоко было распространено пристрастие к спиртному и даже пьянство в народе, а со времен Хрущева – и во всех эшелонах власти, то данную кампанию иначе как мощной провокацией не назовешь. Значительные слои населения и партбюрократии, особенно провинциальной, стали в глухую оппозицию к странному «нерусскому» лидеру, который усложнил и без того нелегкий быт людей, нанес огромный ущерб бюджету и добился лишь замены легальной водки «подпольным» самогоном.

Столь же безрезультатными и экономически разрушительными были программа ускорения технического прогресса (август 1985 г.), создание Агропрома и других «сверхминистерств» (ноябрь 1985 г.), впоследствии ликвидированных.

В феврале 1986 г. XXVII съезд КПСС утверждает «основные направления» двенадцатой пятилетки, воплощавшие амбициозную и, по сути, деструктивную в тех условиях горбачевскую концепцию «ускорения».

Результаты подобного творчества сказались уже в том же 1986 г.: бюджетный дефицит по сравнению с 1985 г. возрос в 2,5 раза (с 2,4 до 6,2 % ВВП), импорт из стран Запада сократился на 14 %. Положение усугубили чернобыльская катастрофа, землетрясение в Армении, неурожаи и резкое падение мировых цен на нефть.

В условиях ухудшающегося экономического положения с начала 1987 г. стал углубляться раскол в Политбюро ЦК. Горбачев и его единомышленники (Яковлев, Шеварднадзе, Медведев, Лукьянов) настаивали на радикализации экономической реформы, на предоставлении предприятиям полной экономической свободы ликвидации Госплана и министерств Рыжков, Лигачев, Слюньков и другие продолжали отстаивать более осторожную линию – сочетание рынка с директивным планированием.

В этой связи полезно остановиться на личности Горбачева не так, как она представлена в мемуарах, а так, как она предстает в его действиях. Этому деятелю нельзя отказать в исторической интуиции, в масштабности и смелости. Он правильно уловил глубокий сдвиг в системе ценностей и приоритетов, в психологии населения СССР, да и стран Запада, где также всем надоела сорокалетняя «третья мировая война».

Однако смелость, амбициозность лидера хороши, когда он компетентен и не страдает излишней самонадеянностью. Специфика советской бюрократической системы была такова, что она, как правило, поднимала в «элиту» людей ловких, «тертых», но в общем с посредственными способностями; среди них Горбачев мог ощущать свое интеллектуальное превосходство. Но в основе он остался упрямым парнем из ставропольского села, себе на уме, с весьма поверхностным знанием экономики и истории, но уверовавшим в свою особую всемирно-историческую миссию.

Горбачев в целом не уступал по своему уровню многим западным политикам, но ведь никто из них не брался за кардинальное переустройство огромной страны и всего мира.

Горбачев же провозгласил, что он несет, ни много ни мало, «новое мышление для своей страны и для всего мира». Это «новое мышление» заключалось в «приоритете общечеловеческих ценностей» над всеми прочими. Верно, что от «классовых приоритетов» следовало удаляться, однако при этом Горбачев «проскочил» узловую станцию – национальные приоритеты, которые и являются главными для серьезного лидера любой страны и во внутренней, и во внешней политике.

Генсек, опирающийся на 18-миллионную правящую партию, формально обладал огромной властью, однако, чтобы эту формальную власть превратить в реальный рычаг реформ, следовало добиться «послушания» основных институтов системы. Но к концу 1986 г. авторитет генсека внутри страны был уже основательно «подмочен».

Из печального опыта антибюрократического реформаторства Никиты Хрущева, досрочно смещенного с аналогичного поста партбюрократией в 1964 г., Горбачевым был сделан вывод, что демократизация общества требует превентивного подавления мощи партаппарата и тесно с ним связанных репрессивных органов.

Из истории «удушения» полурыночной реформы Алексея Косыгина (1965–1968) Госпланом и министерствами был сделан вывод о несовместимости существования хозяйственной бюрократии с хозяйственной демократией.

Неоднократные попытки ограничения непомерных военных расходов неизменно наталкивались на сопротивление всесильного ВПК, использовавшего данные внешней разведки о военных приготовлениях НАТО.

Поэтому Горбачев и его обновленный состав Политбюро, используя недовольство интеллигенции, организовали широкую кампанию критики марксистской идеологии, воскресили перьями историков и журналистов во всех кровавых подробностях картину сталинских репрессий; в форме борьбы с бюрократизмом развернули травлю министерств, пошли на крупные односторонние уступки Западу с целью резко ослабить международную напряженность а вместе с тем – и собственный ВПК. Борясь за сохранение власти Горбачев пошел «ва-банк». Не учел «мелочи»; он подпилил ствол дерева на котором сидело само государство.

Все основные институциональные основы централизованной плановой системы, ослабленные еще годами брежневского «застоя», зашатались.

В этой обстановке ухудшения экономического положения и оглушительного пропагандистского натиска летом 1987 г. был объявлен, а с января 1988 г. введен в действие Закон «О предприятии». Власть на предприятиях переходила к «трудовым коллективам», которые теперь сами назначали директоров. Госплан, Госкомцен и министерства не упразднялись, но их полномочия были ограничены рамками «госзаказа». Главное, они утратили контроль над договорными ценами, финансами и инвестициями предприятий. «Трудовые коллективы» немедленно воспользовались этим для повышения зарплаты за счет прибыли без роста производительности и выпуска Положение усугубили кооперативы которые множились при госпредприятиях как грибы-паразиты, и в большинстве своем были предназначены для того чтобы преобразовывать безналичные деньги предприятия в наличные доходы директорского окружения. Повышение оптовых цен при твердых розничных делало легкую и пищевую промышленность убыточными. Расходы государства росли, а доходы сокращались. Эмиссия в 1988 г. возросла на 15 %. Все это заложило основы резкого роста открытой и подавленной инфляции.

Госплан и министерства пытались бороться с падением дисциплины договорных поставок, опираясь на авторитет пятилетнего плана, который не был отменен и формально имел силу закона. В экономике нарастала конфликтная ситуация, грозившая перерасти в анархию.

Все более очевидным становилось, что Закон «О предприятии» был очередной политической провокацией Горбачева, направленной на подрыв позиций хозбюрократии «снизу». Чтобы разрушить связь хозбюрократии с партаппаратом и тем самым ослабить обе стороны, в октябре 1988 г. решением Политбюро во всей иерархии парторганов были ликвидированы отраслевые отделы.

Все эти действия имели разрушительный характер не только для экономики СССР, но в конечном счете и для политической системы страны. На выборах в Верховный Совет СССР не прошло большинство ведущих региональных партийных функционеров, зато сформировалась радикальная оппозиция. Раскол в Политбюро, дополненный расколом Верховного Совета, парализовал властные институты государства.

Еще генсек Юрий Андропов, до этого бывший шефом КГБ и поэтому самым информированным человеком в стране, признал в 1983 г.: «Мы недостаточно знаем общество, в котором живем» (в этой связи в серии анекдотов «Армянское радио» появился и такой: «К нам на радио поступил вопрос: что происходит в СССР? Этот вопрос интересует Зульфию Галиеву из Казани, Михаила Нипейвода из Львова, Юрия Андропова из Москвы…»).

Теперь, в 1988–1989 гг., весь мир увидел, что представляет собой оборотная сторона госсоциализма.

На фоне ухудшающегося экономического положения вышел на поверхность и получил бурное развитие ряд разнородных, но переплетающихся процессов:

• социально-экономический протест разных слоев, выразившийся наиболее ярко в забастовках шахтеров;

• общедемократический протест, выразившийся в массовых демонстрациях с требованием ликвидации монополии КПСС на власть и ликвидации КГБ;

• антивоенное движение, связанное с провалом интервенции в Афганистане и перерастающее в дискредитацию армейской верхушки и армии в целом;

• национальный сепаратизм республик, проявившийся в массовых выступлениях и мятежах в республиках Закавказья и Прибалтики, на Украине и в Молдавии;

• межэтнические конфликты, перерастающие в резню и даже войны (Средняя Азия, Закавказье, Молдавия);

• регионализм хищных бюрократических кланов и этнических групп.

Процессы в СССР дали толчок антикоммунистической смене власти в Польше, Венгрии, Чехословакии, Румынии, падению Берлинской стены (ноябрь 1989 г.), вместе с которой фактически рухнул и Варшавский пакт (официально – в марте 1991 г.). Эти события обратной волной ударили по всем государственным устоям внутри Советского Союза.

В СССР нужна была личность, которая сфокусировала бы на себе лозунги этих разрушительных движений, и организованная политическая сила, на которую эта личность могла бы опереться, сила, которая заключала бы в себе не только деструктивный, но и конструктивный потенциал.

Такой силой стал Верховный Совет РСФСР, а такой личностью – Борис Ельцин.

Выросший в уральской деревне парень с подавленными агрессивными наклонностями пробился наверх из инженеров-строителей сквозь серые ряды партийной бюрократии благодаря истовой исполнительности, умению угождать верхам, подминать подчиненных и широко использовать демагогию в публичных выступлениях. Именно он, будучи первым секретарем Свердловского обкома, снес исторический дом, где содержалась и была расстреляна семья Романовых, и именно он построил в Свердловске самое огромное и роскошное в стране здание (по существу, дворец) обкома КПСС.

Поддержав в критические дни марта 1985 г. Горбачева, Ельцин был вскоре приглашен в Москву на пост первого секретаря МГК КПСС и введен в Политбюро. Авторитарный демагог Ельцин сразу же вступил в перманентный конфликте могущественными райкомами столицы, затем этот конфликт перерос в конфронтацию с Политбюро и Горбачевым. В ноябре 1987 г. больного Ельцина после многочасового публичного «избиения» принудили к покаянию, сняли с поста секретаря МГК и затем исключили из Политбюро.

Это еще одно свидетельство того, что Горбачев и его окружение не понимали обстановку и не были способны учитывать, с кем имеют дело. Своими руками они создали и раздули фигуру «жертвы КПСС», борца с властью и «защитника народа». В этой новой роли Ельцин затем регулярно выступал, умело используя многочисленные тяжелые промахи Горбачева.

Чего стоят, например, провокационные ельцинские лозунги; «Пусть каждый заберет себе столько суверенитета, сколько сможет проглотить», «Не платите налоги Центру», и т. п. Подобные установки отражали и усиливали самые различные деструктивные настроения. А своим лозунгом «Я лягу на рельсы, но не допущу повышения розничных цен» Ельцин фактически блокировал развитие рыночной реформы весной 1990 г.

Эти и многие другие заявления Ельцина заставили итальянского журналиста Кьеза в книге «Прощай, Россия!» утверждать, что Ельцин – «патологический лжец».

Своей агрессивно-коварной натуре Ельцин остался верен и впоследствии, избегая компромиссов, стараясь обострить любой конфликт до предела в малом и большом. Но он был предельно деликатен с теми, кто был сильнее его, – с западными лидерами, финансистами, мировой прессой. И они «возлюбили» Ельцина (как до него Горбачева).