Текст книги "Фундаментальная неопределенность рынка и финансовые теории"

3.3. Тройственность экономического мышления

В экономике решения как на микро, так и на макроуровне редко принимаются в условиях полной определенности. Для каждого из таких решений необходимы два условия – наличие всей необходимой информации и способность эту информацию должным образом переработать. В противном случае решения принимаются в условиях либо неполной определенности, которую на основе имеющейся информации и знаний можно рационально оценить как степень вероятности ожидаемого результата (степень риска), либо неопределенности, когда вероятность и степень риска рационально оценить невозможно (для этого не хватает либо информации, либо умения субъекта ее рационально перерабатывать, либо того и другого вместе).

На что опираются решения, принимаемые субъектом хозяйство в условиях неопределенности?

Прежде всего, это сложившиеся в обществе нормы и правила (формальные и неформальные институты). Во-вторых, это подражание поведению других субъектов рынка. В-третьих, это опыт и память самого субъекта рынка. В-четвертых, это природные наклонности психики самого хозяйствующего субъекта, его предпринимательские наклонности либо к новаторству, либо к оппортунизму и хищничеству, его привычки как потребителя и наемного работника. Причем, чем больше неопределенность (т. е. чем меньше достоверной информации и способности ее рациональной переработки), тем большую роль играют институциональные и психологические факторы, а чем слабее институты (что характерно для периодов общественных трансформаций) – тем сильнее роль природной психики и ее структуры.

Такие решения могут претендовать на рациональность лишь в той степени, в какой рациональность частично заложена в интуиции и в других перечисленных выше факторах.

Но неопределенность охватывает только часть поля хозяйственных решений. Другую часть образует область полной и неполной определенности, диктуемая значительной инерционностью хозяйственных процессов (технологий организационных структур, поведенческих стереотипов актов), а также образа жизни населения. Инерционность и повторяемость ряда хозяйственных процессов, а также детерминированность некоторых изменений в технологиях и потребностях вносят полную либо неполную (вероятностную) определенность в хозяйственные решения.

Однако, в большинстве случаев в принятии решений участвуют как факторы определенности (полной и вероятностной), так и факторы неопределенности. Иначе говоря, хозяйственные решения (особенно рассчитанные на средние и длительные сроки) принимаются на границе определенности и неопределенности, когда одни факторы имеют однозначный смысл, а другие содержат «двусмысленность», ибо могут быть истолкованы по-разному, в зависимости от психических наклонностей, опыта, интуиции субъекта рынка.

Условия неопределенности охватывают обширную и разнородную сферу явлений, и американский экономист Д. Эльсберг первым выделил в ней особый «участок», пограничный со сферой вероятностных явлений, который назвал «условиями двусмысленности». Для условий данного участка неопределенности характерна особая черта мышления субъектов рынка – стремление «уклониться от двусмысленности». Обширная литература, посвященная данной проблеме, проанализирована в работе И. А. Павлова «Феномен „уклонения то двусмысленности” в теории рационального выбора», где приводится следующее объяснение Д. Эльсберга: «Принятие решений в условиях неопределенности, даже в понимании Фрэнка Найта, который разграничивает «неопределенность» от «риска», может рассматриваться как широкая, обширная проблема, которая, в свою очередь, включает в себя принятие решений в условиях «двусмысленности» в качестве отдельного, крайнего случая»[20]20
  См. И. А. Павлов. «Феномен „уклонения от двусмысленности” в теории рационального выбора». Москва. Институт экономики 2011 г., стр. 6.


[Закрыть].

Мы полагаем, что «уклонение от двусмысленности» есть одно из проявлений общечеловеческого инстинктивного стремления к определенности, к преодолению неопределенности. Это стремление толкает субъектов рынка воспринимать явную, полную неопределенность как «двусмысленность», двусмысленность – как вероятность, а вероятность – как определенность. И это стремление присуще не только субъектам рынка, но и его теоретикам.

Реалистичный подход требует, чтобы субъекты рынка, принимая решения, старались возможно более полно выявить и осознать, какие факторы, воздействующие на принятие решения, являются определенными, какие – вероятностными, а какие – неопределенными (в том числе «двусмысленными»).

Однако, проведенные эксперименты показали, что субъекты рынка предпочитают избегать двусмысленности (и неопределенности вообще), выбирая такие варианты решений, которые опираются на точно установленную вероятность, даже когда эта вероятность мала. Или трактуя явно двусмысленные данные так, как будто они дают возможность вычислить вероятность результата, либо логически его обосновать.

Можно ли это уклонение от двусмысленности объяснить тем, что опора на случайный (вероятностный) механизм дает лучшие результаты, чем опора на субъективный опыт и интуицию? Эксперименты показали, что хотя опора на случайностный механизм действительно, более результативна, чем опора на интуицию, субъекты рынка, когда нет привходящих влияний, часто предпочитают принимать решения, исходя из собственных расплывчатых соображений, т. е. не уклоняться от неопределенности.

Чем же объясняется выявленная тенденция к «уклонению от двусмысленности»? Экономистами и психологами (опять-таки на основе проведенных экспериментов) выдвинуто два основных варианта объяснения этой тенденции:

– гипотеза сравнительного незнания;

– гипотеза оценивания действий индивида со стороны других людей.

По первому варианту объяснения склонность к уклонению от двусмысленности усиливается, когда индивид принимает решение, имея возможность сравнить две одновременно существующие и частично схожие ситуации – одну двусмысленную и одну недвусмысленную; и, наоборот, эта склонность ослабевает, когда возможность такого сравнения отсутствует, и индивид вынужден принимать решение в условиях «сравнительного незнания». По второму варианту уклонение индивида от двусмысленности (в пользу случайностного механизма) объясняется тем, что в случае неудачи ее можно представить как «невезение», тогда как собственное неудачное решение, сознательно учитывающее двусмысленность, может быть истолковано окружающими как следствие некомпетентности индивида[21]21
  См. И. А. Павлов, Op. cit., с. 43, 47.


[Закрыть].

И все же, видимо, эти варианты относятся к факторам, усиливающими либо ослабляющим природную склонность к уклонению от неопределенности. По нашему мнению, человек инстинктивно стремится ограничить либо преодолеть неопределенность, его природная психика нацелена на выявление и запоминание закономерности (повторяемости явлений), на обнаружение причинно-следственных связей. (Причем, в зачаточных, простых формах аналогичная нацеленность психики у животных отмечена и этологией). При такой нацеленности человеческой психики ее типичная ошибка – видеть зачастую причинные связи там, где их нет, вероятность видеть там, где фактически имеет место неопределенность.

Такая «аберрация» характерна и для экономической науки. Примерами могут служить принятие корреляционных соотношений за причинно-следственные связи, стремление свести риск, обусловленный неопределенностью, к риску, вытекающему из вероятностных процессов (на чем мы подробнее остановимся в последующих главах), разброс показателей предыдущего периода представить как базу прогнозирования на последующий период, преодолеть разрыв между неупорядоченными статистическими рядами и математическими моделями путем их взаимной подгонки («калибровки»).

Господствовавшая на протяжении четверти века до кризиса 2008 г. теория рациональных ожиданий исходила из того, что рациональное и эгоистичное мышление субъектов рынка следует рассматривать как основу определенности в системе общего рыночного равновесия, а конъюнктурные колебания в процессе роста – как результат воздействия внешних случайных событий, которые могут быть учтены исчислением вероятности и риска.

Указанная теория рассматривала мышление субъектов рынка как вполне логичное и единообразное, опирающееся на понимание равновесного механизма рынка, а сам этот механизм, в свою очередь, как равновесный именно в силу рациональности и единообразия решений, принимаемых субъектами. В конечном счете, следовательно определенность теории сводится к тавтологии: субъекты однотонно-рациональны, ибо исходят из рыночного равновесия, а рыночное равновесие вытекает из однотипной рациональности этих субъектов.

Представители неоавстрийской школы, постулируя рациональность мышления субъектов рынка, отвергают постулат о его единообразии, подчеркивая, что эта интуитивная рациональность индивидуальна, поскольку опирается на индивидуальное знание и опыт субъектов рынка. Поэтому рынок как механизм взаимодействия разнородных субъектов не только стихиен, но и в целом непознаваем, а, следовательно, является источником неопределенности. Единственное, что можно утверждать определенно (согласно Ф. фон Хайеку), это то, что рациональное взаимодействие разнородных субъектов образует «организованную сложность» которая способна к саморегулированию и развитию. Правда Хайек при этом допускает, что такое развитие включает разного рода кризисы и даже катастрофы, но такова плата за прогресс цивилизации.

Экономисты, разделяющие концепцию индивидуализированной рациональности, стараются опереться на психологическую теорию когнитивизма, согласно которой каждый индивид в ходе своего жизненного опыта вырабатывает собственные ментальные схемы, на основе которых и принимает решения. Эти схемы (или «программы») в течение жизни индивида могут меняться, перестраиваться.

Характерное рассуждение американского экономиста Дж. Марча (друга нобелевского лауреата Г. Саймона), привел в своей работе И. А. Павлов. В одной из статей (1978 г.) Дж. Марч писал: «… Совершенно ясно, что мы не располагаем единой, широко признаваемой, отчетливой поведенческой теорией выбора. Но я думаю, можно утверждать, что эмпирические и теоретические усилия последних двадцати лет подвели нас ближе к пониманию процессов принятия решений. Наше понимание организовано посредством концептуальных схем, нежели чем с помощью единой, согласованной, последовательной структуры; а взаимосвязи между данными схемами являются очень хрупкими, незначительными». И Павлов заключает: «С тех пор прошло еще более двадцати с лишним лет, а положение вещей, описанное Дж. Марчем, отнюдь не улучшилось»[22]22
  И. А. Павлов, Op. cit., с. 30.


[Закрыть].

Таким образом, экономическое мышление не может быть однородным – либо логико-детерминистическим, либо вероятностно-логическим, либо интуитивно-психологическим. Этому противоречит как разнородная экономическая реальность, так и структура человеческой психики, определяющая мышление.

В отношении хозяйственных процессов, о которых имеется достаточно достоверной информации, мышление субъектов рынка «сдвигается» в сторону детерминистического метода; когда такой информации для строго определенных выводов недостаточно (а это наиболее типичный случай), мышление пользуется методом вероятностной логики; наконец, когда необходимая информация вообще отсутствует, а субъект рынка в условиях полной неопределенности вынужден принимать решение, он делает это, опираясь на собственную психику (привычки, подражание, память, инстинкты, предпочтения).

Кейнс в качестве источника неопределенности указал на отсутствие достоверной информации о будущем экономики. Мы, опираясь на историко-экономический опыт второй половины XX в. можем к этому добавить другой важнейший фактор – институциональнопсихологический. Имеется в виду неспособность общества в непрерывно меняющихся условиях обнаружить, институционально и организационно реализовать и поддерживать такое соотношение между саморегулированием и государственным регулированием рынка, которое необходимо для устойчивого роста и развития хозяйства. Главным препятствием к нахождению такого соотношения (а, следовательно, главным источником неопределенности) является смена у власти элит с односторонние ориентированной психикой и, соответственно, с инерционным, предвзятым мышлением. При этом, как отметил П. Самуэльсон, экономисты-теоретики всегда старались быть частью правящего «истэблишмента».

Заметим, что современные попытки перестроить (после кризиса 2008-09 гг.) институциональную структуру рыночной системы идут по пути эмпирического «нащупывания» необходимого соотношения между государственным регулированием рынка и его саморегулированием (см. гл. 9).

Глава 4
Институциональная революция на финансовых рынках: нарастание неопределенности (1980-1990-е гг.)

4.1. «Финансиализация», «дериватизация», концентрация

Как сложившиеся традиции, так и предшествовавшая практика регулирования экономики в целом проявилась в сфере финансовых рынков в том, что эти рынки оказались разделенными на сегменты. По состоянию на 1970-е – 1980-е гг. формальная и неформальная регламентация деятельности финансовых организаций предписывала следующее разделение труда между ними:

• коммерческие банки принимали депозиты и выдавали коммерческие ссуды;

• инвестиционные банки содействовали слияниям и поглощениям компаний и гарантировали размещение ценных бумаг;

• брокерские фирмы торговали акциями и облигациями;

• ссудные и сберегательные банки прежде всего занимались ипотечным кредитованием;

• страховые компании занимались страхованием жизни, имущества и от несчастных случаев.

Регламентация и специализация ограничивали конкуренцию, обеспечивали рентабельность для финансовых организаций, но, как считалось, были неудобны и слишком дороги для потребителей[23]23
  См.: Шоулс Майрон С. Деривативы в динамической окружающей среде. МЭМ. T.V, кн. 2. М.: Мысль, 2005. С. 185–186.


[Закрыть].

Затем «все смешалось в доме Облонских». Растущие «старые» и вновь создаваемые финансовые организации (управляющие пенсионными и взаимными фондами, новые крупные брокерские фирмы и др.) стали интенсивно вторгаться в «чужие владения» и все больше превращаться из специализированных в универсальные. Этому способствовала и отмена регламентирующих ограничений. Разнообразными операциями на финансовых рынках стали заниматься консультационные финансовые компании, а также корпорации реального сектора экономики. Начавшаяся «борьба всех против всех» за клиентов сделала невозможным регулирование по отдельным видам финансовой деятельности. Каждая финансовая организация стремилась изучать и удовлетворять потребности своих клиентов в финансовых услугах всесторонне, предлагая все новые и новые «продукты», деривативы[24]24
  См.: Приложение, где дается краткое разъяснение некоторых терминов.


[Закрыть].

Если универсализацию функций финансовых организаций можно считать первой характеристикой произошедшей перестройки финансовых рынков, то последовавшее взрывообразное развитие рынков деривативов можно считать второй характеристикой этой перестройки. «Не вызывала сомнений роль производных бумаг в разделении, комбинировании и переводе различных видов рисков в новые финансовые инструменты. Финансово-консультационные фирмы уже не только продают ту же самую продукцию, что выкупают у своих клиентов. Теперь они разбирают ее на составные компоненты, затем продают по частям или повторно объединяют в совсем новые и гибридные профилированные инструменты»[25]25
  Шоулс. Op. cit. С.186.


[Закрыть].

Третьей чертой «перестройки» явилась новая ступень концентрации финансового бизнеса, превращение крупнейших банков, страховых обществ и других финансовых посредников в транснациональные корпорации, чья клиентура находится в любом регионе мира.

Наконец, четвертой характеристикой этого процесса можно считать слияние достижений финансовой теории и инженерно-вычислительной науки с практикой финансовых рынков. Шоулс отмечает это слияние в следующих выражениях: «Достижения в теории финансов позволили финансово-консультационным фирмам удовлетворять эти комплексные потребности (клиентов в финансовых услугах. – Ю. О.) более эффективно и при более низких издержках. В немалой степени тому содействовал интенсивный союз дипломированных выпускников высших школ бизнеса и экономических факультетов с инженерами, математиками, физиками, специалистами по вычислительной технике. В результате в практику вошли продуктивные, недорогие инструменты и методы решения финансовых проблем клиентов»[26]26
  Шоулс. Op. cit. С.186.


[Закрыть].

Шоулс не говорит о том, каким образом «достижения в теории финансов» (заметим: достижения, отмеченные Нобелевскими премиями) связаны с общей экономической теорией и ее новейшими «достижениями». Между тем, именно этот вопрос важно выяснить для понимания методологических основ современной финансовой теории и того незавидного положения, в котором эта теория оказалась – вместе с вскормленной ею практикой – с наступлением кризиса 2008–2009 гг.

Общим результатом явилось гигантское развитие сферы финансовых отношений, вовлечение в них основной массы населения, опережающее – по сравнению с динамикой реального сектора – наращивание кредита и ликвидности, принципиально новое, абсолютно господствующее положение финансовой системы по отношению к экономике в целом.

Либерализация привела в итоге не к «дерегулированию», не к децентрализованному «саморегулированию рынка», а к смене регуляторов – вместо государства ими стали фондовые рынки и рынки кредита, тесно взаимосвязанные в глобальном масштабе и контролируемые группами крупных финансистов, каждая из которых управляет капиталами в сотни миллиардов и даже триллионы долларов. (То, что финансовая сфера выступает регулятором реального сектора, подтверждается опережающей в большинстве случаев, динамикой показателей финансовых рынков по отношению к реальным, поскольку первые в гораздо большей степени ориентированы на прогнозы, чем вторые.)

Приведем (в основном на примере США) некоторые количественные характеристики роста в 1980-1990-е годы финансовой системы в целом, кредитных отношений – в частности, оборота деривативов – в особенности.

Число индивидуальных акционеров в США к 1956 г. составило 8,6 млн. чел., в 1970 г. – 30,8 млн., в 1990 г. – 51,4 млн. (21 % населения), в 2002 г. – около 80 млн. (30 % населения). С 1989 г. по 2001 г. процент домохозяйств, владеющих акциями, возрос с 31,6 % до 51,9 %[27]27
  Кочетков Г. Б.,Супян В. Б. Корпорация: американская модель. СПб.: Питер, 2005. С. 9, 36.


[Закрыть]. При этом доля индивидуальных акционеров в совокупном акционерном капитале сократилась с 84 % в 1965 г. до 49,2 % в начале XXI в. Почти половина американских семей владеет ценными бумагами через взаимные фонды. Участниками взаимных фондов в 1980 г. было 6 % американских семей, в 1990 г. – 25 %, в 2000 г. – 49 %. На начало 2001 г. из 7 трлн. долл, активов взаимных фондов 3,9 трлн. (57 %) приходилось на фонды акций[28]28
  Экономика США. / Под ред. В. Б. Супяна. СПб.: Питер, 2003. С. 51.


[Закрыть].

Ускоренному развитию финансовых рынков содействовал колоссальный рост пенсионных фондов (который дал основание известному экономисту Друкеру заявить о наступлении в США эры «социализма пенсионных фондов»). На пенсионных счетах различных типов в США в 2000 г. находилось примерно 7,6 трлн. долл. Из них примерно 43,6 % были вложены в акции корпораций и около 10 % – в правительственные ценные бумаги[29]29
  Там же. С. 54–55.


[Закрыть].

Вкладывая свои сбережения в акции и облигации, население США одновременно наращивало свою задолженность по ипотечному и потребительскому кредиту, выдавая долговые обязательства, которые, будучи объединены в «пулы», превращались в ценные бумаги, обращающиеся на финансовых рынках. Рост задолженности – личной, государственной, корпоративной – явился мощным фактором ускоренного роста финансовых рынков.

Рост и структура задолженности по долговым ценным бумагам США, млрд. долл.

К 1995 г. общий объем задолженности частных эмитентов, оформленной долговыми ценными бумагами, составил 11,0 трлн, долл., в 2000 г. – 16,5 трлн. Это составило 46,23 % от общего объема такой мировой задолженности (35,7 трлн, долл.) и покрывало 53 % мирового ВВП[30]30
  Миркин Я. М. Руководство по организации эмиссии и обращения корпоративных облигаций. М.: Альпина Бизнес Букс, 2004. С. 85, 91.


[Закрыть].

При этом темп роста оборота деривативов обгонял темп роста оборота базовых активов: за десятилетие 1986–1996 гг. оборот деривативов в мире возрос в 16 раз!

Рост рыночного обращения по отдельным производным финансовым инструментам за 1986–1996 гг. (в млрд. долл. США)*

* Номинально-условные основные суммы. Реальная рыночная цена деривативов есть величина переменная и может понижаться до 2–5 % от номинально-условной основной суммы, по которой контракт регистрируется.

Источник: Шоулс М. M3M.T.V, кн. 2. С. 187, 188.

При обсуждении причин столь быстрого роста сферы финансов отдельные экономисты высказывают существенно различные точки зрения. М. Шоулс, У. Шарп, М. Миллер первостепенное значение придают тому, что именно развитие сферы финансов с конца 1970-х гг. было главным источником повышения эффективности и устойчивости экономики в целом, поэтому здесь была наивысшая доходность и сюда устремлялись капиталы и кадры.

Р. Мертон, наоборот, акцентирует внимание на трудностях и противоречиях, с которыми столкнулась экономика США и все мировое хозяйство еще в 1970-е годы. Для их решения потребовалось ускоренное развитие кредита. Имеется в виду прежде всего использование избыточных накоплений для форсированного наращивания потребления в долг, перенося постепенное погашение этого долга на последующие годы и десятилетия.

Дж. Тобин видит в финансовых рынках, и прежде всего в акциях, своеобразный локомотив экономического роста, поскольку курсы акций отражают всю имеющуюся в обществе информацию о ресурсных возможностях развития («естественный темп роста») в отличие от фактического роста и поэтому обеспечивают более высокий уровень доходности, чем в реальном секторе.

Р. Энгель также полагает, что рынки ценных бумаг концентрируют в себе все виды информации, среди которых этот автор первостепенное значение придает информации о возможных и реальных инновациях.

Роли инновационного процесса в расширении финансового сектора определяющее значение придает Я. В. Сергиенко, который опирается на концепцию Й. Шумпетера, а также на «макроэкономическое направление эволюционной теории» (К. Перес, С. Фримен, Дж. Доси, С. Глазьев, В. Маевский и др.). В условиях когда, с одной стороны, прибыльность инвестиций в существующую «технико-экономическую парадигму» снижается, а с другой стороны поступает информация о появлении новых перспективных проектов в реальном секторе, финансовая сфера постепенно перестраивается институционально и технически с ориентацией на кредитование инноваций. Автор подтверждает на материалах США «опережающий характер общехозяйственного распространения финансовых и институциональных инноваций относительно коммерциализации технико-экономических нововведений» Г Преимущество такого объяснения в том,

Сергиенко Я. В. Институциональные основы взаимодействия финансового и реального секторов в России: Автореферат докторской диссертации. М.: Институт экономики РАН. 2003. С. 10, 12, 19–20.

что оно связывает институциональную и техническую трансформацию финансового и реального секторов. Но, на наш взгляд, оно дает лишь частичное объяснение процесса расширения и трансформации финансовой сферы и целом.

Видимо, каждое из приведенных объяснений отражает отдельные аспекты реального процесса. Общим же знаменателем служит стихийное формирование – в условиях либерализации – глобального всеохватывающего механизма регулирования рынка в виде сети взаимосвязанных финансовых рынков, аккумулирующих и преломляющих в своих движениях всю информацию о состоянии и перспективах общества.

Насколько это жесткий макрорегулятор, видно по приводимому ниже графику в разделе 4.2.

Насколько успешный – видно из общеизвестных данных об экономическом росте в 1980-е – 1990-е годы.

Насколько односторонний и близорукий – показала серия частичных кризисов за последнюю четверть века, завершившаяся глобальным кризисом 2008-09 гг.