Текст книги "День рождения Марины"

В общем, творчество приятельницы никогда ей не импонировало, но Марина всегда деликатно молчала, смиренно принимая всё новые и новые дизайнерские дары, чтобы потом небрежно зашвырнуть их на самую дальнюю полку шкафа.

И чего это она сейчас выудила на свет сию несусветную пошлость?

Брезгливо поморщившись, она сняла «шедевр» и, не глядя, зашвырнула обратно в шкаф – надо будет при случае избавиться от этого хлама…

В другом платье – длинном, в пол, с закрытыми руками и белым отложным воротничком – Марина стала похожа на монашку. Может, это и символично, учитывая её долговременное воздержание от утех плотских, но опять не то.

Ещё одно платье, целиком расшитое пайетками, влажно отсвечивало у неё в руках голубовато-синими бликами. Марина долго смотрела на него, но так и не решилась примерить – ей вдруг показалось, что в нём она будет смахивать на разбитную путану из ночного бара. Странно… Вроде куплено в дорогом бутике и обошлось ей в целое состояние…

Наконец, ей попалось шёлковое платье золотисто-бежевого оттенка с рукавами до середины плеча, и она, глядя в зеркало, впервые за долгое время понравилась сама себе.

«Женщина должна быть любима. И даже если в данный момент никто не любит эту самую женщину, у неё есть она сама, и этого не отнять!» – вспомнились слова матери, которая всеми силами старалась поддержать дочь после болезненного развода. Марина начала пристально разглядывать собственное отражение, стараясь отыскать те черты, за которые можно было бы полюбить саму себя.

Невысокая, довольно статная, белокожая, со строгим, слегка продолговатым лицом, увенчанным благородным греческим профилем, – Марина никогда не была красавицей, но обаяние-то никуда не денешь. Раньше ей часто говорили, что она похожа на Эдит Пиаф – те же тонко выщипанные брови, тот же выразительный взгляд, и волосы – волнистые, густые, с благородным каштановым отливом…

В общем, всё не так уж и плохо, жить можно. И любить… Только вот вопрос: полюбит ли её кто-нибудь теперь, и сможет ли она любить сама после всего того, что было?

Переодевшись в удобную домашнюю одежду, она поспешила обратно на кухню.

Там уже вовсю хлопотала её помощница по хозяйству – грузная женщина лет пятидесяти – Татьяна Петровна. Она самозабвенно намывала свежие овощи для салата в глубокой раковине из чёрного в белую крапинку композитного гранита.

– Доброе утро! – громко поприветствовала Марина её покатую дородную спину, обтянутую белой трикотажной кофточкой.

– Ох, – испугалась домработница и от неожиданности выпустила из рук металлический дуршлаг, который с грохотом обрушился в мойку. – Мариночка, это вы! Так тихо зашли…

Повернувшись к хозяйке, она потупилась. Марина остолбенела: на полном добродушном лице домработницы буквально не осталось живого места от синяков и кровоподтёков. Под левым слегка прищуренным глазом красовался здоровенный фингал. Некоторые раны были густо замазаны зелёнкой.

– Татьяна Петровна! – опешила Марина. – Это… Как?.. Это… что с вами такое?

Та выудила из кармана передника носовой платок и шумно, с чувством, высморкалась.

– Да вы, Мариночка, не обращайте внимания, – всё ещё не глядя на хозяйку, смущённо заговорила она, – это сын на днях пьяный пришёл и избил мне всё лицо кулаками. А кулаки у него огромные… Вон, у меня и глаз один не видит ничего…

– Как же это он? Родную мать… – оторопело пробормотала Марина, вспоминая недавний разговор с собственной родительницей и строго наказывая себе впредь быть с ней помягче.

– Это хорошо, у меня два выходных было, а то как бы я вам раньше показалась – с разбитым лицом да с шишками? Сейчас у меня ещё заживать начало, не так страшно выглядит… Вы бы подумали…

– Да какая разница, что бы я подумала? – с досадой отмахнулась Марина. – Вы в больнице были?

– Была, а то как же! В районной моей, – закивала домработница. – Обследование мне сделали, но лежать там – мест не было. Да и не люблю я больницы. Мне на работе веселее.

– Что же вы ему сказали, что он на вас с таким озверением набросился? – недоумённо расспрашивала Марина.

– Да ничего, пьяный он был, – поджала губы собеседница. – За что пьяные избивают людей? Да ни за что. Пьяный. Это хорошо, люди внизу стояли, стали за меня вступаться, «скорую» вызвали и полицию, он и убежал. – А сейчас он где? – В Кострому уехал, домой. И я сказала, чтобы не приезжал больше.

Марина внутренне негодовала – вот и расти их, детей этих! Его, лба тридцатилетнего, мать к себе в Москву забрала, в съёмную квартиру на окраине Красногорска, за которую сама же и платила. А этот бездарь спал до обеда да с гопотой соседской путался время от времени, за что его частенько заметали в местное отделение полиции. Марина была хорошо осведомлена об их жизни, вдоволь наслушавшись печальных рассказов Татьяны Петровны, которая то и дело одалживала у неё денег на мелкие взятки правоохранительным органам. Выйдя из очередной короткой отсидки в «обезьяннике», этот здоровенный лоботряс требовал у матери «пятихатку» на пиво и возвращался к привычному занятию – лузгать семечки и базарить с «братвой».

– Ой! – опомнилась домработница, всплеснув руками. – Мариночка, с днём рождения! Счастья вам и любви!

На её широком, причудливо-разноцветном от побоев лице блестели частые капли пота, полные губы с запёкшейся в уголках кровью растянулись в добродушной улыбке.

– Спасибо, спасибо, Татьяна Петровна, – сдержанно поблагодарила Марина. – Вы работать-то сможете или тяжело вам? Она с сомнением покосилась на помощницу. – Обижаете, Мариночка! – испуганно заголосила та. – Мне сейчас домой нельзя. Плохо мне там, одиноко. К тому же день-то какой сегодня! Как же вы без меня?

– Да? Ну, что ж, если хотите, то работайте, – развела руками Марина. – Как там у нас приготовления?

– Ну а что тут приготавливать-то? «Цезарь» ваш модный за пять минут делается, не то что наш русский оливье… Вот взяли бы да нарезали мы с вами тазик-то, а?

– Не надо оливье, Татьяна Петровна, – поморщилась Марина. – Сейчас никто уже его не ест, слишком калорийно. – Ох, уж и калорийно… Можно иногда-то… Тем более – повод какой! – простодушно возразила домработница, мигом позабыв о всех своих невзгодах.

– Скоро у меня такие дамы соберутся, у которых каждый день – повод. Они так и порхают с одной вечеринки на другую. Сегодня у них презентация, завтра – званый ужин, послезавтра – бал на какой-нибудь дурацкой Французской Ривьере. И если бы они каждый раз ваше оливье жрали, то уже ни в какую дверь бы не пролазили. Так что им нужно что-то лёгкое, диетическое. Татьяна Петровна разочарованно пожала плечами: – Ну, диетическое так диетическое… Я что? Что скажете, то и приготовлю. А паэлья ваша эта модная…

– Паэлья – это не модно, это вкусно, – Марина назидательно подняла вверх указательный палец. – И что вам в ней не нравится?

– Да всё мне нравится, только мясо-то там где? – не сдавалась Татьяна Петровна.

– Зачем мясо? Там морепродукты. Креветки, гребешки, кальмары…

– Вот именно, что морепродукты! А закусывать алкоголь вы чем будете? Люди, они ведь, когда пьют, им же поплотнее нужно питаться, а у вас – кальмары одни…

– Сыры будут, они жирные, – держась из последних сил, чтобы не вспылить, сообщила Марина. – Моцареллу я буйволовую нашла в одном супермаркете наконец-то… Думаю, мои гости оценят её по достоинству.

Домработница в искреннем удивлении вскинула брови, почти скрытые от глаз толстым слоем зелёнки: – Ох, уже и буйволов доят! – Татьяна Петровна! Ну, не буйволов, конечно, а буйволиц. Сыр у них получается особенный, с нежным вкусом. В общем, я там ещё пару салатов купила готовых, вы ближе к делу их на блюда выложите и начинайте сервировать стол, хорошо?

– Хорошо, хорошо, – проворчала помощница. – Только я вашу эту паэлью всё никак в толк не возьму. Уж больно там много всего понамешано. Вы не подумайте, я всё – как в рецепте, всё по книжке вашей… Только зачем же креветки в панцире-то кидать? Неудобно гостям будет… Может, почистить?

– Нет уж! Делайте всё точно, как в рецепте! – испугалась Марина. – Его тоже, знаете ли, не дураки писали. А для очисток креветочных каждой гостье поставьте отдельную тарелку.

Домработница удручённо цокнула языком, покачала головой и вернулась к раковине, где громоздилась разноцветная горка овощей.

Марина задумчиво переместилась в гостиную, плюхнулась на диван и включила телевизор. По кабельному показывали голливудский фильм «Анна Каренина». На экране в элегантном поцелуе затрепетали Анна и Вронский. «Странно, что с утра такие откровенные картины показывают», – пронеслось в голове у Марины, и она самозабвенно погрузилась в созерцание киношедевра.

Вскоре послышались стремительные лёгкие шаги, и в комнату буквально ворвалась дочь Марины, Ксюша. Тоненькая и длинноногая, словно оленёнок, с серьёзными серыми глазами и слегка оттопыренными аккуратными ушками, она чем-то неуловимо напомнила ей Гришу. Маринино сердце на секунду болезненно сжалось. Не в силах сдерживать так некстати нахлынувшие чувства, она отвернулась, вперив глаза в спасительный телевизор.

Ксюша подбежала к матери, шлёпнулась рядом на диван и чмокнула её в щёку. – С днём рожденья, мамуля! Получив в ответ сухое и отрывистое «спасибо», она с насмешливым пренебрежением несколько мгновений смотрела на экран. Затем, громко зевнув, поинтересовалась: – Ну, и что это за шняга? – Это не шняга, – холодно возразила Марина, не отрываясь от своего занятия, – а хороший фильм. По гениальной книге, между прочим, снят, если ты не в курсе. – Да в курсе я! Нас этой Карениной второй год мучают. – И чего? – Да не цепляет что-то, мам… – А что тебя цепляет, скажи-ка на милость? – мигом взвилась Марина, свирепо уставившись на дочь. – Человек-паук? Или эта, как её? Бритни Спирс?

– Мам, ну какая Бритни Спирс? Она уже давно не тренд. Лично мне нравится Майли Сайрус, она голая выступала прямо посреди Центрального Парка в Нью-Йорке. Крутая!

– И что здесь крутого? А? Что стыда у человека нет? Что не уважает никого – ни себя, ни окружающих? Что плевать на всех хотела? – продолжала кипятиться Марина.

– Так в этом-то и фишка, когда тебе плевать на всех! – убеждённо воскликнула Ксюша. – Тебя любят, а тебе плевать. Тебя ненавидят – ты опять плевать хотела. Подумаешь! Пусть сами идут куда подальше! Делаешь, что хочешь, общаешься, с кем хочешь, – и тебе хо-ро-шо! – последнее слово она протянула с заметным удовольствием. – Вот так, мамуля…

– Ксюша, а вот меня по-другому воспитывали, – неожиданно спокойно заговорила Марина. – Меня учили думать о близких людях, беречь их, не огорчать. Разве тебе не хочется, чтобы твои дети так же к тебе относились?

– Ко мне? Дети? – Ксюша засмеялась, и этот смех показался Марине злым, колким, уничижающим. – Мамуль, да я пока как-то не планировала. Мне сначала пожить хочется для себя, потусить с друзьями, попутешествовать. Ну, как ты живёшь, так и я хочу. Чтобы независимой побыть.

– Секундочку! – уязвлённо перебила её Марина. – Я вообще-то не бездетная вертихвостка, у меня ты есть. И мне всегда приходится думать прежде всего о тебе, а потом уже о том, чего я хочу!

– Ага, а как ты два года назад в Париж умотала, когда у меня температура была 40, не помнишь? Оставила меня на бабулю, а сама свалила…

– Ксюша, что за слова? Ты, ты… где этого нахваталась? Жуть какая! – Марина даже начала заикаться от благородного возмущения. Подобное чувство охватывает каждого, кто совершенно искренне считает себя правым, но в глубине души, где-то очень-очень глубоко, прекрасно осознаёт истинное положение вещей…

– Да, пока ты по парижам каталась да за отцом следила, мне реально пришлось выживать! С нашей бабулей не забалуешь – яйцо всмятку на завтрак, и спать нужно ложиться в девять вечера, – безжалостно выпалила дочь.

Ксюша говорила чистую правду. Гриша, как и любой другой востребованный артист, постоянно мотался по гастролям, и ревнивая Марина то и дело подозревала его в изменах. Именно поэтому частенько, забросив маленькую дочку к матери, спешно покупала билет и являлась пред Гришиными изумлёнными очами, раздражённая и заранее обиженная, в каком бы городе он ни находился. И это ещё хорошо, что дальше Калифорнии его не заносило, иначе Марина, не раздумывая ни секунды, помчалась бы за ним и на Северный полюс.

– Так! Ксения! Опомнись! Ты городишь что-то несусветное! Я уже вообще не пойму, о чём это мы. И, кстати, когда это тебе выживать приходилось? Ты в курсе, что многие дети в твоём возрасте уже работать начинают, а ты – как сыр в масле… Делаешь, что хочешь. В гимназию элитную ходишь. Знаешь, сколько стоит твоё обучение? – изо всех сил пыталась усовестить неблагодарное чадо Марина.

– Да знаю, знаю, – презрительно усмехнулась дочь, – не нагнетай. Я бы и в обычную школу походила, не вопрос. Только тебе самой на фиг не нужно меня возить за тридевять земель, вставать рано… А так гимназия находится на территории посёлка, я туда сама топаю, а ты спишь, сколько хочешь… Золотой тебе достался ребёнок!

– Да, по посёлку два шага ступить – это героизм! Определённо! – язвительно воскликнула Марина.

– Учиться в этой дурацкой гимназии – вот героизм! Достали они все. – Кто? – Да учителя эти. Мои знакомые ребята из соседней деревни говорят, что у них в школе вообще всё по-другому.

– По-другому? Это как? – с насмешливым интересом осведомилась Марина, но, услышав сигнал о входящем сообщении, не стала дожидаться ответа дочери и углубилась в телефон.

Прочитав текст, она даже не попыталась скрыть горькое разочарование. – Кто пишет? – без особого интереса спросила Ксюша. – Да рассылка рекламная. Приглашают в очередной новый ресторан, – упавшим голосом ответила Марина и вышла из комнаты, напрочь потеряв интерес к диалогу с Ксюшей. Та несколько мгновений смотрела ей вслед, потом – на экран телевизора и вскоре убежала наверх, в свою комнату.

В это время на кухне домработница ожесточённо мешала в огромной сковороде паэлью, добавляя в неё наваристый куриный бульон. Отложив тефлоновую лопатку, она ненадолго остановилась, вытирая потное лицо полотенцем и ощущая при каждом прикосновении твёрдые и болезненные шишки на лбу, которыми её по пьяни наградил ненаглядный отпрыск. Горестно вздохнув, она снова сосредоточилась на своём занятии, ворча себе под нос:

– Морепродукты! А водяру они чем закусывать будут? Нажрутся сейчас, а мяса-то нет, и картошки тоже нет. Паэлья одна да сыр. Это ж разве закусь? Тоже мне – модники… Весь дом мне здесь разнесут! Хорошо хоть, колбаска деревенская есть. Глядишь – всё и обойдётся.

5

На нечищеную от снега парковку перед домом стремительно въехала битая в нескольких местах чёрная «Хонда». Сначала её запарковали в одном углу двора, воткнув мордой в огромный сугроб, потом, резко сдав назад, поставили с противоположной стороны, возле Марининой машины. Водительская дверь широко распахнулась, и оттуда буквально вывалилась уже основательно нетрезвая Лена – та самая соседка и Маринина подруга в одном лице.

Лена была довольно известной в узких кругах актрисой. То есть она была не настолько популярной, чтобы люди узнавали её на улицах и в магазинах, однако в околосценической тусовке имела определённый авторитет – несколько раз её роли удостаивались почётных профессиональных премий, да и Офелию сразу в двух авторитетных репертуарных театрах подряд так просто не получишь.

Иногда её звали выступать в выездных антрепризах, где собиралось, работало и напивалось великое множество не самых успешных, но вполне себе опытных и даже именитых актёров и актрис, подобных ей. Платили не очень, но всё же – неплохая подработка к нежирной театральной зарплате. Зато не нужно было стараться, выкладываться, как на престижной сцене столичного храма Мельпомены: подрыгалась-похохмила перед неприхотливым пензенским или саратовским зрителем полтора часа – и свободна. А дальше можно за кулисами вдоволь почесать языком с коллегами по цеху да хряпнуть пятьдесят водки, которая всегда значилась в её райдере первым номером.

К Лениной чести, немногочисленные верные почитатели у неё всё-таки были. Они исправно комментировали её лирические посты в Инстаграме и собирались организовать сбор денег на долгожданный фильм с её участием. Однако всё это постоянно откладывалось. Впрочем, Лена и сама не горела желанием попасть в кинематограф – камера всегда её пугала, лишая природной раскованности и привычной манеры играть «на кураже».

Как ни странно, Лена особо не бедствовала – особняк в этом роскошном посёлке, всего через пару улиц от Марининого дома, самым естественным образом достался ей после треснувшего по швам многолетнего брака с титулованной рок-звездой. Деньгами же по доброте душевной помогала зажиточная новосибирская родня, страшно гордясь прославившейся в столице родственницей.

Небрежно захлопнув ногой дверцу машины и нетвёрдой походкой направившись к крыльцу, она выглядела феерично – на загорелом скуластом лице застыли недавние слёзы, тушь безнадёжно растеклась по щекам, короткий пуховик неестественно задрался чуть ли не до груди, криво застёгнутый нерадивой владелицей. Остановившись на полпути, она вдруг вернулась к машине. Торопливо схватила с заднего сидения кипу ярких календариков со своим портретом и начала засовывать в сумку. Некоторые падали и разлетались, но Лена не обращала на это никакого внимания – сувениров у неё было предостаточно. Наконец, когда сумка была забита до отказа, она нащупала рукой на пассажирском кресле початую бутылку шампанского. Прижав сумку к груди и водрузив на неё бутылку, она поспешила к дому.

Еле-еле добравшись до входной двери, она замешкалась, прикидывая, как попасть внутрь, – руки у неё были заняты. Тогда она поставила шампанское на крыльцо и потянула на себя массивную ручку. Дверь поддалась, но бутылка упала, и шипучка, пенясь, шумно вырвалась наружу. Чертыхаясь, Лена подхватила и переставила тару на безопасное расстояние и нечаянно уронила сумку с календариками. Растерявшись, она замерла на пороге.

– Кто там? – поинтересовалась Марина, спеша на шум. Гостей она так рано не ожидала, хоть и оставила входную дверь открытой. Впрочем, как и всегда – посёлок хорошо охранялся, и надобности запираться на все замки у его обитателей не было.

– Да я это, я, именинница ты моя д-рогая! – развязным тоном, присущим любой даме навеселе, воскликнула Лена, сразу же приободрившись. – Иди – я тебя обниму-поцелую. И она выставила вперёд руки, приглашая Марину в свои объятия. Та радушно потянулась ей навстречу, не забыв навесить на лицо приветливую улыбку. Ей было откровенно неприятно целовать пьяную Лену, но долг хозяйки дома диктовал свои правила. Голося, подруга крепко стиснула её в объятиях, влажно чмокая в обе щеки.

– Ты моя хорошая, моя заинька, моя красавица, дай я тебя поцелую, обниму. С днём рождения тебя, дорогая Маришенька! – сюсюкала и причитала Лена. – Та-ак!! Это почему же мы до сих пор не одеты и не причёсаны, а? Скоро же гости придут!

– Да рано ещё, – мягко возразила Марина. – Ты оказалась быстрее всех. Кстати, как твоя няня? Жива?

– А няня у нас в порядке, – невозмутимо уверила Лена, вцепившись в Марину мёртвой хваткой. – Мы водичкой её умыли, причесали, переодели и с ребёнком дома оставили. Пусть работает, правильно? А я сегодня на нервах вся, мне полагается выпить, правда ведь?

– Конечно, конечно, Лен! – засуетилась Марина, аккуратно освобождаясь из цепких объятий подруги. – Заходи. Что будешь? Французский брют или вино?

Лена подскочила, вспомнив про разлитое шампанское и сумку, до отказа набитую подарочными сувенирами. Подняв с крыльца свои вещи, она вернулась к Марине, протягивая ей бутылку с остатками спиртного:

– Да я вроде вот – уже начала… Думаю, надо продолжать. За твоё здоровье!

– Ну, шампанское – так шампанское, – быстро согласилась Марина. – Пойдём. Разуйся только, у меня чисто.

Лена небрежно стянула ношеные унты с потускневшим золотым узором вдоль голенища, сунула ноги в тапки, которые привычным жестом выудила из шкафа в прихожей, и понеслась с сумкой в гостиную. Там она сбросила кипу своих календарей на подоконник и поспешила вслед за Мариной. На кухне хозяйка тщетно силилась откупорить свежую бутылку охлаждённого шампанского, которое заранее припасла для праздника. К её досаде, тугая пробка плотно засела внутри.

Появившись на пороге, Лена первым делом выхватила у подруги бутылку:

– Дай я! У меня многолетний стаж! Ой, а почему не допиваем мой дорогущий брют?..

Про то, что её бутылка почти пуста, она благополучно забыла. – Да брось, у меня тоже недешёвое, – деликатно возразила Марина, – открывай уже.

Упрямая пробка поддалась не сразу, но под энергичным Лениным натиском всё же выскочила из горлышка и со свистом вонзилась в потолок. Содержимое бутылки шумно вырвалось наружу. Лена с перепугу уронила бутылку, и та грохнулась на пол, разлетаясь мокрыми острыми осколками по всей кухне.

– Да что же это такое?!! Я сегодня вообще выпью?! – негодующе воскликнула Лена, оглядываясь по сторонам и оценивая масштаб бедствия.

– Татьяна Петровна, у нас ЧП! Несите тряпку! – вместо ответа заорала Марина куда-то в сторону. Где именно в данную минуту могла быть её помощница, она точно не знала. – Аааа! Кошмар какой! – запричитала Лена. – Лен, ну это суметь надо, знаешь ли… Шампанское из холодильника не пенится. Как ты умудрилась? – раздражённо отчитывала Марина подругу.

Быть вежливой она вдруг расхотела – ну как можно было так нахлестаться, не дождавшись остальных?

Лена пару минут молчаливо и задумчиво глядела себе под ноги и вдруг тоном, не лишённым самодовольства, выпалила: – А ты думаешь, как я Славика своего, этого сущего ангела, до белого каления доводила? Тоже нужно было умудриться, но у меня же получалось!

Марина стала торопливо подбирать с узорной кафельной плитки битое стекло, с грохотом бросая осколки в помойное ведро.

– Ну, как по мне, так мужчина, который после десятилетнего брака меняет прежнюю жену на другую, – отстранённо начала она, не отрываясь от своего занятия, – да ещё в тот момент, когда жена, наконец, впервые забеременела, – кто угодно, но точно не ангел! Хотя, возможно, мы были с ним мало знакомы. Наконец, на кухню прибежала домработница. – Ой, Татьяночка, вы как раз вовремя! – обрадованно воскликнула Лена, заслышав её тяжёлые шаги. И через секунду, разглядев разукрашенное побоями лицо Татьяны Петровны, открыла рот в немом изумлении. Потом попыталась что-то спросить, но Марина отрицательно покачала головой – мол, лучше не надо.

– Э-э, – замялась Лена, – ну, видите, лужица у нас тут образовалась неожиданно. Где тряпка у вас? Тащите, тащите её.

– Да принесу я сейчас тряпку-то. Только аккуратнее надо с алкоголем, – ворчливо укорила Татьяна Петровна, делая ударение на звук «а» в слове «алкоголь». – Дело-то серьёзное, а вы сами погнали, мужчин не дождавшись. Вот кто бутылки-то открывать должен!

– Ну, а если не будет сегодня у нас мужчин? Так что же нам теперь, вообще не выпивать? – с вызовом покосилась на неё Марина.

Домработница неодобрительно покачала головой и ушла. Лена с феноменальной для её нетрезвого состояния лёгкостью подпрыгнула и уселась на кухонную столешницу, чтобы случайно не наступить на стёкла, и весело предположила: – Её что, гружёный товарняк переехал? – Сын, скотина, – сквозь зубы процедила Марина, нагибаясь за очередным осколком, – алкота неблагодарная. Мать в одном драповом пальто круглый год скачет, а это рыло её ещё и кулаками утрамбовывает. Чуть из окна не выкинул, люди вмешались… Да все они, мужики, скоты конченые… – Нет, не все! – горячо возразила Лена. – Вот Славик у меня – ангел был. Если бы не эта сучка, которая его спутала, так бы и жили мы душа в душу. Мне потом сказали, что эта тварь специально в Суздаль ездила, к бабке, привораживать его. Или в Житомир, точно не помню. Ну, не может же это век продолжаться! Меня он без всяких приворотов полюбил и крепко все эти годы любил. Песни свои для меня писал… Помнишь эту?

Закрыв глаза, Лена проникновенно запела:

Услышь мою любовь, когда молчу, В твои глаза глазами прошепчу. Тебя терять я больше не хочу, Лишь мысленно молю тебя остаться….

Марина выпрямилась, перестав собирать стёкла, и стала слушать песню. Что-то в этих простых словах тронуло её наглухо зашторенное сердце. Лена затихла, и на её ресницах в который раз за сегодня заблестели горючие слёзы. Она разозлилась на себя, что дала слабину, и принялась поспешно вытирать щёки и глаза рукавами. Потом спрыгнула со столешницы и решительно пошла к Марине, не обращая внимание на треск стёкол под ногами.

– А кто это у нас всё ещё не одет и не причёсан, ааа? – голосом весёлой клоунессы на детском утреннике возопила она и снова заключила Марину в объятия. – Ну-ка, пойдём-ка, я из тебя королевну сделаю… Красавица моя, именинница… Она схватила подругу за руку и потянула прочь из кухни. У обеих в тот момент глаза были на мокром месте. Они медленно брели к лестнице, поддерживая друг друга, словно два раненых бойца.

На кухню вернулась домработница с тряпкой и начала собирать оставшиеся осколки и вытирать разлитое шампанское. Примерно на середине пути Лена спохватилась и хлопнула себя по лбу:

– Ой, совсем забыла! Я же тебе пару птичек привезла!

Они в машине, сейчас принесу. – Каких птичек? – не поняла Марина. Однако Лена, не слыша вопроса, уже бросилась к двери и прямо в тапках выскочила на крыльцо. Конечно же, она тут же поскользнулась на ледяной корке и шумно грохнулась, неудачно приземлившись на копчик. Взвыв от боли и досады, она, тем не менее, немедленно вскочила и понеслась вниз по ступенькам, к машине.

Открыв багажник, она начала исступлённо в нём рыться. На заснеженную мёрзлую землю в хаотичной последовательности полетели сапоги, прозрачные кокетливые трусики, шляпа с залихватским плюмажем, плюшевый медведь, букет засохших цветов. Наконец, Лена остановилась, держа в руках маленькую коробочку, перевязанную бантом. Бережно и торжественно, словно наследную реликвию, она понесла её в дом, забыв закрыть багажник и поднять с земли оброненные вещи.

Марина в тот момент сидела на диване в гостиной с телефоном, объясняя дорогу:

– Да, это Новорижское шоссе. Посёлок «Дубрава». Вбей себе в навигатор. Да. Ну, если без пробок, то минут сорок. Хорошо, Тонь, жду вас!

Она положила трубку на журнальный столик и пояснила Лене:

– Две мои хорошие знакомые скоро прибудут. У одной из них водительские права отобрали на днях, и теперь она аж целый год не сможет ездить за рулём, поэтому я попросила другую девочку её в городе захватить.

– А Гриша? Гриша когда?.. – с детской непосредственностью в голосе начала Лена.

– Никогда, – мрачно перебила её Марина и отвела взгляд, – но ему всё, что здесь будет происходить, потом подробно распишут. Рита вчера звонила, хочет заехать, поздравить.

– Рита, Рита… – прищурившись, стала припоминать Лена. – А, это та, что у тебя на прошлом дне рождения была с муженьком своим напыщенным… Он ещё на телевидении шишка какая-то, нет? – Ну да. С Димой. – Ага, вспомнила! – оживилась Лена. – Она ещё выделывалась, всё мне рассказывала, что няня её старшего отпрыска – англичанка из Йоркшира. Это я запомнила. Ещё вся такая нахальная была, главное… Говорит: «А не хватит ли вам, Леночка, коньяка?» Представляешь, Марин, впервые в жизни человека видеть и так себя вести?

Лена возмущённо округлила глаза, но тут же обрадованно засуетилась, вспомнив о своём подарке и потеряв всякий интерес к предыдущей теме.

– Так! А вот это – тебе! – торжественно возвестила она и протянула Марине коробку. Та с интересом начала крутить её в руках.,

– А что это?

– Птички, – благоговейным шёпотом сообщила Лена, по-детски зажмуриваясь от радостного предвкушения. – Открой!

– Птички? Живые, что ли? – с опаской спросила Марина, вспоминая сегодняшних невидимых снегирей и осторожно вскрывая коробку.

– Нет, конечно! Это такие птички, которые на голову садятся, но не какают. Не то что мужики эти…

Марина достала из коробки украшение для волос в виде двух птичек, инкрустированных цветными камушками разной формы и калибра, и стала с интересом рассматривать. Пернатые с ярко-алыми выпуклыми грудками припали друг к другу крошечными клювами, словно слились в поцелуе. У каждой птички имелись яркий хохолок и тонкие когтистые лапки, покоившиеся на металлическом зажиме, который должен был удерживать эту милейшую композицию в причёске.

– Хорошенькие, – наконец, признала Марина. – Их и правда надо на голову надевать? – А как же! Давай покажу. Лена аккуратно взяла из рук Марины украшение и «посадила» птичек ей в волосы. Пригладила растрёпанные пряди, залитые лаком, а затем, отойдя на некоторое расстояние, стала придирчиво оценивать результат своих стараний. Оставшись не вполне довольной, она вынула птичек, снова взъерошила подруге волосы, а затем водрузила украшение обратно.

– Посмотри, Мариш. Мне кажется, креативно, – наконец, одобрила она. – Два влюблённых голубка в гнёздышке. – Ну да. Своеобразно, – неуверенно согласилась Марина, разглядывая себя в зеркале над камином. – Только это не голуби. А на гнездо точно похоже. Я, пожалуй, пойду причешусь.

– Не надо! Ты такая милая, на обезьянку лохматую похожа! – умоляюще прижимая руки к груди, воскликнула Лена.

– Ну вот, приехали! Уже с обезьяной сравнивают! То птицы, то приматы. Зоопарк какой-то! – снова разозлилась Марина.

Она решительно направилась к лестнице, чтобы подняться в спальню и привести себя в порядок.

– Марин! Ну не обижайся, Марин! Ты самая красивая сорокалетняя женщина, которую я когда-либо видела! Марин! – завопила Лена и побежала за ней следом.

6

Примерно через час Марина и Лена снова спустились в гостиную, где ярко пылал огонь в камине. Это Татьяна Петровна, заранее проинструктированная хозяйкой, недавно разожгла дрова. Огромная хрустальная люстра и множество точечных светильников, разбросанных по всему периметру многослойного навесного потолка, создавали необычный световой сценарий. Всё в этой комнате мерцало, переливалось, причудливо поблёскивало и искрилось.

На журнальном столике перед внушительным велюровым диваном известной марки горели свечи и стояли высокие хрустальные фужеры, наполненные шампанским. Из больших колонок, вмонтированных в стены, лился старый добрый джаз. Сквозь негромкую музыку было слышно, как за окном скребёт лопатой снег приходящий садовник Армен, расчищая от сугробов парковочную площадку и въездные ворота.

Лена так и не сменила одежду, и на ней по-прежнему красовались свободный классический джемпер из хлопка с неглубоким вырезом и широкие, искусно потёртые джинсы «бойфренд». Густые тёмные волосы были небрежно стянуты в тугой пучок на макушке. На лице почти не было косметики, но ей это даже шло – глядя на мир яркими зелёными очами и порхая смоляными изгибистыми ресницами, одарённая гладкой загорелой кожей и упругим выдающимся задком, который не могла спрятать никакая мешковатая одежда, она выглядела намного моложе своих лет.