Текст книги "Убить демиурга!"

– Не поставить ли стражу у покоев Ники? – предложил Дарет. – Возможно, у Торжена есть во дворце свои люди?

– Мы выясним, как он ушел, и нет, изменников в замке нет, сенешаль действовал в одиночку. У Владычицы есть способ убедиться в верности подданных. Она им воспользовалась, – объяснил Эльсор настолько подробно, насколько это было возможно при посторонних, чтобы успокоить Видящую.

Нити магии, оплетающие дворец, составлялись из целого комплекса сложнейших заклятий, большая часть которых пребывала в состоянии дремы. Сегодня на кухне Ана была вынуждена временно пробудить кое-какие из спящих чар, чтобы проверить окрестности. Никто не злоумышлял против семьи Владычицы, а значит, и против Вероники. Ритуал принятия девушки в род, причисливший Нику к родственникам Аны, давал однозначный результат. Казалось бы, можно и успокоиться, однако Эльсор все равно испытывал недовольство.

Они все обещали Видящей с Террона защиту и подвели! Гнев на самого себя опалял душу, а осознание, что непоправимая трагедия едва обошла стороной, бесило и пугало неимоверно. Очень давно или почти никогда не посещали Эльсора подобные чувства. Двигаясь на волнах интуиции и логических расчетов, он лавировал в океане событий столь искусно, что сталкиваться с неожиданностями, тем паче с пугающими неожиданностями не приходилось.

В дверь робко поскреблись, за отравленным завтраком прибыла прислуга. Шотар, спокойно сидевшая на коленях у Ники, приподняла одно ушко, повела носом и, внезапно напружинившись, соскочила и ринулась прочь так стремительно, что взметнулись юбки служанки, а она сама испуганно отскочила к стене. Уж больно решительной казалась мордашка маленького тарана с оскаленными клыками и приподнятой верхней губой.

– Шотар! Ты куда? – Удивленная Вероника устремилась следом за питомицей.

За неполные сутки знакомства девушка успела сообразить: просто так, ради развлечения малышка ничего не делает. Собачка глухо рычала и сосредоточенно нюхала что-то в дверном проеме гостиной. При ближайшем, чуть ли не под лупой рассмотрении «что-то» оказалось расколотым на крохотные кусочки, а частью и в пыль маленьким шариком красно-зеленого цвета.

Пока служанка в сопровождении молчаливого стражника выкатывала столик с остатками завтрака, вся компания – альсор, наемник, Видящая и горничная – окружила нюхачку и ее находку.

– С точки зрения банальной эрудиции, она что-то важное нашла. Вот только говорить не умеет и не расскажет… – Ника нахмурилась, пытаясь сообразить, почему насторожилась Шотар. Нельзя сказать, чтобы девушке не нравились детективы, иной раз, под настроение, она почитывала их вместо фантастики, но почти никогда не угадывала убийцу и не подмечала улик.

– Тебе еще нужна прислуга? – спросил Пепел, кинув нечитаемый взгляд на кареглазую служанку.

– Ила теперь моя горничная. Кроме того, сегодня мы вместе едва не отведали отравленной каши. Думаю, она имеет право знать или… – Ника тяжело вздохнула и твердо закончила: – Отказаться от места и уйти, если посчитает, что быть рядом опасно.

– Я остаюсь! – без колебаний заверила терронку Ила и пожала ее холодные пальцы.

Вероника ответила радостной улыбкой. Терять ту, которая так быстро успела стать почти подругой, не хотелось.

Пепел кивнул и больше вопроса о выдворении посторонних особ женского пола не поднимал. Куда больше его заботила находка Шотар.

– Похоже на разбитую бусину. Такие артефакты используют для хранения заклятий, дарованных Владычицей, – предположил Эльсор.

Собачка, будто поощряя догадливость мужчины, тихонько взвизгнула и энергично тряхнула ушами. Тот продолжил рассуждения:

– Значит, так и есть. Чья? Кто-то из братьев обронил?

На сей раз тональность тявканья была иной, и Пепел перевел:

– Нет.

– Высокородный лоан, – несмело обратилась к альсору Ила, – мне кажется, я видела бусину подобной расцветки у сенешаля Торжена.

– Кажется или видела? – обманчиво спокойно уточнил Эльсор. Вот только за спиной у него вновь расплескался серый плащ крыльев.

– Вчера, когда сенешаль изъявлял неудовольствие моей оплошностью с доставкой ужина лоане Веронике, я смотрела на него сбоку. У него очень неприятный взгляд, и выражение такое брезгливое было, вот я и смотрела не в лицо, а вбок, и ухо очень четко видела. – Щеки Илы стали ярко-розовыми от смущения, но она продолжала говорить, глядя в глаза альсора: – У него интересная серьга висела. Кольцо с ниточками бусин. Среди них у самой мочки Торжена, на последней низке как раз такая, красно-зеленая, была.

– Тяв! – вставила Шотар, уверенно подтверждая вывод наблюдательной девушки. И даже те, кто никогда не переводил с собачьего, поняли: нюхачка подтверждает принадлежность частицы украшения беглому сенешалю-отравителю.

Ника протянула растерянно:

– Эта штучка тоже отравлена?

– Вряд ли, – задумчиво проронил Пепел, перебирая варианты один другого неприятнее. Зловещий, очень тихий (уж лучше бы они трещали, как погремушки) шелест плаща из крыльев за спиной лишь сильнее нагнетал обстановку.

Дарет тряхнул головой, будто отгоняя сомнения, и тоже вступил в разговор:

– У отца в кабинете висит портрет Владыки. Мой батя очень уважал твоего деда, альсор. Хвастать не буду, друзьями они не были, но старик у Лиаганда доверием пользовался, картину опять же сам Владыка преподнес, когда отец в одной переделке отличился, вместе с тем имением, где она и поныне висит. Так я к чему… – Наемник почесал ухо и выпалил: – Я мальцом играл там, на полу, и на картину частенько поглядывал да гадал, чего ж такое сквозь волосы у мужика на стенке посверкивает красно-зеленое, вот точь-в-точь такого оттенка.

– Парный комплект. Знаю о таком. – И альсор резко замолчал, закусив губу.

– Ты чего недоговариваешь? – потребовала ответа Вероника.

За два дня резкого вторжения сказки в ее обычную жизнь писательница успела с лихвой хлебнуть чудес и устать от нападений, нападок разных незнакомых личностей и собственной слабости так, что впору в отпуск проситься. Да только кто ж его даст и куда ехать? И так от дома да от родных судьба закинула дальше некуда. Как-то там Викушка в больнице? Поправляется? Как мама? Беспокоится ли о старшей дочке или ей сейчас вообще не до этого? В глаза опять попала какая-то соринка, и они опасно заблестели.

Эльсор так же чутко, как малышка Шотар, на настроение Видящей не реагировал, но и он почувствовал грусть девушки. Пожалуй, сейчас было не лучшее время хранить версии в тайне. Пусть лучше Ника думает о делах, а не печалится о покинутой родине.

– Скорее всего, на бусинах было заклятие единства. Такое использовалось раньше, во времена деда, для вызова особо приближенных слуг, и, думаю, после смерти Владыки Торжен сохранил у себя обе части двойного артефакта.

– Мм? – нахмурила брови Ника, будто что-то припоминала или соображала.

– Торжен мог слышать все, о чем вы говорили в комнате, до тех пор пока подброшенная бусина оставалась цела, – объяснил Пепел.

Все, кроме Шотар, исполнившей свой долг нюхачки и ныне восседающей у находки с неповторимым выражением достоинства на мордахе, помрачнели.

– Ника, вчера и сегодня вы упоминали в разговорах о твоем даре? – без надежды на отрицательный ответ уточнил альсор.

– Да-а, – виновато вздохнула девушка, – раз или два, мельком.

– Плохо, – тяжело уронил мужчина. – Любая информация – оружие, в руках врага особо опасное, тем более такая информация. Кто знает, что он слышал и кому успел рассказать.

– У вас будут неприятности? – встревожилась Ника.

– У нас? – Пепел коротко, невесело рассмеялся. – Вряд ли, мы – альсоры, сила мечей у магического престола. Торжен заплатит за все!

– Заплатил. Уже, – проинформировал собрание Инзор, вошедший в покои Вероники. Альсор был не менее задумчив и мрачен, чем брат. Злости и раздражения, правда, в нем не чувствовалось, во всяком случае, такого, чтобы искрить и замыкать магическую проводку. – Труп найден в проулке неподалеку от дворца.

– Причина смерти известна?

– Остановка сердца. – Альсор почесал бровь. – Сомневаюсь, что Торжен скончался от мук совести. Скорей уж какой-то яд.

– Скорей? Ты не выяснил? – почти поразился Пепел.

– На трупе был плащ из ткани с пропиткой из сушицы. Запах не отследить, магических следов не обнаружить, – выдал еще одну тайну следствия Искра, обменявшись с братом короткими взглядами и получив от него едва заметный кивок – знак того, что до определенной степени Эльсор доверяет всем присутствующим.

– В город ни ногой, – мрачно велел Пепел, обращаясь к Нике.

– У Торжена могли быть сообщники, устранившие сенешаля, – смягчая категоричное заявление брата, согласился Инзор.

Возмущение от резкого приказа после слов Инзора немного поугасло, хотя Веронике все равно казалось диким, что кто-то может напасть на нее в центре столицы, средь бела дня, буквально ни с того ни с сего, из-за каких-то слов умершего или убитого мерзавца. Сожалений при мысли о том, что больше никогда не увидит неприятного толстяка, Ника не испытывала, почему-то в душе жила совершенно четкая уверенность: тот получил по заслугам, может быть, даже меньше заслуженного. Торжен был не просто неприятным в общении человеком, он и натворил много плохого, о чем даже думать не хотелось, как не хотелось бы копаться в выгребной яме.

Как спасение от тягостных мыслей, в дверь апартаментов вежливо поскреблись и дежурно громко, чтоб уж точно услышал каждый из находящихся поблизости и не страдающих хронической глухотой, проорали:

– Корреспонденция для лоаны Вероники!

Глава 21
Последствия видений

Два настороженных альсора встретили на пороге слугу с подносом, где возлежал одинокий конверт, гордо поименованный корреспонденцией. Правда, конверт был не маленький, эдак формата А4 или чуть больше, да еще уснащенный красивыми пятиугольными печатями.

Из рук слуги поднос был изъят Пеплом и опущен на пол. Альсор подозвал собачку и велел:

– Проверь!

Шотар потрусила к конверту, добросовестно обнюхала его и подняла недоуменные глазищи на мужчину. В них явно читался вопрос: «И чего звал? Бумага как бумага!»

Принцип «доверяй, но проверяй» решил задействовать и Дарет. Наемник подошел к подносу и ссадил туда же свой живой детектор отравляющих веществ. Ящерка меланхолично потопталась на месте и выстрелила языком. Серо-зеленая шкурка Сихи медленно, как лакмусовая бумажка в слабом растворе щелочи, сменила цвет на оттенок легкой голубизны. Исходя из данных по толкованию окраса, съесть конверт было можно, но без всякого удовольствия. Вряд ли частым явлением на Альрахане, так же как и на Терроне, были маньяки, балдеющие от вкуса бумаги (беременные женщины не в счет).

– Может, я все-таки прочитаю, а уж потом, если кто захочет кусочек, поделюсь? – внесла предложение Ника. К девушке начало возвращаться чувство юмора, временно утраченное от потрясений.

Бдительные стражи, в коих обратились оба альсора и Дарет, отступились, но ни из коридора, ни вовсе из покоев не ушли. Вероника подобрала конверт, а Ила тут же подхватила пустой поднос и примостила его на изящный столик у двери. Возможно, специально предназначенный для оставления на нем подобного рода предметов.

Конверт был толстым и крепко заклеенным, но недаром девушка проработала столько в архиве. Каких только писем от мнительных пожилых клиентов, полагающих перлюстрацию на почте обычным делом и принимающих сверхъестественные меры супротив оной, ей не приходилось вскрывать! Да так ухитрялась, чтоб и от конверта не одни клочки остались, и запрос изнутри в целости извлечь. Навык великая вещь!

В кабинете на столе, как помнилось Нике, имелся подходящий ножичек. Зрительная память не подвела! Там колюще-режущая канцелярия и обнаружилась. В два счета девушка извлекла плотный лист, кажется, гербовой бумаги и пробежала написанное взглядом. Потом растерянно протянула:

– Это дарственная. На особняк.

– Какой? – озадачился Инзор, сведя темно-рыжие брови к переносице, и наморщил лоб. – Мать не собиралась дарить тебе собственность в столице, пока не будешь официально представлена и на Альрахане не освоишься.

– Мы вчера по дороге во дворец с одним дедушкой говорили о его пропавшей семье. Он отбыл на ее поиски, а мне подарил особняк, в котором тосковал по сбежавшей дочери, – объяснила Видящая, все еще пребывающая в состоянии частичной контузии неожиданной вестью. Девушка вертела в руках плотный лист с красивыми завитушками, будто надеялась, что тот исчезнет или изменит содержание, если вертеть достаточно долго.

– Ника сделала предсказание о дочери и внуках старику Негалу, – конкретизировал Эльсор пространные рассуждения девушки.

– В город тебе все равно нельзя, – извиняющимся тоном напомнил Инзор.

– А вернуть назад дедушке его дом можно? – уточнила Вероника, испытывая неприятное ощущение, будто она кого-то обманула и хитростью получила то, на что не имеет никакого права. – У него ведь и впрямь родные есть, ему особняк нужнее. Да, дочь там жить ни за что не будет, но можно продать или в аренду сдать?

– Этот полубезумный «дедушка», Ника, – с кривоватой усмешкой объяснил Пепел, позаимствовав у Видящей дарственную и скользя взглядом по строчкам, – в первой десятке богатейших лоанов Альрахана числится. Он не обнищает от расставания с одним из пяти городских особняков. Дар, преподнесенный Видящей, должен быть сообразен оказанной пророчеством чести – такова древняя традиция, известная мирам.

– А-а, – протянула юная писательница с печальным смешком, – теперь понятно, почему Торжен решил меня отравить. Вопрос стоял о сообразности даров. Значит, сенешаль счел мою смерть достаточной компенсацией за свою загубленную карьеру. Тогда, главное, никому и ничего ненароком на балу не ляпнуть.

– Не сможешь умолчать? – насторожился Эльсор, осмысливая практический аспект реализации способностей видения на альраханской местности.

– Не знаю, – пожала плечами Ника.

Злополучную дарственную она положила на столик в прихожей и теперь уже машинально вновь крутила ножик до тех пор, пока не сдали нервы у телохранителя и он не отобрал острый предмет у недотепы, ничего не смыслящей в технике обращения с опасными вещами. Если она, конечно, не касалась вскрытия конвертов.

Видящая глубоко вздохнула и, оглядев всех посвященных в тайну, в компанию которых как-то мимоходом-мимолетом вписалась Ила, покаялась:

– Оно говорится само. В один момент я ничего не знаю, а потом мысли сами возникают и на язык лезут, будто спешат быть высказанными. И я не сразу понимаю, насколько произносимое важно, опасно или секретно. Оно словно сначала на язык попадает, а потом уж до головы доходит.

– На балу не оставлять наедине ни с кем и самим далеко от нее не отходить, – выдал Эльсор инструкцию для брата.

– Да, Глеану обещал быть рядом, – заулыбалась Ника, надеясь порадовать замечательной вестью альсоров. Но почему-то вышла промашка. Эльсор ничуть не развеселился, скорее, помрачнел и дернул уголком рта, будто услышал нечто неприятное для себя.

– Владычица ждет результатов, – напомнил Инзор.

Мужчинам стоило поторопиться и явиться на ковер к Ане, пока та не потеряла остатки терпения и не отправилась на розыск информации заодно с сыновьями. Искра еще был морально не готов продемонстрировать на личном примере, как драгоценная родительница устраивает отпрыскам разнос за допущенные промашки. Перед Никой хотелось представать в наиболее выгодном свете, наверное, чтобы она, принятая в семью, им хоть капельку гордилась.

– Уже уходите? – по-настоящему расстроилась Вероника.

Здесь, в чужом и лишь отчасти своем (как-никак она написала о нем целых три книжки) мире, именно Гилиана и трое альсоров – Искра, Пепел и Лед – были для нее самыми близкими. Рядом с ними было легче принимать сумасшедшие перемены, ворвавшиеся в жизнь, и даже свалившиеся на голову неприятности.

– Мы вернемся, – пообещал Эльсор.

Взял руку Ники и, поднеся к губам, коротко, но очень нежно поцеловал в середину ладони. Коже стало горячо и чуть-чуть щекотно. А в серебряном взгляде Пепла танцевали загадочные темные огоньки. Медленно, будто вальс или тот самый гаэрон. Хотелось приглядеться получше, узнать наверняка, однако альсоры уже вышли из покоев. С тихим стуком закрылась дверь. Только тогда Ника огляделась.

Дарет едва заметно усмехался в усы, хоть отродясь и не носил оных, да почесывал горлышко своего живого детектора ядов. Ила, кажется, пребывала в еще большем ступоре, чем ее новоявленная госпожа. Теперь, когда не надо было куда-то бежать и немедленно действовать, чтобы спасти чью-то жизнь, горничная могла позволить себе состояние обалдения. Никогда она так близко не была рядом сразу с двумя альсорами Владычицы, а уж как запросто с ними общалась лоана Вероника!

Ника подняла с пола ничуть не возражающую против того, чтобы ее немного потискали, Шотар и выпалила, осененная блестящей идеей:

– Эй, Ила, а твои мама и сестренка не захотят в дареном особняке пожить, раз уж мне все равно от него не отделаться? Ты же говорила, вы без дома остались.

Горничная онемела, лицо исказилось в странной гримасе. Ника, испугавшись, что сказала что-то несусветно оскорбительное, хоть и непонятно почему, поспешно продолжила:

– Извини, я не хотела тебя обидеть. Ничуточки! Если не хочешь, то и не надо, считай, я сдуру ляпнула и уже взяла все свои слова обратно. Забыли? А? Ила?

– Я… я… – Кареглазка всхлипнула и, опустившись на колени, попыталась поцеловать Веронике руки. – Я должна бы отказаться, да только не могу, ради них. Не надо назад! Я… мама хорошей кастеляншей может быть, она об особняке позаботится, если позволишь, Ника!

Такого дикого чувства неловкости Ника не испытывала ни разу. Однажды, будучи на втором курсе института, она заприметила бывшую одноклассницу и поторопилась догнать. Бежала с криком пол-остановки, схватила за плечи и, развернув, увидела ошалелое и какое-то брезгливое лицо совершенно незнакомой девушки. Тот случай и в подметки не годился сегодняшнему. Никто и никогда не падал на колени, никто не бил поклонов и не приседал в реверансах (школьные спектакли не в счет). А тут такая же девушка, считай ровесница, плачет, елозит по полу и порывается руки облизать.

Неуютно было ужасно, когда Вероника почти силой – и откуда только эта самая сила взялась – подняла Илу с пола и обняла, смущенно шепча:

– Ну чего ты, не надо так. Все хорошо будет, никогда так больше не делай, хочешь поблагодарить, спасибо скажи и все, а так не надо. Я себя какой-то сатрапкой-рабовладелицей ощущать начинаю. Мы же вроде как подружились, а ты на полу пыль собираешь. Не надо, пожалуйста!

– Спасибо, – воплощая просьбу Ники в жизнь, робко улыбнулась Ила, взмахивая мокрыми стрелками слипшихся от слез ресниц. – Сами Плетельщики Судеб надоумили меня к тебе явиться!

– Кто бы ни надоумил, хорошо сделал! А ты и вовсе замечательно, когда послушалась! – объявила Ника, припоминая странную религию Альрахана, в которой, наверное, в силу почти бесконечных возможностей Владычицы, не было места богам. Лишь Плетельщики Судеб, загадочные незримые создания, выплетали дороги судеб людей. Но сами и только сами люди выбирали, на какую тропу ступить. Конечно, путались и ошибались, как же без того, но никого не винили в своем выборе, который потом, когда истечет отпущенный срок, рассматривался как единый узор, сообразно красоте и гармоничности коего отпускали его творца в следующую жизнь.

Грохот в коридоре помешал продолжению философско-религиозных рассуждений. Дарет мгновенно насторожился, положив руку на рукоять меча. А Ника удивилась:

– Что за погром, вроде не Французская революция на дворе?

После утренней попытки отравления традиционной кашей переселенка Соколова готова была поверить в штурм коридоров врагами. Ну и что, что раньше тут таковых не водилось? Специально для Ники, чтобы жизнь медом не казалась, взяли и завелись, десяток-другой.

– Сидите тут, – велел наемник девушкам и осторожно выглянул за дверь. Теперь, кроме легкого звяканья – остаточных явлений того самого первого грандиозного бума, из коридора дворца доносились еще сочная мужская брань и сдавленные женские всхлипы.

Что бы там ни творилось, на массированную атаку враждебных элементов это никак походить не могло. Почти сразу дверь, за которой скрылся Дарет, вновь открылась, и мужчина вернулся в комнаты с нечитаемым выражением на лице. Вроде бы его спина и загораживала теперь дверь, словно он не рекомендовал девушкам переступать порог, но в то же время загораживала так, чтобы при определенной доле усилий Ника могла просочиться наружу и выяснить все сама, не требуя объяснений, каковых охранник давать совершенно точно не хотел.

Как уж сие ухитрилась почувствовать девушка, не ясно, она даже не стала задерживаться, чтобы обстоятельно разобраться в правильности и источниках информации. Просто скользнула за спину Дарета и распахнула дверь.

Метрах в пятнадцати дальше по коридору плакала служанка, тщетно пытаясь сдержаться, для чего затыкала рот кончиком передника. Бедная девушка, скорчившись, сидела у опрокинутого ярусного столика-каталки, точно такого же, на каком утром привозили завтрак в покои самой Ники, и пыталась сделать хоть что-то с разлетевшимися вокруг судочками, тарелками, кусочками еды и осколками.

Над ней возвышался мужчина, красивый, даже очень красивый, несмотря на помятую, очевидно по причине бессонной ночи, или неумеренных возлияний, или же того и другого вкупе, физиономию.

Однако вся его мужественная эффектность – черные брови вразлет, высокие скулы, прямой нос, растрепанная грива темных волос – не произвела на Нику соответствующего впечатления. Ибо босоногий красавец-греза с обнаженным, хорошо прокаченным торсом орал самым непотребным образом на несчастную служанку. Вся вина бедняжки, как следовало из членораздельных и нормативных обрывков текста, перемежающегося отборной бранью, сводилась к следующему: ее угораздило подкатить завтрак к дверям и не успеть убрать оный, когда Мистер Вселенная соблаговолил распахнуть дверь и, не глядя, ринуться вперед.

Ника не любила конфликтов и искренне удивлялась тем людям, которым жизнь не жизнь без хорошего ежедневного скандала для тонуса. Девушка не считала себя трусихой или тихоней, но ей становилось неуютно, когда кто-то начинал ругаться в ее присутствии, даже если ругался не на нее. И почти физически плохо чувствовала себя Вероника, когда поливали грязью кого-то без вины виноватого. Потому даже в телевизоре абонент Соколова игнорировала кое-какие каналы, сделавшие себе славу на пикантной подаче конфликтных тем и обилии чернухи. Говорят, не стоит слушать и смотреть на неприятное во время еды, потому что негативная информация «съедается» заодно с пищей. Так Ника вообще считала, что гадкие сцены не стоит «есть» ни под каким соусом. Одно дело истинные трагедии, знания о которых ввергают в состояние катарсиса и очищают душу, и совсем иное ругань базарная, площадная, чернушная. Даже просто слушая такое, оплеванной сама будешь.

Мастером-переговорщиком, вроде тех, про которых бывают американские боевики, девушка себя никогда не считала, но по возможности пыталась переключить внимание агрессоров с жертвы на что-то другое. Например, в транспорте достаточно было спросить, как куда-то добраться и сделать самые умилительно-жалобные глаза. И тогда даже самые сварливые бабки или заведенные пассажирами водилы бросали собачиться и пускались в объяснения, спасая занятную глупышку из бедственного положения.

Однако сейчас, глядя на этого зажравшегося, какого-то мерзкого, как червивое яблоко, лоана, Ника совершенно отчетливо поняла, что хочет не спросить дорогу к бальному залу. Праведное возмущение пузырьками газировки поднималось в крови, требуя выхода.

– Вы чего орете, будто шарики дверью зажало? – с равнодушием случайной зеваки осведомилась девушка, начиная атаку раньше, чем дала себе труд задуматься о безопасности такого поступка.

– Эта бессовестная тварь имела наглость опрокинуть мой завтрак! – возопил мужчина, гневно раздувая ноздри.

Бросив быстрый взгляд на Веронику, он затруднился с определением статуса. Одежда не по альраханской моде и фамильярная острота свидетельствовали, что перед ним не служанка, но вот кто именно и чего ей надобно, скандалист, квасивший более суток подряд, с ходу решить не мог, а потому выбрал, как ему показалось, беспроигрышный вариант. Он предложил разделить гнев нерасторопностью прислуги. Любого знатного лоана должна была бы возмутить подобная оплошность.

– А мне кажется, вам, лоан, следует вспомнить о собственной совести, – задумчиво протянула Ника, загораживая собой плачущую служанку. – Толкнули девушку, орете на нее… поведение, недостойное настоящего мужчины.

Пока крикун набирал воздуха для «продолжения банкета», с языка Вероники полились слова, которые она не то чтобы не собиралась говорить, а скорее она опять не знала, что они скажутся, и сказала прежде, чем осознала смысл собственных речей:

– Или вы такой только с виду? Настоящий, а внутри гнильца. Да… похоже… И очень скоро это поймет и она.

– Ты что городишь? – шипя не хуже змеи, отшатнулся от девушки скандалист, багровея лицом и занося руку для удара.

Больше ничего сделать не успел. Запястье было перехвачено очень вовремя оказавшимся рядом Даретом. В лодыжку скандалиста вцепились острые зубки бесстрашной Шотар, решившей поучаствовать в защите хозяйки. Впрочем, наемник мог бы и не спешить, а собачка не тянуть в пасть всякую гадость. Одновременно с телохранителем руку драчуна пережали серые ленты модифицированных крыльев Эльсора, застывшего в дверях покоев матери.

В следующую секунду раздался противный хруст сломанных костей, и жертва заорала, завыла, завизжала, оседая на пол в полуметре от плачущей над разбитой посудой служанки. Дарет отступил, брезгливо вытирая пальцы о штаны. Будто замарался сам, тронув этого крикуна. Чистой рукой наемник ухватил Нику под локоток и почти понес в сторону покоев. Шотар выплюнула ногу и потрусила за ними, весело подскакивая на каждом третьем шажке и упоенно тявкая.

Девушка еще успела услыхать ледяной, исполненный гадливого разочарования голос Владычицы Гилианы, а потом Дарет закрыл дверь и пробормотал:

– Сдается мне, одним фаворитом во дворце сегодня станет меньше, и не без твоего участия, Видящая.

В голове Ники причины, следствия и личность вопившего уже успели состыковаться в толковый узор. Она осознала-таки, что поцапалась с любовником Аны и напророчила ему скорую отставку. Ощущения от всего случившегося были странные, однако девушка ни о чем не жалела. Скотов у власти и близ нее, особенно если эта власть почти абсолютная, быть не должно!

Дверь в комнаты Ники закрылась, а в коридоре состоялся третий акт драматического представления. Фаворит обратил на Владычицу умоляющий взгляд и взвыл:

– Ана, спаси, пока твой сын, обернувшийся демоном, не убил меня!

– Пепел, отпусти, – холодно приказала женщина и зашагала к любовнику.

Ленты-крылья освободили сломанную в запястье руку и втянулись, превращая серого демона в обычного альсора Альрахана. Эльсор смерил негодяя нечитаемым взглядом и отступил в покои матери, прикрыв створку двери тихо, очень тихо. А все равно показалось, будто грохнул ею об косяк. Стражи демонстративно отвернулись.

Баюкая сломанную руку, фаворит кое-как поднялся с пола и зло пожаловался:

– Я искалечен! Вылечи меня поскорее, а уж потом объясни детям, где и как применять магию, что ты столь щедро им даровала!

Гилиана и не посмотрела на аманта, ласково обращаясь к онемевшей от всего происходящего служанке:

– Ступай на кухню, девочка.

– А беспорядок, высокородная лоана? – растерянно и беспомощно спросила девушка, разводя руками с порезанными осколками пальцами. Она даже не замечала своих ран.

– Какой беспорядок? – улыбнулась Владычица, отпуская волну магии, мягким покрывалом укрывшую служанку и весь разгром вокруг. В следующую секунду коридор снова сиял первозданной чистотой, а ручки служанки исцелились. Девушка восхищенно и благодарно ахнула. – Передай Каэрро, что я велела выплатить тебе месячное жалованье как награду.

Владычица приложила один из перстней к ладони служанки, и там засияла золотая искорка – подтверждение истинности поручения.

Девушка, только сейчас сообразившая, что сидит на полу, когда Владычица стоит, вскочила, низко-низко поклонилась и, подхватив юбки, поспешила прочь.

– Ты слишком добра, Ана, стоило заставить эту идиотку вылизать весь коридор языком, а не премии ей давать, – буркнул фаворит, начиная чуять запашок керосина, и повторил свое требование с совсем иными интонациями, где превалировала ласковая мольба: – Умоляю, вылечи руку, моя сапфировая гроза! От боли в глазах темнеет!

– Слишком добрая, – иронично согласилась Гилиана, скрестив руки на груди и теперь уже обращая все свое внимание на любовника. – И слепая. Ты всегда был таким, Гир? Или изменился исподволь за те годы, что мы были близки, а я по-прежнему видела задорного, веселого, великодушного, порывистого и нежного мужчину? Того, кто рвал для меня в ночном саду синецветы и пел кабацкие песенки, чтобы развеселить? Ты по-настоящему любил меня хоть когда-то или все, что ты любил, – место у престола Владычицы? Если ты настолько не уважаешь женщин, чтобы поднять на них руку и повысить голос без вины, что было в твоих чувствах настоящего?

Вопросы падали россыпью морионов. Горькие, темные, холодные, а вокруг Владычицы – это почувствовал бы любой, даже не обладающий крохами магии, – свивалась и бурлила сила, составлявшая суть могущества Альрахана.

Во рту фаворита появился кислый привкус страха, накатили недобрые предчувствия. Однако он все еще надеялся обратить трагедию в шутку, когда жалобно протянул:

– Ана, сладкая моя девочка, давай ты потом оттаскаешь меня за волосы и даже отшлепаешь, если я был нехорошим мальчиком, а сейчас подлечи руку, и пойдем в спальню. Я покажу, как, где и что люблю в тебе!

– Поздно, Гир, – качнула головой Гилиана. – В память о прошлом я вылечу перелом, пусть ты и заслужил боль. Тебе понадобятся обе руки, чтобы собраться. Я желаю, чтобы до полудня ты покинул столицу. Займись приведением в порядок родовых владений.

– Этой дыры на границе с Нидором? – взвыл получивший отставку фаворит, подобная перспектива казалась куда мучительнее множественного перелома. – Ана, сжалься!

– Такова моя жалость, – величественно объяснила повелительница Альрахана и приказала: – Убирайся с глаз, если не хочешь испытать мой гнев! – В прохладном голосе зазвучали грозовые раскаты надвигающейся бури. И ни тени былого тепла, игривости или неги – любовницу сменила Владычица, и сменила навсегда.

Плеть магии хлестнула по сломанной руке, даруя болезненное исцеление. В голове красавца зашумело, а в глазах потемнело. Когда он снова смог видеть и соображать, Аны уже не было в коридоре. Гир с перекошенным лицом, прижимая к груди руку, под кожей которой еще танцевала фантомная боль, ринулся в свои покои. Собираться! Куда угодно, как угодно (камердинер после вчерашней попойки был пьянее хозяина, враз полностью протрезвевшего от страха), пусть даже самому. Теперь бывший фаворит испугался по-настоящему, сообразив: все случившееся не шутка и не дурной похмельный сон. Ему дали отставку, а предлогом послужила глупейшая история с курицей-служанкой и скандальной девкой неизвестных кровей.