Текст книги "Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг."

Не хватало ящиков и упаковочной стружки, поэтому использовали сундуки, в которых хранились императорские костюмы и мундиры, а для дополнительной защиты хрупких вещей использовали шелковые платья, шарфы и другие предметы туалета, принадлежавшие семье последнего российского императора[119]119
  Плауде В. Ф. Указ. соч.


[Закрыть]. Рефрен «не хватало ящиков, стружки, других упаковочных материалов» – постоянно встречается как в официальной документации, так и в материалах эпистолярного характера российских музейных работников, переживших военную эвакуацию.

30 июня 1941 г. первая партия экспонатов уехала. 6 июля – вторая партия. 13 июля – третья[120]120
  Там же.


[Закрыть]. В перечень предметов, эвакуированных в первую очередь, вошли наиболее ценные экспонаты, в том числе изделия из драгоценных металлов, две итальянские мозаики из Агатовых комнат, бюро Веретенникова, планы и чертежи царскосельских строений. Вторая и третья партия включали предметы из бронзы и мебель[121]121
  Там же.


[Закрыть].

Работа по упаковке экспонатов четвертой и пятой очереди продолжалась с 15 по 19 августа. Она не была засекречена и происходила в условиях, когда прошло большое сокращение штатного персонала. В Екатерининском дворце-музее осталось два научных сотрудника, в Александровском – ни одного, и отбор вещей производила непосредственно заместитель директора Т. Ф. Попова и заведующий жилсектором В. И. Иванов, который и возглавил транспорт четвертой очереди из Александровского дворца-музея 20 августа. С пятой очередью, отправленной 22 августа, в Сарапул уехала экскурсовод Александровского дворца Е. Н. Матвеева[122]122
  Там же.


[Закрыть].

В отчете о хранении музейных ценностей дворцов-музеев г. Пушкина, датированном началом сентября 1941 г., приводятся следующие данные. В период с 22 июня по 22 августа 1941 г. были отправлены в тыл пять очередей с музейными вещами пригородных дворцов-музеев. Эвакуация производилась в следующей последовательности:

1-я очередь – 30 июня, 48 ящиков в г. Горький,

2-я очередь – 6 июля, 46 ящиков в г. Горький,

3-я очередь – 13 июля, 47 ящиков в г. Горький,

Экспонаты первой, второй и третьей очереди были отправлены в Горький, где разместились в здании Областного краеведческого музея. Однако к октябрю 1941 г. Горький превратился в прифронтовой город, участились налеты вражеской авиации. 8 ноября предметы из пушкинских музеев были погружены в вагоны и отправлены в Томск, а оттуда – в Новосибирск.

4-я очередь – 20 августа, 91 ящик в г. Сарапул,

5-я очередь – 22 августа, 74 ящика в г. Сарапул[123]123
  Симкин М. П. Советские музеи в период Великой Отечественной войны: сб. науч. тр. // Труды научно-исследовательского института музееведения. Вып. II. М., 1961. С. 190.


[Закрыть].

Шестую партию с 1 по 10 сентября доставляли на грузовых машинах в Исаакиевский собор (как уже упоминалось, там размещался Антирелигиозный музей) – в Пушкине в это время уже шли бои. Туда же были свезены ящики с экспонатами из других пригородных дворцов, которые были уже погружены в вагоны, но застряли на станции «Сортировочная», предоставляя право прохода по путям военным составам, а после 8 сентября – начала блокады Ленинграда – выехать уже было невозможно. 16 сентября вечером заместитель директора по научной работе Т. Ф. Попова[124]124
  Попова Тамара Федосьевна (1904–1980) – в 1941 заместитель директора по научной работе; участвовала в эвакуации музейных ценностей летом 1941 г.


[Закрыть] и научные сотрудники Е. А. Турова[125]125
  Турова Евгения Леонидовна (1911–1971). До войны хранитель архитектурных памятников Екатерининского парка; сентябрь 1941 – июль 1942 – научный сотрудник, хранитель музейных фондов г. Пушкина дирекции Пригородных дворцов-музеев в Объединенном хозяйстве музеев в Исаакиевском соборе; с октября 1943 – научный сотрудник Дирекции пригородных дворцов-музеев; февраль 1944 – июль 1944 – и. о. директора, с июля 1944 по апрель 1945 – директор дворцов-музеев г. Пушкина; май 1945 – январь 1948 – инспектор Сектора музеев г. Пушкина; январь 1948 – октябрь 1951 – главный хранитель дворцов-музеев г. Пушкина.


[Закрыть], В. В. Лемус[126]126
  Лемус Вера Владимировна (1905–1987) – методист по экскурсионной работе, с 3 июня 1941 – научный сотрудник хранилища музейных фондов в г. Сарапуле.


[Закрыть] пришли в Исаакиевский собор – именно пришли, под обстрелом, – никакого транспорта из Пушкина, где шли бои, уже не было: части вермахта к тому времени уже прорвались к Пулковским высотам. 17 сентября нацистские войска заняли г. Пушкин[127]127
  Плауде В. Ф. Указ. соч.


[Закрыть].

Таким образом, на 44 автомашинах и на попутных баржах в город было вывезено около 12 тыс. музейных предметов. И все это – практически «импровизация»: ведь эвакуация музейных ценностей из пригородных дворцов-музеев в Ленинград была вынужденной, никакими планами разгрузки не предусмотренной, а поэтому никакого помещения для их хранения заранее не выделялось. Всего из пригородных дворцов-музеев было эвакуировано 40 765 музейных предметов, хотя и самая ценная, но незначительная часть того, что имелось – в общей сложности примерно четверть от общего количества. Оставшиеся ценности по возможности были законсервированы и спрятаны на месте (в основном – крупногабаритная мебель, дворцовая и парковая скульптура). Директор Павловского дворца-музея А. И. Зеленова впоследствии вспоминала: «Особенно трудно было с дворцовой скульптурой. Тяжелая и хрупкая, ценная, как все античные уникумы, она стояла в опустевших залах и была так хороша, что страшно было к ней прикоснуться. Отправить ее в далекое путешествие не решались, но и в залах оставлять ее тоже было нельзя. Вовремя вспомнили о прочных сводчатых подвалах. В узком отсеке бережно принесенную скульптуру расставили как можно теснее. К античным статуям дворца присоединили всех муз из Парадной библиотеки Южной анфилады… Замуровали отсек кирпичом»[128]128
  Подвиг века. Художники, скульпторы, архитекторы, искусствоведы в годы Великой Отечественной войны и блокады Ленинграда: воспоминания, дневники, письма, очерки, литературные записи / Авт. – сост. Н. Н. Паперная. Л., 1969. С. 20.


[Закрыть]. Парковая скульптура консервировалась и закапывалась в землю.

Зеленова, уже под бомбежками и артобстрелами, в последний ящик, отправленный в тыл, уложила документацию проведенной по ее заданию в предвоенные годы ландшафтной инвентаризации лучших парковых районов, созданных Гонзаго. В Сарапул и Ленинград отправила те произведения, которые придавали Павловску особое обаяние, создавали атмосферу дома семейного счастья: изделия из слоновой кости и янтаря; нарядные акварели на стекле молочного цвета, исполненные Марией Федоровной в дар супругу; вышивки; а также семейный архив. В период страшных испытаний, в блокаду, в своем дневнике она четко сформулировала понимание трагедии происходящего и собственную неизменную позицию борца за культуру. Поражает и то, что наряду с организацией работ по разминированию, разбору завалов от пожарища и других подобных больших по объему неотложных дел она провела масштабные работы по обеспечению подлинности ансамбля при его восстановлении. Прежде всего это относилось к сохранению уцелевших фрагментов отделки: лепного декора, настенной живописи и т. д. Она поручила даже зафиксировать в цвете состояние лепных орнаментов и барельефов на стенах дворца: красным отметить утраты, синим – потертости и мелкие сколы[129]129
  «Мы… должны считать себя мобилизованными для борьбы и победы…» Из дневников хранителей пригородных дворцов-музеев Ленинграда. 1941–1945 гг. // Отечественные архивы: электрон. науч. – практич. журн. 2007. № 1. URL: http://new. rusarchives.ru/publication/mobil.shtml (дата обращения: 15.08.2017).


[Закрыть].

Музейщикам Ленинграда практически повсеместно приходилось производить отбор ценностей одновременно с упаковкой, для которой использовались ящики, полученные в воинских частях. В качестве упаковочного материала применяли бумагу и сено. Всего из структур, подчинявшихся Управлению культурно-просветительными предприятиями Ленсовета, по железной дороге было эвакуировано 64 863 музейных предмета, что составило более 66 % от всех имевшихся ценностей. Кроме того, из Летнего дворца и домика Петра I на хранение в Исаакиевский собор было отправлено в законсервированном и упакованном виде 368 музейных предметов, 72 предмета законсервировано. Из музея истории и развития Ленинграда (ныне Государственный музей истории Санкт-Петербурга) сюда же перевезли 372 ящика музейных ценностей, подготовленных к хранению в экстремальных условиях, 138 ящиков оставлено на месте[130]130
  Фатигарова Н. В. Указ. соч. С. 179–180.


[Закрыть]. Следует отметить, что на все эвакуированные и спрятанные коллекции ценности были составлены описи и паспорта, вместе с экспонатами в большинстве случаев вывозились и научные архивы музеев: так происходило и в столицах, и на периферии, где оставались специалисты.

Особо хочется остановиться на эвакуации всемирно известных коллекций Государственного Эрмитажа – именно потому, что это был один из очень немногих музеев страны, в котором вопросы вывоза музейных ценностей в случае возникновения для них опасности были достаточно продуманы и проработаны в мирные годы задолго до начала Великой Отечественной войны.

«Приказ по Государственному Эрмитажу.

“22” июня 1941 г. № 168 гор. Ленинград.

§ 1. Выходной день 23-го Июня с.г. – отменяется.

§ 2. Указания о выходных днях для научного состава, рабочих и служащих будут даны дополнительно.

Директор Государственного Эрмитажа И. Орбели»[131]131
  Эрмитаж. Хроника военных лет. 1941–1945: документы архива Государственного Эрмитажа / Сост. Е. М. Яковлева, Е. Ю. Соломаха; науч. ред. Г. В. Вилинбахов. СПб., 2005. С. 14.


[Закрыть]

Этот лаконичный документ, первый музейный военный приказ, открывает эрмитажную летопись Великой Отечественной. Музей провел огромную работу по подготовке своих сокровищ к эвакуации в глубокий тыл. Но даже при такой повышенной готовности с началом упаковки музейных ценностей в Эрмитаже задержались на сутки. И дело здесь не в нерасторопности его коллектива, а в отсутствии указаний из Москвы, из Комитета по делам искусств СНК СССР, которому музей был подведомственен, без чего Орбели не имел права официально начать подготовку к эвакуации. А наркомат просвещения пока взял паузу. Первая директива пришла только 2 дня спустя:

«Об охране музейных ценностей

24 июня 1941 г.

Обязать директора Эрмитажа тов. Орбели, директора Русского музея тов. Цыганова и начальника УКППЛ тов. Безпрозванного, в целях предохранения от бомбардировки музейных ценностей, перевести их из верхних этажей в первый и подвалы. На время работ по упаковке ценностей закрыть Русский музей и Эрмитаж для посетителей, выставки – “Военное прошлое нашей родины”, “Рыцарский зал”, а также галерея героев Советского Союза работают бесперебойно»[132]132
  ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 18. Д. 1420. Л. 46.


[Закрыть].

Но уже в первые сутки войны музей начал подготовку к немедленному свертыванию экспозиций. «Ждем 12 часов. Что скажет Молотов? Наконец, стоим у громкоговорителя. Левитан объявляет, что у микрофона Молотов, и мы слушаем хорошо известную речь о вероломном нападении Гитлера на Советский Союз, – вспоминала сотрудница Эрмитажа Р. И. Рубиншейн. – Разве можно выразить словами, что мы почувствовали, слушая радио? Война, страшная, ужасная война! Но ведь это не надолго, его не пустят. Дадут отпор. И все равно страшно. Вспоминаем финскую кампанию, но сейчас это в тысячу раз ужаснее»[133]133
  Эрмитаж. Хроника военных лет… С. 18.


[Закрыть].

Эрмитаж, переживший недавнюю «репетицию» – советско-финскую войну, смог заранее изготовить основную часть ящиков для упаковки ценностей, которые предназначались для отправки двумя железнодорожными составами. Они готовились для определенных экспонатов, и в них находился список предметов, предназначенных для упаковки, со всеми необходимыми данными и упаковочными материалами. Это позволяло эвакуировать коллекции в сжатые строки и обеспечить их сохранность при транспортировке[134]134
  Эрмитаж спасенный: альбом-каталог // Выставка произведений из коллекций Государственного Эрмитажа, посвященная 50-летию Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Екатеринбургский Музей изобразительных искусств, 14 апреля – 25 июня 1995 г. СПб., 1995. С. 11.


[Закрыть].

Уже вечером 22 июня, в воскресенье (рабочий для музея день), начался перенос 40 картин под своды Особой кладовой (Галерея драгоценностей № 1). Среди них произведения Леонардо да Винчи, Рафаэля, Тициана, Рембрандта. Работа по упаковке вещей велась круглосуточно, с небольшим перерывом на 2–3 часа только ночью[135]135
  Там же.


[Закрыть]. Спали по очереди, в залах, где шла упаковка, на стульях или на свернутых коврах. Даже зрительный зал Эрмитажного театра служил местом отдыха и сна. Поскольку часть научных сотрудников уже была мобилизована на оборонные работы, содействие оказали добровольные помощники – студенты, художники, пришедшие помочь Эрмитажу. Шесть суток ушло на подготовку к эвакуации экспонатов первого эшелона – 500 тысяч единиц хранения (вся экспозиция).

Глава отдела Западно-Европейского искусства, профессор В. Ф. Левинсон-Лессинг писал:

«Картины малого и среднего размера (примерно до 100 Ч 75 см) были упакованы в ящики с гнездами, образованными укрепленными вертикально на стенах ящиков параллельными рейками, обитыми сукном; картины прочно укреплялись между этими рейками посредством деревянных брусков. В одном ящике такого типа помещалось от 20 до 60 (в отдельных случаях и больше) картин. Наиболее крупные по размеру картины были сняты с подрамников и накатаны на валы… На каждый вал накатывалось от 10 до 15 картин, переложенных бумагой. Зашитые в клеенку валы укладывались в прочные продолговатые ящики и укреплялись наглухо на специальных стойках. Ввиду длительности операции снятия больших картин с подрамников, неизбежности некоторого повреждения при этом кромок холста, а также возможного в некоторых случаях образования трещин, этот способ был ограничен только пределами строгой необходимости, то есть он был применен только для тех картин, размеры которых не дали бы возможности внести их без снятия подрамника в вагон…»[136]136
  Эрмитаж. Хроника военных лет… С. 26.


[Закрыть]

Единственное исключение было сделано для «Возвращения блудного сына». Размер этой картины – 262 см высоты и 205 см ширины (5,37 кв. м). Ее не решились снять с подрамника и накатывать на вал, подобно другим полотнам. Ящик из досок толщиной в три сантиметра, специально изготовленный для «Возвращения блудного сына», еще более увеличивал габариты огромной картины, и хотя все было заранее точно высчитано, никого не оставляла тревога, протиснется ли громадина ящика в широкие двери пульмановского вагона. Эвакуация раки Александра Невского, статуи «Вольтер в кресле» работы Гудона из-за их тяжести и огромных размеров также потребовала особых приспособлений.

Упаковка экспонатов Особой кладовой и нумизматических материалов осуществлялась только сотрудниками Эрмитажа. (Одних только колец с драгоценными камнями нужно было упаковать около 10 тысяч. Укладывали по принципу «матрешки»: папиросная бумага, вата, подушечки из стружки – их в маленькую коробочку, ее – в большую, и т. д. Аналогично – и планшеты с монетами, сотни тысяч монет, медали, ордена.)

Следует отметить, что в первые дни войны Эрмитажем для хранения и эвакуации были приняты ценнейшие рукописи архива Академии наук СССР, в частности Ломоносова и Кеплера, рукописи Пушкина из музея Института русской литературы, самородки золота из Горного музея, портреты астрономов Пулковской обсерватории. Кроме того, сюда стали поступать предметы из пригородных дворцов-музеев, а также художественные коллекции частных лиц[137]137
  Пиотровский Б. Б. Эрмитаж в блокаду // Советская культура в годы Великой Отечественной войны. М., 1976. С. 226.


[Закрыть].

Эвакуация Эрмитажа была официально объявлена двумя днями позже – 24-го июня. Для руководства эвакуацией из Москвы прибыли председатель Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР М. Б. Храпченко[138]138
  Эрмитаж спасенный… С. 11.


[Закрыть].

На товарную станцию Московского вокзала 30 июня был подан литерный поезд, состоящий из 22 больших четырехосных вагонов, одного бронированного и одного классного для сопровождающих и для отдыха бойцов военной охраны и платформы с зенитными орудиями. К вечеру к Эрмитажу стали прибывать машины для погрузки ящиков, уже спущенных ко входам музея. В сопровождении научных сотрудников и вооруженных бойцов от каждого подъезда двинулись машины, направляясь к Московскому вокзалу. В Москву была отправлена телефонограмма:

«Совершенно секретно

Телеграмма. Москва. Совнарком Союза ССР тов. Косыгину

Идет погрузка ценностей Эрмитажа отправки Киров, Русский музей грузится первого июля направлением Горький.

30 июня 1941»[139]139
  ЦГА СПб. Ф. 7384. Секретная часть Ленгорисполкома. Оп. 3. Д. 21. Л. 66.


[Закрыть].

В ночь на 1 июля эшелон с экспонатами отправился в путь[140]140
  Там же. С. 15.


[Закрыть]. Его начальником и директором филиала Государственного Эрмитажа на месте прибытия был назначен В. Ф. Левинсон-Лессинг, лишь один знавший, куда эшелон направляется.

После ухода первого эшелона сотрудникам разрешили перейти жить в свои квартиры, так как многое было уже приготовлено к отправке. Но работа продолжалась. Большие и сложные вещи помогали упаковывать реставраторы: научные сотрудники не могли обойтись без них.

И снова фиксация горестной повседневности: «В Эрмитаже с первых дней войны упаковывают самое ценное. Часть вещей уже отправлена эшелоном на восток. Готовится к отправке второй эшелон. Я иногда захожу туда и помогаю паковать египетские вещи. Страшно ходить по опустевшим залам, страшно и больно…»[141]141
  Эрмитаж. Хроника военных лет… С. 19.


[Закрыть] 20 июля 1941 года к товарной станции Московского вокзала вновь двинулись машины с экспонатами. Как и 30 июня, их сопровождали вооруженные военные. Список сотрудников, уезжавших со вторым эшелоном, составленный И. А. Орбели, состоял из 16 человек. Кроме них, уезжали не отправленные в эвакуацию их дети. Начальником второго эшелона был назначен М. П. Грязнов.

Для второго эшелона было предназначено 22 товарных вагона, один бронированный[142]142
  Там же.


[Закрыть]. В 23 вагонах он увозил 1422 ящика с 700 тысячами единиц хранения. Третий эшелон уйти не успел – 8 сентября замкнулось кольцо блокады.

Практически в столь же сжатые сроки, что и в Эрмитаже, были подготовлены к вывозу из города сокровища Русского музея. Здесь также в предвоенные годы специалистами музея и Комитета по делам искусств при СНК СССР были выделены памятники художественной культуры, подлежащие эвакуации в первую очередь, для их упаковки были заготовлены сухие доски, фанера, стружки, вата, бумага и т. д., но ящики и валы, необходимые для перевозки музейных ценностей, делались в дни войны[143]143
  Балтун П. К. Русский музей: эвакуация, блокада, восстановление. М., 1981. С. 32, 34–35.


[Закрыть].

С большими предосторожностями упаковывались тысячи разнообразных предметов: картины, скульптуры, фарфор, ткани и т. п. Работа по эвакуации производилась днем и ночью. Она осложнялась наличием большого количества непортативных и нетранспортабельных вещей. Чтобы снять со стены картину «Последний день Помпеи» Брюллова, потребовались около 50 человек и специальные приспособления. Валы, на которые наворачивались такие картины, диаметром в 1,5 и длиной в 10 метров, не входили в вагоны – их пришлось перевозить на открытых платформах. Одновременно с упаковкой производилась документация вещей и тщательный осмотр с точки зрения состояния их «здоровья». В общем каждая вещь из числа 350 тысяч предметов, хранившихся в музее, прошла 4 операции, а именно: 1) снятие с экспозиции или изъятие из места обычного хранения, 2) отбор по категориям, 3) укладка в ящики или в новые места хранения, 4) составление упаковочных списков (по ящикам)[144]144
  Симкин М. П. Указ. соч. С. 189.


[Закрыть].

Памятники искусства, входившие в так называемую первую категорию ценности, Государственный Русский музей эвакуировал в соответствии с мобилизационным планом в г. Горький 1 июля 1941 г. Впоследствии, 1 августа 1941 г., они были переадресованы в Молотов (Пермь) и Соликамск. В первую категорию вошли по преимуществу вещи уникальные, широко известные по многочисленным воспроизведениям, начиная от древнейших (Андрей Рублев, Симон Ушаков) и кончая произведениями Кипренского, Брюллова, Крамского, Ге, Репина, Шишкина, Серова, Левитана, Врубеля и многих других замечательных представителей русского искусства. Была эвакуирована вся «бронекладовая», хранившая золото, серебро и драгоценные камни, а также наиболее ценные документы из научного архива (подлинники писем, дневников, рукописей знаменитых художников и писателей). Сворачивание экспозиции и упаковка материалов в ящики начались 24 июня. Тогда же начали готовить экспонаты 2-й очереди. Подготовленные к эвакуации ящики были вывезены в пакгаузы Московской товарной станции, но так как к этому времени прекратилось железнодорожное сообщение, пришлось все материалы под артиллерийским обстрелом вернуть назад в музей[145]145
  Там же. С. 189–190.


[Закрыть].

Летом 1941 г. были эвакуированы фонды Центрального Военно-Морского музея (в Ульяновск), Артиллерийского Исторического музея (в Новосибирск), Государственного музея этнографии (в Горький), Государственного музея революции РСФСР (в Иркутск) и др.[146]146
  Фатигарова Н. В. Указ. соч. С. 182.


[Закрыть] Героический поступок во время эвакуации фондов Государственного музея этнографии совершил сотрудник названного музея Н. П. Вихирев. Коллекции, упакованные для эвакуации, были вывезены из Ленинграда 8 июля 1941 г. в г. Горький, где и находились до ноября 1941 г. В декабре того же года они были перенаправлены в Новосибирск. Перевозку вещей производил оставленный с экспонатами в качестве ответственного за их сохранность сотрудник музея Н. П. Вихирев. В пути поезд подвергся бомбардировке вражеским самолетом, и одна из зажигательных бомб попала на крышу вагона с экспонатами. На полном ходу поезда Вихирев с опасностью для жизни поднялся на крышу вагона и погасил пожар[147]147
  Симкин М. П. Указ. соч. С. 184.


[Закрыть].

Трудная эвакуационная работа велась и в других регионах страны, территории которых становились опасно близкими к фронту – а таких с каждым месяцем первых полутора лет войны становилось все больше и больше.

В Москве вывозом музейных ценностей руководил непосредственно Музейно-краеведческий отдел Наркомпроса РСФСР (начальник – А. Д. Маневский). Эвакуацией художественных музеев здесь также командовали Комитеты по делам искусств при СНК СССР и СНК РСФСР. Как уже отмечалось, в предвоенные годы столичные музеи эвакопланов не имели. Поэтому и здесь, увы, как и в периферийных регионах, практически во всех музеях к составлению списков на вывоз, определению очередности вывоза имеющихся ценностей и изготовлению необходимой тары приступили только после начала Великой Отечественной войны[148]148
  См.: Закс А. Б. Из истории Государственного Исторического музея (1941–1957) // Очерки истории музейного дела в России. М., 1961. С. 6.; Симкин М. П. Указ. соч. С. 184.


[Закрыть].

Для определения очередности эвакуации музейных предметов Наркомпрос РСФСР предложил разделить их на три группы. Выступая на одном из совещаний, Маневский сказал по этому поводу: «В тех музеях, которые находятся в прифронтовой полосе, все ценности должны быть разделены на три очереди. Первая очередь – это то, что безусловно при всяком случае, даже с опасностью для жизни, должно быть спасено. Вторая очередь – то, что следует эвакуировать при наличии возможности. Третья очередь – то, что мы оставляем на местах, маскируя, а иногда и не маскируя»[149]149
  Маневский А. Д. Музейно-краеведческое дело. М., 1943. С. 8.


[Закрыть].

Стоит ли говорить, что при таких нечетких критериях отбора музейных экспонатов музейщикам на местах оставалось лишь опираться на собственный опыт и профессионализм. Ибо общие указания вряд ли всегда могли служить оптимальным руководством к действию, особенно когда выбирать приходилось из большого числа ценнейших предметов и при недостатке транспортных средств. А именно в таком положении оказались крупнейшие московские музеи.

И. о. директора Государственного Литературного музея П. Л. Вайншенкер, вспоминая события тех дней, писала в 1944 г.: «Установление того, что является самым ценным и дорогим в музее в условиях, когда со дня основания музея ни разу не был произведен учет фондов, тем более учет, сверенный с наличием, в условиях, когда не существовало никакой денежной оценки фондов… отбор самого важного был очень сложным делом. Пришлось совместно с научными сотрудниками наскоро определять ценность вещей, тут же определяя уникальность предметов. Упаковка в ящики производилась в условиях подготовки Москвы к отпору воздушных бомбежек, в условиях начавшейся эвакуации сотрудников престарелого возраста и женщин с детьми и инвалидов»[150]150
  ГА РФ. Ф. А-629. Оп. 1. Д. 261. Л. 3–3 об.


[Закрыть].

Наркомат просвещения разработал относительно внятные правила отбора и, соответственно очередности вывоза экспонатов (включающие в себя критерии по принципу древности, уникальности, материальной ценности и т. д.) лишь к началу июля 1941 г.[151]151
  Там же. Ф. А-2306. Оп. 75. Д. 73. Л. 4–5.


[Закрыть], однако вследствие спешки сделал это без учета истинных потребностей музеев в транспортных средствах и реальной возможности разместить вывезенные ценности в указанных в плане городах.

Так, для эвакуации имущества Государственного Исторического музея предусматривалось два крытых железнодорожных вагона, а для остальных московских музеев – один (!) вагон для эвакуации ценностей «первой категории» из Государственного музея народов СССР, Политехнического музея, Государственных музеев Революции, Литературного, Биологического, Дарвиновского и музея Чернышевского. Разумеется, этого было катастрофически недостаточно. В качестве эвакобаз были названы города Киров и Свердловск, но первый к этому времени уже начал принимать музейные ценности из Новгорода и Пскова, второй – экспонаты Эрмитажа. В результате этот эвакоплан реализован не был: московские музеи вывозились иными транспортными средствами и в другие места.

Неспособность Наркомпроса реально оценить складывающуюся обстановку (или опасения его руководства быть заподозренным в «пораженческих настроениях») сыграла не последнюю роль в недостаточной подготовленности московских музеев к работе в экстремальных условиях. На совещании в НКП РСФСР, состоявшемся 24 июня 1941 г., заместитель наркома Н. Ф. Гаврилов сказал: «Мы не думаем свертывать музеи»[152]152
  Там же. Оп. 69. Д. 2677. Л. 92.


[Закрыть]. Начальный период эвакуации проходил, несмотря на спешность, с которой проводились работы, наиболее организованно, нежели последующие – благодаря самим музейщикам. В работе, посвященной истории Государственного Исторического музея, указывается, что уже с первых дней войны коллектив музея, озабоченный сохранностью фондов, провел необходимые подготовительные мероприятия: «Сотрудники хранительских отделов составляли списки предметов, подлежащих эвакуации; работники экспозиционных отделов изымали из экспозиции наиболее ценные памятники, подыскивали взамен менее ценные, заказывали всякого рода воспроизведения… Строительная мастерская по указаниям хранителей… изготовляла специальные ящики»[153]153
  Закс А. Б. Указ. соч. С. 111.


[Закрыть].

Не были в Москве заранее четко продуманы эвакуационные маршруты и транспортные средства, что явилось просчетом Наркомата просвещения: вряд ли только трудностями военного времени можно объяснить вывоз «Государственного хранилища № 1» водным путем на барже. Для того чтобы оценить степень риска, следует назвать, экспонаты каких музеев попали на эту баржу.

По данным Наркомата просвещения, в июле 1941 г. в составе «Госхранилища № 1» было вывезено 530 ящиков ценностей Государственного Исторического музея, 71 ящик – Государственного музея революции СССР, 25 ящиков – Государственного Литературного музея, 73 ящика – Государственного музея народов СССР, 10 ящиков – Государственного Политехнического музея[154]154
  ГА РФ. Ф. А-2306. Оп. 75. Д. 91. Л. 1–2.


[Закрыть], а также экспонаты Государственного биологического музея им. Тимирязева.

«Государственное хранилище № 1», согласно решению Совета по эвакуации при СНК СССР за № 5074 с. э. от 18 июля 1941 г., было отправлено из Москвы 27 июля 1941 г. Оно не сопровождалось военной охраной, хотя Наркомпрос РСФСР и приложил определенные усилия для того, чтобы ее обеспечить. Нарком просвещения В. П. Потемкин обращался в НКВД СССР с просьбой выделить специализированную вооруженную охрану, но получил отказ. На его письмо Нарком внутренних дел СССР наложил резолюцию: «Тов. Потемкин. Сами организуйте из своих работников надлежащую охрану. Отвлекать вооруженную силу НКВД считаю нецелесообразным»[155]155
  Там же. Д. 73. Л. 20.


[Закрыть]. Спорить со всемогущим ведомством Потемкин, по понятным причинам, не решился.

Итак, музейные ценности были размещены на барже. В первую же ночь, еще под Москвой (у Андреевского шлюза) баржа с музейным имуществом попала под бомбежку, в темноте столкнулась со встречным судном и получила пробоину в стенке около носа. Сотрудникам, сопровождавшим бесценный груз (в основном женщинам и престарелым людям), приходилось самим при перегрузке и разгрузке ворочать ящики, весом по нескольку десятков килограммов[156]156
  Зверева Н. П. Как ГИМ в условиях войны сохранял свои сокровища // Государственный Исторический музей в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. М., 1988. С. 24–38.


[Закрыть]. 18 августа баржа наконец прибыла к месту назначения в г. Хвалынск. Но вскоре и здесь стало небезопасно – начались бомбардировки. Необходимо было искать новое место для хранения музейных ценностей. Времени на размышления практически не было: Хвалынск не имел железной дороги, а по воде можно было выбраться до наступления морозов. Рассчитывать на помощь Наркомпроса РСФСР не приходилось.

Заведующая библиотекой Государственного Исторического музея Н. П. Зверева, сопровождавшая его ценности в Хвалынск, вспоминая те тяжкие годы, писала:

«Вопрос о том, куда ехать, обсуждался на общем собрании сотрудников. Решили перебазироваться в Кустанай, поскольку начальник эшелона Л. Д. Морозов был связан с этим районом еще со времен гражданской войны (1918–1920 гг.), когда он находился там в рядах Красной Армии… Однако хранилище наше не располагало средствами, достаточными для оплаты всех расходов. В связи с этим не могу не описать эпизод, характерный для наших настроений тех лет. На том же собрании А. Я. Брюсов предложил в случае необходимости продать наиболее ценные личные вещи сотрудников и сразу же указал на свое прекрасное кожаное пальто»[157]157
  Там же. С. 28.


[Закрыть].

В ноябре 1941 г. по распоряжению Совета по эвакуации музейные ценности были отправлены в Казахстан – в г. Кустанай. К счастью, сотрудникам не пришлось распродавать личные вещи: Наркомпрос РСФСР успел выслать деньги на переезд. Вторичная эвакуация была не менее трудной, чем первая. Путь предстоял долгий и еще более трудный, чем из Москвы в Хвалынск. Ехали на пароходах, по железной дороге; голодали, мерзли, болели; неоднократно перетаскивали непосильные тяжести. Сотрудники музеев, сопровождавшие эшелон, 27 ноября 1941 г. прибыли в Кустанай[158]158
  Государственный Исторический музей в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. М., 1988. С. 29, 105.


[Закрыть]. Здесь «Государственное хранилище № 1» находилось до осени 1944 г.

Сокровища Государственной Третьяковской галереи эвакуировались из Москвы в две очереди. Сначала в июле 1941 г. специальным поездом под усиленной военной охраной было отправлено в Новосибирск 634 ящика с картинами, графикой, скульптурой русских мастеров. Вместе с имуществом галереи и под наблюдением ее сотрудников эвакуировались коллекции Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, Музея нового западного искусства, архив Музея музыкальной культуры им. М. И. Глинки и др.[159]159
  Разгонов С. Хранители вечного. М., 1975. С. 18.


[Закрыть] Вторая группа художественных ценностей Государственной Третьяковской галереи была отправлена из Москвы в Молотов в августе 1941 г. водным путем, по традиции – на барже. Оба транспорта благополучно прибыли к месту назначения[160]160
  Там же. С. 19.


[Закрыть]. Картины и скульптуры, которые не удалось увезти летом 1941 г., до конца войны оставались в стенах галереи[161]161
  Кончин Е. В. Испытание. Третьяковская галерея в годы войны // Советский музей. 1984. № 5. С. 33.


[Закрыть].

Отправкой первой партии музейных ценностей сокровища московских музеев, безусловно, не были исчерпаны, и работа по их упаковке для возможной эвакуации или хранения в экстремальных условиях продолжалась. Приказом по Наркомпросу РСФСР за № 590 от 15 августа 1941 г. начальнику Музейно-краеведческого отдела А. Д. Маневскому предписывалось «…создать в Москве объединенное хранилище для фондов Государственного Литературного музея, Музея Революции СССР, Музея народов СССР, Биологического музея, Музея Дарвина, Музея Чернышевского и Научно-исследовательского института музейной работы». Начальником этого хранилища (Государственное хранилище № 2) назначили Ц. М. Малую. Оно разместилось на Берсеневской набережной, в церкви Николая Чудотворца, где до войны были Центральные государственные реставрационные мастерские. Самые ценные материалы были замурованы в церковных подвалах. При хранилище организовали команду МПВО, принимавшую участие в борьбе с последствиями налетов вражеской авиации. Однако в октябре, когда ситуация стала критической, – гитлеровские войска подошли к столице, и она находилась на осадном положении, – выяснилось, что музейные ценности, вывезенные в церковь Николая Чудотворца, не только не эвакуированы, но фактически брошены на произвол судьбы, так как Ц. М. Малая самовольно покинула город[162]162
  Фатигарова Н. В. Указ. соч. С. 185.


[Закрыть]. В результате охрана помещения хранилища была передана комендатуре Дома правительства[163]163
  Симкин М. П. Указ. соч. С. 185.


[Закрыть]. Враг приближался к городу, и одними из первых забили тревогу сотрудники Государственного Литературного музея, передавшие в «Госхранилище № 2» материалы огромного культурного значения. Среди них были собрание цветных гравюр и литографий по Отечественной войне 1812 г. (1785 экземпляров из уникальной коллекции Синягина); альбомы с рисунками В. А. Жуковского, М. Ю. Лермонтова; гравюры и литографии XVIII в.; мемориальные вещи М. В. Ломоносова, А. И. Герцена, Ф. М. Достоевского, П. В. Вяземского, М. Е. Салтыкова-Щедрина, А. П. Чехова, В. В. Маяковского, Н. А. Островского; неопубликованные письма Л. Н. Толстого, Н. А. Некрасова, И. С. Тургенева.