Текст книги "Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг."

Глава II
Фронт без флангов
Эвакуация музеев

Внезапность и сила нападения гитлеровской Германии, сокрушительно быстрое продвижение вермахта по территории нашей страны потребовали колоссального напряжения всех сфер жизни СССР. И, увы, выявили системную неготовность к ней – как высших эшелонов власти, так и ее представителей в регионах. «Жалкие хлопоты власти и партии, за которые мучительно стыдно… Как же довели до того, что Ленинград осажден, Киев осажден, Одесса осаждена. Ведь немцы все идут и идут… Это называлось: “Мы готовы к войне”… Не знаю, чего во мне больше – ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, – к нашему правительству…»[84]84
  Берггольц О. Ф. Ольга. Запретный дневник: стихи, проза, дневники, архивные материалы. СПб., 2010. С. 64.


[Закрыть] – записала Ольга Берггольц в дневнике в августе 1941 г. Пакт Молотова – Риббентропа «расслабил» политическое руководство страны, уверовавшее, что потенциальный грозный противник «замирен». К вторжению гитлеровских войск СССР оказался не готов ни стратегически, ни материально-технически, ни организационно, ни психологически. (Констатация этого трагического факта отражена как в официальных документах, включая материалы архива Минобороны, так и в исследованиях аналитического характера, дневниках и мемуарах.)[85]85
  См. например: Так начиналась война. URL: http://22june.mil.ru/ (дата обращения: 27.08.2017); Христофоров В. С. 1941 год: чрезвычайные меры в СССР по предотвращению катастрофы // Великая Отечественная война. 1941 год: исследования, документы, комментарии / Отв. ред. В. С. Христофоров. М., 2011. С. 211–271; Его же. Общественные настроения в СССР: июнь – декабрь 1941 г. // Там же. С. 445–479; Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 2. Кн. 1. М., 2000; Берггольц О. Ф. Указ. соч.; Гранин Д. На войну мы пошли безоружными в буквальном и в духовном смысле // Новая газета. 2017. 7 мая. URL: https://www. novayagazeta.ru/articles/2017/05/08/72394 (дата обращения: 16.08.2017).


[Закрыть] Ситуация в музейной сфере, увы, не оказалась исключением.

Грузовики с бесценными экспонатами в кузовах, белой июльской ночью отъезжающие от Зимнего дворца, – хрестоматийно известная фотография вполне может стать визуальной метафорой экстренной эвакуации музейных сокровищ на восток страны. Летняя романтическая идиллия, еще не потревоженная ревом бомбардировщиков и воем артобстрелов, но чудовищное напряжение уже носится в воздухе. Летом 1941 г. советские музейщики были «мобилизованы» на один из главных «фронтов» Великой Отечественной – на защиту уникального многовекового культурного наследия. И оказались не только самоотверженными бойцами этого фронта: своим профессионализмом и слаженностью действий они во многом смогли «смягчить» катастрофическую ситуацию, возникшую из-за стремительного наступления гитлеровской армии и управленческого коллапса в союзном и республиканском Наркомпросах.

В РСФСР для подавляющего большинства музеев заблаговременно не были предусмотрены меры, обеспечивающие безопасность экспонатов. Работы по их спасению проводились без должной материальной базы, при острой нехватке времени, транспорта и рабочих рук, нередко под бомбежками и артиллерийскими обстрелами. Отсутствие реально работающего плана эвакуации, предусматривавшего в достаточном количестве новые места нахождения коллекций (эвакобазы), привело к тому, что в ряде тыловых городов были спешно закрыты, а порой и выселены местные музеи, даже без предварительной консервации их коллекций. Документы позволяют проанализировать, как и когда были приняты решения, касающиеся музейной сферы, насколько они были адекватны ситуации и как на практике в условиях военного времени решались проблемы, связанные с судьбой отечественных музеев.

Тяжелая обстановка первых полутора лет войны требовала решений оперативных, но, безусловно, глубоко продуманных. Последнее было невозможным – Красная Армия откатывалась вглубь по всему фронту, оставляя стратегически важные населенные пункты. В условиях реальной угрозы, нависшей над советским государством, внимание его руководства было сосредоточено на проблемах, весьма далеких от культуры.

Война стала «проверкой на прочность» всех государственных институтов. И немедленно выявила оторванность многих из них от реальной жизни, показала неспособность руководящего аппарата гибко реагировать на стремительно (и угрожающе) меняющуюся ситуацию. И что не менее важно – обнажила пробелы, возникшие в управлении сферой культуры в мирное время. Среди них – отсутствие единого государственного музейного фонда (полного сводного реестра экспонатов музеев, имеющих общесоюзный и республиканские статусы). Следствием этого, в частности, стала «дезориентация» высших госчиновников сферы культуры в вопросах необходимых эвакуационных масштабов. Народный комиссариат просвещения РСФСР как основной проводник государственной политики в области музейного дела в республике в годы войны нередко издавал приказы и распоряжения, исходя из сиюминутных потребностей без согласования с другими ведомствами, от которых также зависело выполнение этих директив, не имея представления о ситуации на местах и не проводя анализа возможных последствий. И такая поспешность в условиях войны нередко лишь усугубляла сложившуюся ситуацию.

Война поставила перед музеями две главные задачи: сохранить музейные ценности – национальное достояние – и определить основные формы своей деятельности в новых экстремальных условиях. Именно на их решении делался акцент в приказах Наркомпроса РСФСР 1941 г. «О мероприятиях по сохранению и учету музейных фондов в годы войны» и «О формах функционирования музеев в условиях военного времени»[86]86
  Годунова Л. Н. Историко-революционные музеи в 1941–1982 гг. // Актуальные проблемы советского музееведения: сб. научн. тр. / Центр. музей революции СССР. М., 1987. С. 107.


[Закрыть]. К сожалению, оба этих документа были подготовлены и опубликованы не превентивно, а постфактум – когда война уже шла. И «рецепты», указанные в них, увы, запоздали.

Для того чтобы сохранить для будущих поколений историческое и культурное наследие, спасти его от уничтожения и расхищения, работникам музеев предписывалось в соответствии с постановлением СНК РСФСР от 2 июля 1941 г. № 502 «О порядке подготовки населения к противовоздушной и противохимической обороне и порядке создании групп самозащиты на территории РСФСР»[87]87
  Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. А-2306. Оп. 69. Д. 2657. Л. 1.


[Закрыть] своими силами обеспечить защиту своих зданий от атак с воздуха, срочно подготовить наиболее ценные коллекции фондовых собраний музеев прифронтовой полосы к эвакуации вглубь страны, обеспечить их сохранность в период перевозки и размещения. С первым музеи справились почти повсеместно. Что же касается вывоза и обустройства хранения художественных ценностей, то тут дело обстояло куда сложнее. Как уже упоминалось, каких-либо заблаговременно подготовленных реалистичных эвакуационных планов фактически не существовало. Собственно, не употреблялось применительно к музеям и само понятие «эвакуация»: речь в документах шла о «разгрузке».

В документах зафиксированы единичные попытки в конце тридцатых годов заняться решением этого вопроса – но лишь в аспекте вывоза населения. Так, например, была даже создана специальная комиссия, ее возглавил председатель Моссовета В. П. Пронин. 3 июня он представил И. В. Сталину свой план и проект постановления Совнаркома СССР «О частичной эвакуации населения г. Москвы в военное время». Предусматривалось, в частности, с началом войны вывезти в тыловые районы более 1 млн москвичей. 5 июня на докладной записке председателя комиссии появилась резолюция И. В. Сталина:

«Т-щу Пронину.

Ваше предложение о “частичной” эвакуации населения Москвы в “военное время” считаю несвоевременным. Комиссию по эвакуации прошу ликвидировать, а разговоры об эвакуации прекратить. Когда нужно будет и если нужно будет подготовить эвакуацию – ЦК и СНК уведомят Вас»[88]88
  Куманев Г. А. Война и Эвакуация в СССР. 1941–1942 годы // Новая и новейшая история. 2007. № 6. С. 9.


[Закрыть].

Очевидно, что после такого категоричного резюме вождя любые инициативы в отношении необходимости эвакуации, как людей, так и ценностей, были не только бесперспективны, но и опасны.

Не были заранее созданы и органы, призванные непосредственно руководить перебазированием производительных сил страны. Все это пришлось решать уже в ходе начавшейся войны, зачастую в спешке, а порой и без учета конкретной обстановки, что не могло не иметь отрицательных последствий.

Внезапность фашистской агрессии, гигантские размеры театра военных действий, массированные удары с воздуха, артиллерийские обстрелы, превращение многих городов и сельских населенных пунктов в арену ожесточенных сражений – все это создавало исключительные сложности во время эвакуации, требовало от людей огромного физического и морального напряжения, умения быстро и прагматично реагировать на резко, и далеко не в лучшую сторону, меняющуюся ситуацию.

24 июня 1941 г. постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР «для руководства эвакуацией населения, учреждений, военных и иных грузов, оборудования предприятий и других ценностей» при СНК СССР был создан Совет по эвакуации в составе Л. М. Кагановича (председатель), А. Н. Косыгина (заместитель председателя), Н. М. Шверника (заместитель председателя), Б. М. Шапошникова, С. Н. Круглова, П. С. Попкова, Н. Ф. Дубровина и А. И. Кирпичникова.

Этот орган в государственном масштабе определял сроки, порядок, очередность эвакуации промышленных предприятий, материальных культурных ценностей и населения, а также пункты их размещения. Он обладал широкими полномочиями, его решения были обязательны для всех партийных, советских и хозяйственных органов. Все работы Совет по эвакуации осуществлял через уполномоченных при наркоматах в лице заместителей наркомов. В Наркомпросе РСФСР вопросами эвакуации руководил заместитель Наркома просвещения Н. Ф. Гаврилов.

26-го, 27 июня и 1 июля в Совет по эвакуации были дополнительно введены А. И. Микоян (ставший первым заместителем председателя), Л. П. Берия и М. Г. Первухин.

«Тогда считалось, – вспоминал А. И. Микоян, – что Наркомат путей сообщения должен играть главную роль в вопросах эвакуации. Объем же эвакуации из-за ухудшения военной обстановки расширялся. Все подряд эвакуировать было невозможно. Не хватало ни времени, ни транспорта. Уже к началу июля 1941 г. стало ясно, что Каганович, глава Наркомата путей сообщения (НКПС) не может обеспечить четкую и оперативную работу Совета по эвакуации»[89]89
  Микоян А. И. В первые месяцы Великой Отечественной войны // Новая и новейшая история. 1985. № 6. С. 103–104.


[Закрыть]. 3 июля 1941 г. его председателем был назначен кандидат в члены Политбюро ЦК, секретарь ВЦСПС Н. М. Шверник. Однако на этом организационный процесс не завершился. 16 июля последовало новое решение Государственного комитета обороны (ГКО) «О составе Совета по эвакуации». На этот раз в его реорганизованный состав вошли: Н. М. Шверник (председатель), А. Н. Косыгин (заместитель председателя), М. Г. Первухин (заместитель председателя), А. И. Микоян, Л. М. Каганович, М. З. Сабуров (в отсутствие Сабурова его заменял Г. П. Косяченко) и B. C. Абакумов (представлявший Наркомат внутренних дел)[90]90
  Куманев Г. А. Война и Эвакуация в СССР… С. 9.


[Закрыть].

В самом НКПС вопросами эвакуации населения и материальных грузов занимались Грузовое управление и Управление движения. Здесь была сформирована оперативная группа в составе 25 человек. Состоявшая из опытных работников, она осуществляла выполнение решений Совета по эвакуации: обеспечивала подачу вагонов под погрузку, вела их учет, контролировала их путь и разгрузку. Наркоматом путей сообщения было срочно начато составление конкретных планов и мероприятий, связанных с беспрепятственным продвижением эшелонов с эвакуируемыми грузами. Тогдашний заместитель наркома путей сообщения и начальник Грузового управления НКПС Н. Ф. Дубровин вспоминал:

«Конкретными, заблаговременно разработанными эвакуационными планами на случай неблагоприятного хода военных действий мы не располагали. Положение осложнялось тем, что многие предприятия прифронтовых районов до последней возможности должны были давать продукцию для обеспечения нужд обороны. Наряду с этим нужно было своевременно подготовить оборудование промышленных объектов к демонтажу и эвакуации, которую приходилось часто осуществлять под артиллерийским обстрелом и вражескими бомбардировками. Между тем необходимого опыта планирования и проведения столь экстренного перемещения производительных сил из западных районов страны на восток у нас не было. Помню, как по заданию директивных органов мы специально разыскивали в архивах и библиотеках Москвы, в том числе в Государственной библиотеке им. В. И. Ленина, хотя бы отрывочные сведения об эвакуации во время первой мировой войны, но найти почти ничего не удалось. Опыт приобретался в ходе военных действий»[91]91
  Там же. С. 11.


[Закрыть].

16 августа 1941 г. постановлением ГКО в Совет по эвакуации ввели заместителя начальника Главного управления тыла Красной Армии генерал-майора М. В. Захарова. 26 сентября 1941 г. при Совете по эвакуации было создано Управление по эвакуации населения во главе с заместителем председателя СНК РСФСР К. Д. Памфиловым.

Вся работа по спасению людей, промышленного оборудования, ресурсов сельского хозяйства, материальных и культурных ценностей постоянно находилась в центре внимания ГКО, ЦК ВКП(б), СНК СССР и Совета по эвакуации. За практическое осуществление перебазирования производительных сил отвечали центральные комитеты партии и совнаркомы союзных республик, обкомы, райкомы и горкомы партии, исполкомы местных Советов прифронтовых и многих областей страны, где были созданы специальные комиссии, комитеты, бюро или советы по эвакуации. К выполнению этой судьбоносно важной военно-хозяйственной задачи были также привлечены Госплан СССР и Наркомат обороны СССР[92]92
  Там же. С. 9.


[Закрыть].

Функции уполномоченных выполняли секретари крайкомов, обкомов и райкомов партии. Принципиально важно понимать: вывоз музейного имущества из районов, к которым подходила война, проводился одновременно с общей эвакуацией промышленности, материальных ценностей и населения данной территории.

Наркомат просвещения РСФСР в соответствии с указаниями Совета по эвакуации в первые дни войны приступил к разработке актуального, соответствующего тревожным реалиям, эвакоплана подведомственных ему музеев из Ленинграда, Новгорода, Пскова и Крымской АССР, в котором предусматривал пункты их дальнейшего размещения и транспорт[93]93
  ГА РФ. Ф. А-2306. Оп. 75. Д. 73. Л. 6–7.


[Закрыть]. (79 художественных музеев находились в подчинении Комитетов по делам искусств при СНК СССР и СНК РСФСР.) Начинать приходилось практически «с нуля».

Наркомпрос РСФСР, как и многие другие ведомства, занимающиеся эвакуацией, четких, детальных планов спасения подведомственных учреждений на случай возникновения угрозы для их сохранности не имел. Исключение составляли лишь некоторые музеи Ленинграда и области (куда до войны входили Новгородская и Псковская), а также Приморского края, что объяснялось их близостью к государственной границе. Для этих территорий эвакопланы по указанию Генерального Штаба РККА и Совнаркома СССР Наркомпрос РСФСР подготовил в 1932–1936 гг., но, увы, подошел к их составлению без учета реального количества имевшихся в музеях ценностей, а в дальнейшем не пересматривал[94]94
  Там же. Д. 74. Л. 36, 38.


[Закрыть].

Заметим: несостоятельность эвакуационных планов 1936 г. стала очевидной профессионалам практически сразу после их появления. Так, например, в 1938 г. при проведении генеральной инвентаризации музейных ценностей Управление культурно-просветительными предприятиями Ленсовета дало распоряжение директорам подведомственных музеев составить списки наиболее ценных предметов, разбив их на три категории по степени художественной и исторической значимости. Центральная инвентаризационная комиссия Управления культурно-просветительными предприятиями Ленсовета в своем постановлении от 11 января 1939 г. указала, что в дворцах-музеях находится 300 000 музейных предметов[95]95
  Фатигарова Н. В. Музейное дело в РСФСР в годы Великой Отечественной войны (аспекты государственной политики) // Музеи и власть: государственная политика в области музейного дела. XVIII–XX вв.: сб. научн. тр. / НИИ культуры. М., 1991. С. 177.


[Закрыть]. В новые списки вошли десятки тысяч ценнейших музейных предметов, что требовало пересмотра плана разгрузки 1936 г. в части увеличения эвакобаз и железнодорожного подвижного состава. Однако в довоенные годы никаких практических шагов по пересмотру не последовало. И вот почему. В 1939 г. Управление культурно-просветительными предприятиями, закончившее вышеназванную инвентаризацию, обратилось в Ленсовет с просьбой пересмотреть эвакуационные планы. Ленсовет, не полномочный решать данную проблему, в свою очередь апеллирует к Наркомпросу РСФСР. С аналогичными просьбами в 1939 и 1940 г. в Наркомпрос РСФСР обратились и Приморский краевой отдел народного образования, и Государственный музей этнографии[96]96
  ГА РФ. Ф. А-2306. Оп. 75. Д. 74. Л. 37–38.


[Закрыть]. По-видимому, эти обращения побудили Наркома просвещения РСФСР В. П. Потемкина дважды в 1939 и 1940 г. войти в Генеральный штаб РККА с ходатайством о пересмотре эвакопланов[97]97
  Фатигарова Н. В. Указ. соч. С. 177.


[Закрыть].

«1 августа 1940

Сов. Секретно.

Экз. №…2

Начальнику Генерального штаба Красной Армии

Маршалу Советского Союза – т. Шапошникову Б. М.

На основе указаний Генерального штаба РККА и Совнаркома РСФСР в 1932 году Наркомпросом РСФСР был разработан план эвакуации и вывоза в порядке разгрузки из пограничной полосы ряда научных учреждений, учебных заведений и детских домов. Эвакоплан Наркомпроса РСФСР с 1932 года не корректировался и в настоящее время является не реальным, в частности, эвакоплан не обеспечен железнодорожным транспортом.

В 1939 г. Наркомпрос РСФСР обращался в Генштаб Красной Армии и в Совнарком РСФСР с просьбой дать указания о корректировке эвакоплана, на что получил устное указание впредь до получения специальных установок Генштаба к корректировке эвакоплана не приступать, т. к. в настоящее время Генштаб пересматривает вопросы эвакуации в целом. Никаких установок по этому вопросу от Генштаба Красной Армии и Совнаркома РСФСР Наркомпрос в 1939 и 1940 гг. не получал.

Прошу Ваших указаний по вопросу о корректировке эвакоплана Наркомпроса РСФСР.

Народный комиссар просвещения

РСФСР – /В. Потемкин./»[98]98
  ГА РФ. Ф. А-2306. Оп. 75. Д. 74. Л. 36–37.


[Закрыть]

Ответ военного ведомства, увы, был отрицательным.

Управление культурно-просветительными предприятиями Ленсовета получило ответ после неоднократных напоминаний лишь в начале 1941 г. от Военного отдела Ленгорисполкома. В нем сообщалось, «…что пересмотр плана разгрузки Управлением может быть произведен только при общем пересмотре плана, что зависит от центральных правительственных органов и о чем будут даны особые указания»[99]99
  Фатигарова Н. В. Указ. соч. С. 177.


[Закрыть]. Но «особых указаний» не последовало, и к началу войны музеи системы Ленгорисполкома к «разгрузке» были готовы только в мизерных масштабах плана 1936 г., исходя из которого и были предусмотрены финансовые средства, тара, рабочая сила, эвакобазы. Таким образом, и на 1941 г. в действии остался вариант эвакуации пятилетней давности: 4871 экспонат, 8 вагонов, 4 дня[100]100
  Третьяков Н. С. Гатчинский дворец, годы испытаний // Цитадель под Ленинградом. Гатчина в годы Великой Отечественной войны / Сост. И. Г. Любецкий. СПб., 1992. С. 138.


[Закрыть].

Теперь, когда война уже шла, в соответствии с лихорадочными решениями уполномоченных Совета по эвакуации на местах, музеям назначались другие эвакобазы, им выделяли существенно меньшее количество транспорта, чем это было необходимо, да и тот приходил с опозданием, порой делавшим невозможным эвакуацию[101]101
  Фатигарова Н. В. Указ. соч. С. 176.


[Закрыть]. Вот лишь один – из множества – пример:

«8 июля сего года объявили, что все академические учреждения подлежат вывозу в Томск и что с 10 июля будут поданы вагоны (200 вагонов). 10 июля ни одно учреждение не могло начать погрузку…

…Мы, работники Академических учреждений, были вынуждены требовать настоящей полномочной эвакуационной комиссии, и вчера были избраны академики: Орбели, Мещанинов и Степанов… Академик Орбели И. А. назначается председателем.

Директор Морфорд 12 июля 1941 года»[102]102
  Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб). Ф. 7384. Секретная часть Ленгорисполкома. Оп. 3. Д. 21. Л. 20–20 об.


[Закрыть].

Нередко власти в тех регионах, куда должны были в экстренном порядке отправиться эвакуируемые ценности, получали информацию об этом едва ли не постфактум. И успев до того разместить у себя другие – изначально запланированные – предприятия и, соответственно, не имея возможности нормально «поселить» вновь прибывающие. Такая ситуация плачевно сказывалась на и без того сложном положении музеев этих регионов, о чем речь пойдет далее.

В связи с противоречивостью властных импульсов, учреждения лишались даже имеющихся планов перехода на «военное положение», что затрудняло эвакуационные процессы.

«В Комитет по делам искусств при Совете Народных Комиссаров Союза ССР

Астрономический институт Академии Наук СССР с октября 1939 года находился в системе Наркомпроса РСФСР, а затем переведен в систему Академии Наук СССР. До перехода Институт имел свой мобилизационный план. А затем он был ликвидирован, т. к. Академия в целом таковой не имела. Неоднократно я обращалась к Зав. Секретной частью Ленинградского Административно-хозяйственного управления и ставила вопрос о продолжении мобилизационной работы, которая в основном должна сводиться к широкому развертыванию оборонной работы и плану эвакуации ценностей.

Директор Морфорд 12 июля 1941 года»[103]103
  Там же.


[Закрыть].

Но и предусмотренная даже упоминавшимся выше мизерным планом 1936 г. подача в музеи в дни отправки на железную дорогу автомашин и рабочей силы для упаковки и погрузки не всегда выполнялась транспортными и иными структурами. Автотранспорт и помощников музейщикам приходилось искать самим. Усугубляло трудности этого поиска и то, что многие региональные органы власти вынужденно привлекали людскую силу и автомобили ряда музеев к отбыванию «трудовой повинности» на других объектах – рук катастрофически не хватало везде, и по понятным причинам музейные заботы отходили на второй план[104]104
  Третьяков Н. С. Указ. соч. С. 139–140.


[Закрыть].

Ленинград был исключительным случаем на общем фоне: ни в одном из регионов страны (включая столичный), по имеющимся документам, не было проведено столь мощной, рискованной и порой даже выходящей за рамки местных полномочий работы по спасению ценностей, производимой иногда вопреки позиции центра. Во многих других городах ситуация была куда печальнее. Успешное проведение эвакуации во многом зависело от распорядительности местных органов власти, энергии и оперативности сотрудников. Но и в северной столице ситуация была сверхнапряженной.

Еще в 1936 г. Управлением культурно-просветительными предприятиями Ленсовета по заданию Наркомпроса РСФСР был разработан план разгрузки музейных ценностей на случай непредвиденных чрезвычайных обстоятельств. (Речь шла о музеях, находившихся в подчинении Управления культурно-просветительными предприятиями Ленсовета: о пригородных дворцах-музеях и парках Гатчины, Павловска, Петергофа, Пушкина и Ораниенбаума, а также о Летнем дворце и Летнем саде, о домике Петра I, о Музее истории и развития Ленинграда, о Государственном антирелигиозном музее – Исаакиевском соборе.)

Специальной комиссией, в состав которой входили профессора Э. К. Кверфельд и С. П. Яремич, а также представители Ленсовета, Управления дворцами и парками Ленсовета и дирекции дворцов-музеев, был подготовлен список предметов, подлежащих эвакуации из дворцов-музеев городов Пушкин, Петергоф, Слуцк (Павловск), Красногвардейск (Гатчина). Исходя из данных комиссии (количества музейных предметов, подлежащих эвакуации), Наркомхоз РСФСР определил потребность в подвижном составе и наметил эвакобазы в Сарапуле и Горьком[105]105
  Фатигарова Н. В. Указ. соч. С. 176–177.


[Закрыть].

Итак, из дворцовых пригородов Ленинграда необходимо было эвакуировать 4871 экспонат за 4 дня. В соответствии с заданными объемами Октябрьская железная дорога должна была выделить в случае войны всего восемь вагонов. При этом четыре вагона из этих восьми предназначались Гатчинскому дворцу. В «плане» объяснялись причины такого распределения: отдаленность Гатчины от Ленинграда, наличие большего, чем в других музеях, числа уникальных музейных вещей (например, в Гатчинском дворце было 54 тысячи единиц музейного хранения, в Петергофе – 31,5 тысячи, в Павловске – 22 тысячи)[106]106
  Третьяков Н. С. Указ. соч. С. 137–138.


[Закрыть].

Немаловажным было и то, что рядом с Гатчинским дворцом (примерно в 600 метрах) находился крупный военный объект – аэродром, который мог привлечь внимание бомбардировочной авиации противника[107]107
  Там же. С. 138.


[Закрыть].

Управление культурно-просветительными предприятиями, несмотря на постигшие его неудачи в переписке с Ленгорсоветом, работу по составлению новых списков все же не прекратило и продолжало ориентировать на них подведомственные музеи. Кроме того, стремясь дать музейным работникам необходимые знания по упаковке, переноске и перевозке музейных ценностей, оно в 1941 г. (накануне войны) издало инструкцию, составленную профессором М. В. Фармаковским – главным хранителем Русского музея[108]108
  ГА РФ. Ф. А-2306. Оп. 69. Д. 2751. Л. 151.


[Закрыть]. К сожалению, работа по формированию эвакуационных списков проводилась только в пригородных дворцах-музеях, городские же музеи, подведомственные Управлению культурно-просветительными предприятиями, таких списков не имели. Что же касается инструкции, то она дошла до музейщиков слишком поздно: они не успели с ней должным образом ознакомиться, уже шла война. Об этом, в частности, свидетельствует отчет сотрудников Гатчинского дворца-музея об эвакуации. В заключительной части они пишут: «Один из выводов из опыта наших работ по эвакуации – настоятельная необходимость неотложной работы над повышением квалификации хранителей, над пересмотром инструкций, данных хранителям, находящимся при эвакуированных музейных ценностях»[109]109
  Фатигарова Н. В. Указ. соч. С. 178.


[Закрыть].

24 июня 1941 г. была издана директива «О работе садов, парков и музеев Управления культурно-просветительских предприятий Исполкома Ленгорсовета». Она предписывала закрыть для общего пользования Гатчинский, Павловский и Ораниенбаумский дворцы-музеи, оставить для обозрения в Петергофе – Большой дворец, в Пушкине – Екатерининский и Александровский дворцы-музеи[110]110
  ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 18. Д. 1420. Л. 47.


[Закрыть]. В результате введение в действие плана разгрузки музеев, который должен был вступить в силу автоматически одновременно с объявлением мобилизации, распоряжением Военного отдела Ленгорисполкома было отложено на неопределенное время до особого указания, которое так и не последовало. Лишь на 6-й день мобилизации, 29 июня 1941 г., когда Управление Ленинградских железных дорог предоставило Петергофу под погрузку музейных ценностей один четырехосный вагон (50 т), Управление культурно-просветительными предприятиями Ленсовета решилось на необходимый, но беспрецедентно смелый по тем временам шаг (рискуя быть заподозренным в «паникерских настроениях») – начать работу по эвакуации независимо от предложений плана 1936 г. и задерживающихся директив[111]111
  Фатигарова Н. В. Указ. соч. С. 178.


[Закрыть].

«29 июня 1941 г.

Ожидая особое распоряжение от местных властей по эвакуации музейных ценностей, готовых к отправке, просим телеграфно указать базы эвакуации из дворцов-музеев Петергофа – одного вагона, Пушкина – одного вагона, Гатчины – четырех вагонов, Павловска – двух вагонов.

Секретарь Исполкома Ленгорсовета

Пономарев»[112]112
  ЦГА СПб. Ф. 7384. Секретная часть Ленгорисполкома. Оп. 3. Д. 21. Л. 62.


[Закрыть]

Ответа не последовало. Ленгорсовет возбудил телеграфное ходатайство перед Наркомхозом РСФСР о выделении дополнительных эвакобаз. Из Москвы – снова молчание. И ленинградские власти взяли ответственность на себя: Ленгорисполком, основываясь на решении Ленгорсовета, принял жизненно необходимое решение:

«Совершенно секретно

Предложить УКППЛ произвести дополнительную эвакуацию музейных ценностей из дворцов-музеев г. Пушина, Петергофа, Красногвардейска и Слуцка, а также Музея Города и дворца Петра I в Ленинграде.

Вывоз произвести в те же эвакобазы (в г. Горький, г. Сарапул), в которые вывезены музейные ценности первой очереди»[113]113
  Там же. Л. 202.


[Закрыть].

Затем Ленгорисполком обратился непосредственно к горисполкомам Сарапула и Горького с информацией, носящей де-факто директивный характер: принять все, что будет отправлено музеями Ленинграда и области. Заботу руководства Ленгорисполкома можно понять, но трудно при этом не посочувствовать властям двух указанных регионов, захлебывавшихся от количества постоянно прибывавших туда самых различных предприятий, которым требовались базы для размещения, жилье для сотрудников и т. д.

«Секретно

В Совнарком Удмуртской АССР г. Ижевск

В связи с создавшейся обстановкой Ленинградский исполнительный комитет принял решение о дополнительной отправке музейных ценностей пригородных дворцов-музеев гор. Ленинграда в гор. Сарапул.

Не имея возможности и времени для предварительного согласования эвакобазы с правительственными организациями Удмуртской АССР, Исполком Ленинградского Совета депутатов трудящихся обращается к Вам с настоятельной просьбой разместить в Сарапуле до 30 вагонов (двухосных) с музейными ценностями Ленинграда, имея в виду, что в Сарапуле в настоящее время уже хранятся отправленные ранее из Ленинграда музейные ценности.

Исполнительный комитет Ленгорсовета просит вас дать соответствующие указания соответствующим организациям Сарапула.

Зам. пред. Исполкома Ленгорсовета депутатов трудящихся.

Федорова

16 августа 1941 г.»[114]114
  Там же. Л. 122.


[Закрыть]

Кольцо вокруг города сжималось, фронт во всех зонах военных действий стремительно катится на восток. Возникла необходимость вывоза оставшихся ценностей – тех, что не попали ни в один из эвакуационных списков, ни довоенный, ни экстренно созданный летом 1941 г.

«Секретно. Москва т. Швернику

Члены президиума Академии Наук, находящиеся в Ленинграде, считают своевременным поставить перед Вами вопрос вывоза Институтов, особых ценностей музеев, находящихся в Ленинграде. Общее число оставшихся Институтов в Ленинграде 14.

Члены президиума: Орбели, Степанов, Мещанинов

21 августа 1941 г.»[115]115
  Там же. Л. 148.


[Закрыть]

Но поздно: к концу августа все пути, связывавшие северную столицу с другими точками, были уже перерезаны противником.

Благодаря активной помощи управления культурно-просветительных учреждений Ленгорисполкома и самоотверженному труду музейщиков в июне – сентябре удалось вывезти подавляющее большинство коллекций полностью, не разрознивая их и тем самым не обесценивая собраний. Из Гатчинского дворца эвакуировали практически все экспонаты из благородных металлов, гобелены, все оружие XVI–XIX вв., всю коллекцию миниатюр, всю экспозиционную живопись (Теоборх, Жувене, Верне, Гюбер Робер, Тончи, Ротари, Грот, Мартынов, Щедрин, Боровиковский, Кипренский, Лосенко, Крамской, Орловский, Маковский, Репин, Кустодиев, Поленов и др.), всю выставку костюмов XVIII–XIX веков, 2,5 тысячи единиц китайского и японского фарфора, почти весь русский и западноевропейский фарфор, образцы гарнитуров мебели, ломоносовские мозаики, английские телескопы, весь архитектурный архив[116]116
  Третьяков Н. С. Указ. соч. С. 140.


[Закрыть].

В Гатчинском дворце-музее к работе по эвакуации имущества удалось привлечь военнослужащих зенитных батарей, занимавших позиции неподалеку от дворца. Упаковка музейных ценностей и подготовка их к отправке явочным порядком начались непосредственно в день начала войны, то есть в ночь с 22 на 23 июня 1941 г. Работы по вывозу были прерваны лишь 10–13 сентября 1941 г., когда советские войска оставили уже практически окруженный пригород.

И в других дворцовых пригородах Ленинграда велась напряженнейшая работа музейщиков. С первых дней войны сотрудники дворцов-музеев г. Пушкина приступили к упаковке картин, гравюр, люстр, мебели, которая проводилась одновременно с консервацией архитектурных памятников. В Предцерковном зале Екатерининского дворца и в южной части здания, где находились реставрационные мастерские, упаковывали в деревянные ящики, грузили и отправляли вглубь страны бесценные коллекции, в первую очередь живопись и предметы декоративно-прикладного искусства. Коллектив был небольшой и состоял теперь в основном из немолодых женщин – в первые два месяца войны многие работники музея, экскурсоводы и реставраторы были мобилизованы в армию и на оборонительные работы[117]117
  Плауде В. Ф. «Сохранить национальное достояние». URL: http://tzar.ru/ science/research/wwII (дата обращения: 25.08.2017).


[Закрыть].

По утвержденному списку, только 303 экспоната из 72 554 «великолепных произведений XVIII–XIX вв., типичных примеров дворянского быта своей эпохи», находившихся в Екатерининском и Александровском дворцах, подлежали эвакуации. Предметы из перечня, разработанного еще в 1936 г., были упакованы всего за два дня, далее в течение 83-х дней – все остальное, что удалось спасти. А. М. Кучумов, возглавлявший работы по вывозу экспонатов этого музея, вспоминал: «Проходя по залам, снимал с полок, панелей, столов шкафов те вещи, которые можно упаковать и отправить»[118]118
  Кучумов А. М. Статьи. Воспоминания. Письма. СПб., 2004. С. 65.


[Закрыть].