Текст книги "Проповедник"

Глава девятая

– Руки, – сказал князь.

– Что вы себе позволяете! – взвизгнул я.

– Я обещал этой женщине мое покровительство, – сказал князь. – Если Президент совершает бесчестные поступки, князья страны должны напомнить ему о благородстве.

Я вытаращил глаза и взглянул на белокурого полицейского, который осторожно выглядывал из-за спины князя. Я ткнул в него пальцем:

– Это ты предупредил князя!

– Я, – улыбнулся князь, – боялся, что это случится, и охотился неподалеку.

Полицейский сказал, потупившись:

– Не стоит Президенту причинять зло этой женщине. Люди этого не простят. Надо думать о благе государства.

– О благе государства, – сказал я, – полагается думать Президенту а не нам с тобой. Если каждый начнет думать о благе государства то знаешь, что выйдет?

Князь ткнул меня пистолетом и сказал:

– Выметайся. Если я не защищу эту женщину, я буду обесчещен.

Я побледнел и выронил дискету, которую держал в руках. Я и князь нагнулись одновременно, чтобы ее поднять. Губы князя очутились возле моего уха.

– Что пожалует мне Президент, – шепнул князь, – если я отдам ему эту женщину?

– Эту ферму, – прошептал я, – и все туземные фермы между этой фермой и вашим замком.

Князь выпрямился и протянул мне дискету. Вдруг он повернулся к своим слугам.

– Пошли отсюда, – сказал он.

Через минуту со двора послышался шум отъезжающего автомобиля.

Я провел в кабинете пятнадцать минут. Я увлекся, иначе бы услышал, как во двор въезжает еще одна машина. Но я сообразил, что происходит, только когда услышал топот сапог на лестнице, а потом – отчаянный женский крик. Я выхватил револьвер и бросился вниз.

Посреди комнаты валялся чемодан с раскрытым брюхом. В углу заливался криком Ден. Его прижимал к себе человек с рыжей бородкой и с погонами гвардейского капитана.

– Бросьте револьвер, Денисон, – сказал он, – а то я застрелю мальчишку.

Я бросил револьвер. Кто-то подошел сзади, завел мне за спину руки и защелкнул на них наручники. Я оглянулся – человек за моей спиной тоже был одет в гвардейскую форму, он был одного со мной роста и веса, только на мне была серая парадная форма, а на нем – полевой камуфляж. Я лягнулся, и он в ответ сунул мне локтем под ребра. Я свалился на пол.

Капитан отпустил Дена и ушел в соседнюю комнату. Через минуту он вернулся с сумкой, которую я там оставил. Он погладил сумку и сказал:

– Мы давно вас ждем, Денисон. С тех пор, как наши специалисты отыскали в ваших компьютерах скрытые диски и не смогли их прочесть.

– Вы с ума сошли, капитан! – возмутился я. – За кого вы меня принимаете?

Белокурый охранник что-то залопотал ему на ухо.

– Что, – сказал капитан, – наше ведомство?

Снял трубку и набрал номер.

– Алло, первый секретариат? Дайте мне Адди… Какого черта? Кто это говорит?

Гвардеец внезапно бросил трубку.

– Электронщик, – зашипел он, – это ваши штучки! Быстро в машину!

Капитан и двое охранников проволокли меня по двору и швырнули в полицейский фургончик.

– Быстро, – заорал капитан, – у него тут друзья!

Полицейская машина выскочила из ворот, и в тот же миг на соседний холм вывернулся прыткий зеленый «пикап». Над крышей его сверкнула длинная, как удочка, антенна радиотелефона.

– Вот она, первая канцелярия, – и капитан от избытка чувств двинул меня под ребра.

Затрещал автомат, словно кто-то швырнул горсть железных виноградин о задние, пуленепробиваемые дверцы фургончика.

– Проклятье, – сказал капитан, – а они не боятся угрохать своего дружка?

Напарник его на переднем сиденье орал в рацию, желая вызвать подмогу, но рация словно потеряла сознание.

– Твои штучки! – закричал капитан.

Это и в самом деле были мои штучки.

Фургончик несся во всю прыть: автоматные очереди подгоняли его, как бич ленивую лошадку. Это был обычный полицейский фургончик, консервная банка, на которую навесили немножко брони и пуленепробиваемые щитки над колесами. Такая штука годилась для разгона демонстраций, но не для погонь: мотор фургончика задыхался и фыркал, не в силах справиться с непредусмотренным в конструкции весом.

До первых городских постов было полчаса езды: дальше люди полковника не посмели бы преследовать полицию. За полчаса нас, скорее всего, догонят или подстрелят, несмотря на броневые дверцы и щитки над колесами. Капитан догадался правильно, террористы, конечно, не прочь освободить меня, но меньше всего им хочется, чтобы я живьем попал в руки полиции. Кстати говоря, моя смерть решала множество проблем полковника. Возможно…

Фургончик тряхнуло. Опять запел автомат.

– Они не успокоятся, пока не получат своего Денисона живым или мертвым, – сказал молодой гвардеец.

– Живым они его не получат, – ответил капитан.

Весомое заявление. Капитан и молодой гвардеец обменялись понимающим взглядом. Гвардеец что-то зашептал ему на ухо.

– Разденьте его! – рявкнул капитан.

С меня безо всяких церемоний содрали штаны и башмаки. С гвардейской курткой им пришлось повозиться, потому что, когда они сняли с меня наручники, я начал пихаться, но они и тут управились в две минуты. Молодой гвардеец напялил мою одежду на себя. Мы были с ним одинакового роста и веса. Я все еще не понимал, что они хотят делать. Капитан защелкнул на гвардейце наручники.

Машина въехала на Чертов мост, передо мной открылся и пропал великолепный вид – скалистый берег Ниссы и стальные фермы моста на фоне синей с белыми барашками реки. В ста метрах, далеко внизу начинались заборные решетки электростанции. Капитан поднял свой револьвер.

Гвардеец, наряженный в мою форму, налег на боковую дверцу и вывалился наружу, перекувыркнулся через голову, поднял скованные руки и пробежал несколько шагов навстречу зеленому «пикапу». В это мгновение капитан выстрелил: пуля и другая вошли гвардейцу в голову. Тот, охнув, отлетел к деревянному парапету, перевесился через него и со стометровой высоты рухнул в воду.

Вот так. Почему гвардейцам удается одолеть террористов, которые, не колеблясь, убивают себя для блага полковника? Потому, что гвардейцы тоже не боятся убивать себя для блага Президента.

Я еще успел заметить из заднего окошка, как зеленый «пикап» затормозил на середине моста. Из него выскочил Дан Большие Уши, подбежал к парапету, посмотрел и без колебаний прыгнул вниз, как полагал он, за моим телом…

Капитан осклабился и с досадой ударил меня рукоятью револьвера по голове. Тут меня выдернули из розетки, и больше я ничего не помню.

Я очнулся от того, что на меня вылили ведро ледяной воды. Я помотал головой и сказал:

– М-м-м…

На меня вылили второе ведро Я открыл глаза и попытался приподняться. Я лежал на кафельной скамье в тюремном дворике с бетонными стенами. Небо надо мной было обтянуто железной сеткой. В нем плыли плоские с золотой оборкой облака, бессмысленные, как иероглифы, которые сначала изобрели, а потом забыли. Слева торчали витые башенки президентского дворца. Здания компании не было видно. Судя по виду на витые башенки, я лежал во дворике Пятого департамента, в вотчине майора Ишеддара.

На меня вылили третье ведро воды, встряхнули, переодели и повели.

Через пять минут меня втолкнули в кабинет майора Ишеддара. На потолке был нарисован оригинал известной телевизионной заставки: Президент, спускающийся с небес на национальном флаге. Стены кабинета увешаны разнообразной утварью для убийства – от охотничьего ножа до самого настоящего гранатомета. Это все – оружие, из которого хотели убить, но не убили владельца кабинета. В окна кабинета на всякий случай вделаны стальные решетки. На столе орехового дерева лежали большая папка черного цвета и несколько дискет, вероятно, из числа тех, которые я пытался прихватить с собой с фермы. Из-за стола поднялся и пошел мне навстречу очень красивый человек лет тридцати пяти со смуглым, почти девичьим лицом и осиной талией. Это был майор Ишеддар, начальник личной охраны Президента, тот самый, который ненавидел землян.

– Ну, ученик праведника, – сказал майор Ишеддар, – рассказывайте, что вы делали у террористов.

– Я иностранный подданный. Я пользуюсь правом экстерриториальности и ни на какие вопросы отвечать не буду. Позовите представителей «Анреко».

Майор Ишеддар завел глаза к потолку, словно советуясь со спускающимся с небес Президентом.

– Вы, конечно, были иностранным подданным, пока не померли, – сказал майор. – Это интересный вопрос: может ли покойник быть чьим-то подданным?

– Один человек по имени Рай Адан меня уже хоронил, – ответил я.

Майор Ишеддар пожал плечами и продемонстрировал мне несколько телевизионных записей, а вслед за этим любезно разрешил послушать «вторую волну» мятежников. И правительство, и мятежники сходились в том, что я мертв. Не согласны они были в следующем: мятежники утверждали, что я выскочил из гвардейской машины и тут же меня застрелили вдогонку. А гвардейцы утверждали, что стреляли не они, а сами мятежники, желая убрать уже ненужного человека.

– Вы, Денисон, сначала попробуйте доказать, что вы живы, а потом и права требуйте, – наставительно сказал майор. Склонил голову и прибавил: – А ведь полковник приказал вас убить.

Я молчал.

– Вы хотели забрать жену, ребенка и вон те дискеты на столе и передать дискеты в «Харперс», чтобы набить себе цену.

Я равнодушно пожал плечами.

– Так вот, когда полковник услышал, что вы не собираетесь оставаться с ним, он решил забрать эти документы себе, а вас утопить в ближайшей канаве. С Ласси он как-нибудь бы объяснился. Вы должны благодарить меня и моих людей: они спасли вас и вашу семью.

– Майор, – сказал я, – отчего у вас на брюках варенье?

Ишеддар удивился и глянул вниз. У него на брюках не было никакого варенья. Майор нехорошо улыбнулся и сказал:

– Не верите? Тогда почему террористы вели по фургончику огонь на поражение?

Я сказал:

– Может быть, это и так, но, видите ли, майор, если полковник приказал меня убить, у вас все равно нет ни малейших тому доказательств. А если он не приказал меня убить, то вы бы все равно обвинили его в этом.

Красавец майор расхохотался.

– А что вы ему придумали?

– Ничего.

– Не валяйте дурака! Все эти фокусы с радиотелефонами: сообщения, которые нельзя передать, сообщения, которые принимает не тот абонент, сообщения, которые не берут декодеры…

Я молчал, как выключенный телефон.

– Вы будете говорить?

– А пошли вы… – сказал я.

Я произнес довольно длинную фразу. Майор выслушал меня до конца. Смуглое его лицо осветилось застенчивой улыбкой.

– Это физиологически невозможно, – сказал он.

Я снова раскрыл рот. Он ударил меня по лицу и сшиб со стула.

Вечером меня посадили в длинный бронированный автомобиль и повезли. Мы ехали по правительственным улицам, залитым светом военных прожекторов, на перекрестках маялись часовые и танцевали статуи древних богов, а за бронзовыми решетками старых дворцов мирно спали люди в чистом белье и с грязными душами.

Месяц назад мне приснилось, что я еду в правительственном автомобиле, заместителем министра связи. Сон в руку!

Меня ввели в большой кабинет, отделанный согласно старой асаисской традиции. Мебель в кабинете была затянута белым шелком, украшенным голубыми клеймами с изображением богов и героев. По обеим сторонам двери стояли два бронзовых треножника, разделенных золотым кольцом на три пояса с изображениями неба, земли и подземного царства. В чашечке на вершине треножника курились благовония. Посередине комнаты лежал белый ковер с такими длинными и тонкими ворсинками, что, когда открытая дверь всколыхнула воздух в комнате, ворсинки ковра заволновались, как трава под порывом ветра. В глубине кабинета за очень большим столом сидел очень маленький человек.

– Здравствуйте, господин Президент, – сказал я.

Маленький человек встал из-за большого стола и неожиданно пожал мне руку.

– Здравствуйте, мистер Денисон.

Лакеи с каменными лицами танцующей походкой принесли нам несколько подносов с фруктами, печеньем и закусками, неслышно расставили чайный прибор и, поклонившись, удалились. Президент, тяжело вздохнув, налил мне и себе по чашке дымящейся вирилеи.

Я видел лицо Президента бесчисленное количество раз – на банкнотах с белыми кроликами и на плакатах, на статуях прежних богов, у которых гвардейцы посбивали прежние головы, и на телевизионной заставке, изображающей Президента, спускающегося с небес на национальном флаге. Но эти лица совсем не походили на то, которое я видел сейчас. Президент был какой-то усталый и сникший: уголки его глаз опущены вниз и кончик чуть приплюснутого носа время от времени грустно подергивался, как у кота, упустившего добычу. Я знал про этого человека много мерзостей, но сейчас, сидя с ним один на один в обтянутом шелком кабинете, я понял, что этот человек заслуживает доверия. Президент посмотрел мне прямо в душу большими зелеными глазами и, вздохнув опять, произнес:

– Расскажите-ка мне все, как было, мистер Денисон.

Я рассказывал довольно долго. Он слушал, сцепив руки и внимательно глядя мне в лицо. Его брови у самых корней были белые, а дальше – черные: он, наверное, красил брови, но они слегка отросли. По тому, как он слушал, я видел, что он понимает меня. В конце концов этому человеку тоже было нелегко, возможно, хуже, чем мне. Против него были ленивая страна, косные традиции и жадные земляне. Да, теперь еще и сумасшедшие проповедники. Я говорил совершенно откровенно.

Я кончил.

Президент поднялся и стал ходить по пушистому ковру взад и вперед, маленький по сравнению со своим собственным портретом на стене. Я подумал, что в кабинете, наверное, каждый месяц стелют новый ковер.

– Возможно, – сказал Президент, – я в чем-то неправ. Надо что-то делать. А что?

Я молчал.

– Значит, вы не верите ван Роширену? Почему?

– Этот человек живет в прошлом, – ответил я. – Он просто подражает всем этим папам, к которым императоры являлись босиком, и отшельникам, допускавшим крестовые походы.

– Значит, подражает папам, – усмехнулся Президент. – А кому хотите подражать вы? Старому Гарфилду?

Боковая дверь раскрылась, в кабинет, неслышно ступая, вошел красавец майор Ишеддар.

– Да, – сказал с тоской Президент, повернувшись ко мне, – возможно, я в чем-то неправ. Где сейчас Ласси?

– Не знаю, – ответил я.

– Он хлопочет около ван Роширена, – сказал майор. – Он хотел бы организовать встречу ван Роширена и полковника, но мои люди испортили его планы.

Президент остановился.

– А почему бы, – спросил он, – господину Денисону не помочь другу? Пусть он отправит от имени Ласси извещение, что встреча назначена… ну хотя бы в пятницу, в три часа дня, в замке на Бродячем Перевале.

Президент удовлетворенно покачал головой.

– Да, почему бы и нет? Мятежники считают Денисона мертвым, ни одного «Павиана-2» еще не попало к нам в руки. И если господин Денисон покажет нам, как собрать аппарат и отправить сообщение, то все может вполне получиться.

Майор Ишеддар запротестовал:

– Мой Президент! Зачем вам оказывать благодеяния ненавидящим вас?

– Но, – развел руками Президент, – я тоже хочу быть на встрече. Этот ван Роширен совершенно прав: когда я лично встречусь с полковником, все проблемы страны будут разрешены.

Глаза его вдруг окостенели. Черные с белой подпушкой брови дернулись, словно усы у кота, почуявшего мышь. Это был совсем другой человек, не тот, что слушал меня пять минут назад. Вот такие, наверное, у него были глаза, когда палачи убивали при нем отца полковника головой о ступени трона.

– Даже, пожалуй, – прибавил Президент, – ван Роширена вовсе не надо на этом свидании.

– Нет-нет, – возразил майор, – ван Роширен тоже должен быть. Люди полковника наверняка будут следить за ним, и если они увидят, что проповедник не приехал в усадьбу, они естественно, не приедут тоже.

– Мы слишком размечтались, – сказал Президент, – ведь все зависит от доброй воли господина Денисона: захочет ли он помочь нам?

– Нет, – сказал я.

– Как так – не захочет? – словно не расслышав меня, удивился майор Ишеддар. – Его жена и сын в наших руках. Разве он допустит, чтобы что-то случилось с его женой и сыном?

А Президент повернулся ко мне и, слегка улыбаясь, повторил:

– Господин Денисон, я заверяю вас, что у меня самые чистые намерения. Я долго думал о словах ван Роширена и решил, что все проблемы страны действительно будут кончены, если Президент и полковник встретятся лицом к лицу.

Остаток ночи я провел в кабинете майора. Мне связали руки за спиной, а майор взял меня за воротник и сказал:

– Этого человека, ван Роширена, наняла ваша компания. С его помощью земляне создают в стране совершенный хаос.

– Нет, – сказал я.

Майор размахнулся – и я полетел в угол. Майор вытащил меня оттуда и сказал:

– «Анреко» предала Президента и послала вас к полковнику, чтобы обзавестись другом по ту сторону. Деннер – личный друг Президента, а вы должны были стать личным другом полковника.

– Нет, – сказал я и опять очутился в углу.

– Эту операцию, – продолжал майор, – поручил вам лично старый Гарфилд. Когда Деннер сообразил, в чем дело, он отрекся от вас и принял все меры к тому, чтобы вы не сели в его кресло, а вы, в свою очередь, решили переметнуться в «Харперс».

– Нет, – сказал я и очнулся только через пять минут.

Майор Ишеддар сидел верхом на старинном стуле со спинкой, изогнутой наподобие бараньей лопатки, и покачивался вперед-назад, вперед-назад.

– Ну, долго еще вы мне тут будете пачкать мебель?

– Сукин вы сын, – сказал я с тоской, – за что?

– Вы сегодня, – майор загибал пальцы, – рассказывали моему Президенту, что вы, землянин и начальник отдела связи, человек, чью душу деньги съели ради бога, в которого вы не верили, а) помогли этому проповеднику сойтись с высшими чиновниками и князьями, б) помирились с туземцами, которых всегда презирали, в) поругались с землянами и даже побили одного, г) согласились на публичное покаяние! Так?!

– Так.

– Не врите! Почему вы оказались в машине с террористами напротив президентского дворца?

– Мы с Ласси, – сказал я, – хотели прийти на проповедь и просить друг у друга прощения.

– Почему?

– Так велел ван Роширен.

Майор выпучил глаза, вскочил со стула и заорал:

– Мерзавец! Лгун! У вас деньги душу съели! С таким же успехом прощения может просить Президент!

И сломал о меня стул.

Какого черта? Конечно, я сделал все, что он требовал. Чего вы хотите?

Через два дня нас навестил Президент. Майор почистил меня, посадил в кресло и сказал:

– Ван Роширен – агент компании.

– Да, – ответил я.

– Старый Гарфилд послал вас к полковнику.

– Да, – ответил я.

– Компания совместно с полковником организовала покушение на Президента.

– Да.

– Зная, как обстоят дела, вы не верили в бога и презирали ван Роширена, однако по приказу Гарфилда помогали ему.

– Да…

Президент зашипел. Я обернулся к нему и сказал:

– А поскольку дела обстоят именно так, вы загнаны в угол, господин Президент. И я должен от имени нашей компании потребовать, чтобы вы ушли в отставку.

– Меня убьют, – сказал Президент.

– Тогда просите у полковника прощения и защиты, как вам советует ван Роширен. Даже полковник в таком случае не осмелится тронуть вас.

– Видите, – сказал Ишеддар, – эта дрянь говорит то же, что Серрини! Им мало сбывать нам устаревшую технику! Они хотят сбыть нам даже своих устаревших богов!

– Вы дурак, господин Президент, – завопил я, – неужели вы не видите, что это единственный выход! Вас убьют рано или поздно, в какую бы дыру вы ни прятались. Я видел этих людей – от них трудно было укрыться и раньше, когда они носили бога в мешочке на шее, а теперь, когда они уверены, что Христос укроет их невидимым плащом и проведет по коридорам вашего дворца…

Президент захрипел. Глаза его налились кровью.

– Я убью вас всех, – заорал он, – всех, крысы с Земли! Я убью вас раньше, чем сделает это полковник!

Меня отвели обратно в камеру.

У меня не было никаких претензий к майору. Майор Ишеддар не может поверить, что землянин способен вести себя по-человечески. Что, когда землянин не прав, он способен сказать «извините». Это задевает его национальную гордость и способность к логическому рассуждению. Ему проще поверить в шесть с половиной тонн заговора, чем в то, что у человека есть совесть. Каждый судит о других по собственному опыту.

У меня не было никаких претензий ни к Президенту, ни к полковнику. Отца полковника убили на глазах Президента. Полковнику было за что мстить. Бомба террористов разнесла в клочья пятилетнего сына Президента. Президенту было за что мстить. Это были люди власти. «Покажите мне человека, который не любит власть, – сказал один местный мудрец, – и пока он не докажет мне, что говорит правду, я буду думать, что он лжец. Когда же он докажет, что говорит правду, я скажу, что он дурак».

У меня не было никаких претензий ни к Президенту, ни к полковнику, потому что их действия подчинялись логике. К кому у меня были претензии, так это к ван Роширену. В его действиях логики не было.

Это из-за него хорошенький майор Ишеддар употребит меня и задушит в тюрьме; это из-за него попадется в ловушку полковник, а мои жена и сын останутся на милости правительства, которое не знает, на какую букву искать в словаре это слово. А ван Роширен? Ван Роширен скажет ей, что Христос меня любит и берет на себя все мои грехи. Пока Христос меня не любил, я был нормальным человеком: у меня были счет в банке, семья и прекрасная должность, респектабельные друзья и ферма. Когда Христос меня полюбил… О, черт побери!

И все-таки мне было обидно, что из человека, говорящего «нет» богу, я превратился в человека, говорящего «да» майору Ишеддару.

Вечером охранник принес мне корм. Он обращался со мной довольно грубо. В вырезе его форменной рубашки я заметил кипарисовый крестик.

– Что, – спросил я, – верите этому ван Роширену?

– А вы нет?

– Господин ван Роширен рассказывает, – сказал я, – что Господь воздаст за добро сторицей. Банк, который обещает семьсот процентов годовых, непременно лопнет.

– Это вы зря, – сказал стражник, – вот старый князь Санны тоже так говорил, а все-таки перед смертью крестился и раздал нищим десять тысяч кредитов.

– Да, – сказал я, – но никому не известно, сколько процентов ему начислили за этот капитал на том свете.

– Как же неизвестно? – удивился стражник. – Всем известно. Он пришел через неделю к ван Роширену во сне и говорит: я, мол, получил за свои десять тысяч сторицей. А ван Роширен: скажут, что ты мне мерещишься. А тот: ладно, если ты не веришь, я тебе отстучу телеграмму. А что вы думаете? На следующий день господин ван Роширен получил из рая телеграмму: так, мол, и так, сделал добро и обрел за него сторицей.

Я зевнул.

– Это хорошая вера, – сказал охранник, – по ней те, кто простят друг другу грехи, непременно победят врага.

– Дерьмовая эта вера, – сказал я. – Завтра ван Роширена убьют.

– Кто убьет? – встревожился охранник.

– Майор Ишеддар. Пригласит его в замок у Бродячего Перевала от имени мятежников и убьет. А вину свалит на террористов.

– Это нехорошо, – сказал охранник.

– Мне на это наплевать…

Тюремная каша отвратительна. Я был, как гнилая морковка. На лице у меня отросла ботва.

Наутро охранник, отводя меня на оправку, продолжил разговор:

– Это нехорошо, если майор убьет ван Роширена. За такое дело можно попасть в ад.

Я пожал плечами.

– А интересно, если найдется человек, который спасет ван Роширена, он попадет за это в рай?

– Кто же его спасет? – возразил я.

– Можно отправить ему телеграмму, – сказал охранник. – Можно написать так: «Вас вызывают в замок на Бродячем Перевале. Это ловушка. Не приезжайте».

– Ну и что? – зевнул я. – Он получает таких телеграмм сто штук на день.

Охранник огорчился. Ему явно хотелось в рай.

– Можно подписаться, – сказал я, – «Человек, которому вы обещали чудо с сертификатом».

Охранник подозрительно поглядел на меня.

– А кому это он обещал чудо с сертификатом?

– Мне.

– Это что за штучки, – сказал охранник, – хотите написать ему, что вы живы?

– Вы же сами прекрасно знаете, – возразил я, – что ван Роширен запросто получает телеграммы от покойников. Просто на такую телеграмму он наверняка обратит внимание. К тому же покойники в своих телеграммах всегда говорят правду.

Когда охранник принес мне ужин, я лежал на койке, закинув руки за голову. Охранник разжал кулак и показал бумажку: бланк отправленной телеграммы. Там было написано: «Вас вызывают в замок на Бродячем Перевале. Это ловушка. Не приезжайте. Человек с ограниченным словарным запасом». Я порвал бумажку и на всякий случай съел, запив водой, опять лег на койку и стал глядеть в потолок.

Возможно, ван Роширен не послушается телеграммы. Возможно, он ее не получит. А что я еще мог сделать? Если ван Роширен не поедет в замок Бродячего Перевала, то и полковник, который за ним наблюдает, этого не сделает.

На следующий день дверь камеры растворилась:

– Собирайтесь!

Казенный брадобрей скосил ботву с моего лица, и мне выдали безупречный костюм, усадили в кузов фургончика и повезли. Кроме меня, в фургончике было пятнадцать гвардейцев и майор Ишеддар.

Через окошечко в фургончике видна горная дорога. День был чистый и свежий. Голубые горы слегка курились вдали – это старые боги топили свои шатры. Над горами висели облака, отчаянно желтые, как упаковка мороженого «Даймс». Надпись на боку фургончика извещала, что владелец его торгует копчеными сардинами, но единственной копченой сардиной, которую я обнаружил внутри фургончика, был я сам.

Наконец фургончик взобрался вверх. Охранники раскрыли дверцы, и майор Ишеддар дал мне знак выйти. Без особого удивления я обнаружил себя во дворе замка на Бродячем Перевале. Прямо над моей головой торчали башенки в форме усеченной брюквы с лохматыми надбашенниками по краям.

Господин Президент не возражал против свидетелей, если они уже числились мертвецами. Президент и старый князь ждали нас в главном зале. Здесь не было окон, чтобы глядеть, а только бойницы, чтобы стрелять. Стены зала занавешены красивыми гобеленами, расшитыми сценами из жизни богов, царей и президентов.

У домашнего алтаря в честь предков стояло блюдечко с кислым молоком и курился светильник. Перед алтарем на цепи висела огромная серебряная корзина с фруктами и цветами, а наискосок от нее – хрустальная люстра, формой напоминающая цветок тысячечашечника. Люстра не горела, и в зале было довольно темно.

Меня усадили в кресло, не снимая наручников. Я стал рассматривать гобелены. Два гобелена у входа походили на те, что висели в глиняном домике полковника. На том, что слева был изображен полководец Идасса, приносящий клятву верности царю Дасаку. Он стоял на коленях перед царем, и руки царя были на его руках. На том, что справа, был изображен полководец Идасса, подсыпающий яд в чашу царя Дасака. Вещий голубь, подлетевший к царю, выбивал чашу у него из рук, а вероломный полководец в ужасе спасался бегством по узенькой лестнице. Гобелены были очень хороши и напоминали окна в иной мир. Возможно их ткали в той же мастерской, что и гобелен полковника, но для разных заказчиков.

Через узкую бойницу был виден краешек стены замка и за ней – обрывок белой горной дороги.

– Вы, надеюсь, не думаете, – сказал я Президенту, – что убийство полковника принесет стране какую-то пользу?

Президент посмотрел на меня. На лице его выразилось некоторое недоумение по поводу того, что копченые сардины умеют разговаривать.

– Не все дела, – благосклонно разъяснил старый князь, – делаются для пользы. Некоторые делаются для удовольствия.

– А давно вы, – спросил я князя, – купили гобелены с мятежником Идассой? Когда я вам монтировал систему слежения, у вас висели совсем другие гобелены.

– Эти гобелены – подарок Президента, – сказал майор Ишеддар.

«Может быть, ничего и не случится, – подумал я, – может быть, ван Роширен не приедет, а без него на встречу не явится и полковник. Может быть, полковнику не понравится фургончик с сардинами, проследовавший в замок…»

Краем глаза я заметил в бойницу, как по белой дороге катит подержанный «джип». На крыше его кто-то нарисовал персикового цвета крест.

Старый князь улыбнулся и пошел встречать гостя.

– Странное дело, – промолвил майор Ишеддар, когда хозяин покинул зал, – обычных людей за связь с террористами вешают, а князьям за то же самое жалуют земли. Как можно терпеть такую несправедливость?

– Когда горят дворцы государей, – сказал Президент, – князьям в их замках становится теплее.

До растворенных узких бойниц со двора долетали чуть слышные голоса. Заскрипели ворота. Молодой слуга вскарабкался на верхушку стены с деревянным ведром в руках и стал из ведра сыпать поджаренный рис на крышу въезжающего в ворота автомобиля.

И тут же я увидел на повороте белой дороги другую машину: вероятно, она где-то ждала приезда ван Роширена.

Телекамера на стене опять завертела любопытным глазком. Снова заскрипели ворота, затрещал под колесами гравий, хлопнули почти одновременно несколько дверец, неразборчиво зазвучали голоса.

Охранники подобрались.

Прошло еще несколько минут. За гобеленами, украшенными сценами из жизни царей и мятежников, раздался голос старого князя:

– Прошу сюда! Поистине гость есть ветвь счастья и подарок дому!

Несколько человек вошли в полутемную залу. Майор Ишеддар потянулся и включил свет. Полковник сунулся было за пояс.

– Не делайте глупостей, – сказал майор Ишеддар. Он сидел в кресле, полуразвалившись и с револьвером в руках. За креслом его и в оконных проемах стояли гвардейцы. У каждого гвардейца было по три зрачка – два зрачка в голове и один зрачок автомата, и все три зрачка смотрели на полковника. Президент сидел без оружия и кротко моргал.

– Так вот оно как, – сказал негромко полковник и полуобернулся к ван Роширену.

– Вы тут ни при чем?

– Я тут ни при чем, – ответил ван Роширен.

«Как сказать», – подумал я.

Глаза полковника обвели залу с гобеленами из жизни царей и мятежников и остановились на мне.

– А, Денисон, – сказал он, – так я и думал. Как ни суши скунса, все равно воняет.

Президент осторожно откашлялся и сказал:

– Господин полковник, через неделю истекает последний мирный день, отпущенный нашей стране, если последние годы можно назвать годами мира. Ежемесячные убийства, аресты, конфискации и грабежи под видом конфискаций, растущая волна беззакония и отчаяния. Подумайте, полковник, в Асаиссе, стране вирилеи, люди стали курить и выращивать наркотики, хотя бы и в горах! Автоматные очереди в храмовых двориках, бессилие сильных и жестокость слабых. Дым в небесах и бои на улицах, птицы-пересмешники научились подражать автоматам…

– Да-да, – сказал, усмехаясь, полковник.

Президент вдруг покраснел.

– Сегодня, – сказал он, – вы террорист. Через неделю вы станете официально признанным главой государства. Древняя поговорка гласит, что двум государям тесно в одном государстве, как двум ножнам в одном клинке. Я долго думал о том, как избежать того кровопролития, которое нас ожидает в будущем, и я понял, что кто-то из нас должен уйти.