Текст книги "Позволь ей уйти"

Москва, 2017 год

Где-то через час после начала банкета Павел понял, что с него хватит. Всё, что можно было обсудить относительно премьеры – уже обсудили, точнее перетёрли по сто миллионов раз, народ наконец расслабился и принялся просто методично напиваться, перемывая кости коллегам. Артём в который раз попытался подкатить к Тоне Городецкой, их бывшей однокурснице – он ещё во время учёбы неровно к ней дышал. Тоня, как и он, танцевала в кордебалете, отличалась лёгким смешливым нравом и полным отсутствием карьерных амбиций, относилась к парню тепло, по-дружески, но всё-таки не отвечала взаимностью. Артём страдал по Городецкой уже несколько лет – то ли в шутку и немножко «на публику», то ли всерьёз, Павел и сам не мог толком разобраться в чувствах друга. В любом случае, Нежданову сейчас было явно не до него…

А больше его здесь ничего не держало. Даже Анжела. Она, конечно, мила и прелестна, но… нет уже никаких сил улыбаться ей и любезничать с её папашей. Он чертовски устал. Кажется, пора сматываться по-английски…

– Павел! – в дверях ресторана его перехватила бойкая юная особа из журнала «Dancing Russia» – на вид его ровесница, лет двадцати, не старше. Студентка-практикантка?.. Весь вечер он то и дело натыкался на её испытывающий взгляд, и его не покидало смутное ощущение, что он знает её, видел раньше – да вот только где? Оставалось только надеяться, что они не спали вместе – было бы слишком стыдно признаться девчонке в том, что ничегошеньки не помнит.

– А можно задать вам пару вопросов?

– Вы же уже задавали, – он вежливо улыбнулся, вспомнив, как атаковали его журналисты в начале вечера, едва он вошёл в ресторан.

– Так то о премьере в целом… и со всеми вместе. А хотелось бы – о вас лично, с глазу на глаз, – девушка немного смущённо вернула ему улыбку, но в глаза при этом смотрела прямо, почти дерзко. Нет, он определённо был с ней знаком раньше!

– Ну давайте, – вздохнул Павел, – только выйдем на воздух, ладно? Здесь душно.

– Сейчас, куртку из гардероба возьму, – засуетилась она.

***

У него привычно захватило дух от ночной подсветки Театра балета, вид на который открывался сразу при выходе из ресторана. Здание казалось сделанным из золота и светилось, как огромная, самая прекрасная на свете ёлочная игрушка. В этом сиянии можно было отчётливо разглядеть все скульптуры, портики и барельефы театра. Павел замер, в миллионный раз любуясь великолепным и никогда не надоедающим зрелищем. В груди стало тесно и горячо. Мысленно он поразился странному жизненному пируэту: как получилось, что простой провинциальный детдомовский пацан танцует на одной из лучших сцен не то что страны, а целого мира?..

«У тебя типичный синдром самозванца»,99
  Синдром самозванца – психологическое явление, при котором человек не способен приписать собственные достижения своим личным способностям, качествам, усилиям и заслугам.


[Закрыть] – посмеивалась над ним Милка, если он рисковал поделиться с ней своими переживаниями.

Милка… дьявол тебя побери.

– Вот и я! – из ресторана выскочила журналистка с сумочкой, в верхней одежде и, кажется, даже с заново накрашенными губами. Павел едва сдержал усмешку: малышка хочет ему понравиться. Она была, в общем-то, ничего – миниатюрная, глазастенькая, со стильной короткой стрижкой… хотя обычно Павлу нравились длинные волосы.

– Ну, задавайте свои вопросы, – милостиво разрешил он.

– Э-э-э… – она покопалась в сумке, выискивая диктофон. – А кто ваш любимый танцовщик?

– Роберто Болле.1010
  Роберто Болле – итальянский танцовщик. В настоящее время – ведущий солист Американского театра балета и балетной труппы Ла Скала. Болле также регулярно выступает в качестве приглашённого артиста с ведущими мировыми компаниями, в том числе Королевским театром Ковент-Гарден, Мариинским балетом, Большим театром и балетом Парижской оперы.


[Закрыть]

Они медленно двинулись вниз по улице.

– Почему именно он?

– Он был моим кумиром с детства и остаётся им до сих пор. Человек, которому, кажется, время неподвластно. Век артистов балета недолог, вы должны это знать… Мало кто задерживается в профессии после тридцати пяти, ну ладно – тридцати восьми лет. А он перешагнул уже сорокалетний рубеж и по-прежнему в строю, более того – в безупречной форме… Когда я стал лауреатом «Приза Лозанны», Болле дал мне автограф и сфотографировался со мной. Очень приятный в общении человек. Фантастический танцовщик. Потрясающий артист!

– Вы хотели бы стать таким, как он? – предположила журналистка.

– Нет, – Павел засмеялся. – Я хотел бы стать таким, как я. Чтобы люди не сравнивали меня с кем-то. Пусть лучше сравнивают кого-то со мной!

– Вы с детства знали, что будете танцевать в балете? Всегда мечтали о сцене?

– Ну нет, в детстве я мечтал о тех счастливых днях, когда постарею и выйду на пенсию!

– Почему?!

– Чтобы больше не нужно было вставать по утрам и ходить в школу. Я вообще был уверен, что в старости только и буду делать, что безостановочно крутиться на карусели в парке – что может быть прекраснее?

В голове тут же возникло незваное воспоминание – Милка с лицом бледно-зелёного оттенка, которая, пошатываясь, спускается с карусели, неуклюже падает на колени, а затем её долго тошнит прямо в траву…

Журналистка расхохоталась. Миленькая девушка, и так отчаянно хочет заинтересовать – заглядывает в глаза, с готовностью ловит каждое слово, кивает, слишком внимательно слушает и преувеличенно заливисто смеётся…

– А где же ваши цветы? – спохватилась она вдруг. – Вам, должно быть, подарили море букетов в честь премьеры.

– Оставил в гримёрной до завтра. Неудобно было тащить с собой на банкет.

– А почему вы так рано ушли из ресторана? Это не для печати, просто любопытно, – смутилась она. – Просто… все ваши коллеги ещё там.

– Не люблю затянувшихся пьянок, – честно признался Павел.

– Я тоже, – кивнула она, – поэтому и сбежала вместе с вами. Устала. Если что, послужите мне прикрытием? Подтвердите, что я брала у вас эксклюзивное интервью!

О, это уже был осторожный намёк на продолжение знакомства…

– Хорошо, я вас прикрою, – многозначительно ухмыльнулся Павел, вогнав девушку в краску.

– Мне сейчас направо, – он кивнул в сторону знакомого переулка. – Я здесь недалеко живу, поэтому хожу в театр и из театра пешком.

Она с готовностью проглотила наживку.

– А вы живёте один?

– Вообще-то снимаю квартиру с другом. Но он, полагаю, вернётся ещё не скоро. Может быть… – их глаза встретились. – Прогуляемся до моего дома, выпьем кофе?

– С удовольствием! – быстро, слишком быстро ответила она. Готова!

– Как вас зовут?

– Даша, – отозвалась она с небольшой заминкой. Врёт?.. Девушка, радостно готовая бежать в гости к едва знакомому парню, едва ли будет ни с того ни с сего строить из себя скромницу и стесняться назвать своё настоящее имя. Тогда откуда эта выразительная пауза?

– Даш, а в чём подвох? – прямо спросил он. – Вы что-то от меня скрываете?

Она нервно облизнула губы.

– На самом деле я… мы… в общем… А вы меня совсем-совсем не помните?

Ах, так вот где собака зарыта!

Павел приложил руку к сердцу.

– Даша, честно признаюсь, что определённо знаю ваше лицо. Но совершенно не представляю, где и когда мы раньше встречались…

– Ресторан «Астра», два года назад, – напомнила она. – Мы там с подружкой были, а вы с другом, с Артёмом… вы к нам подошли, а потом эти… гопники.

У него будто пелена с глаз упала.

– Ну точно же! – засмеялся он. – А я весь вечер ломал себе голову, где мог тебя раньше видеть… Ведь можно на «ты»?

– Да, разумеется! – обрадовалась она.

Слава богу, тогда у них не дошло до постели, он сейчас отчётливо вспомнил тот вечер. Милка позвонила, и им с Артёмом пришлось срочно уехать, оставив девчонок несолоно хлебавши… Иначе было бы совсем неудобно.

– Не очень хорошо тогда получилось, – виновато сказал он. – Прости. Это правда вышло случайно. Просто обстоятельства…

– Ты знаешь, а мы ведь видели вас там с Алёной ещё раз, – призналась Даша в порыве внезапной откровенности. – В «Астре».

– Почему же не подошли? – спросил он, уже понимая, уже догадываясь.

– Вы были с девушками, – пояснила она насмешливо. – Не хотелось вам мешать. Раньше мы приезжали туда каждую субботу, а потом… после того случая… перестали.

Павел шутливо стукнул себя несколько раз кулаком по лбу.

– Даш, я… правда не знаю, что сказать. Мне очень жаль и… вообще чувствую себя сейчас ужасно стрёмно.

– Да ладно, брось, – великодушно отозвалась она. – Я всё понимаю. Неужели ты думаешь, что я тогда навоображала себе любовь с первого взгляда до самой гробовой доски?.. Каждый развлекается так, как ему нравится. Мы с Алёнкой это прекрасно понимали и, поверь, были не против, когда вы к нам подкатили.

– Так ты журналистка? – спросил он неловко, чтобы увести тему разговора в другую сторону.

– Учусь ещё. В журнале внештатно подрабатываю. Вообще-то, я всегда хотела стать спортивным журналистом… а потом как-то так вышло, что заинтересовалась танцами… и балетом. Наверное, во многом благодаря той нашей встрече, – смущённо созналась она. – Честно сказать, вы… произвели на нас обеих неизгладимое впечатление.

Ну вот и всё. Сейчас он приведёт эту журналисточку в их с Тёмой съёмную двушку и осуществит то, что не получилось тогда… Не позднее чем через полчаса Даша окажется в его постели. В общем-то, неплохое завершение вечера. Ему нужно было сбросить накопившееся напряжение и лёгкое возбуждение от успешной премьеры, а также выплеснуть злость на Милку… Секс – самый лучший и верный способ успокоить нервы.

Он взял Дашу за руку, переплетя её пальцы со своими, а затем запоздало уточнил:

– Не возражаешь?

Она лишь крепче сжала его ладонь.

Так они и шли по ночной Москве, взявшись за руки, как влюблённые на первом свидании. Было в этом что-то трогательное, романтическое, полузабытое… Павел невольно почувствовал себя стариком. Как давно он ходил на свидания? На нормальные, настоящие свидания, а не вот это вот всё? Примерно… никогда.

Даша что-то щебетала без остановки, всю дорогу щебетала – видимо, стараясь скрыть волнение. Он уже всерьёз намеревался заткнуть ей рот поцелуем, но тут они наконец-то добрели до дома. Павел приоткрыл перед ней дверь подъезда, пропуская вперёд, и вошёл следом.

На лестничной площадке, прямо на не слишком-то чистом полу, привалившись спиной к двери их с Артёмом съёмной квартиры, сидела Мила.

***

Павел переводил растерянный взгляд с одной девушки на другую, не зная, как правильнее среагировать в столь странной и нелепой ситуации. Зато Милка долго не раздумывала – завидев парочку, она немедленно вскочила и кинулась к Павлу с жаркими объятиями:

– Пашечка, ура! Наконец-то ты пришёл! Я заждалась совсем. А телефон у тебя почему-то вне зоны доступа…

– Это Мила? – насмешливо спросила Даша прежде, чем он успел что-либо объяснить. Он вздохнул, подтверждая:

– Это Мила.

– Ну надо же, – засмеялась та, – польщена, что ты рассказываешь обо мне своим… подругам. А вот о вас, к сожалению, – она стрельнула в Дашу выразительным взглядом, – я от Паши никогда ничего не слышала.

– Мила, – он словно отказывался верить, что это действительно она, – какого… в смысле, что ты здесь делаешь?

– К тебе приехала, не видишь, что ли?! В гости, – Милка хохотнула, и только тут Павел заметил, что она порядком пьяна.

– Ты не вовремя, – мрачно произнёс он.

– Ой, – она снова окинула понимающим взглядом стоящую рядом журналистку, будто только сейчас осознала причину её присутствия рядом с Павлом. – Я вам не буду мешать, правда.

– Ты не вовремя! – начиная заводиться, повысил голос Павел. – Ты здесь сейчас вообще на хрен не нужна, понятно тебе?

Мила состроила жалобную мордочку и захлопала ресницами.

– Я соскучилась, – жалобно протянула она. – Специально ехала к тебе через весь город… бросила свою компанию…

– Польщён до глубины души, – отозвался он со злостью. – Напоминаю, что у меня сегодня была премьера. Так, к сведению.

– Я в курсе, – искренне тараща глаза, выпалила она. – Ну конечно, в курсе! Эта, как её… «Спящая красавица»!

– «Золушка», – ровным голосом поправила её Даша. Милка покосилась на неё и снова перевела взгляд на Павла:

– Я в комнате Артёма тихонько посижу. Вы занимайтесь спокойно тем, чем собирались… а я подожду.

– Господи, чего подождёшь?!

– Ну, пока вы не… закончите, – наглые Милкины глаза смотрели сейчас открыто, наивно и честно, словно она и правда не понимала, какую возмутительную чушь несёт. – Если вы собираетесь трах…

– Мила!!! – быстро перебил он. Она покаянно шлёпнула себя ладошкой по губам и глупо хихикнула.

– Ну прости меня, прости… Я правда не могу сейчас поехать домой. Мне очень хотелось с тобой пообщаться. Паш, ну мы же сто лет не виделись… – она снова потянулась к нему с пьяными объятиями, но он предусмотрительно отступил на полшага, не позволяя их телам соприкоснуться.

Даша негромко кашлянула, привлекая к себе его внимание. Лицо её было пунцовым как свёкла.

– Это мне, пожалуй, лучше поехать домой, – тихо сказала она.

– Нет, подожди… чёрт, да что за идиотизм! – умирая от неловкости и нелепости ситуации, с досадой выговорил он. – Я сейчас всё решу.

– Не надо, – возразила она. – Даже если вопрос будет решён, я всё равно уже… не смогу остаться.

Мог ли он её в этом винить? Милка всё испортила. Опять всё испортила!

– Извини, что так получилось, – только и выдавил он из себя.

– Да всё нормально, – отводя глаза, проговорила Даша.

– Подожди, я хотя бы вызову тебе такси, – предложил Павел. Это было самое малое, что он мог сейчас для неё сделать. Но Даша отрицательно покачала головой.

– Не надо, Паш. Я сама, спасибо. И провожать меня до машины тоже не надо, – заметив, что он собрался спуститься с ней во двор, предостерегающе произнесла она. Обижена, рассержена или расстроена… а может, всё вместе. Впрочем, на каждую из этих эмоций Даша сейчас имела право, подумал он в раскаянии, сгорая от стыда.

Павел отпер входную дверь и молча прошёл в квартиру, даже не пригласив Милку последовать за ним. Впрочем, она и не ждала его разрешения: тут же шумно ввалилась в прихожую, болтая без умолку – явно оттого, что тоже чувствовала неловкость. Ну не совсем же бессердечной и бесчувственной она была?!

– Так что у тебя с телефоном? – напомнила Мила. – Уже несколько часов не могу дозвониться.

– Сломался, – лаконично отозвался Павел, не вдаваясь в подробности того, как раскурочил аппарат об стену – по её милости, между прочим.

– Хочешь, я чай заварю? – заискивающе, практически виляя хвостом, предложила она, заглядывая ему в глаза. – Паш, ты не сердись на меня, пожалуйста. Понимаю, что испортила тебе всю малину… Но я же не знала, честно!

– Можно подумать, если бы ты знала, что я буду не один, тебя бы это остановило, – едко отозвался он.

Мила смущённо засмеялась.

– Вообще да, ты прав, не остановило бы… Ну, вот такая уж я! Настоящая, какая есть. Без прикрас и без ретуши…

– Мил, – он серьёзно посмотрел на неё, – а ты никогда не задумывалась о том, что многие люди тупо оправдывают свои свинские поступки тем, что «вот такие уж мы есть». Наглость, бестактность и хамство не равняются искренности и «настоящести», понимаешь?

– Да, похоже, тебя зацепила та малышка, – протянула Мила понимающе. – Ты действительно расстроен, Пашечка.

– Да не в этом дело! – психанул он. – Просто я дико устал от твоих закидонов, понимаешь?

Мила сникла.

– Понимаю. Но я не хочу сейчас возвращаться домой, а больше мне правда не к кому было пойти. Так уж получилось, что во всём этом сраном мегаполисе ты – мой единственный реальный друг! – с досадой воскликнула она.

– Опять с родителями поругалась? – вздохнул Павел.

– Ага. Ну, ты в курсе, какие они у меня… трудные.

На его объективный взгляд, приёмные родители Милы были сущими ангелами – особенно потому, что столько лет терпели её выкрутасы и потакали им. Просто Милка не ценила этого. Не научилась, не хотела ценить… Идиотка неблагодарная.

– Я устал после премьеры, Мил. Чай не буду, спать очень хочется, – ответил он. – Ладно уж, так и быть, оставайся, но не буди меня и постарайся слишком не шуметь. Где чистое постельное бельё и полотенца – знаешь. И… если Тёма вдруг вернётся не один… пожалуйста, не лезь и не мешай, а?! Сиди тише воды, ниже травы.

– Ну что же я – совсем дурная, что ли? – Милка всплеснула руками. – Что я – не понимаю?!

Он лишь закатил глаза:

– А какая же ещё? Дурная и есть. На всю голову!

В театре Павел уже принимал душ, но сейчас ему всё равно хотелось освежиться, чтобы смыть с себя запахи и вкусы постпремьерного банкета, а также послевкусие беседы с Миллером, которое до сих пор отдавало во рту чем-то горько-кисловатым. Он долго стоял под обжигающе ледяными струями – до тех пор, пока кожа не начала гореть. Странно, если на всех остальных холодная вода действовала бодряще, то Павла, наоборот, расслабляла и успокаивала. Затем он досуха растёрся полотенцем, почистил зубы и, буквально на автопилоте добредя до своей спальни, рухнул в постель. Какое же это блаженство – просто уснуть, вытянувшись на кровати и чувствуя, как приятно ноет от усталости каждая мышца, каждая косточка…

И всё-таки сегодня был хороший день. Хороший несмотря ни на что, подумал он, утыкаясь лицом в подушку. Вот только с Дашей неловко вышло. Впрочем, всё пустое. Всё неважно, кроме танцев. Кроме балета, некогда столь ненавистного. Которого он стыдился и долго скрывал от знакомых, чем занимается… пока не понял, что это – его единственный путь.

Уже в полудрёме, где-то на границе между явью и мороком, он увидел себя в танцклассе у станка… А затем – посреди зала, выполняющего классические тридцать два фуэте ан турнан.1111
  Фуэте ан турнан (от фр. Fouettés en Tournant) – виртуозное движение в балете: ряд последовательно повторяющихся вращений в быстром темпе на одном месте, при выполнении которых работающая нога по окончании каждого оборота на 360° открывается точно в сторону. Общепринятое сокращённое название – фуэте.


[Закрыть] Это было последнее, что он запомнил, прежде чем окончательно провалиться в сон.

Среди ночи Павел почувствовал чужеродное тепло под боком и, даже не открывая глаз, догадался: Мила! Она знакомо прильнула к нему под одеялом, обняла одной рукой, устроив голову на его плече, и щекотно засопела прямо ему в ухо. Вот нахалка, сонно подумал Павел, у неё ведь есть в этом доме своя раскладушка, которую Милка, конечно же, поленилась разложить…

Он притянул её к себе, привычно приобнял в ответ, вдохнул запах её волос… и снова отключился – на этот раз до самого утра.

Таганрог, 2007

Пашка плёлся по коридору, лихорадочно размышляя на ходу, что успел натворить за последние дни. Окно в классе разбил? Так это ещё на прошлой неделе было, вроде дело замяли… Подрался с Семенихиным в понедельник? Да ну, тот – знатное ссыкло, вряд ли он стал бы его закладывать.

– Входи-входи, Паша, – приветливо кивнула ему Высоцкая, когда он, постучав, осторожно просунул голову в директорский кабинет.

У него немного отлегло от сердца: голос у Татьяны Васильевны был совершенно не сердитый, так что, судя по всему, распекать его никто не собирался. Впрочем, едва он вошёл в кабинет, как тут же заметил, что у директрисы посетитель. Вернее, посетительница… Пашка снова вмиг покрылся холодным потом – неужели всколыхнулась та унизительная история с браслетом?.. Однако гостья повернула голову в его сторону и Пашка моментально, хоть и с немалым удивлением, узнал в ней ту самую пожилую балерину, которая приглашала его к себе на занятия.

– Зд-драсьте, – с запинкой выговорил он.

– Ну здравствуйте, здравствуйте, Павел Калинин, – произнесла она иронично. – Что же вы – думали, я не разыщу вас?

Она сохраняла безупречную осанку даже в положении сидя. Спина была прямая как палка, подбородок горделиво вздёрнут.

Пашка промолчал, не зная, что можно ответить на её вопрос. Он вообще не задумывался о том, легко ли его разыскать, хотя, конечно, дело-то и впрямь ерундовое: наверняка во всех детских домах Таганрога не так уж много его полных тёзок, если они в принципе есть.

– Паша, почему же ты смолчал о том, что сама Ксения Андреевна Хрусталёва тобой заинтересовалась? – мягко пожурила его директриса. – Она личность у нас в городе известная, это невероятное везение и удача, что она пригласила тебя заниматься в свой кружок.

Он неопределённо пожал плечами, кося под дурачка. Ах, какая честь – его пригласили в балет. В ножки ей теперь кланяться, что ли, или ручки целовать? А может, присесть в реверансе?

– Подойди-ка, – резко перейдя на «ты», властно произнесла вдруг балерина, кивнув Пашке. Он не посмел ослушаться и сделал несколько шагов в её направлении.

– На шпагат можешь сесть? – спросила она. – Покажи.

В поперечный шпагат он уселся легко, играючи, а вот с продольным возникла заминка. Впрочем, немного попыхтев, Пашка сделал и это.

– Подними ногу кверху, – скомандовала она. Пашка тут же, стоя на одной ноге, задрал вторую выше головы.

– Прекрасная, прекрасная растяжка… – одобрительно пробормотала Ксения Андреевна. – А теперь сними рубашку. И брюки.

– Чего?! – обалдел он. Ну рубашку-то ладно, но остаться без штанов?!

– Паша, Ксения Андреевна посмотрит на твои ноги, – вмешалась директриса. – Это… это важно для балета.

– Что я – в трусах должен буду остаться?!

– Ну не без трусов же, – хмыкнула Высоцкая. – В чём проблема?

– Да не буду я! – возмущённо заявил Пашка, весь красный от негодования.

– Павел, пожалуйста, – подала голос Хрусталёва. – Я тебя очень прошу. Мне нужно окончательно оценить твои данные.

Пашка нехотя, будто бы через силу, медленно расстегнул пуговицы на рубашке и сбросил её прямо на пол, а затем спустил штаны и неловко переступил через них, оставшись перед балериной в майке, трусах и носках.

– Отлично, отлично… – без тени смущения бормотала та, осматривая его. – Какие выразительные руки… И ноги длинные. Превосходно! Ну-ка, встань в первую позицию.

– Да я понятия не имею, что такое эта ваша первая позиция! – раздражённо фыркнул Пашка.

– Это когда пятки вместе, а носочки смотрят в противоположные стороны, ровно по линеечке, – торопливо подсказала директриса, волнуясь так, точно это она сама сейчас проходила вступительное испытание в балетный кружок.

Пашка покорно сдвинул пятки и развёл носки, чуть присев.

– Колени! – прикрикнула Ксения Андреевна и довольно ощутимо шлёпнула его ладонью по ноге. – Колени не отрываются друг от друга, а ноги прямые!

– Да вы издеваетесь, что ли? – психанул он. – Это больно… и вообще нереально!

– Это реально, уверяю тебя. Через несколько занятий ты и сам это поймёшь.

– Занятий? – переспросил он.

Директриса побарабанила по столу пальцами.

– Паш, в общем, тут такое дело… Я решила, что ты должен посещать кружок Ксении Андреевны.

– Вы решили, – с нажимом повторил он. – А разве это не я решаю?

– Да что ты можешь решить, глупый? – не сдержавшись, сорвалась она. – Ты же думаешь сейчас только о развлечениях… Что, лучше шляться по улицам как какая-нибудь шпана? Шариться по рынку и воровать? Думаешь, я не знаю о ваших «забавах»?! Тебя поставят на учёт в детскую комнату милиции, а там и до колонии для несовершеннолетних недалеко!

– Да что вы меня пугаете? – возмутился Пашка.

– Не дерзи! – разнервничавшись, директриса налила себе воды из графина и залпом осушила стакан. – Я не пугаю тебя, просто констатирую очевидное. У меня же душа за всех вас болит, бестолочи!.. Твоё будущее сейчас – в твоих руках. И в руках Ксении Андреевны.

Он опустил голову. Слишком неожиданной была обрушенная на него информация, ему нужно было это как-то переварить.

– А теперь одевайся и иди в класс, – уже мягче произнесла Высоцкая. – У тебя ещё десять минут урока.

***

На первые занятия директриса приводила Пашку самолично, чуть ли не за ручку держала. Она, кажется, не была уверена в том, что Пашка не удерёт при первом же удобном случае. Впрочем, он и сам не был в этом до конца уверен…

До дворца культуры они доезжали на троллейбусе, затем чинно поднимались по широкой лестнице на второй этаж, и там уже Высоцкая сдавала его Хрусталёвой буквально из рук в руки. Те полтора часа, что длилось каждое занятие кружка, директриса терпеливо ждала Пашку в фойе, чтобы затем так же – практически под конвоем – вернуть его в детский дом.

Пашку порядком напрягал этот навязчивый контроль. Тем более, на обратном пути Татьяна Васильевна забрасывала его вопросами о том, как прошло очередное занятие, чему новому он научился. Он мычал что-то маловразумительное, отделываясь общими фразами, потому что скорее откусил бы собственный язык, чем признался, как несладко ему там приходится.

Встретили новичка настороженно. Во-первых, Пашка оказался единственным мальчиком на весь танцевальный класс. Во-вторых, он совершенно не владел балетной терминологией и чувствовал себя как баран, уставившийся на новые ворота, когда слышал все эти «батман тандю», «гранд плие» и «ронд де жамб пар тер».1212
  Батман тандю (от фр. Battement tendu) – отведение и приведение вытянутой ноги без отрывания носка от пола. Гранд плие (от фр. Grand-plie) – большое приседание. Ронд де жамб пар тер (от фр. Rond de jambe par terre) – круговое движение носком ноги по полу.


[Закрыть] Пашке было совершенно непонятно, зачем так извращаться над родным языком, почему нельзя сказать просто – «сделай круг ногой по полу»?! В-третьих, узнав, кто он такой, многие девчонки предсказуемо сморщили носы и стали подчёркнуто сторониться детдомовскую шпану – между прочим, при молчаливой или даже явной поддержке собственных родителей.

Пашка заставил Татьяну Васильевну поклясться, что никто в детдоме не узнает о том, чем он занимается. Да пацаны сожрут его с потрохами, если пронюхают, что он записался в балетный кружок! Вот позорище… А Мила?! От неё точно не будет пощады. «Пашка-балерина» станет, пожалуй, одним из самых безобидных прозвищ, которыми она его наградит…

Милка, конечно же, страшно разобиделась на то, что у него появились от неё какие-то секреты. Однако он скорее умер бы, чем признался ей в том, куда исчезает из детского дома трижды в неделю во второй половине дня.

***

На первое занятие Пашка явился в спортивном костюме и кроссовках – именно в таком виде он ходил на уроки физкультуры. Девочки, одетые в купальники, колготки и балетные тапочки, поглядывали на него со смешками, шушукались и хихикали за спиной.

– Ну, это никуда не годится, – покачала головой Хрусталёва. – Для занятий тебе нужна форма, как и всем. Запомни, форма мальчиков – это чёрные балетные плавки либо короткие велосипедки, белая майка-борцовка, белые носки и балетки. Лучше тоже белые.

– У меня ничего этого нет, – он пожал плечами, не глядя ей в глаза и слыша, как ехидное шушуканье всё усиливается. – Если только майка…

– Хорошо, на первый раз я тебя прощаю, ты же не мог знать. Но учти, занятия классической хореографией в таком виде, как сейчас у тебя, просто недопустимы! Я напишу записку вашему директору с перечнем всего необходимого. К следующему занятию ты должен иметь полный форменный комплект. А теперь… раздевайся.

– В каком смысле? – ему показалось, что он видит повторение дурного сна.

– В прямом. На тебе ведь есть майка? Вот под этим вот… – она брезгливо кивнула в сторону спортивного костюма.

– Футболка, – хмуро ответил Пашка.

– Ну, сегодня пусть будет футболка, ничего… А штаны снимать ты разве не собираешься?

– Нет!!! – он сделал страшные глаза. – Вы как хотите, а в трусах я оставаться не согласен!

Одно дело – демонстрировать свои голые ноги перед двумя немолодыми тётками, а другое – обнажиться на глазах всех этих противных девчонок… Да он же умрёт, сгорит со стыда.

– Боже, какой стеснительный… – иронично протянула Ксения Андреевна.

Юные балерины снова зашептались и прыснули. Пашка стоял весь красный от смущения и всеми фибрами души ненавидел сейчас Хрусталёву, директрису детского дома, этих хихикающих дурищ и заодно себя самого – жалкого, ничтожного, неловкого и неуклюжего.

И всё же талант – великая вещь, которая служит своему обладателю лучшим адвокатом, Пашка понял это уже спустя несколько занятий. Заметив, как привечает Хрусталёва новенького, как выделяет его среди других, девчонки поумерили пыл в насмешках. В балете они уже более-менее разбирались и не могли не признать выдающихся Пашкиных способностей: лёгкость и грацию, большой прыжок, а также шпагат, очень скоро превратившийся в минусовой…1313
  Минусовой шпагат (он же отрицательный или провисной) – один из сложнейших видов шпагата, когда растяжка делается не на ровном полу, а с одной или двух возвышенностей (валика, шведской стенки, подоконника, стопки книг, стульев и т.д.) и угол между ногами составляет больше 180-ти градусов.


[Закрыть]

Впрочем, природные данные не всегда спасали его от гнетущего ощущения собственной бестолковости. Мышцы легко и безболезненно подчинялись Пашке, если он делал что-то знакомое, привычное, будь то прыжки, приседания, наклоны или растяжка, которые шутя и с удовольствием выполнялись им на уроках физкультуры. Когда же дело доходило до танцевальных па, где Пашка был вынужден принимать совершенно неестественные и глупые, на его взгляд, позы – наступал апофеоз его позора. Он не мог сделать над собой усилие, чтобы на полном серьёзе исполнить арабеск, аттитюд, алясгон или экарте и не чувствовать себя при этом полным дебилом.1414
  Арабеск, аттитюд, алясгон, экарте – четыре «кита» классического балета, его основные позы. Во всех этих позах исполнитель стоит на одной ноге, а другая высоко поднята: в сторону (алясгон), назад (арабеск), назад с согнутым коленом (аттитюд), по диагонали вперёд или назад (экарте).


[Закрыть]

– Калинин, конечно, совершенно дремучий, – по-взрослому вздыхали девочки, наблюдая за его попытками коряво встать в пятую позицию, одновременно вскидывая руки в четвёртой, а затем добродушно подсказывали, как правильно.

Так или иначе, а контакт потихоньку налаживался. Вскоре Пашка уже различал всех девочек внешне и по именам. У него даже появились свои симпатии и антипатии. К примеру, рыжеволосая Машенька всегда приветливо и тепло ему улыбалась и помогала ненавязчивыми советами. А вот длинноносая Любка – противная склочница – вечно ехидно комментировала каждый его промах, зло высмеивала каждую ошибку и вообще посматривала свысока, будто сама уже была примой-балериной. Впрочем, ему быстро стало понятно, что зачастую те псевдоумные изречения, которые Любка произносит с самодовольным видом, она подслушивает у своей мамаши и просто повторяет за ней как попугай, не особо вникая в смысл.

Пашка как-то увидел Любкину мать в коридоре, когда вышел из танцкласса – грузная, с тремя подбородками, ярко накрашенная женщина шумно, с большим вдохновением и явно со знанием дела обсуждала с другой мамашей отличия балетных кружков от хореографических училищ. Видимо, балет был её нереализованной мечтой. Судя по габаритам этой особы, ничего удивительного не было в том, что мечта так и не осуществилась – зато теперь, очевидно, она воображала будущей звездой балета собственную дочь.

– Нет, нет и ещё раз нет! – помотала головой толстуха. – Я вам говорю, эти кружки ничего не дают даже при гениальном педагоге… – она покосилась на Пашку и чуть-чуть сбавила тон. – Если вы хотите, чтобы ваша дочь стала профессиональной балериной, её следует отдать в танцевальное училище, колледж или академию. Лучшие, конечно, в Москве и Петербурге… Имейте в виду, что после кружка вашего ребёнка не возьмут ни в один в театр, а вот после профессионального учебного заведения – возьмут.

– Это значит, надо поступать туда сразу после окончания школы? – непонимающе спросила вторая родительница. Любкина мать снова искоса взглянула на Пашку; на лицо её набежала мимолётная тень.

– Ещё раньше – после окончания начальных классов, то есть в возрасте десяти-одиннадцати лет. Опоздали? Всё, шансов не будет, – рассеянно отозвалась она, а затем, словно её магнитом тянуло, в третий раз уставилась на Пашку странным тяжёлым взглядом. Если бы его до сих пор провожала и встречала директриса – небось эта толстуха не стала бы так пялиться, подумал Пашка с досадой. Чего ей вообще от него надо?..

Все эти балетно-училищные тонкости совершенно его не интересовали, да и неудобно было подслушивать чужой разговор, поэтому он двинулся вдоль по коридору к лестничному пролёту. После занятий кружка ему всегда страшно хотелось жрать, и сейчас Пашка размышлял, стоит ли истратить ту небольшую сумму денег, что выдала ему директриса, на сосиску в тесте или пирожок, или всё же дотерпеть до ужина в детдоме, а деньги приберечь на что-нибудь более важное.