Текст книги "Дитя русалочки. Книга пятая"

– Наконец-то ты стал что-то понимать в этой жизни, – сказал Раф, появившись ниоткуда.

– Напугал меня, – недовольно пробурчал я. – Что ты тут делаешь? Ты же появляешься в самые критические моменты.

Раф посмотрел на сидящую на дне Ясмину и жестом приказал мне замолчать.

– Что такое? – прошептал я.

– Она думает, – ответил Раф.

– И что же? О чем она думает?

Я наклонился к нему.

– А что, раньше она не думала? – шептал я. – У нее что, какие-то важные мысли в голове?

– Послушай, – зашептал Раф в ответ.

– Да?

– Ты мог бы закрыть рот на минутку.

Я насупился. Раф напряженно вглядывался в Ясмину, словно сканируя ее и готовясь в бой. Ясмина вынырнула, отдышалась и снова исчезла под водой. Так продолжалось в течение десяти минут. Я терпеливо молчал. Наконец с лица Рафа спало напряжение, и он обратился ко мне с неким упреком в голосе:

– Почему ты все время трындишь под ухо? Это ведь тебе не игрушки. Если я появляюсь, значит, Ясмине может грозить опасность. Когда ты уже это усвоишь?

– А что с ней могло случиться? – виновато промямлил я. – Вазир ведь здесь.

– Где ты его видишь? – прикрикнул Раф.

Я огляделся. Вазир и вправду куда-то вышел.

– Пока он там курит, Ясмина прокручивает в голове план своего убийства, – сказал Раф. – Всякий раз, когда она погружается в воду, думает о том, что будет, если вдохнуть воду вместо воздуха. Она не решается, потому что боится такой смерти. Но душевное состояние у нее слишком тяжелое, чтобы найти смысл для дальнейшего существования.

– Я ведь не знал, – сконфуженно ответил я. – Я даже уже не могу читать мысли, как ты.

– Тебе и не нужно это. Мысли, которые будут важны для тебя, ты услышишь.

– Хорошо. Прости, – быстро заговорил я, чтобы отвести гнев от себя.

Раф уже собирался снова исчезнуть, как я его окликнул.

– Это называется флешбэк, – сказала Раф, прежде чем я успел что-то спросить. – Ты ведь хочешь знать, почему она вчера на тебя смотрела? Не удивляйся. Иногда она будет видеть тебя. Но ты в ее памяти возникаешь как маленький трупик на синем полотне или как мальчик лет шести. Такое бывает с женщинами, которые перенесли аборт. Временами она будет снова возвращаться в ту палату, где увидела твое мертвое тельце. Иногда будет чувствовать боль, которую перенесла во время аборта. Это время будет возвращаться к ней снова и снова, не давая ей забыть о тебе.

После этой фразы Раф поспешил исчезнуть. Наверное, уже знал, что у меня в голове начинают закипать другие вопросы. Иногда он такой злой и сердитый. Совсем не ангел. Не понимаю, почему у вас, у людей, есть в обиходе выражение «ангельское терпение»? У ангелов, по-моему, вообще нет терпения. И иногда они бывают невыносимыми: важничают и орут.

Пока я тут негодовал, чуть было не пропустил существенный разговор между Ясминой и Вазиром.

– Я не могу дозвониться до твоей мамы. Видимо, номер, который ты мне дала, уже неактуален. Но я напишу ей письмо. Нужно немного подождать.

Ясмина смиренно кивнула.

– У тебя просто ангельское терпение, – сказал Вазир, и меня чуть было не вывернуло.

ГЛАВА 8

Вазир и Ясмина сидели на жестких креслах аэропорта Шереметьево. День за окном стоял дождливый, но воздух прогревался до двадцати пяти градусов. В центре города готовился парад, посвященный Дню Победы. Повсюду мелькали георгиевские ленточки. Приятная сутолока у терминала. Люди с оживлением ожидают прибывших. Дедушка с цветами, девочка в синем платье, женщина в строгом костюме с табличкой. Народу было полно, и все разные. Мне, с тех пор как я перенес трагедию на волгоградском вокзале, стало очень непросто находиться в местах, где скапливается люд. Я стал тревожно оглядываться. Несколько раз мимо меня прошмыгнули рядовые ангелы, прокатилась какая-то черная лохматая нечисть, по эскалатору волочились еще какие-то призраки. Но проводника и его приспешников тут не было. Если их нет, то все должно быть хорошо, а мне все равно так неймется. Страшно так, что даже поджилки трясутся. Короче, я не выдержал и прошмыгнул в двери терминала. В просторном зале под томное гудение серой змеей крутилась багажная лента, на которую конвейером выплевывались чемоданы и сумки из отверстия в стене. Я внимательно осмотрел стоявших там людей. Юми наверняка за эти годы превратилась в статную даму. Я представлял ее немного располневшей, с сеточкой добрых морщин у глаз. Вам, людям, не везет, потому что у вас есть время и оно к вам беспощадно. Стоя у багажной карусели, я осматривался. Среди прилетевших этим рейсом было полно азиатов. А когда их так много, да еще в одной дружной куче, то их сложно отличить друг от друга. Странно, конечно, что я так рассуждаю. Ведь, родись я на этот свет, тоже бы имел в своем кариотипе корейские гены. Иногда я видел, как на чемоданах сидят и скалятся бесята. Как дети, они соскакивали с крутящейся ленты, шмыгали под ногами и снова запрыгивали. Хорошо, что вам, людям, это не видно. Они порой такие ужасные гримасы корчат. Вдруг я увидел, как к пузатому чемодану цвета пепельной розы подошла щуплая девушка с тугим хвостом на затылке. Белая широкая туника обрывалась чуть выше колен. Худые ноги в просторных джинсовых штанах. Только по этим длинным и кривым ногам я узнал Юми. Сначала я не мог поверить своим глазам. Ведь ей должно быть около сорока лет, но передо мной стояла девушка лет двадцати, не больше. Стройная, юная, ухоженная, бледноликая, нежная, как студентка. Только уставший взгляд выдавал в ней взрослую женщину. Черты лица вроде бы остались прежними, но общая картина ее внешнего вида совсем изменилась. Раньше она была смуглой, длинноволосой. Сейчас же кожа ее сияла молочной белизной. Волосы, не взятые в общий хвост, оборванными краями приятно налегали на ее лоб, уши. За эти годы она не просто похорошела, но и помолодела. И я не мог понять, то ли женщины в России быстро стареют, то ли в Корее время идет медленно. Пока я любовался юностью и красотой своей бабушки, она проворно выхватила свой чемодан с конвейерной ленты и направилась к выходу. Я еще несколько секунд стоял как пригвожденный к полу, но потом все же пришел в себя и кинулся ее догонять.

Когда мы показались в дверях, я немного пожалел, что не могу повернуть время вспять, чтобы посмотреть, каким же было лицо Юми, когда она в первый раз за столько лет увидела свою повзрослевшую дочь. И в то же время я ни за что бы не согласился упустить те секунды, когда Ясмина увидела Юми в воротах терминала. В отличие от меня, Ясмина сразу же узнала Юми. Это длилось всего несколько мгновений, но я все же успел выхватить ту бурю, вспыхнувшую в ее темных зрачках. Радость, боль, отчуждение, обида, любовь, отчаяние. Что только не всколыхнулось на поверхности измученного взора Ясмины! Я ощутил, как Ясмине в первые несколько секунд хотелось броситься к маме на шею и разреветься у нее на груди, как маленькая девочка. И в то же время нелепая обида и гнев возобладали, сделав ее выражение лица каменным и холодным. Ясмина не сдвинулась ни на шаг, когда увидела приближающуюся к ним Юми. Вазир немного замешкался, но тут же пришел в себя. Он ринулся вперед с любезными, но сдержанными приветствиями.

– Юми, наконец-то мы встретились, – неуклюже вывалилась фраза из его уст. – Как ты долетела? Все хорошо? Ты совсем не изменилась…

Юми отреагировала только на первые две фразы. Она одарила его мягкой дежурной улыбкой, и тут же ее взор будто приклеился к обескровленному лицу Ясмины. Всего пара метров отделяла мать и дочь, но это расстояние казалось таким бесконечным. Юми шла медленно и нерешительно, словно боясь сделать резкие рывки, из-за которых мог исчезнуть образ дочери. В глазах то ли вина, то ли боль, то ли неясное удивление. Сложно было сразу понять это. Ясмина стояла, не сделав к Юми ни одного шага, но не потому, что почувствовала оцепенение в ногах из-за столь неожиданной встречи. Она себя сдерживала, и даже я это почувствовал. Юми приблизилась к Ясмине и принялась долго рассматривать ее сквозь мерцающую пелену слез. Глаза Ясмины оставались сухими. Несколько раз Юми быстро моргнула, и тонкая строчка слез прорезала едва заметные желобки на ее щеках.

– Дочь… – чуть слышно пролепетала Юми, робко протянув свою тонкую руку к лицу Ясмины.

Помню, точно так же на дне бассейна Ясмина протянула руку ко мне. Тогда я ни за что бы от нее не отвернулся. Но Ясмина была другой. Лишь только ладонь матери приблизилась к ее щеке, она быстро и решительно отпрянула. Взгляд Ясмины рассеянно окинул толпу вокруг, после чего она торопливо произнесла:

– Давно не виделись.

Юми потупила взгляд и чуть заметно кивнула. Сейчас, когда они стояли рядом, я стал замечать внешнее сходство между ними. Ясмина в свои неполные шестнадцать лет уже была ростом как Юми, а Юми для азиатки весьма высокая. Обе они узкоплечие, тонкие, хрупкие, как фарфор. Нижняя часть лица была поразительно схожей: маленький сжатый рот, окантованный полными губами, чуть заостренные скулы и очень острый подбородок. Глаза и нос Ясмины выдавали в ней смешение рас: что-то от Васима, а что-то от Юми. Но больше всего их отличали друг от друга волосы. Пряди Юми были черные, толстые, прямые, как стрелки. А у Ясмины пушистые, непослушные вихры, которые торчали во все стороны, даже несмотря на то, что она их долго собирала в упругий пучок.

– Мы можем немного отдохнуть. Попить кофе, например. А потом поедем домой, – заговорил Вазир, увидев, как холодно отшатнулась Ясмина от Юми.

Ответа не последовало. Поэтому Вазир все взял в свои руки. Чемодан Юми в левую руку, а локоть Ясмины в правую. Только когда они сделали несколько шагов, Юми обратила внимание, как Ясмина неловко налегает на правую ногу. Ясмина была одета в длинные черные штаны строгого покроя. Так что если специально не вглядываться, то никто бы не подумал, что там, под плотной штаниной, прячется искусственная нога. Ясмина понемногу привыкала к протезу, и потому дефект в походке с каждым днем сглаживался. Но Юми – мать: она сразу же приметила эту странность.

– Дядя Вазир, – чуть слышно прошептала Ясмина, держа его под руку. – Вы отведите маму в кафе и там ей расскажите все, что случилось со мной и папой. Я пойду в туалет, а потом буду ждать вас у выхода.

– Может быть, лучше дома?

– Нет. Тете Саадат будет сложно на все это смотреть. Да к тому же я не знаю, как мама на все это отреагирует. Я уже и забыла, какая она.

– Ты боишься? – осторожно спросил Вазир.

– Нет. Я не хочу, чтобы ей было стыдно при мне плакать, но ей это будет нужно.

– Хорошо. Я постараюсь недолго.

Ясмина отделилась от них и неспешно заковыляла в сторону лифта. Юми долго смотрела ей вслед, силясь понять, что произошло с Ясминой. Ведь она запомнила Ясмину совсем другой девочкой.

– Она сейчас придет, – сказал Вазир, провожая Юми в кафе.

Недолго думая, я побрел за Ясминой. Услышать о том, что произошло еще раз, и увидеть, как будет разрываться от горя Юми, я не хотел. Слишком уж это жестоко для моей психики. Мне и без того пришлось многое пережить за последнее время.

Ясмина поднялась на лифте и медленно замельтешила по просторному залу, выстукивая низким каблучком по начищенному полу. Она не знала, куда идти, и потому бесцельно слонялась по аэропорту, высчитывая пройденные минуты. Несколько раз она спускалась и поднималась на эскалаторе и в итоге все же направилась в женскую комнату. Войдя в светлую, чистую уборную, Ясмина зашла в самую отдаленную кабинку, заперлась изнутри, опустила крышку унитаза, взобралась на него ногами, села на сливной бачок, устало прислонила голову к стене и закрыла глаза. Как долго она так просидела, не знаю, но Раф так и не появился. Значит, ничего дурного для жизни она не замышляла. Я стоял рядом с умывальниками и ждал. Женщины слонялись туда-сюда. Иногда я замечал женщин, рядом с которыми скользили души таких же, как я. Они смотрели на меня, как и я на них, но мы не смели заговорить друг с другом. Несколько раз мимо меня прошмыгнули женщины, рядом с которыми тянулся целый ворох нерожденных детей. Я сдерживал негодование, но все же мне непонятно, как женщины, которые по своей натуре созданы быть матерью, так беспощадно и коварно губят своих детей. Эти вопросы всегда будут меня мучить, но сейчас я не хотел слишком много об этом размышлять.

Вдруг в дверях показалась Юми. Бледная как мертвец она ступала так, словно ноги ее были ватными и она совсем не ощущала опору под собой. Войдя в уборную, она медленно прошлась вдоль выстроенных в ряд кабинок и заняла предпоследнюю. Заперев за собой дверь, она упала на колени перед чашей унитаза. Крепко сжимая ладонями рот, она надавила на кнопку слива. Послышалось чревное урчание внутри сливного бака, вода завертелась воронкой в унитазе, создавая дополнительный шум. И только тогда из зажатого рта Юми вырвался глухой и истошный вопль. Пока шумела вода, короткие мучительные возгласы Юми прорывали наполненную тоскою грудь. Когда плеск воды стал утихать, Юми снова сжала губы и приложилась лбом к ободку унитаза. Судорожно ловя воздух, она старалась удержать в себе вопли, но горечь жгла ей сердце. Слезы одна за другой капали на кафельный пол. Спустя несколько секунд Юми снова спустила воду и закашляла от удушающего отчаяния. Так она ревела, сидя на холодным полу, несколько раз спуская воду. А там, в соседней кабинке, на сливном бачке сидела Ясмина. Прислонив голову к стене, она с открытыми глазами слушала горькое рыдание матери. В темных пожухших зрачках, как запекшаяся кровь, свернулась невыплеснутая скорбь, сделав лицо Ясмины похожим на онемевшую от боли маску. Я сидел на смежной стене, отделявшей Юми от Ясмины. Вот Юми, которая не может найти в себе сил остановить рвущие ее на части слезы. А здесь Ясмина, которая, слушая рыдания матери, не может найти способ разбавить затвердевшие чувства и выплеснуть их наружу.

Я подумал в тот момент о том, что хотел избежать тяжелой сцены: хотел скрыться от страданий Юми. Но все, как всегда, вышло с точностью наоборот. Я вообще какой-то «везучий».

Всю обратную дорогу до дома в машине стояла мертвенная тишина. Ясмина пустым взглядом смотрела на мелькающие за окном дома, деревья. Юми, опустив голову, не сводила глаз со своих рук, теребящих бумажный платок. Вазир изредка посматривал на них сквозь прямоугольное зеркало. Дома Саадат встретила их теплым ужином. Сейчас она снова была вежливой и ласковой, как и в первые месяцы ухода за Ясминой. За ужином все старались говорить на отвлеченные темы, пробуя скрыть витавшее в воздухе напряжение.

– Я постелю вам в той же комнате, где и Ясмина. Вазир уже занес туда раскладушку, – сказала Саадат.

– Спасибо большое. Вы очень любезны, – ответила Юми, сделав глубокий поклон головой, свойственный людям азиатского воспитания.

Ясмина вышла из-за стола и направилась в свою спальню. Юми тоже встала, но принялась собирать грязную посуду со стола.

– Что вы? Я сама, – вспыхнула Саадат.

– Разрешите мне вам помочь. Я не знаю, как еще могу вас благодарить, – робко произнесла Юми.

Саадат погладила ее по плечу.

– Этих слов достаточно. Я рада, что у Ясмины такая мама. Ей явно не хватало вашего присутствия все эти годы.

Юми прослезилась.

– Много у вас было хлопот, – кротко произнесла Юми, не поднимая головы. – Мне очень стыдно, что я об этом узнала только сейчас.

– Дорогая, это не ваша вина, – принялась утешать Саадат.

Вазир тут же налил ей из узорчатого чайника крепкий чай.

– Выпей. Тебе станет легче.

Юми неспешно полезла в сумочку. Послышался приятный хруст плотной бумаги. Юми двумя руками протянула Вазиру толстый синий конверт. Вазир напрягся и выпрямился. На лице уже просочилось отрицание.

– Пожалуйста, дайте мне сначала сказать, – быстро заговорила Юми. – Я росла без родительской ласки и любви. Я знаю, как сложно жить без семьи: без материнской заботы, без защиты отца. И все же я бросила свою дочь много лет назад. Ясмина злится на меня за это. Мы за эти годы даже ни разу не связались ни по телефону, ни через письма. Я всегда буду в долгу перед теми, кто заботился о Ясмине в годы моего отсутствия. Эти деньги – не плата за ваши труды или моральный ущерб. Мне будет легко на душе, если вы возьмете эту небольшую сумму как мое сердце. Я всегда буду себя винить за свою трусость, за то, что сбежала от мужа и дочери. Но если вы возьмете эти деньги, я буду знать, что вы не презираете меня. И не побрезговали иметь часть со мной.

Саадат прижала Юми к своей полной груди и по-матерински принялась покачивать ее.

– Тише-тише, – словно баюкала Саадат. – Все позади. Все будет хорошо. На все нужно время. Ясмина это не говорит, но видно, что она сильно нуждается в вас. Когда-нибудь она это сама вам скажет.

Вазир взял Юми за руку.

– Ясмина нам всегда будет родной, – сказал Вазир. – Она будет для меня живой памятью о моем любимом брате. Когда ты ее увезешь от нас, то прошу, сделай так, чтобы она нас не забыла.

Юми одобрительно покачала головой. Глаза Вазира заблестели, и он задрал голову, чтобы не дать слезам вылиться наружу.

– Еще хотел попросить тебя, – сквозь выдох произнес Вазир. – Запиши ее на плавание. Ей нравится, да и лечащий врач прописал. Левая нога была сломана в двух местах. Мышцы атрофировались. Зарядку она делает без особого желания. В спортивном зале ее накрывает депрессия. Думаю, она все еще унывает из-за невоплотившейся мечты. Зато в воде она чувствует себя хорошо. Пока что она не так активно плавает, но все же улучшения есть. А самое главное, что у нее появилось хоть какое-то желание.

Юми снова поклонилась и жарко произнесла слова благодарности.

Когда Юми вошла в спальню, Ясмина притворилась спящей. Юми склонилась над головой дочери и мягко коснулась губами ее лба. В ночном полумраке я увидел, как Ясмина открыла глаза, едва Юми улеглась на раскладушку. Уже давно я смотрю в эти неподвижные зрачки и все равно никак не могу понять, о чем думает она в такие моменты. Почему она так себя ведет? Почему кажется такой сильной и в то же время такой беззащитной? У всего ведь есть корни, и у ее жесткости и озлобленности тоже есть начало. Но я вспоминаю, когда она была ребенком, когда была подростком. Я никак не могу понять, отчего она такая. Ведь с ней никто не обращался жестоко, не было в ее жизни насилия. Напротив, ее окружили заботой и вниманием. В подростковом возрасте ее уже знала и любила вся страна. Ее поддерживали, восхваляли, дисциплинировали. Что же тогда с ней не так? Сейчас она снова лежит и, изредка моргая, смотрит в ночь за окном. В черных неподвижных зрачках отражается молочная луна, придавая ее взгляду чуть живой отблеск.

Почти неделя ушла на сборы. За это время Вазир сумел подготовить все необходимые документы, собрать все справки. Вещей у Ясмины было не так много. Большую часть ее гардероба составляли яркие наряды для выступлений, гимнастические снаряды, спортивные костюмы. Ясмина отказалась их брать с собой, а все кубки и медали оставила дяде Вазиру.

– Если вам удастся их продать, то все деньги пожертвуйте на борьбу с терроризмом, – сказала Ясмина.

Билеты были куплены на 10 мая. 9 мая Вазир решил свозить всех на Красную площадь посмотреть парад. Это был первый в моем существовании парад. Никогда не видел ничего прекраснее того, что развернулось на площади. Играла живая музыка, торжественно шествовали солдаты. Выпрямленные, стройные, одинаковые, как на подбор. На почетных местах в полном обмундировании сидели ветхие ветераны, в чьих помутневших влажных глазах читались покой и тихая усталость. Громко трубили трубы, с шипением бряцали тарелки, отточенно отбивали каждую дробь барабанщики. В этот день весь народ вспоминал о тех суровых днях войны и о тех миллионах солдат, которые не вернулись живыми. Даже меня брала гордость за эту чудесную страну, за этот сильный и несгибаемый народ.

Мы пробыли на параде весь день. Вазир неустанно вводил Юми в экскурс русской истории. И хотя Юми это уже давно знала, она все равно с удовольствием слушала. Саадат была со своими детьми в ближайшем кафе: она быстро уставала от ходьбы. Ясмина стояла рядом с Юми и Вазиром и делала вид, что смотрит на парад. После очередного строгого и ровного «Ура!», выданного строем солдат, мы отправились на концерт. Город сиял огнями, заглушался звуками песен. Воды фонтана окрасились в яркий фуксин. Слова песен о Победе переворошили всю мою душу, и я на миг забыл, где я и кто я. Я только и думал о той торжественной минуте, когда была объявлена победа на русской земле. В десятом часу громко заиграл оркестр, и все небо всполохнулось в ослепительном салюте. Нечаянно брошенный взгляд на Ясмину наконец вернул меня на землю. Красные брызги салютов раскрылись на ночном небе, как громадные зонты. До земли донеслись грохочущие взрывы, и в эту минуту Ясмина мучительно закрыла уши и начала оседать.

– Ясмина, что такое? – встревоженно прокричал Вазир, силясь перекричать гомон вокруг.

Юми крепко прижала Ясмину у груди и что-то начала говорить на непонятном языке. Бесконечный свод продолжал гореть красными, зелеными, синими брызгами, превращая небо в нависший горящий купол. Трескающийся взрыв доносился до земли, заставляя Ясмину дрожать как осенний лист. Вдруг она поднялась с корточек, вырвалась из объятий Юми и бросилась бежать. Это не было похоже на бегство. Ясмина распарывала толпу, словно кого-то преследуя. Я несся за ней и внезапно сквозь оглушающий гомон услышал:

– Папа! Папа! Не ходи туда! Папа, прости меня!

Вытянув руку вперед, будто желая кого-то выхватить из толпы, Ясмина неслась за кем-то невидимым.

– Папа! Не уходи!

Она все бежала и бежала, пока яркий белый свет прожектора не ударил ей в лицо. Только тогда под помпезную музыку и всеобщие возгласы Ясмина, лишившись сознания, упала на сырую тротуарную плитку.

Что было дальше, я плохо помню. Как будто я сам лишился сознания на какое-то мгновение. Всю ночь Ясмина лежала, вздрагивая то ли от страха, то ли от жара. Юми сидела рядом с ней, меняя влажные полотенца на разгоряченном лице.

– Больно… – преодолевая бред, пролепетала Ясмина.

– Где болит? – спросила Юми.

– Нога болит.

– Какая? Где болит?

Ясмина коснулась правого бедра.

– Пальцы горят.

Ясмина снова мучилась фантомными болями. Я уже знал, что в этом случае ей мало что может помочь. Потому просто присел рядом и погладил ее по голове. Ясмина вдруг открыла глаза и снова посмотрела прямо на меня.

«Это ты?» – обратились ко мне ее мысли.

Я недоуменно огляделся вокруг. Посмотрел на всякий случай назад. Нет ли кого здесь еще. Нет. Она смотрела на меня.

«Я помню тебя, – говорила она в своем сердце – Не проклинай меня, я уже проклята. – Взгляд ее вновь помутнел, и она тяжело опустила веки. – Папа… я вспомнила, что ты тогда сказал мне на вокзале. Ты не смог меня правильно воспитать. Ты хотел, чтобы я была хорошей и доброй. Но как же теперь мне быть? Как мне быть без тебя? Без твоей любви и поддержки? Как мне стать хорошей, если я уже сделала столько гадостей. Даже ты не можешь мне этого простить. Не даешь мне поплакать о тебе, чтобы мне хоть немного стало легче. Почему меня никто на этой земле не любит? Почему я все время одна?

– Милая, что с тобой? – прошептала Юми, глотая слезы.

Ясмина открыла глаза.

– Это ты? Ты приехала за мной? Ты приехала за мной только сейчас? Ты ведь бросила меня. Какая же ты мать? Помнишь, как ты сказала папе: «Успокой свою дочь»? Ты забыла. Я была маленькой, но помню. Ты уже тогда отказалась от меня. Ты уже тогда дала мне понять, что я тебе больше не дочь. Что ты так смотришь? А потом ты удивлялась, почему я тебя не любила. Почему грубила, почему не пошла за тобой, когда ты ушла. Я тебе не нужна была. Никому я была не нужна. Даже дедушка с бабушкой с самого рождения отказались от меня. Думаете, я была маленькой и не помню. Все я помню. Знаю, как папа ругался с бабушкой и дедушкой по телефону. Я слышала, как они сказали, что из меня ничего путевого не выйдет. Что без их благословения я вырасту изгоем в этом мире. Кроме папы, меня никто не любил. Я всю свою жизнь старалась стать знаменитой, сильной, успешной, могущественной, чтобы бабушка с дедушкой поняли, как они ошибаются. Каждый раз перед камерами я думала о том, что они меня видят, что и ты меня видишь. Я так хотела, чтобы вы жалели, что отвергли меня. Как я вас всех ненавижу. Вы все бросили меня. Я никому не нужна в этом мире. Я тоже вас всех брошу. Я тоже никого не буду любить. И не нужно мне ваше прощение, потому что я ни в чем не раскаиваюсь. Вы злые, и я буду злой. Даже перед бедным моим малышом не каюсь. Он все равно был бы несчастен с такой мамой, как я. Только… Мой папа. Он ни в чем не виноват. Я обидела его. Я отвергла его, потому что испугалась, что он первый от меня отвернется, как и все вы. Но он сказал, что всегда будет меня любить. Он хотел, чтобы я была хорошим человеком. Но уже поздно, я злая. Нет мне счастья и не будет.

Ясмина до скрипа сжала зубы, и до меня донеслось ее дрожащее от ярости дыхание. И тут мне снова стало стыдно за все, что я о ней думал. Вот скажите вы: вам она с самого начала разве казалась хорошим человеком? Неужели я один такой бессердечный, что даже не заметил в ней раненую личность. Я просто думал, что она избалованный ребенок, который, как у вас говорят, с жиру бесится. Странно, что я вас об этом спрашиваю. Я ловлю себя на мысли, что если бы и вы так же думали о ней, то я как будто почувствовал бы себя немного оправданным. Может быть, я смог бы себе сказать: «Ну вот, я не один такой урод». (Простите меня за такие мысли.) Потому что сейчас, услышав все эти слова, я вдруг стал осознавать, что Ясмина – это обычная девушка. Никакое она не воплощение зла. Она просто не смогла справиться с той болью и раной, которую ей нанесли в раннем детстве. А как ей с этим было справиться? Никто никогда не говорил ей том, что нужно уметь прощать. Никто не пытался понять причину ее поведения. И мне стало ее так жаль. Даже себя перед смертью я так не жалел. И вообще мне даже захотелось себя прибить за то, что я так поверхностно судил о человеке. Можно, наверное, сказать, что все это ерунда, бывают ситуации и посерьезнее. Но это кому как. Ясмина оказалась, как и ее отец, слишком чувствительной к словам. То, что ее отвергли родственники Васима, стало для нее стимулом для всей этой погони за успехом. Она всю свою жизнь превратила в бесконечную гонку за медалями. Словно так она хотела заслужить любовь и уважение тех, кого внутри себя возненавидела, но так и не могла остаться равнодушной к их словам, которые они повесили на нее как ярлык. Теперь, когда я посмотрел на все через призму ее мотивов, я вдруг понял, как ей было все это время тяжело. Мы с Юми приложили свои головы к ее груди и заплакали. Точнее, плакала Юми, а мне было просто очень паршиво. Ясмина не оттолкнула нас. Она шумно дышала, норовя дыханием заглушить кипевшее в ней огорчение. Глаза Ясмины оставались сухими, хоть и полыхали противоречивыми чувствами: обидой и раскаянием.