Текст книги "Дитя русалочки. Книга пятая"

Раф замолчал, а я долго смотрел за черную полоску горизонта. Солнце еще не показывалось. Зима крадет время у зарницы. Значит, у меня есть еще возможность задавать вопросы.

– Ты сказал, что Люций был отправлен в тюрьму. Как же он тогда оказался в саду в облике змея?

Глаза Рафа хитро сверкнули.

– А я думал, ты догадаешься, – сказал он. – Земля и есть тюрьма.

– Как же это?

– В начале сотворил Бог небо и землю… Шесть дней творил Бог и пять раз сказал своему творению «хорошо». И только один раз смолчал. Это было на второй день. Мы все это видели. В тот день Бог сотворил твердь, которая отделяла внешние воды от внутренних. Твердь эта окружает землю. Эта твердь зовется небом. Небо заключило Люция и треть ангелов во внутренних водах. Сотворив это, Бог молчал до наступления следующего дня, потому что тюрьма означает наличие преступников, наличие греха. Бог не сказал «хорошо», и мы все поняли почему.

Получив ответ, я пришел к полному убеждению, что именно вторая история больше похожа на правду. Вопросов о возникновения зла все же оставалось очень много. Но я боялся, что скоро наступит рассвет, а мне нужно было узнать кое-что другое.

– У меня есть другой вопрос, если можно, – замялся я.

Раф одобрительно кивнул.

– Почему я застрял среди этих миров? Почему за мной не приходят приспешники проводника?

– Потому что ты не родился. Каждый раз в утробе Господь повторяет те шесть дней творения. Человек – это та же вселенная, над которой кропотливо трудится Божья рука. Бог дает человеку жизнь, и человек получает душу еще в утробе. Прерванный процесс сотворения – это величайшее проклятие, которое навлекает на себя женщина, согласившаяся на аборт. Последствия этого преступления непременно скажутся на ее жизни. Души неродившихся детей не могут попасть в рай, так как проклятие убийства связывает их с матерью всю жизнь. Это кровный завет с темными силами.

Я вздрогнул.

– Неужели я и моя мама навсегда обречены на проклятие? Неужели я никогда не увижу рай, а Ясмина до конца жизни будет мучиться?

– Есть только один способ остановить проклятие, – ответил Раф. – Я уже говорил тебе, что был на земле Сам Бог, который взял на себя грех людской. Нужно лишь в это поверить. Прийти с полным покаянием, и я тебя могу заверить, что нет такого греха, который Бог не смог бы простить. Слишком громко вопиет кровь Спасителя на кресте. Она молит о пощаде, она умоляет о милости. Когда Бог смотрит на страдание Сына, Он не может не простить. Иначе было бы, что грех сильнее принесенных Христом терзаний. Но есть и другая кровь. Кровь, пролитая во время убийства. Как кровь убитого Авеля, взывающая к небесам, требуя мести. Твоя кровь просит о мести, и духовные силы слышат ее и будут слышать до тех пор, пока твоя мама не обратится к Тому, чья милость покроет ее преступление. Ясмина будет прощена, если искренно покается, а твоя душа пойдет к Богу. А до того времени ты будешь тут. Ты будешь рядом с ней, так как ты не родился. Ты связан с ней одним проклятием, которое скреплено кровью.

Раф поднялся с крыши и протянул мне руку.

– Я покажу тебе только один раз, чтобы ты понял это до конца.

Я с сомнением посмотрел на его ладонь. А хочу ли я знать это? Нужна ли мне теперь эта правда, которой я так добивался? Да, нужна. Я протянул руку и ухватился за ладонь Рафа. Ночь окрасилась в грязные тона, и мы помчались в нее, словно погружаясь в топкое болото. Мы мчались сквозь время, сквозь стены. Передо мной предстали женщины, которые убили своих детей. Молодые и старые, черные и белые. Во всех уголках мира. Оказывается, их так много. Умершие дети преследуют их. Окровавленными ртами они вопиют о боли и бесконечных терзаниях. Матери видят их во сне. Голоса раздаются со всех сторон зловещим эхом: «Мама, за что ты меня убила?» Преступление и грех отделяют женщину от милости Бога. Между хранителем и женщиной стоит убитый человек. Это связывает духовные силы, которые направлены для того, чтобы беречь и помогать человеку. Убившая свое дитя мать, не осознавая, отверзает свою душу для проникновения зла. Бесы входят в ее тело. Вмешиваются в ее жизнь. Лишают мечты и радости. Грех убийства, как падаль, гниет в ее сердце, привлекая к себе все больше демонов, которые бегут, как крысы на вонь. Я увидел, как растерзали тело девочки внутри утробы собственной матери. «На малом сроке это еще не ребенок. Это всего лишь плодное яйцо. Оно не чувствует боли, я вас уверяю», – так говорили врачи. Но все это ложь. Каждый зачатый ребенок на любом сроке уже имеет душу. Некоторые дети умирали в страшных мучениях. В их мягкое темя вонзали заостренные инструменты и выскабливали, как нечто инородное, по частям вынимая расчлененное тело. Аборты проводили в больницах, в подвалах и даже в палатках. В разных частях света. Женщины разных возрастов и национальностей шли на аборт, не считая это преступлением. Кто-то под присмотром врача глотал таблетку, которая убивала ребенка. Некоторые дети бились в агонии под шум вакуум-отсоса. Вы можете себе представить такую смерть: тело засасывает по частям, и на выходе это уже сгустки крови. И на какие только ухищрения ни идут женщины, чтобы избавиться от ни в чем не повинной жизни. Внезапно мы оказались в темном подвале. Клиника подпольных абортов. Я очутился рядом с малышкой. Она была уже крупной, и перед извлечением ее должны были умертвить в утробе. Но она была еще жива и беззвучно молила о помощи. Голову ее стиснули окончатыми щипцами и острыми ножницами начали перерезать ее короткую шею. Я услышал, как хрустнули мягкие позвонки. И в следующую секунду голова была вынута, а туловище в крови какое-то время плавало в утробе. После чего его также разорвали и вынули по частям. После такого чудовищного убийства тьма опускалась на женщину, которая должна была стать матерью. Тело ее становилось пристанищем бесов, которые вгрызались в ее сознание, наполняли ее тело болезнями, стискивали сердце невообразимой тоской. Как бы они ни старались забыть и утешиться, им это не удавалось. Зияющая пустота толкала их на отчаянные поступки. Жизнь их разрушается постепенно, и души детей всегда рядом с ними. Матери видят своих детей повсюду. Они думают о них всю жизнь и грызут себя чувством вины, которое, увы, не может им помочь. «Моему малышу тоже было бы сейчас шесть… – говорят они себе. «Он мог бы сейчас, как и я, получить права на вождение… Прости меня, малыш. Прошу, прости…» Слезы стелются по щекам и не могут повернуть время вспять. Терзания души и постоянное чувство вины постепенно отравляют их существование и притупляют вкус к жизни, которая дается им всего один раз.

– Прошу, прекрати это! – завопил я, выдергивая руку. – Сделай что-нибудь! Я больше не хочу это видеть!

Раф отпустил мою руку, и мы снова оказались на той же самой крыше. Занялась заря. Серая, холодная, как приближение кошмарного сна.

– Я не хочу, чтобы Ясмина так мучилась, – сказал я, задыхаясь. – Прошу, не покидай ее.

– Не покину. Это моя обязанность. Но я не всемогущ и не могу остановить ту цепь событий, которую запустила сама Ясмина, убив тебя. Пойми, что если бы она не сделала аборт, то не поехала бы ни на какие соревнования. Не было бы для нее никаких сборов в Москве. Она бы смиренно поехала с папой к дяде Вазиру 3 января. Она осталась бы с ногой, не узнала бы той боли. И Васим был бы жив.

– А что было бы потом?

– Я не могу тебе точно сказать. Люди каждый день принимают какие-то решения, и от этого зависит их дальнейшая судьба. Мы только ангелы, мы не боги. Но я старался сделать все, чтобы ей перенести как можно меньше боли на том пути, который она сама себе выбрала.

– Да, я помню, – прошептал я словно сам себе. – Ты натравил собаку на ребят в Кемеровской области. Сделал так, чтобы маршрутка проехала именно в тот момент, когда кот Кристиан отдыхал на балконе. Я видел, как ты подкинул фантик над головой кота. А его любящая хозяйка сбила с ног Ясмину, рассыпав по полу ее документы, и таким образом задержала на более безопасном расстоянии от места взрыва, – я поднял на него свои опустошенные глаза и как бы между прочим спросил: – Как это у тебя выходит?

Раф как будто немного обрадовался тому, что я переменил тему, и поэтому тут же подхватил эту мысль.

– Жизнь – это сплетение цепей. Каждое звено – это мелочи, на которые люди не обращают внимания и пренебрегают. Приходится приложить немало терпения и ума, чтобы сплести эти звенья так, чтобы получить желаемый результат. Просчитать время, погоду, условия быта. Приходится подхватывать цепи судеб различных людей и скреплять их между собой, чтобы запустить каскад событий, которые бы помогли уберечь жизнь человека, чье время еще не пришло. Это не так просто. Думаешь, та бабулька, которая медленно спускалась на «Двадцать восьмой поликлинике», могла думать о том, что она держит в своих распухших до боли ногах драгоценные секунды, которые и спасли жизнь Ясмины? Так что вот так. Долго это объяснять. Этому учат в специальном университете на факультете стражей.

– А котам вам, значит, разрешено вредить?

Раф засмеялся. Ему стало весело от моего сарказма.

– Нет. Но жизнь человека всегда ценнее всего на этой земле. Каким бы ни был этот человек. А животные всегда страдали и будут страдать по вине людей. К тому же с котом все в порядке. Побыв чуть дольше на этой земле, ты сам все поймешь.

Я снова поднялся на ноги. Сквозь толщу снежных туч едва просачивались утренние лучи. Отчего серые облака устрашающе поблескивали, напоминая скопление шариков ртути.

– Рассвет. Время вопросов закончилось, – сказал Раф.

– Еще последний вопрос, – сухо попросил я.

Раф промолчал, и я счел это за позволение.

– Как я выгляжу? – спросил я. – Я похож на мать или на отца? Сколько мне лет сейчас, когда я с тобой говорю.

Раф рассмеялся.

– В первый раз вижу дух, который интересуется своей внешностью. Перед кем тебе хвастаться? – Раф немного помолчал и продолжил: – Но если бы было перед кем хвастаться, то определенно было бы чем. Ты высокий, как Васим. Волосы кудрявые, как у Ясмины, глаза большие и жаркие, как у твоего отца-баскетболиста. Ноги у тебя кривые. И это тебе от бабушки Юми. Сейчас тебе около тридцати лет. Это обычный возраст для всех нерожденных детей. Ты должен был стать врачом-нейрохирургом и сделать больше тысячи сложнейших операций на голову и позвоночник. Но так как ты не родился, то твоя миссия распределится на других людей. А некоторым пациентам суждено будет умереть. Потому что определенные операции смог бы сделать только ты. От тебя бы родились дети, которые пустили бы важнейшие цепи событий в этом мире. Но очень многое теперь не случится и, наоборот, случится, потому что ты просто не родился.

Я опустил лицо и сжал кулаки.

– Жестоко с моей стороны рассказывать тебе о том, чего ты лишился. Поэтому давай закончим с вопросами.

Раф повернулся ко мне спиной и побрел к чердачной двери. За спиной легкой дымкой поблескивало очертание его крыльев.

– Раф! – окликнул я. – Почему ты всегда пользуешься дверьми, у тебя ведь есть крылья?

– Потому что я не такой выпендрежник, как некоторые, – не оборачиваясь, пробубнил он.

Слабый смех вырвался из моей груди и тут же превратился в удручающий тихий стон.

ГЛАВА 7

Через полгода после всех этих событий Ясмина уже лежала на койке московского реабилитационного центра. Мне сложно вам передать, что было с Ясминой, когда она пришла в себя и увидела, что лишена ноги. Сначала она смеялась, как умалишенная. Затем умоляла, чтобы ее разбудили. Ведь это не может быть правдой. Она, как обезумевшая, кричала по ночам от фантомных болей. Помню, как Ясмина разбудила все травматологическое отделение из-за того, что у нее болел большой палец на правой ноге. «Мне жжет палец! – кричала она. – Помогите! Сделайте мне обезболивающее!» Я стоял рядом и тоже просил, чтобы врачи смягчили ее страдания. Но как можно было обезболить палец на ноге, которой нет. Ясмина не могла этого понять. Она кричала на всю палату, что ее обманывают. Ведь она чувствует то невыносимую боль в большом пальце, то сворачивающуюся судорогу в икрах, то жжение на подошве. Как может болеть нога, которой нет? Ей пытались объяснить, но она все время плакала и повторяла себе, что этого не может быть. У нее есть нога. Ее обманывают, но за что?

Фантомные боли были настолько сильными, что Ясмина прогрызла себе до крови весь язык и до основания обглодала ногти. Ее пришлось связывать, как сумасшедшую. Она кричала, проклинала всех, на чем свет стоит. Все это время ее кололи сильнодействующими препаратами, от которых у нее начались галлюцинации. Ей то воняло чем-то, то мерещились какие-то тени. Все время, пока лежала в реанимации, она звала папу. Врачи ссылались на то, что в реанимацию никого нельзя впускать. Несколько раз Ясмина хотела сбежать из больницы. Ведь ей нужно было спешить на тренировки. Она не может их пропускать. Скоро чемпионат мира. Она ради этого всю жизнь положила. Не может ведь она из-за каких-то переломов на левой ноге пропускать занятия. А правая нога появится, нужно только выбраться из этой больницы, где ей постоянно капают какие-то лекарства, чтобы свести с ума. Наверное, кто-то из соперников это подстроил. Когда ее перевели в травматологическое отделение, за ней стала ухаживать жена дяди Вазира. Пухлая чернобровая женщина Саадат. Ясмина отвергала ее помощь, зовя папу. Вазир приходил каждый вечер, и они с Саадат по очереди придумывали, почему папа сейчас не может ее навестить. Ясмина кидала в них все, что попадало ей под руку. Она отказывалась верить, что папа сейчас не может прийти потому, что ей сначала нужно поправиться. Или же потому, что его нет в городе. Ясмина слишком хорошо знала папу, чтобы поверить во все эти байки. Папа бежал к ней по первому зову. Он всегда был таким. «Папа! Папа! – кричала Ясмина на все отделение. – Папа! Я здесь! Забери меня!»

Бедняжка перенесла больше трех операций за это короткое время. К счастью, левая нога начала восстанавливаться, и врачи посоветовали госпитализировать Ясмину в реабилитационный центр в Москве. «Там есть все оборудование для ее скорейшего выздоровления», – сказали они. На самом деле я думаю, что они просто хотели поскорее избавиться от столь агрессивной пациентки. Вазир имел свои связи. Он быстро продал дом Васима в Волгограде, решил все проблемы с оформлением опекунства и увез Ясмину в Москву.

Я, как сейчас, помню то утро. Ясмина уже могла неуверенно передвигаться, опираясь на костыли. Она постепенно смирилась с тем, что ноги больше нет, но фантомные боли все так же мучили ее и порой так сильно, что пару раз Ясмина хотела перерезать себе вены. Раф за это время извелся показывать свою изобретательность, чтобы спасти жизнь этому несносному подростку, в то утро, когда Саадат и Вазир привезли Ясмину в опустевший дом, в который вот-вот должны были заселиться новые жильцы. Но прежде, чем Ясмина вышла из фургона, Вазир нашел в себе силы и рассказал о том, что случилось с Васимом. Меня испугало то, как отреагировала на это Ясмина. Когда она увидела, что лишилась ноги, она кидалась в истерику, кричала, плакала, изводила всех подряд. Но когда она услышала, что Васима больше нет, она не проронила ни слова. Глаза ее пожухли, зрачок стал каким-то матово-черным, но при этом не было даже малейшего намека на слезы. Ясмина ничего не сказала и не плакала ни в опустевшем доме, ни над могилкой отца на Дмитриевском кладбище. В ней что-то оборвалось. Злость и агрессия, которые когда-то першили в горле, вмиг растворились в дыму тупой скорби. Я увидел, как перекраивались на новый лад ее взгляд, характер, мироощущение. За мгновение Ясмина из живой, упрямой, агрессивной и целеустремленной девушки превратилась в сухое, блеклое, бесхребетное существо, из которого вытянули всю волю к жизни. Ясмина не сказала больше ни слова. Она послушно последовала за Саадат и Вазиром в Москву. Теперь она делала все, о чем бы ее ни попросили. Если ей говорили чуть подождать на скамье, она ждала. Если ей говорили, что нужно немного поделать зарядку, она делала. Спала, ела, ходила в туалет по расписанию и указке Саадат. Никаких возражений, никаких пререканий. Я смотрел на нее и не мог понять, что с ней стало. Неужели она напрочь лишилась последнего рассудка? Ее взгляд хоть и оставался сухим, был отнюдь не пустым. Любой, если бы хоть раз заглянул в ее глаза, увидел бы в них запеченные дочерна чувства, гнет скорби, холодный липкий ужас.

Мы вместе прибыли в реабилитационный центр. Я сопровождал ее на всех процедурах, на которых Ясмина безвольно подчинялась всем просьбам и указаниям. Временами мне хотелось ее растрясти, чтобы она уже очнулась. Но с каждым днем она все глубже и глубже вязла в эмоциональной смерти. Только раз я увидел, как она снова заупрямилась. Когда ее попросили снять с руки золотой браслет, в котором каждое звено напоминало рыбок. Тогда Ясмина жестко сказала, что тогда не пойдет ни на какое МРТ, если там требуется снять браслет. Ночами Ясмина лежала с закрытыми глазами, но я знал, что она не спит. Изредка подергивались зрачки под тонкими веками. Я все ждал, когда она заплачет, но глаза ее оставались сухими, а лицо с каждым днем бледнело и становилось прозрачным.

– Раф, прошу тебя, сделай что-нибудь, – молил я. – Не дай ей сойти с ума.

– Оставь ее. Ей сейчас очень плохо, – отвечал Раф, сидя у ее изголовья.

Бывало, Ясмину снова посещали фантомные боли, но теперь она все переносила молча, задыхаясь и давясь невыплаканными слезами, покрываясь холодным потом. Тяжелый хрип выдавливался из горла, как сквозь частое решето, но она никого не звала на помощь и не пыталась больше покончить с собой.

Молодой и сильный организм Ясмины быстро восстанавливался. Трагедия, случившаяся с Ясминой, облетела всю страну и ближнее зарубежье, где ее уже знали как выдающуюся спортсменку. Во всех газетах и на форумах писали письма поддержки и утешения, но Ясмина ничего не хотела слышать, никого не хотела видеть. Меньше всего ей хотелось, чтобы ее жалели и сочувствовали. Саадат и Вазир перевезли ее в свою просторную квартиру, где всячески пытались ей угодить и утешить, но Ясмина продолжала жить как мертвец.

– Как ты спала? – спрашивала Саадат утром.

Ясмина молчала.

– Ты любишь блины с творогом?

Ясмина ни слова в ответ.

– Хочешь, пойдем на прогулку?

Та же мертвенная реакция.

В конце концов молчание Ясмины и ее равнодушие к жизни стали изводить терпеливую Саадат. Вазир постоянно был на работе, а их собственные дети были уже взрослые и самостоятельные. Поэтому поначалу Саадат, полная сострадания и добрых намерений, хотела поднять дух Ясмины. Но когда после года реабилитации и постоянного ухода Ясмина так и осталась холодной, как труп, Саадат начала изводить себя и мужа.

– Я не могу день и ночь находиться в этой унылой атмосфере, – роняя слезы, жаловалась Саадат мужу. – Наш дом превратился в склеп. Она все время лежит и смотрит в одну точку. Мы ведь уже все для нее сделали, а она все такая же. Врачи говорят, что она вменяема, сама может отлично передвигаться, но все продолжает сидеть день за днем на кровати и мотать мне нервы своим молчанием.

– Нужно дать ей время, – отвечал Вазир, потому что ему больше нечего было добавить.

– Сколько еще нужно времени? У нас своих забот полно. Ты о наших детях подумал? У нашего первенца из-за нее свадьба сорвалась. Все деньги ушли на ее лечение и современный протез. А от нее хоть бы слово благодарности услышать.

– Хватит! – прервал Вазир. – Васим – мой единственный родной брат. Ему и без того пришлось нелегко. Папа лично попросил меня позаботиться о Ясмине. Он чувствует вину за то, что отказался от Васима при жизни. И я сделаю все, чтобы душа моего брата была спокойна на том свете.

– Тогда при чем тут я? Я не давала никаких обещаний и зароков на свою душу не брала. Ты целыми днями на работе, а я должна смотреть за живым трупом. Скоро я сама загнусь в могилу. Ты обо всех думаешь. Ты обо всех заботишься. Чтобы папа не винил себя, чтобы Васиму на том свете было мягко, чтобы Ясмина могла ходить. А обо мне ты подумал? Почему для тебя важны все, кроме меня? Почему для тебя важны те, кто никогда не скажет тебе спасибо?..

Голос Саадат подлетел до отчаянного крика. Упреки, высказанные на одном дыхании, прервались, и Саадат громко, истошно зарыдала.

Скандалы в доме стали нарастать, а Саадат с каждым днем относилась к Ясмине все хуже и хуже.

– Ты могла бы хоть посуду помыть, для этого много ума не надо, – злобно бранилась Саадат. – Что ты сидишь? Не видишь, молоко с плиты убегает? Это тебе не отель, а я тебе не гувернантка. Хватит тут сидеть. Подними свою ногу. Ты уже больше не знаменитость, и хватит себя так вести. Тебя что, не учили элементарным словам вежливости? Ты когда в последний раз мыла голову?..

Как-то раз после очередного скандала на кухне Вазир вошел в спальню Ясмины. За окном стояло чудесное весеннее утро, но шторы Ясмины были плотно прикрыты. Воздух в комнате стоял спертый, удушливый. Пахло какой-то мазью и потным телом. Сама Ясмина сидела, поджав под себя единственную ногу, глядя на увешанную золотыми медалями полку. Вазир заботливо перевез все награды Ясмины и поставил их в таком порядке, в каком они покоились в ее собственной комнате.

– Как дела? – спросил Вазир, раздвигая шторы.

Зрачки Ясмины сузились. Солнечные лучи мягким пушком заиграли на ее бледных щеках.

– Ты не обращай внимания на Саадат, – виновато произнес Вазир. – Она просто устала. Она ведь на самом деле хочет тебе помочь, понимаешь?

Ясмина медленно перевела на него свой взгляд.

– Дядя Вазир, – прохрипел ее голос, – подойдите, пожалуйста, к полке с наградами.

Вазир, изумленный тем, что наконец-то услышал голос племянницы, как послушный мальчик, выполнил ее просьбу.

– Третий кубок слева, – голос Ясмины был тяжелым, сиплым.

После долгого молчания говорить было очень непросто.

Вазир взял позолоченную чашу и всучил Ясмине.

– Этот?

Ясмина кивнула. Она перевернула чашу, и ее худые белые пальцы медленно прошлись по ножке и юркнули вглубь постамента. Через секунду она сжимала в руках свернутый в тонкую трубочку голубой бумажный клочок. Ясмина развернула его и протянула Вазиру.

– Это адрес и телефон моей мамы, – выдавила она. – Пожалуйста, свяжитесь с ней. Скажите, пусть она меня заберет.

Вазир присел на край кровати и слегка коснулся отросших кудрей Ясмины, среди которых редко заискрились серебринки.

– Ты уходишь от нас с обидой? – спросил Вазир.

Ясмина покачала головой.

– Я хочу уехать из этой страны, и всего лишь, – последовал ответ. – У меня было слишком много времени, чтобы все обдумать и понять, почему со мной такое произошло.

– Ясмина, – ласково произнес Вазир. – Прости, что я не могу тебе ничем помочь.

Ясмина подняла на него свой уставший взор.

– Помогите мне плакать, – вдруг сказала Ясмина. – Я не могу оплакать своего отца, свою потерянную ногу, свою несбывшуюся мечту и еще…

Она умолкла. Вазир долго и терпеливо ждал, когда она продолжит, но Ясмина так и не закончила предложения.

– Ты чем-то похожа на своего отца, – улыбнулся Вазир. – Когда мы были маленькими, Васим часто плакал, и наш дед за это прозвал его девчонкой. Васиму было стыдно, но он ничего не мог с собой поделать; слезы градом катились из него, если кто-то его обижал. Когда он вырос, то зарекся, что никто и никогда не увидит его слез. И действительно, никто больше не видел, как он плакал. Когда ему было очень плохо или больно, он просто шел в бассейн и пропадал там часами. Васим говорил, что таким образом он сжигает стресс. Однажды он поссорился с папой так сильно, что ушел в мороз без куртки. Прошло около двух часов, а его все не было. Я побрел за ним. Бассейн рядом с нашим домом работал до десяти вечера. На вахте сказали, что Васим внутри. Я вошел и увидел, как на поверхности воды плескаются двое пловцов, но среди них не было Васима. Переодевшись, я вошел в теплую воду. Я был уверен, что Васим где-то рядом. Бассейн был глубоким, вода в нем – такой прозрачной, что, когда нырнул, я легко заметил темнеющее пятно на самом дне. Набрав побольше воздуха, я погрузился в глубь. И знаешь, что я там увидел? Твой папа сидел на самом дне, сложив по-турецки ноги, опустив голову. Сквозь толщу воды я услышал его громкие рыдания. Он плакал громко и горько от тех обид, которые нанес ему наш отец. Я не стал ему мешать. Тогда я понял, почему он так надолго пропадал в бассейне. Васим не хотел, чтобы кто-то знал, что он все еще плачет как девчонка. А я считал его по-настоящему мужественным человеком.

Ясмина слушала его очень внимательно. Глаза ее за долгое время впервые ожили.

– Отвезите меня в бассейн, – попросила она.

– Сам хотел тебе это предложить.

В тот день Ясмина в первый раз пристегнула к своей культе дорогостоящий протез и вышла из дома, держа под руку Вазира. Шла она неуверенно, попеременно останавливаясь и перемежаясь из стороны в сторону. Вазир любезно довез ее до ближайшего спортивного комплекса и попросил администратора впустить Ясмину во второй бассейн, где не было людей. Там Ясмина расстегнула непривычный для нее протез, надела черный купальник и медленно погрузилась в воду. Несколько раз она исчезала под водой, но выныривала почти сразу же.

– Я не могу так, – наконец сказала она Вазиру. – Без воздуха сложно.

– Я знаю, – ответил Вазир. – Твой папа мог сидеть под водой почти четыре минуты. Это дело тренировки. Тебе как спортсменке это нужно бы знать.

Ясмина кивнула и попыталась сделать это еще раз. В тот день она так и не поплакала, но все равно я очень радовался, что она вышла из дома и заговорила. Она хотела выплакаться, разве это не говорит о том, что она хочет выкарабкаться из своей горечи. После всех неудавшихся попыток Ясмина подплыла к Вазиру и, держась за бортик, стала рассказывать о том злополучном дне. Голос ее звучал низко, сухо.

– Я только один раз видела, как папа плачет. Это было в тот самый день. Мы с ним сильно поссорились, и он меня ударил. В гневе я отрезала волосы и сказала, что отказываюсь от него как от отца. Тогда он заплакал, а меня это ничуть не тронуло. Потом я помню все очень смутно. Я поехала на вокзал менять билеты, а папа поехал за мной. Он что-то говорил мне, но я не могу вспомнить. Потом он подарил мне вот этот браслет. Я даже ни разу не окликнула его, когда он уходил. Он ушел обиженный на меня. Я его так огорчила.

Голос Ясмины задрожал, а губы побледнели.

– Когда я о нем думаю, слезы поднимаются внутри меня, но не выходят. Наверное, потому, что я не заслужила его прощения. Я недостойна, чтобы его оплакивать. Папа не дает мне слез.

– Перестань, – мягко прервал Вазир. – Дело не в этом. Это просто слишком большая для тебя трагедия. Дай себе немного времени, и ты увидишь, что ты сможешь однажды выплакаться по нему.

В ответ, не поднимая на него глаз, Ясмина попросила Вазира, чтобы он еще раз привез ее сюда.

– Завтра мы приедем сюда снова, но с понедельника у меня начнутся рабочие будни. А ты можешь приехать сюда сама. Сегодня ты неплохо справилась со своей искусственной ногой.

Сквозь плотную рябь воды Ясмина взглянула на уродливую культю. А ведь когда-то эти ноги принесли ей такую славу. Я почувствовал, как до боли сжалась ее грудь, и Ясмина сделала еще одну попытку поплакать под водой. Раздув свою узкую грудь, она погрузилась в воду. Несколько упругих пузырей поднялись на поверхность, и она медленно стала идти ко дну, сжимаясь в плотный комок. Я плавал рядом с ней, не зная, как и чем помочь. Достигнув дна, Ясмина неспешно открыла глаза и стала оглядываться. Может быть, мне очень этого хотелось, не могу объяснить причину случившегося, но в эти несколько секунд она смотрела прямо на меня. Ошибки быть не могло, Ясмина точно видела меня. Заполненный горькой поволокой взор окутал меня со всех сторон. В эти секунды глаза ее молчали, хотя и были заполнены смятением. Прежде чем последний пухлый пузырь вылетел из ее губ, она протянула ко мне свою ладонь. После чего легкое удушье заставило ее вынырнуть.

– Молодец, – встретил ее на поверхности Вазир. – Сейчас ты продержалась около двадцати секунд. Это твой сегодняшний рекорд.

Ясмина ничего не ответила. В мигающих глазах читалось некое изумление или даже испуг.

– Такие, как ты, никогда не сдаются, – продолжал ободрять Вазир. – Ты похожа на Васима. Он тоже упертый и целеустремленный, но в то же время ранимый и чувствительный. Мама в детстве била нас за шалости, но он никогда не обижался и не плакал из-за этого. Но стоило папе сказать что-нибудь грубое, так он сразу начинал быстро моргать, чтобы не выпустить наружу слезы Вот такой он был. Слова его очень ранили. Он слишком серьезно относился к ним. Ты, видать, такая же. Физические страдания тебе нипочем, зато…

– Дядя Вазир, – перебила его Ясмина. – Отвезите меня домой.

– Конечно. Как скажешь.

На обратном пути Ясмина сидела смирно, прижав свою кудрявую голову к окну автомобиля. В глазах читались потерянность и недоумение.

– Ты все же решила поехать к маме? – перебил ее думы Вазир.

– Да. Я так решила.

– Не передумаешь? – Вазир посмотрел на нее через зеркало заднего вида, и уверенно ответил за нее: – Нет. Не передумаешь. Хорошо. Я сегодня же постараюсь с ней связаться.

– Спасибо.

– Меня можешь не благодарить, но моей жене очень хотелось услышать это слово от тебя.

– Я скажу ей это.

На следующий день Вазир, как и обещал, привез Ясмину в этот же бассейн. Она задерживала дыхание и погружалась в воду. Здесь, в голубой толще, наедине с собой Ясмина выглядела совсем другой. Все черты лица ее вмиг становились детскими, жалобными. Горькая печаль окутывала все ее тело. Чувство вины сужало ее плечи, делая ее маленькой и прозрачной. Взглядом мы с ней больше не встречались, хотя несколько раз она оглядывалась, словно ища меня в этой синеве. А я всегда был рядом. Смотрел на нее и думал, как я мог так ошибаться. Мне всегда казалось, что Ясмина – маленькая хищница, которая способна на любые пакости ради своих амбиций. Но сейчас, когда она оставалась там, где ее никто не мог видеть, наружу выходила ее настоящая сущность. Это была маленькая затравленная девочка со своими страхами и ранами. «Ты справишься», – твердили ей все подряд, даже не думая о том, как сложно на самом деле этому бедному подростку. Но мало кто относился к ней как подростку. Признаться, я и сам долгое время не воспринимал ее так. Мне она из-за всей своей внешней серьезности и напряженности казалась взрослой и опытной женщиной. И я осуждал ее за те или иные поступки, как будто бы она не имела права на ошибки. Как будто она уже давно живет на этой земле и все знает. А ведь ей идет всего шестнадцатый год. И несмотря на все ее достижения и переживания, она все еще остается ребенком, которому еще многое неведомо.