Текст книги "Я – твоя женщина!"

Глава 13

Даша Свириденко вышла на балкон. Где-то вдалеке темноту рассекал салют. Ночной мрак непонятным образом соотносился в Дашиных мыслях с тем, что происходило за ее спиной – в квартире, подаренной молодой паре свекром со свекровью. Новоселье, приуроченное к седьмому ноября, было в разгаре. Тост за тостом, анекдоты, смех, водка, разбитая посуда…

– Где хозяйка? Вы не слышали, как она поет? Она у нас – певица! – хвалился свекор перед гостями.

– Да? – ответил чей-то пьяный мужской голос. – А что она поет?.. Пусть про соловья споет.

– Какого тебе соловья? – ответила резвая, не смотря на полноту, тетка с красным от выпивки лицом. – «Виновата ли я» ваша «хозяйка» может? А?

И тут же не дожидаясь ответа, заголосила. Пьяная компания подхватила «…что люблю…». Даша присела на корточки, закрыла уши ладонями, и слова сами собой стали складываться в рифмованный узор:

«…Среди шумной бесстыжей борьбы

За конфетки игрушечной власти

Сын растет. И уже у судьбы

Я прошу не себе – ЕМУ счастья…»

– Дашк! Ты че тут делаешь? Дашк! – выскочил на балкон разгоряченный супруг.

– Я? Я стихи пишу, – улыбаясь, ответила девушка.

– Что? Пойдем. Замерзнешь ведь. Чего ты ушла?

– Подожди! Давай чуть-чуть постоим. Смотри – вон Млечный Путь. Интересно, есть там кто-нибудь живой? Такой, как человек?

– Посюсюкаться захотелось? Ну и Млечный Путь. Ну и что из этого? Какая разница, есть там кто, или нет? Меня больше волнует мое распределение. Твоя тетя Галя, между прочим, еще месяц назад обещала переговорить об этом со своим сыночком – полковником. Ну и где?

– Да ведь целый год впереди!

– Это так кажется, что времени много. А оно пролетит – не заметишь. И что – в Грозный прикажешь ехать? Сына без кормильца хочешь оставить? Да? Может, ты меня не любишь, а? Может, тебе в напряг мои предки? Чего ты сюда ушла, а? Макса мамаше своей заранее оттащила! Что – моя мама не умеет с детьми обращаться?

– Саш! Два месяца ему! Маленький! Зачем он на этой пьянке?

– Все! Не хочу ничего слышать! Хочешь здесь торчать – оставайся! – стекло в балконной двери зазвенело. Александр Свириденко хлопнул ею с силой, от души.

– Я выдержу! Выдержу! Выдержу! Я сильная! Сильная! Сильная! Все будет хорошо! Хорошо! Хорошо! – сжав кулаки, твердила Даша. – Боженька, пожалуйста! Пусть все будет хорошо! – но слезы не удержались в глазах.

Молодая красивая женщина смотрела на звезды и умоляла о счастье. Для себя. Для сына. Для мамы. Для всех людей на земном шаре.

Глава 14

Начинался 1996 год. Малкович думал. Крепко думал.

Проблема №1 – скрыть доходы фирмы, зарегистрированной в Москве как «Малкович и К». Проблема №2 – отвязаться от «ореховской» группировки, которая упала ему на хвост с предложением быть «крышей» его фирмы. Проблема №3 – шантаж бывших двух «друзей» по бизнесу с требованиями «подарить» им квартиры в Москве. Проблема №4 – Жанна, с которой он встречался на протяжении последнего года в Питере, забеременела.

Болела голова. Нужно было что-то предпринимать. Что?

Малкович снял трубку телефона. Набрал номер. Ответила Жанна. Андрей не стал говорить сразу. Слушал красивый голос любимой женщины. Мягкий, кошачий, с предыханием. Он действительно любил ее.

– Почему вы молчите?.. Алло…

Малкович представил ее коварные розовые пухлые губы, ласково, умело целующие всего его. Представил ее обнаженную, прижимающуюся к нему тонкой белой кожей. Как она обнимает его!.. В тумане… Туман! Он все больше обволакивал Малковича. Он же видел ее в тумане во сне! Чувство страха как молния пронзило Малковича: «Это была не Жанна! Не Жанна! Со скалы упала тогда Мата Хари. Но не Жанна. Нет.»

Малкович встряхнулся. Но сердце ныло.

– Алло! Жанна, это я, – получилось устало, тяжело, глухо.

– Я знала, что ты. Просто боялась спросить: вдруг все-таки муж?

– А он не дома?

– Уехал. Вчера. В Ганновер…

– Как ты?

– Хорошо.

– Правда?

– Конечно.

– Что решила? – осторожно произнес Андрей.

– …Андрюш, ты не обижайся только. Я была сегодня у врача…

– …И что?

– Ребенка не будет.

– Не будет? – еще тише отозвался Малкович.

– Ну вот, я знала, что ты расстроишься… Ты где сейчас? В Москве?

– Да… Почему ты это сделала?

– Андрюшечка! Ну перестань! Не трави душу. Зачем я тебе? Замужняя старуха с двумя детьми?

– Ты не старуха.

– Я старше тебя. На десять лет. От этого никуда не денешься.

– Я люблю тебя.

– Андрей! Милый! Прости… Прости меня!..

Она плакала в трубку.

– Не надо. Не плачь. Я к тебе приеду.

– Когда?

– Сейчас.

– Ты купил самолет?

– Не потеряла чувство юмора. Это радует… Я сейчас выезжаю. Позвоню. Давай… Пока?..

– Пока…

Малкович вышел из своего кабинета. Арендуемый им офис на Арбате состоял из двух комнат. В соседней, не смотря на поздний час, еще работали.

– Андрей, ты куда сейчас?

– Я в Питер.

– Когда назад?

– Послезавтра.

– Что делать с «ореховскими»?

– Скажи, никак не можешь со мной связаться. В понедельник вернусь – решим.

Глава 15

Счастье Даши Свириденко заключалось только в растущем и уже говорящем сыне. Кроха маму не разочаровывал: то новогоднюю елку на себя перевернет, то с испугу начнет впервые говорить вместо ожидаемого «мама» – «баба». Курсант Свириденко успешно закончил училище. И искал возможность наилучшего распределения где-нибудь недалеко от родного Ростова. Отдохнув в отпуске летом, отправился на службу. Через две недели Даша получила письмо.

«Дорогая моя, ненаглядная женушка! Это письмо, возможно, станет последним в моей жизни. Я взял направление в город Грозный. Других вариантов не было. Сын твоей тети Гали так ничего и не сделал. Сказал, что нужно было взятку дать. Но ты не расстраивайся: в случае моей гибели вы с Максом получите денежную компенсацию. А если выживу – тоже заработаю неплохо. Надейся на лучшее. Твой Санек. Люблю. Целую. Прощай».

Появление Александра Свириденко в Грозненской комендатуре аэропорта «Северного» совпало с внезапным наступлением «боевиков». В начале августа колонна возвращалась из Ханкалы в аэропорт по Моздокской улице. Свириденко с Гаровым ехали открыто, не прячась, на первом БТР-е. Свиста неожиданной пули слышно не было за шумом машин. Свириденко как раз повернул голову к Гарову, начал что-то кричать. Гаров не расслышал и чуть подался вперед. В это время Свириденко вдруг протянул руку и стянул с последнего косынку цвета хаки. На самом ее краю угла дымилась крохотная дырочка. Гаров посмотрел на нее, и чувство гневной силы накрыло его всего как океанской штормовой волной. Свириденко среагировал быстрее – резко встал, выстрелил в воздух. Затем парни вдвоем, по очереди, прыгнули в люк и закрылись. Больше никто не стрелял. Пока не стрелял.

От танковых гусениц в воздух поднимался рыжий песок, который ни с каким больше не спутаешь – пыльный, прожженый, чеченский песок. Прошло минут пять. Вокруг не было ни души. Местные жители, которые часто раньше встречались – грязные оборванные мальчишки, торгующие женщины в темных одеждах – незаметно исчезли. Во всех пяти танках молчали, ожидая нападения противников. Оставался километр до автошколы ДОСААФ, где располагались подразделения федеральных сил. Хотелось поскорее добраться к своим.

Из девятой городской больницы вышел старик-чеченец и стал усиленно махать руками, показывая в сторону наших танков какие-то знаки. Видимо, звал к себе. Гаров успел спросить Свириденко о том, что делать, как вместо ответа раздались выстрелы. Мишенью оказался дед. Раненый в руку, он скрылся за стенами клиники.

Пули полетели, казалось, со всех сторон. Так же и отстреливаться пришлось: вокруг себя. Но постепенно поняли – больница единственное место, откуда огня не было. Танки стали пятиться к зданию. Один из них взорвался, едва Смирнов с двумя солдатами выскочил и скрылся в дверном проеме. Свириденко крикнул Гарову: «Уходи! Прикрою!». Гаров заскочил в больницу и наткнулся на Смирнова, ругающегося с какими-то людьми в белых халатах. Из их крика понял, что они здесь главные, и что они отказывают им в укрытии за больничными стенами.

Отстреливаясь, спиной уткнулся в спину Гарову Александр Свириденко. Развернулся:

– Я не понял! Что здесь происходит? Вы чего столпились? Что – места мало? Хотите, чтоб нас поубивали нахер? Там сщас Рыжов еще в танке с парнями…

– Я сказал: нет! – оборвал возгласы лейтенанта один из врачей. – Мы никому не даем убежища. Мы – больница! И вести военные действия на нашей территории ни кому не позволим. У нас – больше трехсот пациентов! Мы должны их лечить! А ваше присутствие поставит под угрозу их жизнь! Многие из них не могут встать на ноги. В здании находятся люди, которым приходится за ними ухаживать. Они все мирные жители. А дети? Вам не жалко детей? Находясь в здании, вы подпишите им смертный приговор! Как еще вам объяснить? Уходите!

На фоне непрекращающейся стрельбы раздался взрыв гранаты. Дверь, итак свободно болтающуюся на петлях, снесло взрывной волной. Через секунду в нее протиснулся Рыжов, весь в крови и копоти, несущий на своих плечах одного из солдат. Смирнов заорал так, что даже Гаров со Свириденко переглянулись – никогда таким майора не видели:

– Как там тебя: Мовсар, Умар?.. Мне без разницы! Но ты ведь, сука, – врач! Перед тобой раненый! И ты сейчас прикажешь своим сестричкам немедленно оказать ему необходимую помощь!

Заметив у врача отрицательное мотание головой и желание ответить, Смирнов закричал еще резче, передергивая одновременно затвор автомата и направляя его на видневшиеся вдали коридора палаты:

– Ты не понял, врач? Ты не понял? Я за себя не отвечаю, я – чокнутый, я всех сейчас здесь положу, мало не покажется! Я за своих ребят глотку любому перегрызу! Так что давай шевелись быстрее!

Врач тяжело вздохнул и стал что-то по-чеченски доказывать тем, кто стоял рядом с ним. Смирнов перебил:

– При мне говорить только на русском! – И, как когда-то киношный Жеглов, добавил: – Я сказал.

Один из чеченцев направился вглубь коридора, к лестнице, ведущей в подвал.

– Гаров, Свириденко! – скомандовал майор. – Сопроводите товарища…

– Умара, – подсказал врач. – Умар – хирург. Ведите своего раненого с ним.

Гаров подхватил тяжелую ношу с плеч Рыжова на свои. Свириденко, держа автомат перед собой, шел за Умаром, за ним – Гаров с раненым. Спускаясь в подвал, они то и дело встречали молоденьких медсестер. Девушки не стеснялись в выражениях, высказывая свое отношение к русским, и Свириденко пришлось пару раз выстрелить рядом с ними. Картинно причитая, девушки бросились убегать.

Глава 16

Обойдя всю территорию больницы и не заметив ничего подозрительного, Смирнов с ребятами засел в сыром подвале, куда перебралась большая часть больных из-за минометного обстрела здания «боевиками». В который раз майор попытался связаться по рации с федералами из ДОСААФА. Сквозь шип и хрип состоялась долгожданная связь двух командиров. Смирнов просил помощи, но тот, другой командир, в поддержке им отказал, посоветовал: «Держитесь!». Майор обвел взглядом своих, задержал взгляд на перевязанном солдатике. Все ждали, какое майор примет решение.

– Будем обороняться сами, – уныло выдохнул Смирнов. – Гаров, расставь ребят по этажам. Никого из больницы не выпускать. Наблюдать за улицей.

К вечеру все входы и выходы больницы были заминированы. Гаров заглянул в одну из комнат на первом этаже – единственную оставшуюся неприкрытой. Окна ее вели во двор, откуда в здание приносили воду и продукты из пищеблока. У окна стоял спиной к Гарову старик с перебинтованной рукой. Александр шагнул внутрь, и в оконном проеме увидел двух девушек в черном, пригнувшись, бегущих от больницы.

Гаров выхватил из кармана разгрузки пистолет, подскочил к окну, намереваясь стрелять, закричал: «Куда? Назад!». Дед развернулся и ахнул:

– Вот и свиделись, лейтенантик!

На Гарова смотрел старик из самолета, с которым он летел в Грозный. Раздумывать было некогда:

– Дед! Потом поговорим! – Гаров направил пистолет на бежавших чеченок. Но дед схватил его руку, и выстрел ушел вправо.

– Дед? Ты чего? Они же завтра с подкреплением нас убивать придут! Знают ведь, как нас здесь мало. – Гаров с силой оттолкнул руку старика и снова прицелился.

В это время одна из чеченок развернулась, держа в руках автомат Калашникова. Дед, покачнувшись, набросился на Гарова, силой всего своего тела пытаясь изменить направление руки с пистолетом:

– Лейтенантик! Внучка то моя! Зуля! Приехала, а тут – та… – не успел договорить дед. Автоматная очередь прошила его, повиснувшего на руке Гарова, почти насквозь. Теперь Гаров подхватил старика и упал вместе с ним на деревянный пол. Дед смотрел широко раскрытыми глазами на Гарова:

– Зуля там, лейтенантик… Не стреляй… Не надо… Пусть она живет… Она красавица у меня… – голова старика вдруг задергалась, жадно ища воздуха и как будто не находя его.

– Дед! – Гаров с трудом сдерживал слезы. – Дед! Не умирай! Де-ед! Это же она сейчас стреляла! Она тебя убила! Де-ед! – совсем уже по-мальчишески плакал Гаров.

Старик, наконец, вздохнул, сухими потрескавшимися губами прошептал: «Ни… но…», голова его повернулась набок и застыла.

На выстрелы примчался Свириденко с двумя солдатами:

– Санек! Что? Живой?

Спрятавшись за стеной у окна, он направил автоматную очередь во двор.

– Не стреляй, – сказал Гаров, закрывая глаза старика. Смахнул одним движением свои слезы, встал.

Свириденко удивленно посмотрел на него:

– Не стрелять? Почему? Гаров! Что происходит?

– Просто прошу тебя: не стреляй!

– Гаров! Ты е……ся совсем?!… Ну ок! Не буду.

Спустя часа два после этого события, когда совсем стемнело, к Смирнову подошли знакомые врачи:

– Чеченцы сказали, если ты со своими уберешься этой ночью, они нас не тронут. Уйди! В подвале от грязи и спертого воздуха умерли десять больных…

– Ты откуда имеешь такие сведения? От кого? – схватил его за грудки Смирнов. – Посылал к «боевикам» своих людей? Посылал? Говори!

Врач упрямо молчал. Сверху раздался истеричный женский вопль. Зуля, вернувшись и доложив предложение чеченцев, снова уходя, наткнулась на тело деда. Она долго громко оплакивала его.

Ее не стали трогать из-за Гарова, твердо сдержавшего натиск друзей. Он и сам не понимал, почему так поступает. Просто не смог по-другому. Внутри все переворачивалось, его коробил ее плач, но вспоминал слова и взгляд старика, и они оказывались сильнее всех отношений со Смирновым, Свириденко… Хотя, кажется, Смирнов его понял… Ей дали уйти со словами майора о том, что ночевать они останутся в больнице.

– Так и скажи им, девочка: и среди нас могут оказаться басаевы, захватывавшие буденновские больницы…

В три часа ночи, когда больные спали, Смирнов по-тихому сообщил всем:

– Уходим по двое с перерывом в пятнадцать минут, в одежде чеченок, завернув лицо платком, незаметно. Я – последний. Прорываемся к зданию автошколы. Как-нибудь пройдем. Желательно не стрелять, стараться не привлекать к себе внимание. При встрече с противником использовать штык-нож.

…Дошли, как позднее выяснилось, все.

Глава 17

В начале октября Дашу разбудил ранний звонок телефона. Незнакомый приятный веселый мужской голос предложил встретиться.

– А вы собственно кто? – недоверчиво поинтересовалась девушка.

– Я – маг-чародей, который сделает Дарью Свириденко богатой и счастливой.

– Кто? Какой мак?

– Не мак, а маг! В смысле «чародей»! Волшебник. Никогда волшебников не видела?

– Нет, – совершенно ничего не понимая, машинально ответила Даша.

– Волшебники – это те люди, которые делают чудеса. Понятно, что тебя ждет при встрече со мной?

– Понятно, – осторожно ответила девушка. – Хотя и не совсем.

В это время проснулся и заплакал ребенок.

– Максик, я здесь! – крикнула Даша.

– Вообщем, ближайшие полчаса ты дома?

– Дома. А что?

– Значит, я подъеду.

– Зачем?

– Я же сказал: чтоб сотворить чудо. До встречи.

– Алле! Подождите! – Даша не успела больше ничего сказать: незнакомец положил трубку.

Ровно через полчаса раздался звонок в дверь. Даша открыла. На пороге стоял симпатичный темноволосый мужчина в черном джинсовом костюме. Энергия добра, так активно излучаемая «волшебником», окончательно сразила Дашу. Она опустила глаза.

– А всегда так двери, не спрашивая, открываешь?

– Всегда.

– Не надо. Нужно спрашивать. Народу всякого полно. Осторожность никому еще не вредила.

– Вы собственно как раз и есть тот, кого следует опасаться? Ну так всего хорошего.

Даша с грозным видом попыталась захлопнуть дверь, но незваный гость протянул в разъем руку.

– Стоп! Меня зовут Александр Гаров. Можно на «ты». Я только что из Грозного. Еду в отпуск, в Краснодарский край. По пути Александр Свириденко попросил меня заехать к тебе. Знаешь такого?

Даша улыбнулась.

– Так вот он передал тебе деньги и письмо. Полагаю, в нем написаны слова любви и верности.

Гаров протянул бумажный сверток.

– А это кто такой? – Гаров повернулся к дверному проему зала. Оттуда шагал нетвердой походкой годовалый Макс. Мальчик широко раскрытыми глазами смотрел на незнакомого дяденьку.

– Чей это пузатик? А? Мамин или папин? – Гаров протянул руки навстречу Максу и поднял его над собой.

Ребенок смешно задрыгал ножками и захохотал.

– Ух, ты, толстячок! Максик тебя зовут? Да?

– Что мы на пороге стоим? Проходи. Я сейчас чай поставлю. У меня там салат остался. Пельмени еще сварю.

– Пельмени? Пельмени! Вай-вай-вай! Как я хочу пельмени!

– Заходи в зал. Там телевизор включай. Я сейчас быстренько приготовлю. У тебя поезд или автобус?

– Автобус.

– Когда?

– Вечером…

– У меня все. Прошу на кухню, – проговорила Даша, заходя в зал через пятнадцать минут.

В телевизоре заканчивалась «Утренняя почта». Александр Гаров сидел на диване, приобняв ковыряющегося в «лего» пацана, и… спал.

Даша осторожно вытащила из тяжелой руки со вздутыми венами пульт и приглушила звук. Повернулась и стала разглядывать Александра.

– Так вот вы какие – волшебники! – тихонько улыбнулась, боясь нарушить идиллию.

Мальчик, заметив ее, протянул руки:

– Ма-ма! Во-сь-ми ми-ня!

– Тсс, тихо, Макс! Видишь, дядя Саша спит. Он устал. Он на войне был. Нас с тобой защищал. Как папа. Пойдем, я тебя покормлю. Пойдем? – Даша осторожно взяла сына и унесла на кухню.

Глава 18

Гаров сидел в автобусе. Ощущение семейного уюта, возникшего в квартире у Даши Свириденко, исчезало по мере того, как он приближался к своей станице. Вдруг стало себя жалко. Будет ли когда-нибудь тепло в его семье? Если родится ребенок, что-то изменится? Вряд ли. Валерия сейчас уделяет внимание только себе, а потом и подавно не будет считаться с его потребностями – совершенно естественными, обычными. Неужели это так трудно – СЛЫШАТЬ человека, который рядом? Она просто привыкла, что ее желания всегда исполнялись родителями. Она не знает, что значит любить. Любить – в первую очередь отдавать. Всего себя. Без остатка. Без оглядки. Ничего не требуя взамен. Валерия так не умеет. Гаров поймал себя на мысли, что совершенно не желает встречаться с ней и ее родителями. Как будто не жена она ему. Отчуждение… Когда впервые он почувствовал, что они отдаляются друг от друга? Отдаляются! Да, может, они и не были никогда близки? Просто спали вместе. А теперь пелена сексуального влечения спала, и что? А ведь ничего и не осталось, связывающего их вместе. Разве что штамп в паспорте…

Лариса Ивановна обомлела: на пороге стоял сын, ее родной, любимый, единственный сын, гордость и отдушина.

– Сынок! – смахнула непрошеную слезу со щеки. – Навсегда что ли приехал?

– Здравствуй, мама! Мамуля!.. – Гаров по-медвежьи сильно сжал ее в объятьях, приподнял и стал кружить.

– Что ты? Что ты? Отпусти, ненормальный! – как будто испугавшись, радостно закричала Лариса Ивановна.

– Ну как вы тут, мама? – опуская на крыльцо смеющуюся и плачущую одновременно женщину, спросил Гаров.

Лариса Ивановна ответила не сразу. Поняла, что сын имеет в виду их отношения с Валерией. Не хотелось его отпускать к ней сейчас. И говорить о невестке не хотелось.

– Пойдем, сынок, в дом. Ничего правда не готовила – не знала же, что счастье такое приключится. Хоть бы позвонил, или письмо написал. Но щи есть. Вчерашние. Будешь? За столом и поговорим.

– Да не хлопочи особо, ма! Меня так накормили в Ростове, что я до Динской еще не успел калории растрясти! Я вон смотри, какой у тебя толстый!

– Это кто же тебя там накормил? Кому ты еще кроме меня нужен? – рассмеялась Лариса Ивановна.

– Друга жена. Помнишь, я тебе писал, что к нам в комендатуру прибыл новенький лейтенант? Тоже Александр. Свириденко. Так у него в Ростове семья – жена Даша и сын Максим. Вот к ним я и заезжал. Деньги отвез и Санькино письмо… А Валерия к тебе часто приходит?

– Да в магазине только и встречаемся, раз в неделю, – с горечью сказала Лариса Ивановна. – Я за чем-нибудь в очереди стою, а она зайдет: «Здрасьте, Лариса Ивановна! Как дела?». «Хорошо, – говорю. – Как у всех». Вот и весь сказ. Тяжко у меня на душе, Сашка, тяжко! Не знаю, как и быть. Не нравится мне, как вы живете, порознь. Ты – там, она – здесь, каждый сам по себе. Разве это семья? Ни детей, ни дома. От женщины многое зависит. Нужно чтобы тебе хотелось к ней возвращаться всегда, где бы ты ни был, где бы ты ни находился. А ты? Ты хочешь?

– Что?

– К ней приезжать?

– Хочу, наверное.

– Да если б ты хотел, Саша, ты бы сейчас не у меня на кухне сидел, а у нее. Что я – слепая что ли? Ничего не вижу? Боишься ты к ней идти, нет у тебя желания никакого…

Разговор прервала соседка, заглянувшая на огонек:

– Ой, Сашка приехал? Радость-то какая! И молчат! В гости не приглашают!

– Да погоди ты с гостями, – прервала соседку Лариса Ивановна, выпроваживая обратно. – Зашел парень только. Не успел с дороги ни поесть, как следует, ни искупаться. Завтра приходи в гости. А сейчас – извини!

– А Леруся-то знает, что приехал?

– Да не успели еще ничего и никуда. Вот суматошная!

– Ладно, ладно, пойду. Пусть отдыхает Санька. Не буду мешать.

– Иди-иди, завтра приходи.

– Ма! Ну что ты так? Пусть бы с нами посидела!

– Ну их всех в баню, сынок. Я по тебе соскучилась. А их всех не переслушаешь. Их много, а ты у меня один!.. Золотой мой! – Лариса Ивановна наклонилась над сыном и стала гладить его волосы. – А седых сколько! Откуда?

– Да, ма, на войне как на войне…

– Эх, сынок, сынок! Умру я, кто тебя пожалеет?

– Ты погоди умирать-то! Рановато…