Текст книги "Терапия для одиноких сердец или Охота на мужа-3"

– Тебе машина нужна? Так бери, – я уперлась спиной в стену и поняла, что дальше двигаться некуда.

– Я возьму. И деньги у тебя возьму.

– Деньги?

Я полезла по карманам и выложила содержимое на стол. Несколько сторублевых купюр и целую пригоршню мелочи.

– Вот все, что есть.

– Так мало?

– Больше нет. Но если нужно, я могу съездить домой и привезти. Ты пока здесь посиди, самогонки попей. А я мигом. Одна нога здесь, другая там. Я даже машину заправлю, чтобы тебе возни меньше было.

– Ты чо, меня за лоха держишь? Я им не был и никогда не буду.

– А что тебе тогда еще нужно?

– Щас узнаешь. Где тут кровать?

– Не знаю.

– Давай вместе узнаем. Да вот же она, за занавеской!

Я хотела было закричать и позвать на помощь, но поняла, что мой единственный защитник надежно закрыт в подполе. Бандит подтолкнул меня к кровати пистолетом и я сообразила, что надо подчиниться.

Глава 8

Я раздевалась медленно, голова сильно кружилась, а руки отказывались мне подчиняться.

– Не надо, пожалуйста, – жалобно произнесла я и посмотрела на незнакомца с надеждой. – Не надо…

– Надо, Федя, надо.

– У меня есть муж. Он этого никогда мне не простит.

– А ты ему ничего не рассказывай. Если, конечно, жива останешься. Только законченные дуры мужьям все рассказывают. Чем меньше мужик будет знать, тем спокойнее будет спать.

– Отпусти меня. Как я буду жить с этим?

– А с чего ты взяла, что ты вообще будешь жить? Сейчас твоя жизнь целиком и полностью зависит от меня.

– А кто ты?

– Иван. У тебя что, плохая память на имена?

– Нет. Ты уголовник?

– С чего ты взяла? – громко заржал детина и скинул на пол плащ-палатку.

Я осталась совершенно голая, залезла на постель и поджала под себя ноги. Бандит, не выпуская пистолета из рук, довольно ловко скинул с себя старые рваные штаны и не менее старую рубашку. К моему изумлению, на нем не было даже трусов.

– Смотри, как удобно, я никогда не любил трусы!

Я смотрела на совершенно незнакомого голого мужика в наколках, от которого за версту несло самогонкой, и тихонько всхлипывала.

– Прекрати реветь! Тебе радоваться нужно, что ты спросом пользуешься, что тебя хотят! Реветь будешь, когда тебе годков стукнет побольше и ни у одного мужика на тебя не встанет. А ты сейчас трагедию разыгрываешь. Рано еще до трагедии, ой как рано.

Я попыталась прикрыться одеялом, но Иван решительным жестом отбросил одеяло прочь. Оно упало на пол.

– Послушай, а ты красивая.

– Отпусти меня.

– Не могу.

Уголовник прижал меня к себе и ущипнул за сосок.

– Грудь у тебя клевая. Я уже тысячу лет бабу за сиськи не мял.

Я задрожала и закрыла глаза.

– Ты меня не бойся. Когда со мной по-хорошему, я смирный. Лучше расслабься и получи удовольствие.

Но я не собиралась получать удовольствие. Я со всей силы ударила бандюгу по лицу, а потом стала лупить по чем попало.

– Ты чо?! – попытался он отгородиться от меня руками.

– Ничо! Ты что себе позволяешь, хрен моржовый?! Я порядочная женщина! Трахаться хочешь, так иди проститутку сними!

– Я с проститутками не сплю. Я сплю с нормальными женщинами!

– С нормальными женщинами спят нормальные мужчины!

– А я, по-твоему, ненормальный?

– По-моему, ты вообще не мужчина! По-моему, ты урод!

Видимо, мои последние слова вывели уголовника из себя. Он заревел, словно зверь, и, схватив меня за плечи, принялся со всей силы колотить о стенку.

В этот момент свершилось невероятное. Послышался громкий выстрел – и злобное мужское тело упало с кровати на пол. Я увидела перепуганного деда Герасима, держащего охотничье ружье.

– Дед, ты?

– Я, дочка, я.

– А ты как выбрался-то?

– Так чего ж не выбраться. Мой подпол. Я его сам устроил. У меня там еще один выход был, только его сначала разобрать нужно было. Хорошо, что успел, дочка. Он с тобой ничего плохого не сотворил?

– Не успел.

Я бросилась к деду Герасиму на шею и дала волю чувствам, разрыдавшись на полную катушку. Дед накрыл меня одеялом и, не выдержав, прослезился сам.

– Успокойся, дочка. Самое страшное уже позади, успокойся, милая.

Я наконец успокоилась, вытерла слезы и сказала, мешая слова со всхлипами:

– Отвернись, дед. Я оденусь.

Дед Герасим отвернулся и наклонился над трупом. Я бросилась к своей одежде и принялась судорожно натягивать ее на себя.

– Сколько лет в этой деревне живу, никогда ничего подобного не было. К нам отродясь уголовники не заглядывали, даже когда в деревне много народу было и она большая была. А тут на тебе… И откуда он только взялся? Наглый детина! А наколок-то у него тьма-тьмущая! Сразу видно, что из тюрьмы сбежал. Такой бы ни перед чем не остановился. Таких сразу отстреливать надо.

– Разве можно заранее знать, что из ребенка получится? – возразила я, застегивая кофту.

Я оделась и поцеловала деда в щеку.

– Спасибо, дедушка. Я теперь твоя должница. Я это никогда не забуду.

– Анечка, о чем ты говоришь? Мы же все люди… На этот раз бог отвел, спасибо ему. – Дед Герасим поднял пистолет с пола. – Тебе, дочка, он нужен?

– Нет.

– Тогда я его себе возьму. Я оружие собираю. Жизнь сейчас, видишь, какая пошла. Нужно уметь за себя постоять.

Я с опаской посмотрела на разрисованную спину голого детины и спросила:

– Он мертв?

– Мертвый. Пуля в самое сердце попала.

– Дед, а что с трупом-то делать будем?

– Как что? Дождемся первых петухов, и ты меня в райцентр до отделения милиции подбросишь.

– Зачем?

– Как зачем? Сдаваться пойду. Честно признаюсь, что убил подонка, а ты подтвердишь. За чистосердечное признание меньше дают.

– Ты что, дед, в тюрьму, что ли, собрался?

– А куда мне деваться, я ж человека убил.

– Да ты что, дед? Ты что, такой честный, что ли?! Кому на фиг твоя честность нужна? Ты что, и в самом деле из-за какого-то урода за решетку собрался? Не вздумай идти в милицию, – жалобно взмолилась я. – Не вздумай.

– А что ж мне делать? – вконец растерялся дед. – Я человек старый, мне много не дадут. Я три войны прошел. Участник Великой Отечественной, ветеран труда. Должны же это принять во внимание.

– Да никто это на заметку брать не будет. Ты же сам знаешь, что сейчас честного человека засадят и глазом не моргнут. Сдашься – и на тебя еще пару убийств повесят.

– Каких?

– Откуда я знаю. Может, в соседней деревне тоже кого-нибудь убили, а преступника не нашли.

– А я тут при чем?

– Милиция не станет разбираться, при чем ты или ни при чем, менты считают, что если дали десять лет, там можно дать и двадцать. – Я немного помолчала и сказала как можно убежденнее: – Дед, если бы все были такие честные и за свои поступки отвечали, то на всех просто бы тюрем не хватало. Всех бы пересажали, и работать бы некому было. Если власть не может разобраться и защитить нас от подобных подонков, то придется это сделать самим.

– Ты это к чему клонишь?

Я вновь замолчала и представила, как дед сдается ментам и меня признают потерпевшей. Тут же откроется мое настоящее имя, и во всех газетах появятся ехидные статейки о том, как звезду экрана чуть было не изнасиловал уголовник, да еще в какой-то глухомани, в полуразвалившейся избе. Нагрянут милиция, пресса… Только не это!

– Понимаешь, дедуля, о трупе не обязательно сообщать в милицию. Мы можем похоронить его сами.

– Ты предлагаешь его закопать? – деловито поинтересовался дед.

– Вот именно. Закопать вместе с пистолетом.

– А пистолет-то зачем?

– Вещественная улика.

– А может, я его лучше хорошенько спрячу? Что ж такому добру пропадать.

– Смотри, дед.

– Анечка, я его, ей-богу, хорошо спрячу. Ни одна живая душа не найдет.

– Ладно, уговорил.

Посмотрев на лежащий на полу труп, я почувствовала тошноту, и прикрыла ладонью рот, чтобы сдержать рвотный спазм.

– Дед, давай его в покрывало завернем.

– Давай, – напуганный не меньше меня, дед кинулся за покрывалом и на удивление бережно расстелил его на полу.

– Ты точно знаешь, что он мертв?

Я подозрительно посмотрела на деда и отметила тот факт, что он в погребе зря времени не терял. Скорее всего дедуля не только разбирал выход, но и приложился к очередной бутылке самогонки.

– Дед, ты уверен, что уголовник не оживет? – вновь повторила я вопрос.

– Мертвее не бывает. Не веришь – сама проверь, – дед пьяно усмехнулся.

– Я на него смотреть не могу.

– Ань, а мы его что, в моем подполе зароем?

– Зачем же в подполе? Деревня большая, места много. Каково потом придется, если будешь знать, что в подполе труп?

– А тогда где?

– Ну сам подумай. Разве места мало? Скоро светать начнет, бабки проснутся. Нужно это сделать как можно быстрее. Главное – выбрать место, чтобы земля была хорошая, рыхлая. Чтобы копалось легко. Ты так набрался, что с тебя, по всей видимости, толку будет мало. Все на мои хрупкие плечи ляжет…

– Ничего я не набрался, – обиделся дед. – Я за тебя переживал. Места себе не находил, вот и выпил немного.

– Так уж и немного?

– Я тебе говорю – чуть-чуть. Слушай, мы его на кладбище закопаем.

– Где?

– На кладбище. Оно тут совсем рядом. Кладбище заброшенное, там уже давно никого не хоронят. До него никому дела нет.

– Схоронить труп на кладбище это, конечно, по-человечески, – с важным видом заметила я, – но возиться с могилой ночью на заброшенном погосте жутковато.

– Не бойся. Я на этом кладбище даже закрытыми глазами любую могилу найду.

Не теряя ни минуты, я бросилась к своей машине и подъехала к дедову дому. Вытащив покойника в покрывале на улицу, мы с огромным трудом затолкали его в багажник, который не хотел закрываться.

– Это ж надо такому громиле вымахать, – от беспомощности не на шутку занервничала я.

– Багажник у тебя маленький, – под руку ворчал дед.

– Багажник у меня нормальный. Просто он на такие большие трупы не рассчитан.

– Ты так рассуждаешь, дочка, как будто каждый день трупы возишь.

Ни одна наша попытка не увенчалась успехом. Мы чувствовали, что теряем драгоценное время и мучимся понапрасну. С десятого захода Ивана запихали, но багажник так и не закрылся.

Мы сели в машину и поехали на кладбище. Дед закурил свою самокрутку и произнес с таким важным видом, что, если бы у меня на голове была шапка, я бы обязательно ее сняла:

– У меня, Анечка, на этом кладбище собственная могила имеется.

– Как это?

– Мужиков-то в нашей деревне нет, знаешь, вот я и решил позаботиться о себе сам, заранее место подготовил. Вырыл аккуратно, сантиметр в сантиметр. Я уже несколько раз туда ложился, примерялся, так сказать. Все по уму сделал, чтобы мне в гробу удобно лежать было.

– Ты что, дед, несешь?

– Вот те крест. Кто обо мне позаботится, ежели у меня никого нет? Только я сам.

– Дед Герасим, а где же твоя бабка? Умерла? А дети?

– Да нет, жива, – нехотя ответил дед.

– А где она живет?

– В городе. Я с ней отношения не поддерживаю. Ни с ней, ни с сыном. Да и с внуками тоже. У сына-то, наверное, тоже дети есть.

– Ладно с женой, а с сыном-то ты почему не общаешься?

– Не велено.

– Как это «не велено»?

– Жена как во второй раз замуж вышла за городского, так сразу заставила сына называть отчима папой. Вот он для него и стал папой. А мне запретила к ним даже на пушечный выстрел приближаться. В жизни всякое бывает, дочка, и такое тоже. У меня жена была чересчур агрессивная, самолюбивая и слишком злопамятная. Она все городом бредила, а я в городе жить не могу. У меня душа в деревне. Ведь мы с женой в одной деревне родились, я так и не понял, почему ее всегда в город тянет. Я ведь ее с детства знаю. Вместе выросли. Это я потом понял, что все это у нее еще с пеленок. Ведь в ней никогда ничего девичьего не было. С мальчишками в футбол, волейбол играла. Ей никто никогда и свидания-то не назначал, потому что все считали «своим парнем». Только я один такой дурак нашелся. А уже позже понял, что не любила она меня никогда, а замуж вышла только потому, что боялась в девках засидеться, чтобы людская молва обошла ее стороной. – На глазах деда Герасима показались слезы. – Она с самого начала стала командовать. Зарплату у меня всю до копеечки отбирала. С друзьями запрещала встречаться. А я ведь до нее нормальным парнем был, девок тискал, с пацанами бражку пил. А она сделала меня нерешительным, слабым, одно звание, что мужик, хозяин. А когда ребенок родился, я стал и нянчить, и кухарить. А затем она начала все чаще и чаще в город ездить к своей родственнице. Как из города приедет, так с порога и кричит, что я ничтожный деревенщина и она меня на дух не переносит. А затем она и спать со мной перестала. Говорила, будто у нее к сексу нет никакого интереса. А уж если она мне и уступала, то делала это так, словно оказывала великое одолжение. А один раз приехала из города – я как раз с сыном возился, – взяла его на руки и объявила, что она с таким тюфяком жить не может, что встретила нормального городского мужчину. Она уехала, а надо мной на деревне стали посмеиваться, а я ждал, что жена вернется. А она не вернулась. Я поехал ее искать. Нашел. Да только у меня перед носом дверь закрыли и сказали, что если я еще раз приеду, то меня сдадут в милицию и дело состряпают. Новый муж у нее в милиции работал. Вот я больше в город ездить и перестал. Ладно, дело прошлое.

– И что, после этого ты так и не женился?

– А зачем? Я больше деревенским посмешищем быть не хочу. Поди разбери вас, баб… Что у вас на уме…

– Но ведь сейчас в деревне живут три бабки. Ни с кем из них сойтись не думал?

– Сойтись – нет.

– А погуливаешь?

– Я уже свое отгулял, – прыснул со смеху дед.

Приехав на кладбище, я заглушила мотор, но оставила фары включенными, чтобы было не так страшно.

– Запущенное место, – бросила я, чтобы хоть что-то сказать, потому что стало страшно и муторно.

– Я же тебе говорил, что здесь уже давным-давно никого не хоронили.

Глядя на безмолвные, заброшенные и заросшие могилы, я вспомнила истории о привидениях и оживающих мертвецах.

– Дед, а ты в привидения веришь?

– В какие?

– Ну в те самые, которые ночью на кладбище оживают?

– Ты что, покойников боишься, что ли?

– Ну да…

– Я мертвых не боюсь. Они никакого вреда причинить не могут. Ты лучше живых остерегайся.

Я шла рядом с дедом и крутила по сторонам головой. Неожиданно перед нами возникла свежая могила, я вытаращила глаза и чуть было не бросилась назад.

– Ты что напугалась-то? – привел меня в чувство дед. – Это и есть моя могила. Посмотри, какая она аккуратненькая.

– Аккуратненькая?

– Ну да. Я в нее душу вложил. Места много, ногами в землю никак не упрешься. А посмотри, кто по соседству лежит. Бабка. Древняя, правда, но ничего. Может, у нас бы с ней на том свете чего получилось… Кто ж его знает. Приятно лежать и знать, что рядом женщина покоится. Говорят, что на том свете течет точно такая же жизнь, как у нас. Люди знакомятся, влюбляются, женятся, правда, детишек не рожают, но ничего. Я, может, на том свете себе половинку найду. Уж если ее похоронили в нашей, деревенской земле, то она никогда не сбежит в город.

– Ой, дед, что ты городишь-то?

– Просто с могилкой расставаться жалко. Не думал я ее какому-то уголовнику уступать. Может, на меня потом все покойники обозлятся. Скажут, какого черта ты, дед Герасим, к нам чужака поселил, да еще всего в наколках.

– Фантазия у тебя, дедуля, будь здоров.

Вытащив труп из машины, мы бросили его в яму и чуть было не упали в нее сами.

– Дед, может, покрывало с собой заберем? – постаралась отдышаться я.

– На кой черт оно нужно?

– Улика.

– Да что ты заладила со своими уликами? До этих могил никому никакого дела нет. Пусть труп лежит в покрывале. Ночи холодные, а мы, так сказать, небольшую заботу о нем проявили… Не подмерзнет.

– Нашел о ком заботу проявлять! Да чтоб этот гад от холода окочурился. Хотя он и так окочурился.

Дед сходил к машине и принес пару лопат. Одну он заботливо протянул мне, а другой начал орудовать так резво, что я даже диву далась. Не верилось, что передо мной человек почтенного возраста. Я постаралась не отставать, и дело заметно продвинулось.

В этот момент опять пошел дождь и подул сильный ветер. Я задрожала от холода и пожаловалась:

– Неужто осень началась? Листва опадает.

– Дождь – это хорошо.

– Что ж хорошего-то? Сейчас вымокнем и ангину схлопочем. А мне, между прочим, завтра на работу нужно в банк.

– Зато дождь все следы смоет.

– А ты считаешь, что мы много наследили?

– Достаточно.

На место захоронения трупа мы пересадили маленькую березку, которая росла у соседней могилы, и, одновременно перекрестившись, направились к машине. Я сразу включила мотор и постаралась как можно быстрее отъехать от этого гнетущего места.

– Дед, а ты одежду уголовника вместе с ним в могилу положил? – поинтересовалась я для собственного успокоения.

– Да. Я только плащ-палатку себе оставил.

– Зачем?

– А почему я ее в землю закапывать должен? Плащ-палатка хорошая, брезентовая. Я о такой уж давно мечтал. Сама видишь, что погода шепчет. Надену и буду как барин. И об уголовнике всегда с благодарностью вспоминать буду.

– Ты что ж, собираешься этот плащ носить?

– Ну, понятное дело, не смотреть.

– Так ведь этот плащ мертвого человека.

– Ну и шут с ним. Какое это имеет значение?!

– Ой, дед, я даже не знаю. Может, мы его сожжем?

– Еще чего не хватало. Зачем добру пропадать!

Спорить с дедом Герасимом было себе дороже.

Мы вернулись в деревню.

– Дед, а никто не заинтересуется тем, что вырытую могилу кто-то закопал?

– Да кому оно надо? Я же тебе сказал, что на это кладбище никто не ходит, – успокоил дед.

– А ты кому-нибудь хвастался, что при жизни себе могилу вырыл?

– Никому я не хвастался, – моментально обиделся дед.

– Ну а бабкам своим деревенским не сболтнул?

– Бабкам сболтнул, да только они на это кладбище никогда не ходят. Ну уж если ты хочешь, я вот завтра сил наберусь и вновь туда отправлюсь.

– Зачем?

– Затем, чтобы себе новую могилу выкопать. А то, что ж это получается: я с этим гадом поделился, а сам без места остался. Так не пойдет. Нужно потери восполнять.

– В этом деле, дед, я тебе не советчица. Я вообще не сторонница того, чтобы человек себе при жизни могилу рыл. Это даже странно как-то.

– А кто обо мне позаботится, если у меня вообще никого нет?! – неожиданно вспылил дед.

– Государство. – Я прикусила губу и поняла, что сморозила несусветную глупость.

– Дочка, да ты что такое говоришь? На черта я этому государству нужен? С меня взять нечего. Ему нужны только те, с кого что-то взять можно. Ежели бы мы были государству нужны, нам бы сюда хоть хлеба завезли или просто вспомнили, что мы такие есть и еще живы. А ведь про нас совсем забыли. Никому никакого дела нет, а я ведь воевал. А теперь сижу и думаю: зачем воевал и за что? Кому это нужно? Со мной один товарищ воевал, так он после войны в Германии остался. Живет припеваючи, пенсию хорошую получает и даже родственникам помогает. Это ж сколько надо получать, чтобы родственникам с пенсии помогать? Даже страшно подумать. А я тогда в Германии не остался – не хотел Родину предавать. Я тогда и представить не мог, что придет время, и она меня предаст. Я вот в райцентр ездил, решил себе какие-нибудь льготы или прибавку к пенсии выбить, так меня и слушать никто не захотел. Говорят, что я воевал при СССР, а его теперь нет. Сказали: иди, дед, и обращайся к СССР. Вот такая история. Воевал-воевал и ничего себе не отвоевал. А о тебе государство заботится? Нет, потому что ты сама о себе заботишься. А не будешь работать, помрешь с голоду. Вот тебе и государство. Оно не помогает своему народу, а медленно, но верно его истребляет. Именно поэтому я себе могилку выкопал, чтобы не закопали меня в общей яме с бродягами да алкоголиками. Помру, бабки меня до кладбища дотащат и похоронят как положено. Жизнь заставила меня быть предусмотрительным, а иначе никак.

– Извини, дед, извини. Все ты правильно говоришь. Ой, как правильно. Ты только, смотри, своим бабкам не проболтайся, что сегодня произошло.

– Да ты что, Анюта? Могила! Меня пытать можно, тайну не открою.

– Пытать никого не нужно. Просто смотри, не трепи лишнего.

Дед взял лопаты и направился к своему дому. Я проводила его до дверей и, остановившись у крыльца, посмотрела на часы.

– Дедусь, я поехала. Уже светает.

– А может, еще клюковки? – расстроился старик.

– Меня гаишники могут остановить. С тобой тут сутками напролет можно пить и совсем спиться. Ты за моим домом присматривай, а то ты же сам видел, что чужие здесь ходят.

– Как договорились, Анют. А ты когда теперь сюда наведаешься?

– Я теперь сюда часто буду ездить.

Помахав деду рукой, я села в машину и отправилась в город.

Глава 9

Дома я первым делом залезла под душ и смыла с себя следы ужасной ночи. Стоя под теплыми струями, я вспомнила Макса и то, как мы с ума сходили во время нашей последней близости. Он ни на миг не мог от меня оторваться, наверное, оттого что слишком сильно меня хотел. Он жадно меня целовал, брал несколько раз подряд, говорил ласковые слова и был ненасытен. С каждой секундой близости он возбуждался все больше и больше. И это возбуждение носило лихорадочный и даже не совсем нормальный оттенок.

А затем я прокрутила в голове события последней ночи и почувствовала страшную пустоту и усталость. Я представила мертвого бугая и то, как мы с дедом Герасимом пытались засунуть его в багажник. От этих воспоминаний меня чуть было не вывернуло наизнанку. Стало противно, и меня затрясло. Главное, чтобы вечно пьяный и болтливый дед Герасим молчал. Главное, чтобы он молчал…

Закутавшись в банное полотенце, я вылезла из ванны и, услышав телефонный звонок, бросилась в гостиную. Сняв телефонную трубку, я была уверена на все сто, что это Макс, но, к сожалению, не угадала.

– Анна?

Я сразу поняла, кто на том конце провода.

– Да.

– Добрый день, вас беспокоит Михаил.

– Здравствуйте. Вы знаете, я хотела позвонить вам еще вчера, но подумала, что у вас и без меня дел по горло.

– Да что вы, Анечка. Я тоже хотел позвонить вам вчера. Вы знаете, такая трагедия… Самое главное, что вы живы. Скажите, с вами все в порядке?

– В полном.

– Вы не ранены?

– Нет. Приношу свои соболезнования по поводу случившегося. В наше время никто от такого не застрахован.

– Анна, если бы вы знали, как я за вас переживал. Вы оставили у меня свой мобильный телефон. Я звонил вам по городскому, но никто не брал трубку. Я места себе не находил, не знал, что и думать.

– Михаил, успокойтесь. Со мной все нормально. Скажите, много народу погибло?

– Трое и двое ранено. Могло быть и хуже.

– Господи, как же это страшно. Я понимаю, что за такой короткий срок вряд ли нашли того, кто это сотворил.

– Да, пока об этом говорить рано. Анечка, у меня ваши мобильный и сумка. Позвольте заехать к вам в ближайшие дни и завезти.

Я не сомневалась в истинной цели этого звонка, а потому подумала, что не стоит ходить вокруг да около, и решила идти напролом.

– Михаил, вы должны привезти мне не только сумку и телефон. Вы должны забрать свой автомобиль.

– Мой автомобиль у вас?

– Конечно. Стоит в целости и сохранности во дворе.

– Я так и подумал, что вы уехали именно на нем. Первый день после случившегося мне было как-то не до него, но мой охранник сообщил практически сразу, что машины нет на месте. Анна, а как вы его завели?

– Как обычно. Ключи были в машине. Я надеюсь, вы на меня не в обиде, что я воспользовалась вашим авто?

– Ну что вы такое говорите? Как вам вообще могло такое прийти в голову! Я ваш должник, ведь это из-за меня вы попали в такой переплет. Скажите, что я могу для вас сделать?

– Спасибо, ничего. Взрыв мог произойти не только в вашем доме. Мне очень жаль, что все так вышло.

– Вы знаете, Анечка, у меня пропала жена.

– Как пропала?

– Я не могу ее найти после этого страшного вечера. Ее нет ни среди живых, ни среди мертвых. Ее вообще нигде нет.

– Как нет?

– Я и сам не знаю. Может, ее похитили в момент взрыва? Она исчезла, испарилась, улетучилась. Был человек и нет человека. Я восстановил хронику событий. В момент взрыва она находилась вместе с гостями, а потом… Я и сам не знаю, что было потом… Дым… Паника… С тех пор ее никто не видел. Если бы ее похитили, с меня бы, наверное, потребовали выкуп, но никто ничего не требует.

– Мистика какая-то.

– Действительно, мистика, – голос Михаила звучал обреченно и вызывал искреннее сочувствие. – Вы знаете, Анечка, я так сильно люблю жену, что за это время словно постарел на несколько лет. Я не сплю, потому что боюсь умереть во сне. Вы меня поймете, если знаете, что такое любить и страдать по-настоящему.

– Человек жив надеждой. Не отчаивайтесь. Жанна слишком ранимая и эмоциональная. Это видно невооруженным глазом. Быть может, она так напугана, что переживает эту трагедию где-нибудь в одиночестве.

– Где? – с надеждой в голосе спросил Михаил.

– Ну, я не знаю. Вам виднее…

– Я проверил все, что только мог.

– А что говорит милиция?

– Милиция ее ищет, но пока безрезультатно.

– Михаил, я бы хотела для вас хоть что-то сделать, и мне очень жаль, что я ничем не могу помочь. Скажите, а раньше она пропадала?

– Нет, что вы. Она так устроена, что и шагу без меня не может ступить. Анечка, когда я могу подъехать к вам за своей машиной?

– Да когда вам удобно.

– Тогда можно ровно через два дня в эту субботу к вечеру?

– Конечно. Вы обойдетесь эти два дня без машины?

– У меня же их несколько.

– Тогда договорились. Я желаю, чтобы, когда мы с вами встретимся, ваша супруга уже нашлась.

– Спасибо, Анечка. Я молю господа бога о том, чтобы это было действительно так.

Положив трубку, я постаралась немного успокоиться. Михаил не спросил о деньгах. Хотя, наверное, очень глупо спрашивать о таких вещах по телефону. Он не мчится за своей машиной сегодня, сию минуту, приедет за ней только через два дня. Мог бы прислать вместо себя водителя, который бы передал мне сумочку и телефон, но он хочет приехать за своей машиной сам. Возможно, ему нужно поговорить… Он приедет через два дня только потому, что слишком сильно переживает за жену. Получается, что жена намного важнее, чем оставленная без присмотра в машине крупная сумма. Зная его совершенно безумную любовь к жене, в это можно легко поверить. А может, он просто уверен в моей порядочности и знает, что я, не задумываясь ни минуты, верну ему деньги. Наверное, даже идиот признает, что от такой суммы откажется только сумасшедший, тем более если эта сумма энное количество времени никем не охранялась. По крайней мере основной, нетелефонный разговор состоится ровно через два дня. Конечно, я могла отложить встречу на неопределенный срок, сослаться на занятость, но это не выход из положения. Чем раньше состоится встреча, тем спокойнее мне станет. Да и избежать встречи тоже нельзя. Михаил почувствует неладное, забьет тревогу, и это приведет к самым нежелательным последствиям. Главное, не вызывать подозрений и вести себя как можно непринужденнее.

Я посмотрела на молчащий телефон. Мне очень захотелось набрать номер Макса и сказать ему, как сильно я его люблю. Я даже сняла трубку… но почему-то ее положила. Значит, меня что-то сдерживает и не дает это сделать. Только вот что…

Следующие два дня пролетели довольно быстро. Я побывала на киностудии, встретилась со своим агентом, взяла новый сценарий с интересной ролью, дала несколько интервью и выступила в прямом эфире популярного ток-шоу. А еще побывала на одной презентации.

Вечеринка прошла под вспышки и щелчки фотокамер с поцелуями и объятиями. Но все играли, как в кино или театре, а поцелуи были всего лишь данью вежливости. Я не новичок на таких тусовках, и знаю что почем. Я научилась вести себя умно и совершенно свободно.

Все позировали перед фотографами, которые с необычайной ловкостью ловили фальшивые улыбки гостей. Я научилась не удивляться роскоши, дорогим угощениям в виде устриц в шампанском, голубей, фаршированных изюмом, и изысканным винам.

Мы публичные люди, слуги огромного, тяжелейшего, изматывающего труда. Говорят, что судьба артиста зависит от случая, и действительно, все благодарны Господину Случаю и могут без тени сомнения встать перед ним на колени. Утверждают, что творческие люди не могут жить долго и счастливо, потому что мы растворяемся в творчестве и сгораем как свечи. Мы умираем от алкоголя, наркотиков, ожирения, хронического недосыпания, усталости, неврозов и стрессов, а также от полной деградации, как бы это ни скрывали. Мы постоянно оцениваем друг друга, словно жюри на конкурсе красоты. И все же на некоторых лицах читается благородство, гордость, но все же больше тоски… Перед творческими людьми дилемма: остановиться на достигнутом или двигаться дальше. Поэтому зачастую талантливые артисты уходят из жизни на самом пике своей славы.

Я никогда не была любительницей светских тусовок, но обязана посещать их по своему статусу, потому что теперь принадлежала не только себе, но и обожающим меня зрителям.

За эти два дня Макс ни разу не позвонил и не пришел. Возможно, это правильно. Наверное, это произошло потому, что я замахнулась на чужое. Чужой муж, чужая жизнь, чужое прошлое…

Эти два дня ожидания показались мне целой вечностью. Странно, но ровно на третий день я вдруг сообразила, что никого не ищу и уже ничего не жду. В который раз я наступила на одни и те же грабли и вновь поняла, что у любви есть одна цена – одиночество.

Подойдя к бару, я достала бутылку мартини и налила себе полный бокал. Ну вот и все, Анечка. Вот и все… Опять ты осталась одна. Тихое, домашнее пьянство. Не спиться бы… Господи, если бы кто-нибудь узнал, что я сижу дома одна с бокалом мартини, смотрю на себя в зеркало и смахиваю слезы, никогда бы не поверил. А я вот сижу… Не могу я устроить свою личную жизнь, хоть убей, не могу, и от того, что я звезда, мне ни капельки не легче. Звездам не везет, может быть, даже больше, чем обычным людям. Не получается как-то…

Еще недавно у меня не было сомнений, что Макс обязательно придет и будет меня любить, как раньше, то теперь… Теперь я знаю точно, что он не появится. Это горькая правда, и от этого никуда не денешься. Моя мечта, что в доме появится мужчина, рухнула окончательно и бесповоротно. Может, и права была мама, утверждая, что замуж нужно выходить в студенческие годы. Если не вышла, сидеть тебе в девках. Вот и провалилась очередная попытка. Наша с Максом идиллия разлетелась на мелкие осколки, и, какими бы горькими ни показались эти слова, моя жизнь вновь дала трещину. И это очень серьезно. Время не повернешь вспять, и я уже никогда не смогу чувствовать то, что чувствовала совсем недавно. Счастливый конец бывает только в сказках.

Я подняла бокал, улыбнулась своему отражению и произнесла тост:

– Ну что тебе пожелать, Анечка? Я желаю тебе получить еще один шанс и не упустить его. В твоем сердце новая рана, возможно, самая глубокая, и ты должна мужественно перенести боль. Кто-то поклоняется любимому человеку, кто-то какому-то идолу, а кто-то Богу. Я желаю тебе, Аня, счастья и исполнения всех желаний.