Текст книги "Волчий берег"

В общем, улепётывали мы оттуда со скоростью ветра.

А потом мы нашли грибы…

Не знаю, как хватило терпения пожарить несколько белых крепких сморчков на костре. Сырыми их тоже можно есть, но потом плохо будет, особенно нам, с пустым животом.

– Я такой вкуснятины никогда не ела, – сообщила Малинка, обглодав свою палочку и поднося её к носу, чтобы даже остатков запаха не упустить.

– Точно!

И правда, такого вкусной еды сразу не вспомнить. Неудивительно, после двух-то дней голода.

– Ну, пошли?

Грибов было немного, но силы от них привалило как от целого обеда! В животе теплей и словно солнышко нежнее припекает.

– Как думаешь, жильё людское далеко? – спросила Малинка, размахивая руками и задевая ветки.

– Не знаю… Лес большой, говорят, больше недели через него идти, пока на Тамракские земли выйдешь.

– Сколько? – Она резко оборачивается. – Неделю? А что мы есть будем?!

– Иди, не бойся, выкрутимся. Всё равно обратной дороги нет.

После грибов легко стало, страх исчез, взамен пришла уверенность, что мы обязательно выживем. Вокруг добрый мир, не даст поди сгинуть.

– Не понимаю, – дуется Малинка, но послушно идёт дальше. – Почему ты такая спокойная? Ладно, еды нет… а чудище это подземное? Вдруг догонит? Вдруг мы сейчас на него наступим? Вдруг их в округе много?

Она даже руки расставила, пытаясь показать, как много чудищ поместится под каждым кустом да за каждым деревом.

– Нет, я тут прикинула – чудища из тех мест не вылезут.

– Откуда знаешь?

– Просто не вылезут и всё!

Как, интересно, я могу объяснить, откуда взялась моя уверенность, когда я себе самой этого объяснить не могу? О!

– Ототень! Ототень сказал: к счастью своему выйду. А какое может быть счастье – помереть от голода или в зубы чудищу угодить? Сама-то как думаешь?

Объяснение принимается, Малинка недовольно соглашается.

– Ладно уж.

– Иди-иди. И под ноги смотри.

Сестра смотрит под ноги.

Идти, кстати, легче стало. И совсем не из-за сил, которые прибавились. Просто…

– Похоже на тропинку, – задумчиво говорит Малинка. Тоже заметила.

– Погоди.

– Чего ждать?

Вокруг трава густая, зелёная, но проплешины такие… будто тут кто-то часто бегает по одному месту, а потом в траве всласть валяется.

– Опять нос шевелится, – ухмыляется Малинка. – Ты нюхаешь?

– Жильём не пахнет.

– А чем пахнет?

Пахнет обычно – травой, землёй, сырым мхом.

– Ладно, пойдём. Эй, чего встала истуканом? Топай дальше!

Но Малинка стояла и смотрела мне за спину. Будто видела… Кто-то подкрался? Как?!

Там, далеко за деревьями стоял волк. Огромный волк с густой серебристой шерстью. Он был напряжён, уши торчком, глаза внимательно следят за нами.

Рядом Малинка так громко сглотнула, будто камень упал.

– Не бойся, – прошептала я. Волк выглядел так, будто бежал себе по своим делам и вдруг на нас наткнулся. И пытается понять, кто мы и чего тут делаем. До нас саженей с дюжину, поэтому он не спешит убраться. Да и нападать один на двоих тоже не станет.

Тем временем волк поднял морду и смешно задвигал ушами. И выглядел так забавно, будто это не он для нас, а мы для него представляли опасность. Его хвост дёрнулся, как у собаки.

Я не сдержалась и фыркнула, волк тут же отпрыгнул на всех четырёх лапах и оскалился.

– Тише, – прошептала Малинка. Голос так и прерывается от страха. Я покосилась на сестру – стоит, судорожно вцепившись в свою палку и вздохнуть боится.

А волк вроде и не страшный. Скалиться перестал, глаза круглые, так ими и хлопает.

Вдруг серый снова подпрыгнул – прямо на месте, опустился на лапы, развернулся и стрелой метнулся в подлесок – только кусты закачались.

– Бежим.

Малинка вдруг как припустила в другую сторону! И успела за руку схватить, так что я со всей дури споткнулась и чуть головой в землю не врезалась. Выдернула руку.

– Чего ты? Он же ушел!

– Кто его знает, что у дикого животного на уме! Бежим отсюда.

– Да не будет ничего. Ушёл он. Дай отдохнуть.

– Шевелись, Жгучка!

– Ну ты и трусиха, Малинка.

– Это не трусость, а осторожность и здравый смысл! Это ты никогда не думаешь, а просто делаешь, что в голову взбредет!

– Я?!

Слов нет, как удивила. Разве я не старшая сестра, строгая и серьёзная, которая всегда обо всём позаботится и всё решит? На мне ответственность, поэтому я всегда вначале думаю.

– Малинка, ты чего?

Ну вот. Голова опустилась, плечи поникли и носом уже хлюпает.

– Испугалась что ли?

Она нехотя кивнула.

– Да не тронул бы он нас! Он сам испугался, видела, как припустил?

Она подняла голову и резко вытерла рукавом слёзы со щёк.

– Откуда ты знаешь? И куда идти, и что чудище не догонит? И что волк не вернётся и стаю свою не приведёт? Мы ведь лёгкая добыча.

– Э-э-э… Ототень?!

Малинка буравит меня глазищами, прищурила их в щёлки. Умеет взгляд такой неприятный сделать, что аж трясти начинает.

– Смотри, в пыль сотрёшь! Выешь в единственной сестре большую дырку! Бедный твой муж будущий, ты же ему всю кровь выпьешь, если так же станешь смотреть.

Сестра тут же злится, глаза так и сверкают.

– Не выпью! Своего лучше пожалей.

– Ой, да было бы кого жалеть, – фыркаю я, складывая руки на груди.

– Ага, покраснела! Как о тебе речь, так сразу отворачиваешься и от разговора уходишь, будто самой не интересно, какой тебе попадётся. Ототень про семьи всегда говорит, пусть и не прямо, значит, скоро к своему и выйдешь! Вот бедолага… Думаешь, твой от тебя не сбежит, когда узнает получше? Ты кого хочешь из себя выведешь!

– Я?!

– Ты! Да я в тебе, каменюке, до скончания веков дыру буду протирать и не протру!

– Да чего ты завелась-то?

– А чего ты всё ещё думаешь, что я маленькая! – кричит Малинка и вдруг топает ногой.

Громко-то как… А после тишина.

Будь мы дома, уже успокаивала бы с улыбками, шутками да прибаутками. Однако надолго из головы не выбросишь: мы одни в глухом лесу и помочь некому. Некогда беситься.

– Хватит, – в моём тяжёлом голосе приказ. – Некогда нам истерить. Пошли дальше.

Малинка сжимает зубы и гордо вскидывает голову. Косынка её сползла назад, пряди лезут в лицо, приходится трясти головой и, хотя обычно мне смешно на неё в такие моменты смотреть, сейчас почему-то не до смеха.

Что-то тревожит Малинку, наверное, хочет быстрее взрослой стать. А я вот, дай мне волю, лучше бы в детство вернулась, где не нужно ни о чём переживать.

– И куда пойдёте-то? – раздался негромкий голос.

Боже, сильнее я испугалась, пожалуй, только когда чудище из земли полезло. Сердце как забилось, чуть не оглушило!

Ветви ближайшего орешника раздвинулись, и показался старик.

Крепкий, высокий, борода как лопата, улыбка добрая, глаза спокойные, словно безоблачное небо.

– Куда идёте-то, а?

Увидеть живого человека вместо чудовища с сотней языков на редкость приятно.

– К людям, – невольно улыбнулась я. Он пах безопасностью. Опять, как с нитью в лесу – знаю, что деда бояться не стоит, не станет он обижать. Отшельники все мирные, потому что в лесу со зверями и деревьями им приятнее быть, чем с людьми. Потому, говорят, в глушь и уходят.

А Малинка зато дёрнулась, как ужаленная и, насупившись, уставилась на незваного гостя.

– Ну, так, может, ко мне вначале заглянете? До людей-то ещё идти и идти. Я тут недалеко живу, совсем один, но накормить да баню истопить сумею. Пойдете?

Баню?! Вот это да!

– Да, с радостью! – я ответила первая и сама не заметила, как бросилась к старику. Малинка только что-то невнятно зашипела в спину.

– Вот и хорошо, – он огладил бороду рукой. – Отдохнёте, что в мире большом делается расскажете, может, и я чем подсобить смогу. От хорошей-то жизни, поди, в лесу бродить не станешь. Ну, догоняйте.

– Пошли, – я дёрнула Малинку за рукав и она, вздохнув, развернулась и пошла рядом.

* * *

Дед Ших принял нас как родных внучек. Жил он и правда один, хижина была небольшая, но крепкая, добротная. Вроде кто-то из знакомых помог со строительством, упомянул дед. И был у него огромный сарай возле хлева. И огород у него был немалый, и как-то вышло, что дед попросил нас задержаться на пару дней да помочь ему с посадками. Конечно, как мы могли отказать старому человеку, который так нас выручил? До сих пор помню кашу, которую он достал из печи, когда мы вышли из лесу к его дому. Да я в жизни ничего слаще не ела!

Так и получилось – днём мы ему помогали по хозяйству, а вечером все вместе пили чай и разговаривали. Вообще-то я подумывала промолчать про нашу судьбу, однако в первый же вечер всё выложила как на духу. Разве что имён и мест не называла.

– Стало бы, сироты вы? – вздохнул дед, выслушав нашу нехитрую историю. – И идти некуда?

– Да, некуда. Нам бы к людям, в деревню какую или город небольшой попасть, там найдём как прожить. Вот и решили сюда. В Тамракские земли любой может прийти.

– Прийти-то любой, – глубокомысленно отвечает дед, – да остаться может не каждый.

– Это как? – тут же лезет Малинка. Вначале она от деда подальше держалась, а теперь чуть ли не собачонкой вокруг вилась. Ни знали мы ни отца, ни дедов своих, только мама у нас и была. А дед Ших ласковый: и смотрит с добром, и по голове Малинку пару раз гладил, как маленькую. А сестра ничего, молчит и о взрослости своей не упоминает.

– Вам нечего бояться, – машет дед рукой. – Через пару дней отправлю вас в город хороший, пристрою к делу. Провожатого вот дождёмся, и пойдёте.

Дед Ших продолжает хлебать горячий чай из блюдца, Малинка сидит на лавке, болтая ногами, а мне в голову лезет… какой провожатый? В вечер, когда мы появились и дед баню топил, вернее, мы топили под его указку, одежды сменной-то нет, так он отвёл нас в сарай и целых два мешка одежды разной на солому вытряхнул. Выбирайте, сказал, что хотите, пока ваша сохнет. Вся одежда мужская, добротная, хотя и не новая. Чистая, разве что пылью пахла. Крови и разрезов на ней не было, так что вряд ли с мёртвых снята.

– Осталось от детей моих да знакомых, вот и лежит на всякий случай, – пояснил тогда дед. Ну, я и забыла. А сейчас вспомнила. Не зря должно быть одежду хранит.

– Какой такой провожатый?

– А, знакомый один на охоту в старый лес отправился, как обратно пойдёт, попрошу и вас провести до города. Нельзя же совсем одним ходить.

– На охоту в старый лес? Там же чудище? Он что, на него будет охотиться?

– Да бог с тобой, – смеётся дед, щуря глаза. Нашему рассказу про чудище он, кажется, не поверил. Мы-то с Малинкой рассказывали, аж на словах спотыкались, а он только хмыкал.

– Так всё и было? – переспросил, а у самого глаза круглые были, что твои монеты!

Удастся ли мне когда-нибудь узнать, что это было за существо? Кто нас с сестрой в лесу чуть не сожрал? Такой огромный и тихий, такой незаметный, что даже местный отшельник о его существовании ни слухом ни духом? Да и кто в здравом уме пойдёт охотиться на эту гусеницу в панцире? Расскажи кому в городе – безумной прослывёшь.

Да, надо бы молчать. Но всё-таки, что за провожатый?

– А когда он придёт?

Слышу, как в голосе моём сталь звенит, а дед Ших и глазом не ведёт.

– Кто его знает. А вам что, плохо у меня? Спешите разве?

– Нет, нам хорошо! – тут же кричит Малинка, укоряя меня взглядом – мол, чего доброго человека обижаешь?

Я вздыхаю и молча пью чай. И правда, с чего я взбесилась? Хоть тресни, безопасно тут! В доме отчима целый день как на иголках ходила, а тут полной грудью дышу. Так что и правда, не стоит голову лишними страхами забивать.

* * *

На небе уже давно зажглись все звёзды, когда Всеволод, наконец, добрался до стариковской заимки. Ещё подумал: «Хорошо бы старый волчара не спал».

Словно услыхав, дед Ших как раз вышел на крыльцо. Распахнул широко дверь – входи.

Всеволод с трудом разулся на пороге, стянул с плеч остатки куртки. Придётся выбросить, такую рвань уже не починишь.

Его шатало, голова как чугуном налита.

– Садись.

Дед Ших, искоса поглядывая, достал из печи кашу, налил большую кружку травяного отвара. С нетерпением ждал, пока Всеволод сядет за стол, пристроит длинные ноги и поест.

– Как там? – не сдержался.

– Плохо.

– Правду говорят про лесные войска?

– Да, дед. Они обходят лес с побережья. Пока только один отряд прибыл, но временники строят на целую армию.

Дед Ших глубоко вздохнул, вытер лицо трясущейся рукой.

– Значит, войне быть? Не дадут без боя на нашей земле жить?

– Мы и раньше знали, что не дадут. – Всеволод махом допил настой, наслаждаясь вкусом добавленного мёда.

Некоторое время оба молчали. На столе трещала свеча.

– Серый совсем лицом, давно не спал? – наконец, спросил дед. – Я тебя позже ждал.

– Надо спешить, встреча в Осинах через два дня.

– Молодой княжич едет?

– Да, дед. Так что нужно успеть. С утра рано уйду.

– Тогда дело к тебе есть. Пойдём.

– Куда?

– Вставай.

Всеволод послушался – зря дед Ших не станет гонять – встал, хотя усталость тянула вниз, и пошёл за стариком во двор. Там совсем холодно, свежесть по воздуху как ручей течёт, сверчки стрекочут, целый хоровод развели.

– Смотри, – дед Ших распахнул ворота сарая, придерживая, чтобы они не скрипели, и кивнул куда-то левее входа.

Всеволод недовольно зыркнул на него – нет, чтобы сразу сказать – но даже не подумал перечить. Сделал шаг вперед.

Взгляд обежал углы и упал на лежаки среди соломы. На них лежали две девушки.

Одна спала, повернувшись ко входу. Рука под щекой, по локоть голая, белая. Лицо незнакомое, юное и светлое.

И сердце уже обволакивает предательское тепло. А из памяти рвётся дом, где сёстры и братья, и он так же спит в сарае, а мама приходит с утра будить. А проснувшись, первым делом видишь сестру, которая зевает рядом, прикрывая рот такой же тонкой рукой.

– На вторую посмотри, – толкает в бок дед Ших.

Всеволод делает шаг вперёд и принюхивается. Лица второй не видно, она накрылась одеялом так, что одна макушка торчит. Отбитый в лесу нюх возвращается, тонкий девичий дух проникает в его ноздри.

Дед Ших молча тянет его за рубаху из сарая. Вскоре они снова в доме, старик наливает квас из кувшина.

– Рысь, – говорит Всеволод.

– Не просто рысь.

– Ну, голубая рысь. И что? Если поискать, и у нас голубых ещё можно найти.

– Не в том дело, – руки деда трясутся, так что он отставляет кувшин и садится рядом, наклоняясь к гостю, щекоча руку бородой. – Эта рысь прошла по петле.

Всеволод неверяще дёргает головой.

– Что?

– Прошла и даже не поняла, что сделала. Две девчонки прошли по петле, Всеволод, по смертельно опасным местам, где один только шаг в сторону приводит к смерти, и одна из них – зверь! И вот что самое забавное – она понятия не имеет о своей сути!

– Прямо говори, что хотел, – устало просит Всеволод. – Нашёл время загадки гадать!

– Талисман на рыси, браслет колдовской, не даёт перебрасываться. Она вообще о зверях знает только понаслышке и не очень-то верит в их существование. Сказки, говорит, что призраки, что оборотни.

– И что? Раз среди людей родилась, понятно, отчего на ней браслет. Мать нагуляла, все знают, какие рыси… Родные не хотели видеть зверя, вот и подстраховались. Жестоко, дед, но что дальше-то?

– Её что-то ведёт сюда, Всеволод. Надо обеих в город проводить. Устроить. По петле так просто, без подготовки и расчётов, не пройти, сам знаешь. Это не просто везение… А вот что их зурп не сожрал, это уже везение. Да, ты правильно слышал. Зурп в петле на них напал, они успели сбежать. Не смотри, не знаю, как! Самому интересно, но рысь и сама не может описать.

– Оставь их у себя.

– Нельзя. Ты знаешь, почему. И так последние ночи как на иголках – вдруг волк вырвется и в сарай наведается? Я от людей ушёл, чтобы никого не тронуть, а ты мне девочками предлагаешь рискнуть? Нельзя им оставаться!

Всеволод вздохнул.

– Возьмёшь утром с собой и отведёшь в Осины. Путь зверя нельзя пресекать! А рысь в пути.

– Может, ты и прав. А может, случайность. Только некогда мне с ними возиться.

Дед отмахнулся.

– Они быстро ходят, ничем тебя не задержат. Надо пристроить их к делу, позаботиться. Помоги ты – и на твоей дороге помогут тебе!

– Опять ты за своё? Не то время сейчас, чтобы зазря тратить! И понукания свои щенкам оставь!

– Не всё приходит во врéмя, но всё приходит вóвремя! – заговорил Ших.

– Дед! Прошу тебя, – Всеволод покачнулся.

– Не спорь с волей богов. Они лучше знают! – дед Ших явно рассердился, борода мелко тряслась. – Всё! Теперь иди в сарай, ложись.

– Может, тут останусь?

– Нет, – старик дёрнул головой. – Тут нельзя, сам знаешь.

– Да не боюсь я твоего волка, я как-никак альфа.

– Во сне посреди ночи за горло схватит, и не дёрнешься, будь хоть сотню раз альфа! Я знаю, что говорю. Зверь без контроля – моё проклятье! Зов Крови ещё и не то делает, а ты, хоть и альфа, иногда ведёшь себя словно щенок, раз не понимаешь!

– Может, проверим хоть разок? – недобро сверкают глаза гостя.

– Не спорь! Завел привычку – со старшим спорить!

– Как скажешь, – Всеволод, угрюмо смотря из-под насупленных бровей, встал и вышел из дома. Дед Ших накрепко запер за ним дверь, а после – ставни.

Глава 2. Где находится распутье, которого на самом деле не бывает для тех, кто идёт по своему пути

Вот и утро! Петух разбудил, бесстыжая птица, так оглушительно завопил, будто на голове сидел.

Опять зевота такая, что челюсть трещит и глаза никак открываться не хотят… Эх, люблю я поспать, как ни стыди меня, как ни укоряй. Отчим, бывало, всё утро мне над ухом кричал, какая я лентяйка, бестолочь и толку от меня нет никакого, ем больше, чем работаю. И, что если б не его безмерная доброта, я бы с голоду подохла. Что хорошие падчерицы на рассвете подпрыгивают и бросаются работать, а я целыми днями бока отлеживаю.

И действительно, хотя и привирал он шибко – вставали мы с Малинкой засветло и весь день работали, но дай мне волю… спала бы до обеда каждый день!

Толком не разлепив глаза, я принялась стягивать с себя одеяло, но тут в нос шибанул какой-то незнакомый запах, которого во владениях Шиха быть не должно. И пусть бы… мало ли запахов на белом свете, но это был запах мужчины.

Я вскочила. Малинка? Где сестра?

Что-о?!

Чужой человек разлёгся на голом полу, едва прикрытом соломой, прямо у наших лежаков. Здоровый какой! Густая щетина на подбородке, глаза красные, опухшие. Серые штаны и рубаха, ноги босые и грязные. То ещё зрелище! А самое дикое – верхом на его животе сидела Малинка, спросонья хлопая глазами. Боком сидела, словно на коне. Наверное, как обычно, с лежака сползала, но вместо соломы приземлилась на это… на этого…

Он молчит. Смотрит только неотрывно то на меня, то на сестру. Да откуда он тут взялся?!

– А ну отпусти её!

Я выпрямилась, кулаки сжались. Малинка говорила, что я, когда кричу, похожа на котёнка, который шипит. Вот не думаю, если этот тип пошевелится, я ему глаза выцарапаю. Так что смотри, незнакомец, разве похоже, что я отступлю и брошу сестру?! Разве я смешна в своей угрозе? И поверь, когда я заступаюсь за свою семью, убить могу!

– Руки от неё убери!

Малинка с недоумением смотрит вниз, как впервые видит, что он её своими лапищами размером с лопату за спину поддерживает, как будто иначе она упадёт. Вроде как одолжение великое делает. Неужели так ловко притворяется?

Незнакомец спокойно, на показ, убирает руки, кладя их себе на грудь. Фух, вроде обошлось.

– Успокойся, кошка, я её не обижу.

Густой голос такой ровный, серьёзный, так и подбивает ему довериться, но не на тех напали! Довериться пути или деду – одно, а незнакомому мужчине – совсем иное.

– Какая я тебе кошка?!

А Малинка вместо того, чтобы убираться скорей от незнакомца куда подальше, так и сидит, рассматривая его с большим интересом. И ещё смеётся.

– Слышала, Жгучка? А я говорила.

Ей, значит, весело?

– А ну встань сейчас же!

Пришлось со всей силы за руку её тащить. Малинка вскрикнула, отняв руку, и зло на меня уставилась.

– Ай! Осторожней. Оторвёшь!

– Прости, – однако я убедилась, что сестра отошла от незнакомца к выходу. Забрав вещи, с вечера сложенные под подушкой, мы вышли из сарая, а чужак остался лежать, где лежал. Только голову приподнял и смотрел на нас спокойным, медленным взглядом. Зря я, наверное, кричала. Он, вон, еле шевелится, слабый какой-то. Может и больной.

– Извини, – на прощание Малинка обернулась и улыбнулась чужаку. – Не очень приятно, когда во сне на тебя кто-то сверху валится. Хоть не ушибла?

И тут же захихикала.

Вот ещё, извиняться! Он сам тут улегся, никто не заставлял. Кстати, а чего он тут улёгся?

Дед Ших должен знать.

Я быстро оделась, прячась за дощатой дверью сарая, кое-как причесалась и вихрем влетела в дом. Дед не спал, он всегда поднимается раньше нас, вот и сейчас уже одет, умыт, борода расчёсана. Мельком смотрит и как ни в чём ни бывало говорит:

– А, вот и вы, девочки, встали. Пора, пора. Помогайте-ка накрывать на стол. Каша уже подоспела. Малинка, за водой сходи.

Сестра послушно убегает за водой.

– Кто это такой? Почему он в сарае? Вы знаете, что у вас в сарае какой-то дикарь?

Задавая вопросы, я помогала. Достала с полки, завешенной полотенцем, чистые миски. Вначале три, а потом, подумав, добавила четвёртую, ведь понятное дело, чужой не мог в сарае ночевать. Потом четыре ложки. Расставила посуду на столе.

– Хлеб порежь, – бросил мне дед, кивая, мол, теперь продолжай, я внимательно слушаю.

– Он спит в сарае! Ну, уже не спит, думаю, но почему он там оказался?

– Я его туда отправил.

– Но зачем?

– Что зачем? Всегда он там ночует. Вот ночью вернулся и спать пошёл. Провожатый это ваш, Всеволодом зовут.

– Всеволодом?

Малинка как раз вошла, притащила воду для отвара. Так и замерла на пороге, расширив глаза и открыв рот. Дед Ших потянулся за котелком.

– Я сама.

Я забрала у него котелок, налила в большой чайник воды и поставила на огонь.

– Он нас в город поведёт? – продолжала допытываться Малинка.

– Ага. Кашу из печи доставай и пойди поторопи его, завтракать пора. Он пораньше выйти хотел. Спешит. Так что пойдёте быстро и это… слушайте его по дороге, делайте, что велит. Зла от него не ждите, слово даю.

– Я позову! – Малинка тут же бросилась во двор. Её незнакомец, похоже, ни капельки не напугал. Не могу сказать, что я испугалась… разве что за сестру. Здоровый он, Всеволод этот неизвестный. Когда я вижу щуплого парнишку, ну или хотя бы ненамного крепче себя, то думаю, в случае чего с таким справиться можно. Взять то же полено – и по хребту! Отчим наш хоть и надменный, а довольно худой, так что я его никогда и не боялась, даже если орал. А вот попадись такой лось – рукой двинет и всё, зашибёт. Поленом его разве что щекотать можно. Так что лучше подальше держаться, кто знает, что на уме у него.

– Не бойся, Ожега, Всеволод не тронет. Он, так сказать, наоборот, для защиты самый надёжный выбор.

– Не нужна нам защита! – привычно фыркаю я, складывая руки на груди. Вот так прими от кого одолжение и до конца жизни не расплатишься.

– И то верно. – не спорит дед. – Раз через лес перебрались, справитесь. Вот, держи.

Он достаёт из кармана и протягивает мешочек. В ткань врезаются края монет.

– Деньги? Что вы, не нужно!

– Бери! – прикрикивает дед Ших. – Как без денег пойдёте? Бери, не зли деда! На время одалживаю. Устроитесь, заработаете и вернёте. Или что, Всеволоду вас кормить прикажешь?

Нет, этого нам и даром не нужно. Этому незнакомцу нельзя быть ни в чём обязанной, ни в коем случае!

– Спасибо.

Чужая доброта всегда трогает. До слёз. Мама была доброй, но на то она и мама. Василь был добрый, когда мы у колодца встречались и он, краснея, повторял, как пойдёт руки моей просить и сделает меня счастливой. Та женщина, что летом на пастбище хлеб и овощи нам приносила, потому что сироты мы, при живом-то отчиме. Вот и всё, пожалуй.

– Ничего, ничего, – дед вдруг обнимает меня, и вырываться совсем неохота, от него пахнет травой и дымом. На нашей кухне такой запах был. – Тамракские земли совсем не страшны. Страшно другое… что не все желают оставлять их Тамракскими.

– То есть?

– Не вашего ума дело, – он вдруг гладит меня по голове, а голос ласковый. – В Осинах хорошо, безопасно.

– А как нам тебя потом найти? Я деньги отдам, не думай!

– Знаю, знаю… В Осинах меня каждый знает. Спросите, где отшельник дед Ших живёт, путь покажут, а то и проводят.

Смех Малинки слышится со двора. Верно, идут. Когда на пороге вырастает огромная фигура, загораживая свет, я невольно цепенею. Разумом понимаю – дед не стал бы врать, а тело по-своему поступает.

– Садитесь, я вам принесу!

Малинка порхает по кухне, сверкая улыбкой, то и дело поглядывая на гостя. Такая счастливая, прямо светится. И не смущает её, что она в мужских штанах.

А Всеволод словно чует – заходит медленно, за стол садится осторожно, весь такой безвредный и безобидный. Только не обмануть ему меня – я тоже чую, что за всем этим напускным спокойствием – сила и мощь. И страх мечется в груди.

– Ожега! – дед Ших уже сидит и хмурится. – Чего мой дом позоришь? Сядь!

Я села напротив деда, не спуская глаз со Всеволода. И постепенно мне удалось успокоиться. Кажется, вреда от него не будет.

Весь завтрак я наблюдала. Наш проводник угрюм и не любопытен, смотрит в тарелку, ест полными ложками, как будто долго голодал. Малинка то и дело о чём-то его спрашивает, дёргает, на месте усидеть не может, но чужак упрямо молчит.

Дед Ших еле дожидается, пока мы отвар допиваем.

– Всё, теперь быстро вещи собирать! Солнце встаёт, в дорогу пора. А я пока со Всеволодом поговорю.

Сухая рука неторопливо гладит бороду, гость зыркает над тарелкой в сторону деда, опирается локтями на стол и ждёт.

Наши вещи хранятся в сарае, ведь мы там жили, дед нас ночью в дом не пускал, говорил, что негоже нам со стариком в одном доме спать, дурным воздухом дышать. Знал бы он, сколько от нашего отчима дурного воздуха шло, особенно когда тот с пьянки возвращался, может, по-другому бы думал. Но мы и сараю рады, главное – крыша над головой.

Туда и идём. Всеволод убрал за собой сено, а наши места не тронул.

Малинка достаёт сумки, проверяет, на месте ли расчёска и зеркало, я скатываю одеяло.

– Видела, какой он? Высокий, что твоё дерево! Сердце заходится. А имя какое – Всеволод… Сладкое… Я, наверное, влюбилась! – щебечет Малинка, улыбаясь от уха до уха.

– Вот так сразу взяла и влюбилась?

– А ты чего хмыкаешь? Бывает же любовь с первого взгляда? Это точно она! Я когда на него упала, вначале жутко испугалась. Думала, со сна мерещится или правда медведь на сеновал залез и в полный рост разлёгся. Значит, сейчас челюсть сомкнет на моей голове и всё – смерть придёт. А потом глаза продрала, смотрю – а у медведя глаза человеческие. Такие серые, что оторопь берёт. И он понимает, что я испугалась, потому не шевелится, хотя дух из него моё падение выбило. Звук такой был, словно на пуховую подушку ногами прыгнули.

Малинка давно не выглядела такой весёлой. Только вот надеюсь, что влюблённость выветрится из её головы так же быстро, как заветрилась. Не хватало нам ещё сердечных неприятностей! До любви ли тут, когда неизвестно, где и на что предстоит жить?

– Готовы? – гудит голос со двора.

– Да! – Малинка бросается туда, как пчела на медовые цветы.

Прощание с дедом выходит коротким – и хорошо. Иначе рыдала бы горючими слезами, а перед этим Всеволодом отчего-то неохота.

– Ну, ровной дороги.

Дед кланяется так, что борода до пояса достаёт. Мы, приложив руку к сердцу, тоже. Всеволод коротко кивает и идёт вперёд, Малинка бежит за ним вприпрыжку. Я вздыхаю – ничего не поделаешь, в город, так в город.

* * *

В Осины мы пришли через два дня поздним вечером. Наверное, из-за привычки ходить в тишине город я чувствую заранее, в воздухе столько шума и запахов! И поля вокруг засеянные, ни клочка земли зря не пропадает.

Недалеко от окраины мы останавливаемся у большого дома, где второй этаж шире первого и стоит на подпорках. Кажется, его стены выгнулись, как у бочки, и вот-вот лопнут.

– Вы молодцы, шли быстро.

Из уст молчаливого Всеволода подобная похвала, что ведро воды на голову. Бодрит.

– Да, – шепчет Малинка, чья влюбленность во время пути ничуть не убыла, разве что страданиями обросла, потому что все её попытки хотя бы поговорить Всеволод напрочь игнорирует. Сестра не сдаётся, она у меня настырная, и вода камень точит… но, к счастью, Всеволоду пора уходить.

– Сидите в таверне до утра, отдыхайте. Я записку пошлю, и утром придёт за вами Шихов друг, возьмёт к себе, устроит.

– А куда возьмёт?

– Не знаю.

Вокруг так темно, что только огоньки в окнах домов видать. Всеволод уже не с нами. Он постоянно смотрит на север, в сторону, куда ведёт дорога и чуть ли не переминается с ноги на ногу.

– Деньги есть? – спрашивает рассеяно, но свысока, с покровительством. Пока шли, удалось выяснить, что он не такой уж и взрослый – двадцать шесть лет. А с бородой и взглядом этим высокомудрым при знакомстве на все сорок тянул. И молчанием своим. Отчего, интересно?

– Он, наверное, несчастный, – шептала мне ночью Малинка. Когда в дороге приходило время ночевать, мы ложились спать и обсуждали перед сном Всеволода, пока тот уходил в лес по своим делам. – Одинокий.

– Ага.

– Чего ты хмыкаешь? Почему ты вечно хмыкаешь и смеёшься?

– Я не смеюсь.

– Смотри! – грозила сестрица. – Однажды обижусь на тебя и больше не прощу.

Звучало жутко, я чуть было не вздрогнула, но признаваться не собиралась.

– Больно надо мне над тобой смеяться! И вообще, отстань.

Я отвернулась, смотря, как по кустам пляшут отблески костра, а дальше сгущается мягкая темень.

– У, Жгучка! Правильно мама говорила – ты как крапива! Тронешь тебя и обожжешься! Мама говорила, что правильное имя тебе дала, как чувствовала!

– Отстань, сказала!

– Бе-бе-бе.

Малинка надулась и тоже отвернулась, прижавшись спиной к моей спине.

С той поры мы помирились, конечно. Проводники приходят и уходят, а сестра всегда остаётся сестрой. Вот только сейчас, когда время расставаться пришло, она словно цветок поникший. Ищет взгляда Всеволода, я сама бы на его месте не выдержала, хоть улыбнулась бы! А он, как истукан каменный, ничего не замечает.

– Деньги есть, спасибо, что проводил, – благодарю я. И правда, не знаю, сколько бы мы без его помощи по лесу шатались, пока к людям бы вышли. А Всеволод словно по прямой линии шёл, даже головой не вертел, дорогу выбирая. Как будто дорога сама под ноги ложится.

Может, это его путь? Его нить?

– Ну, бывайте.

Всеволод кивает, а сам уже жадно щупает глазами дорогу. Похоже, куда-то сильно спешит.

Развернувшись, он так быстро пропал в темноте, что Малинка ахнула. И, конечно, сразу носом давай хлюпать! Ну, всё, будет рыдать полночи. И хотя я стою с недовольным видом, это просто личина такая – сестру жаль. Сердце скачет, но я сжимаю губы, будто ничего не случилось. Я помню, каково это, узнать, что Василь после первого же отказа отчима про меня забыл да на другой женился. Малинке сейчас несладко – Всеволод пропал, так и не поняв, что ей нравился. А может, и понял, да решил внимания на девчонку не обращать. Может, и спасибо ему за это сказать нужно, ведь сколько таких, что воспользовался бы оказией, задурил голову, а потом пропал бы и хоть трава не расти? Да ещё когда дело сирот касается, о чём дед Ших Всеволоду рассказал.