Текст книги "Волчий берег"

– Так ты всё-таки не пойдёшь?

Странно, чего он удивляется. Неужто думает, что я и правда с ним на сеновал пойду? Я же его совсем не знаю!

– Нет.

– Ну и иди тогда сама, – огрызнулся Огний. Обиделся.

Его шаги удалялись, становилось одиноко и холодно. Да уж, прогулка не вышла. Я мало разбираюсь в таком, но неужели тут принято, чтобы сразу же на сеновал отправляться? Ни познакомиться толком, ни планы узнать, ни решить, подходим ли мы друг другу?

И вот ещё… щёки снова горели, но уже не так приятно. Неужели я похожа на такую, что можно пригласить сразу в сене кувыркаться и рассчитывать на согласие?

Не хотелось бы.

В другое время я бы поостереглась по ночи гулять, а сейчас упрямство выручило. Или злость, не знаю, но добежала я до дома быстро и ни разу не испугалась.

В комнате меня ждала Малинка: волосы всклокочены, в глазах ни капли сна.

– Ну как? – вскакивает сестра, которую аж трясёт от любопытства. Даже не заметила, что волосы за спинку кровати зацепились, как дёрнет головой – клок точно вырвет.

– Никак. Спать лучше ложись.

– Ну, нет уж! Расскажи! Что он делал? В любви признавался? Красивой называл? А ласковые слова какие говорил?

Даже неловко как-то стало. На сеновал звал, было дело, а в любви… Даже не спросил, надолго ли я в Вишнянках, может, через неделю уеду и никогда не вернусь?

– Не знаю…

– У, – скисла сестра. – Как-то ты не очень рада.

– Ага. Какой-то он… как пустой короб. На рынке, когда смотришь на берестяные короба, все такие расписные да красивые, всё думаешь – и что же там внутри? Что за чудо он прячет? Может, орехи или конфеты? Или булочки с ягодами? Или мёд? Хватаешь, открываешь в предвкушении – а там пусто.

– Огний – пустой короб, – повторила Малинка.

– Или я такая глупая, – даже злость накатила. Что я не так сделала? – Может, я не приспособлена к любви. Не умею парнями крутить, заставлять вести так, как мне охота.

– Ага, это точно! Не умеешь.

– Ох, вы посмотрите! А ты умеешь?

Малинка смотрит, а у самой губы от смеха так и дрожат!

– Ладно, Жгучка, не заводись. Может, Ототень не про него говорил?

– Думаешь?

Я как-то и забыла про слова Ототня. А если вспомнить…

– Вообще-то он про любовь не говорил. – Почему я раньше не поняла? – Он говорил – судьбу свою встретишь. Так это, может, и не про любовь.

Малинка с шумом выдыхает и падает на кровать. Защемленные волосы так и не заметила, ладно, помогу, сестра всё-таки. Правда, она с таким подозрением за мной наблюдает, будто ждёт, что я её за космы таскать собралась. Или кажется?

Потом улыбается.

– Ложись спать, Жгучка, и не думай о плохом! Все знают, Ототень про любовь только и говорит.

– Ага, конечно.

– Конечно!

– Да? А тебе самой-то он что сказал?

Малинка недовольно хмурит брови.

– Маленькая ещё.

– Кто? Я?

– Нет, не ты, – сердится Малинка. – Ототень мне сказал: «Маленькая ещё».

– Что? Так и сказал? И всё? А предсказание где?

Что-то никогда я не слышала о таких странных предсказаниях. Хотя верно, Малинке тринадцать всего было, Ототень мог ещё и не знать её судьбу. Не всегда же судьба с рождения решена, бывает, со временем меняется.

– Так и сказал! И не спорь, это тоже было сказано о любви!

Спорить совсем не хотелось, хотелось верить, что Ототень на самом деле обещал мне крепкую семью и счастье. Зря я что ли через лес страшный бежала да сестру за собой волоком тащила? Чуть не сожрали нас там, голодом мучились. Неужто напрасно?

Ночью я снова проснулась. Говорят, во снах возвращается то, что днём случалось. Говорят, мы будто заново одно и то же переживаем.

Не удивилась бы я, приди в мои сны Огний, который станет сверкать своей лихой улыбкой и раз за разом повторять вкрадчивым шёпотом: «Пошли на сеновал, ты мне нравишься, когда ещё та осень? А то смотри, не позову больше гулять. Пошли… Я не каждую зову. Пошли».

Но Огния не было.

Что-то другое мне снилось. Как будто я лежу на чём-то твёрдом, может, на земле или на деревянном полу, и вдруг под спиной это твёрдое тает, как лёд, превращаясь в тёплую воду.

И я медленно погружаюсь в глубину.

* * *

Людские деревни сменяли друг друга, как по часам. Погода была хорошей, дороги сухие и ровные, в общем, бери да радуйся, что планам помех нету, но чем ближе к людской столице, тем медленнее двигался Гордей.

Всеволод давно заметил. Каждый день новые задержки и отговорки – то надо чего-то ждать, то замедлить шаг, чтобы что-то послушать, то пропустить других конных. Если бы не знать, что это невозможно, подобное легко объяснить нежеланием добраться до места назначения.

Но это объяснение не подходило.

Обоз с дарами их почти нагнал, ещё пару дней – и обгонит, да вперёд отправится, а Вожак всё тянет и тянет.

Вот и сейчас – до темноты ещё часа три, можно ехать и ехать, ближайшую путевую станцию всего час назад за спиной оставили, а Вожак останавливается, придерживает коня, беспокойно оглядываясь по сторонам.

– Ну, чего опять встали?

Ярый всегда не любил дорогу, поэтому больше обычного бесился, но его никто не слышал. Молодой княжич словно во сне водил головой.

Всеволод прикинул – что слышит Гордей? Чего ищет в воздухе? Его инстинкты сильнее, чем у альф, нет ли причины опасаться нападения? Но время шло, ничего не менялось, Вожак застыл посреди дороги – столб столбом.

– Сколько мы тут будем торчать на ветру? – не сдержался Ярый.

– Давайте обратно, – решил Всеволод.

Они не так далеко отъехали от последней станции. Нужно вернуться и, наконец, разобраться, что происходит.

– Да какого чёрта мы будем мотаться туда-сюда? – проворчал Ярый, тревожно смотря на Вожака. Слишком тот отстранён, словно не в себе.

– Поехали.

Всеволод развернул коня обратно. Друзья молча присоединились. До таверны они ни о чём не говорили, Всеволод заказал комнаты и ужин в отдельную гостиную.

Даже ел Гордей еле-еле. Сидел, сосредоточено прислушиваясь к тишине. Всеволод прислушался тоже – ничего. Таверна как таверна, люди как люди, во дворе – всё, как всегда. Ни-че-го.

Но он слышит.

– Ярый, водки принеси, – сказал тогда Всеволод. Тот даже крякнул от удивления, но встал, тряся своими лохмами, и пошёл вниз. Вожак перевёл взгляд на Всеволода, да так и замер. Сидел, пока Ярый не принёс кувшин, пока Всеволод не налил полную кружку и не пододвинул к нему.

– Пей.

Тогда Гордей дёрнул носом, улавливая запах спиртного.

– Зачем?

– А вдруг?

Ярый хмыкнул, удобнее устраиваясь на стуле. Вожак молча протянул руку, опрокинул в себя всё сразу и закашлялся. Из его глаз брызнули слёзы.

Всеволод наклонился и треснул его по спине. Подождал немного и спросил:

– Что с тобой?

Гордей дико взглянул на друга, потом быстро глянул в сторону вещей, где хранилась брачная грамота. Открыл рот. Слова сложились не сразу.

– Не могу я… я не могу жениться.

И поник, ссутулился, с силой провёл по лицу ладонями, словно умывался без воды. Потом вскинул голову, теперь его глаза горели болезненным огнём.

– Я не могу жениться на княжне. Тянет меня в другую сторону, душу рвёт. Не смогу. На совете я был уверен, а сейчас… Будто сердце когтями дерут. Чем дальше, тем глубже. Вначале я думал, может, всё-таки боюсь. Всё-таки не хочу слово исполнять. Но нет, это другое. Я чувствую, как по ранам там, внутри, стекает кровь.

Всеволод и Ярый переглянулись.

– Неужели ты встретил свою душу? – осторожно спросил Всеволод.

Гордей задумчиво покачал головой.

– Я не знаю, не знаю.

– Имей смелость признаться! – вдруг заявил Ярый. – На совете за женитьбу ты горой стоял. За что? Помог бы твой брак или нет, тот еще вопрос. Но душа – это ведь другое. Вот за что надо биться! А ты – не знаю.

Вожак растерянно посмотрел на них.

– Но когда бы… Когда бы я успел?

– Значит, успел! Быстрый ты, однако. Хотя… там времени много и не нужно. Или есть другое объяснение?

Долгое молчание.

– Нет, – Гордей сглотнул. – Другого объяснения у меня нет. Разве может так отчаянно звать что-то другое?

Ярый пожал плечами – мол, мне-то откуда знать?

Лицо Вожака медленно покрывалось красными пятнами. Он почти с ужасом произнёс:

– Беляк… А если бы грамоту вперёд нас послали? Тогда она уже была бы вручена и… я бы сдох раньше, чем в людскую столицу приехал.

– Старый лис, – тут же сообщил Ярый, поднимая ноги и упираясь подошвами сапог в боковину стола. – И как прознал? Вот это нюх!

Решение было только одно, Всеволод сразу сказал:

– Тогда разворачиваемся и едем обратно. Я отправлю гонца навстречу обозу с подарками. Хоть на женитьбе сэкономим.

Гордей ничего не ответил, только вздохнул, тихо, но с таким облегчением, будто с его плеч упала не просто гора, а целый горный хребет.

Всеволод в тот миг подумал, что вовремя они схватились. Что иначе ничего бы Вожак и не сдох по дороге, доехал бы до людской столицы и женился, если бы было надо. И прожил бы сколько-то. А потом… потом наследство всё равно ушло бы вдове.

* * *

Обратная дорога заняла времени в два раза меньше. Всё оттого, что Вожак словно перестал нуждаться во сне и отдыхе и летел стрелой, неотрывно смотря вперёд.

– Эк припустил, – говорил Ярый, когда они до свету выходили с постоялого двора и Гордей уже вскакивал на коня, пока остальные только зевали да двор оглядывали в поисках своих.

– Ну? Чего ждёте? Чем быстрее в Осины приедем, тем быстрее я совету объясню, отчего планы изменились, – торопил Вожак. В его глазах светилась лихорадка, но это был здоровый зов, который не изматывает, а добавляет сил.

– Ага, дело, конечно, в объяснениях, которые ждёт совет, а не в какой-то везучей девушке, – возражал Ярый. Гордей слегка краснел, но взгляда не отводил.

Всеволод не спорил и не лез. Ярый не хуже него знал, что Вожаку очень непросто дастся объяснение с советом, ведь он волей-неволей отказался от своего слова. Да, винить его никто бы не посмел, обретение души – благословение богов, перечить ему не просто глупо, это преступление! Наоборот, Совет порадуется, что Вожак нашёл своё счастье.

Однако Гордея всё равно этот невольный отказ изнутри точит. И в бледности, и в крепко сжатых зубах каждый раз проскальзывает его стыд. За то, что не от него зависело. Всеволод, не спрашивая, знал, что тот думает.

О своей недальновидности, не позволившей сразу понять, что произошло. О ненужном упрямстве, двигающем его дальше по ненужному пути. О том, что обретение произошло так внезапно.

Вожак молчал, но каждая его радостная улыбка, направленная в сторону Тамракских земель, гасла при воспоминании, что они возвращаются, не выполнив слова.

Проходило это только когда в дороге Ярый начинал болтать.

– Невезучий ты, Вожак, хоть тресни. За второй десяток не успел перевалить, а уже ярмо себе на шею вешаешь. От одной только невесты сдыхался каким-то чудом… так нет, новая уже тут как тут, на подходе! Верно старшие говорили, что княжеская судьба не легче любой другой. Теперь точно не сдыхаешься, как пить дать второй раз не повезёт. Бедняга… Тебе бы девок еще портить да портить, в женских домах годами кутить, ан нет, душа объявилась!

Тогда Гордей смотрел в сторону друга, молча и коротко, и Всеволод невольно вздрагивал. Было во взгляде друга нечто неясное, необъяснимое, и Всеволод, считавший себя покровителем, старшим товарищем, повидавшем всё на своём пути, понимал, что здесь он ему не советчик.

* * *

Совет, конечно, уже разъехался, на месте оставался один Беляк. Давно уже звери собирались основать столицу, да место никак не могли выбрать, так и мотались вдоль границы. Оно и к лучшему – теперь самое время столицу строить, лишний раз о своём народе заявить. Надо только, чтобы удобные дороги вокруг были к землям соседей и чтоб к границе не слишком близко.

Пора показать, что звериный народ – не выродки неизвестно от каких родителей, что это отдельная, полноценная и многочисленная раса, ничуть не хуже других.

Нужно было раньше задуматься, но они оказались непозволительно доверчивы и недальновидны.

Прежде дивы занимались дипломатией, правда, как оказалось, всё больше себя хозяевами да владельцами земель выставляли, а звериный народ упоминали вскользь. Вот и вышло, что они теперь для всего мира чуть ли не обслуга, которую за ненадобностью хозяева-дивы на старом месте кинули, и не понятно, с чего это обслуга на имущество хозяев зубы точит.

В общем, пока столицу не выбрали, в Осинах было одно из основных мест сбора совета. На первый взгляд – дом как дом, во дворе вечно какие-то парни околачиваются да дерутся за высоким забором. Жители знали, конечно, что к чему, а проезжай мимо чужак – ни за что не догадается!

Беляк вышел встречать Вожака на крыльцо, чему-то криво улыбаясь и кутаясь в халат. Гордей оставил друзей на кухне и, не отдохнув, не перекусив с дороги, сразу отправился к советнику в комнату.

Признаваться было тяжело. Вроде ничего не сделал специально, ни в чём не виноват, а словно обидел кого. Слова как раскалённое железо из горла шли.

Оттого и общение вышло официальным. Стоя, склонив голову, Гордей объяснил причину своего возвращения.

– Вот и славно, – ответил Беляк, сидящий перед ним на стуле. – Я услышал. Теперь расслабься. Хоть у тебя на лице обратное написано, но это добрая весть! Бог с ними, с людьми.

– Я не уверен… полностью не могу утверждать, что причина в душе. Ведь я не знаю точно, я не видел её, а разве так бывает, чтобы звало неизвестно к кому? Потому остаётся вероятность, что я просто…

Советник коротко отмахнулся.

– Не казни себя, Гордей, и не сомневайся в своей силе. Это действительно душа, говорю, потому что сам видел – один мой добрый друг побывал как-то проездом на ярмарке в городе – и покой потерял. Потом волхвы сказали, что бывает, что ты её, душу, саму не видишь, а запах чувствуешь, и этого хватает.

– Я никогда ничего такого не слышал.

– А откуда? Вы молоды, в такое время выросли, когда войной в воздухе пахнет, до подобного ли? А я старше, видел много, мне и ответ держать. Это она, Гордей. Дай-ка я тебя поздравлю.

Беляк поднялся и крепко обнял Вожака, а потом отвернулся, как будто стеснялся собственного лица, и с наигранной радостью заговорил:

– У меня тоже хорошая весть. Горный король признал звериный народ хозяевами Тамракских земель, а твоего отца его законным князем. Подписан договор об общей границе. Они подтвердили наше право на землю.

– Звучит хорошо, но слова у наших соседей часто расходятся с делами.

– Не у горных. Их слово такое же крепкое, как скалы, выбранные ими для своего дома. Кроме того, горным в знак расположения отданы на разработку наши приграничные шахты. Всё равно мы в этом мало смыслим, они будут работать, а доход на двоих делить. Им хорошо, и нам хорошо – если сами под землю полезем, нас там как пить дать завалит! А не завалит – зверь с ума сведёт. Так что с одной проблемой из трёх мы, считай, разобрались. Лесные тоже притормозили, судя по донесениям, у них местные разборки, пробуют монархов нынешних то ли свергнуть, то ли казнить. Но некоторое время им будет не до нас. Остались люди. Тут без изменений.

– А наследство бога?

– Мы с твоим отцом по-прежнему не уверены, что это поможет, – мягко ответил Беляк.

– Ясно.

– Видишь, как всё сложилось? А теперь иди, Гордей, иди. Я вижу, ты устал и проголодался. И больше не думай о слове, которое ты дал. Совет отдает его обратно. Никто не решится тебя обвинять – ни прямо, ни за глаза. Не тогда, когда речь идёт о твоей душе. Понимаешь?

– Кажется, да.

– У вас не так много времени, но оно есть. Отправляйся и ищи. Отцу сам скажешь или мне написать?

– Сам.

– Тогда удачи тебе, сынок.

Гордей поклонился и вышел из комнаты, скинув с плеч последнюю тяжесть. Теперь его улыбка была лёгкой и настоящей.

Глава 4. О ленивых мужьях и разных мимо шатающихся незнакомцах

Денёк выдался жаркий. Народу было мало, постояльцы после завтрака большей частью заперлись в комнатах и отдыхали. Детей не было совсем, так что Малинка помогала Глаше по хозяйству. Забегала иногда в магазин – влажные волосы выбились из-под косынки и прилипли ко лбу, на висках капли пота, но сестра довольна, сияет, словно пятак. И откуда силы берёт?

– Хочешь воды?

Несёт мне воду в вытянутых руках. В кухне подвал, куда воду ставят, чтобы охладить, оттуда и бегает.

– Да, спасибо!

Так как я на месте сижу, сил трачу меньше и в отличие от некоторых не похожа на мокрую мышь.

– Фух, жара.

Малинка бережно отдаёт мне воду и снимает косынку, обмахивается ею. Косынки мы надеваем только когда убираемся, чтобы волосы не мешали, так что мои волосы непокрыты и заплетены только наполовину, концы распущены, я, когда скучно, их рассматриваю, хотя ни за что в этом не признаюсь. У сестры волосы ровные и русые, а когда на солнце выгорают, вообще почти белые становятся, очень красиво. А у меня – словно у кошки облезлой, пятнами – то светлые, то русые, рыжеватые пряди тоже попадаются. Хорошо хоть тёмного цвета нет, совсем было бы плохо. И всё-таки, отчего они такие странные? У Малинки, как у мамы, один в один. Я свои у отца что ли забрала?

Взгляд плавно перетёк на руку, где запястье обхватывал тонкий плетёный браслет. Сколько себя помню, браслет всегда на запястье был. Мама говорила, это мой талисман. Просила никому не показывать и никому не упоминать лишний раз. И никогда его не снимать.

Он на мои волосы похож, хотя сплетён из кожи. Но таких же оттенков. Когда Малинка родилась и подросла, мама и ей похожий сплела и надела. Это словно наш секрет – один на двоих.

Звонкий голос сестры раздаётся прямо над ухом:

– Скучаешь? Может, местами поменяемся? Я буду стул просиживать, а ты на чердаке уборку делать да на дворе матрасы выбивать?

– Не, мне и тут хорошо.

Тем более я знаю, что Малинка из вредности спрашивает, сидеть на месте ей было бы скучно. В ней столько энергии, что она взвоет, если заставить её стул просиживать.

А мне в самый раз!

И точно – вмиг унеслась, только каблучки по ступенькам застучали.

Тут дверь отворилась, и вошли трое парней, что с Огнием раньше ходили. В этот раз без него. Он придерживался слова и больше ни разу не приходил. И хорошо. Любовь моя нежданная поутихла, только обиду после себя и оставила. Злопамятная я, совсем не умею прощать. Вначале переживала, что Огния обидела, ведь он первый, кто меня гулять позвал, а потом как-то само вышло, что обида уже на него появилась. Разве можно таким несерьёзным быть? Как будто ему всё равно, что я чувствую. Хотя так и есть – всё равно.

– …загрыз троих. Говорят, ночью на стоянку напал, спящих сожрал.

– Они чего, так и не проснулись? Но как он успел? Ладно, одного во сне сожрал, а остальные как не проснулись?

– Да откуда мне знать?

– А ты пойдёшь загонять?

– Да. И ты иди, коли не трус.

Я, если честно, боялась, что друзья Огния будут приходить надо мною потешаться, но их больше занимал разговор. Что-то серьёзное случилось, они купили товар и ушли, даже лишний раз на меня не взглянув.

К вечеру ту же новость рассказала Глаша.

– Оборотень завёлся в лесу, сожрал троих охотников. Теперь мужики пойдут ловить зверюгу. Если людоеда не остановить, он на сладкое человеческое мясо так и повадится ходить, местных жителей жрать! Лютый хищник по соседству – хуже беды не бывает!

Мы переглядываемся.

– Настоящий оборотень?

– Да! С Тамракских земель пришёл, не иначе. С их стороны такие дебри, столько зверья там… да и сами они зверьё самое настоящее!

Хозяйка недовольна. Мнёт тесто для утреннего хлеба с такой злобой, словно бьёт его. Оно и понятно – какие могут быть гости, когда в Вишнянках оборотни народ грызут? Одни убытки.

– А… как это – зверьё самое настоящее? – тихо спрашивает Малинка.

– Вы что, про оборотней никогда не слыхали? – у хозяйки аж глаза на лоб полезли.

Мы снова переглядываемся.

– Слышали, что живут такие люди-звери где-то на краю земли.

Глаша фыркает.

– Ага, щас! Если бы на краю! Не, они в Тамракских землях живут, всего-то два дня пути. От нас прямая дорога есть до самих их Осин, город такой торговый. В этом городе одни оборотни и живут.

– Как?! – Не сдерживается и восклицает сестра.

Не смотри, Малинка, я сама толком не поняла. Осины? То есть мы же… Осины же в Тамракских землях. Выходит, мы были среди зверей? Вряд ли вокруг много городов с одинаковым названием на одинаковом расстоянии.

– И что? Оборотни в Осинах живут себе свободно?

– Ну да! Звериный народ. Дикий. Они же на вид как люди, не отличишь, пока не перекинутся и не нападут.

– Но… как же тогда оборотень, который в Вишнянках людей загрыз?

Глаша качает головой.

– Эх, вы, глупые! Ничего-то не знаете! На Тамракских землях дивы жили, да недавно уплыли прочь, нашли какие-то сказочные острова, где никто не будет их беспокоить. Остались после них звери одни, слуги их бывшие. Теперь без присмотра лютуют, людей да скот рвут. Раньше дивы их в узде держали, а теперь некому с ними сладить! Ой, не знаю, что будет, говорят, если совсем сбесятся, Великий князь войска пришлёт их остановить. Тоже не даром, понятное дело.

Что-то не припомню я по дороге из Осин, чтобы кто-то лютовал. Деревни как деревни мимо проплывали, люди в них как люди – спокойные, опрятные, придраться не к чему. Оборотни по лугам не прыгали и скот не жрали. Дети бегали простые, веселые и здоровые, женщины ходили спокойные.

Непонятно.

– Вот и живём, каждый день за жизнь свою да за имущество боимся, – вздыхает хозяйка. – Как пойдут с Тамракских земель разбойники грабить да убивать, мы у них первые на пути будем.

– А они пойдут? – сглатывая, спрашивает Малинка.

– Они же звери! – припечатывает Глаша. – Захотят чего-то взять – и возьмут, никого не спросят.

– А они все что ли, как этот… Ну, людоед?

– Кто их знает, – Глаша недовольно морщится. – Вроде говорят, зверь, если перекинулся и попробовал человеческого мяса, уже назад в человека обратиться не может, навсегда зверем остаётся. А может, всё не так – оборачиваются и жрут, кого хотят, а потом снова в человека – и не скажешь, что людоед перед тобой. Но я думаю, что не могут… Если уж людоед появился поблизости, то не уйдёт, так и будет на четырёх лапах бегать и на людей нападать. После человечинки-то поди на сухари не перейдёшь!

Ой, нехорошо мне что-то. От жары, наверное, сопрела.

И правда, к вечеру в комнате легла, из открытого окна дует, жара отступила – и легче стало. Так и лежала до самой темноты, ни о чём не думала.

Малинка молока принесла с булкой.

– На, ешь. Чего на ужин-то не пришла?

– Что-то неохота есть.

– Ты бледная какая-то. Боишься чего?

– Нет вроде, – подумав, ответила я.

Малинка разделась, забралась в свою кровать. Задула свечу.

– Странно всё-таки это… про оборотня. Слышала? Мы же из Осин ехали – и ничего.

– Угу. Даже в голову не пришло, что там люди другие. Что они вовсе не люди.

– И мне… Как думаешь, оборотней мы встречали?

– Конечно. Как иначе?

– Но раз никакой разницы… раз мы даже не заметили, что они не просто люди – отчего Глаша так их боится?

– Не знаю я.

– Странно это все.

– Угу.

Малинка вздохнула и, наконец, отстала.

Ко мне сон долго не шел. Почему я не удивлена, что оборотни на самом деле есть? Просто мы не слышали, а так… раз колдуны есть, и чернокнижники, и лесные со своими завораживающими песнями, и горные, живущие поз землёй и в горе… отчего бы и оборотням не быть?

На рассвете, как мы после узнали, окрестные мужчины собрались и пошли оборотня загонять, но того, как говорят, и след простыл! Весь день ходили кругами, вернулись несолоно хлебавши, уставшие и злые.

Тогда же староста Вишнянок и запретил по темноте женщинам и детям из дома выходить.

* * *

С дальней дороги бы отдохнуть, да ещё после плотного ужина, но Гордей не сидит на месте. Берёт куртку с вешалки, вынимает кинжалы, чтобы сунуть за пояс.

– Вы со мной?

– Чего тебя в ночь несёт? – бурчит Ярый, но самому интересно, что дальше, поэтому, несмотря на слова, и он спешно достаёт свои кинжалы. Конечно, без верхней одежды плохо, оружие увидит всякий встречный, но лучше, чем в душной куртке париться.

– Веди. – Гудит Всеволод, как только они выходят на улицу. Гордей закрывает глаза и стоит, принюхиваясь, его веки дрожат, а губы что-то шепчут.

– Может, разбудишь, когда надумаешь? – зевает Ярый. Судя по слипающимся глазам, он действительно хочет спать, но уходить ему никто не предлагает. Гордей задумчиво делает первый, не очень уверенный шаг, потом второй – и они идут. По улицам он сворачивает то туда, то обратно, возвращается из переулков и кружит вокруг домов. Время идёт, Гордей хмурится всё больше.

– Мы, кстати, тут проходили, – Ярый указывает на приметный забор. – И не раз.

– Вижу, – коротко отвечает Гордей.

– Так что? Где она? Или ты не чувствуешь?

– Похоже, нет.

Гордей идёт дальше, но уже неуверенно, как ноги несут.

– Сосредоточься и вспомни, когда впервые ты почувствовал, что не на месте, – советует Всеволод, пытаясь вспомнить что-нибудь полезное, что поможет поискам. Но ничего не вспоминается. Душу редко кто находит, поэтому и советов мало.

– Не помню. Не могу объяснить. Кто она, где? Не знаю. Просто чувствую зов, а куда, не пойму.

– Может, она не в Осинах?

Гордей резко тормозит, поднимая к другу лицо. Кажется, он не подумал, что душа могла быть в другом месте.

– Но я почувствовал это здесь, в Осинах.

– Давай подумаем.

Ярый кривится и отворачивается, всем своим видом выражая нежелание думать. Это, действительно, не по его части.

Гордей тоже оборачивается. Долго смотрит куда-то вдаль, не меняясь в лице. Этот взгляд как заколдованный, куда-то тянется… конечно, Всеволод решает проверить, что так заинтересовало Вожака.

Таверна. Та околица, где они уже были… были перед выездом. Точно так стояли на дороге, изучая окрестности.

– Ну, я тупая скотина! – стонет Всеволод, хлопая себя по лбу. – Осёл! Как я мог не понять?

– Что? – тут же подходит Ярый.

Всеволод прищурился, вспоминая.

– Девчонки, сёстры, которых я привёл в эту гостиницу. Гордей, ты сюда приходил в ночь перед отъездом. В то время, когда тебе было плохо, в то самое время, когда у своей души ищут утешения. И сейчас пришёл. Ших мне ещё в лесу говорил – путь у одной из них. Такой, что даже по петле прошла. Путь её ведёт. И просил приглядеть. А я, дурень, всё хотел свалить на Шихова друга, чтобы самому не морочиться, времени не тратить.

Он недовольно покачал головой.

– Как я не подумал? И ты тогда пришёл и стоял здесь, с места не двигаясь, в стену смотрел. Там две сестры – человек и рысь.

– Рысь? – Гордей словно очнулся, услышав только конец речи. Повторил мечтательно. – Рысь…

– Рысь, – хмыкнул Ярый. – Повезло! А это точно она?

Оба уставились на Всеволода, будто тот всё на свете знает. Впрочем, сам виноват, нечего было себя изначально умником ставить. Это случилось несколько лет назад. Было Всеволоду двадцать, когда он заслужил звание альфы и познакомился с будущим Вожаком и его другом. Подростки… Как альфа, он относился к ним именно так – как к подросткам, что жизни толком не видели. Каким образом вышло, что они сдружились и теперь всегда были вместе? Всеволод не мог объяснить. По привычке вёл себя как старший и опытный, но… его друг вскоре женится, а сам Всеволод до сих пор бессемейный. Его друг два месяца, как полноценный Вожак, будущий князь Тамракских земель, а он всё так же его альфа. Да и Ярый не отстаёт – из тонкого мальчишки стал одним из самых сильных воинов, догнав самого Всеволода.

Те подростки давно выросли.

Всеволод тряхнул головой. Ненужные это мысли сейчас. Вожак, хоть вопроса и не задавал, ждёт ответа.

– Не знаю, она или нет. Но проверим? Схожу, поинтересуюсь, куда сёстры устроились, и навестим. Всё лучше, чем кругами ходить да невесть что искать.

Дождавшись кивка Гордея, Всеволод отправился в таверну. Вернулся спустя несколько минут с поникшей головой.

– Ну? – первым спросил Ярый.

– Они уехали.

– Что?!

– Уехали на следующий же день с обозом до Вишнянок на человеческих землях. А оттуда… бог знает, куда делись.

– Ты же говорил… – Ярый запнулся, так как не вспомнил, что тот говорил.

– Кто же знал, что они дальше поедут! Мы два дня по лесу шли – они ни словом не обмолвились. Наоборот, вот приедем, мечтали, вот устроимся, вот в баню, наконец-то, сходим.

– Ничего. Утром поедем в Вишнянки, – Гордей в который раз оглянулся на таверну. – Может, они там остались.

– Вот что зато мне дали. Оставили сёстры, – Всеволод вынул из кармана кусок верёвки. – Хозяин не помнит точно, кто из двух, но помогали ему, подвязали куст во дворе. Этим.

Гордей взял верёвку и поднёс к носу. Сделал медленный, глубокий вдох.

А потом словно сложился пополам. Ярый напряг мышцы, вглядываясь в темноту, но тут же понял, что это не нападение. Просто Вожак слегка потерял контроль. Теперь он сидел на земле, уронив голову и качаясь, как пьяный.

– Рысь… – слышался еле различимый шёпот. – Это рысь.

– Ну, хоть точно узнали. – Ярый расслабился, сунул кинжалы обратно в ножны. – Пошли, что ли? Чего на голой земле сидеть.

Гордей молча поднялся, размял плечи и вздохнул. Всеволод развернулся и пошёл по дороге первым.

– Всеволод. Какая она? – спросил Гордей чуть погодя. Вокруг было уже темно, даже волчий взгляд видел не так ясно, как днём. Однако жажду в глазах друга Всеволод прекрасно разглядел. Пожал плечами.

– Рысь как рысь. Я ничего… такого не увидел, сам понимаешь. Маленькая, худенькая, злющая. В мужских штанах и рубахе, им дед Ших одолжил, своей одежды потому что у них не было. Так что вряд ли сильно балованная. Волосы в косу заплетены, как у всех деревенских. Шипит, как кошка дикая.

– Хороший знак, – похабным тоном сообщил Ярый, но его никто не услышал.

– В общем, обычная, – повторил Всеволод. – Я больше вторую запомнил. Столько света в глазах. Жаль только… маленькая ещё.

* * *

Оборотня ловили три дня – и ничего. Глаша ходила злющая, постояльцы то и дело убывали, а новых нет как нет! Фадей так вообще из комнат не высовывался, притворялся, что ногу подвернул и шагу ступить не может, потому и на охоте пользы от него не будет. А когда всё-таки вышел на кухню, так старательно хромал, что сразу стало понятно – никакого актёрского мастерства! Я бы и то лучше притворилась.

Тем днём как раз нужно было половики из гостевых комнат выбивать. Все этим и занимались – в комнате или коридоре скатываешь половик с пола в рулет и тащишь на двор, где с чьей-нибудь помощью затаскиваешь на деревянный брус, а потом обливаешь его мыльной водой и бьёшь колотушкой.

Ох и муторное это занятие, как оказалось! Я, Малинка, Глаша, помощница с кухни и дворовой мальчишка Прутька почти сразу стали выглядеть словно нечисть. Взмокшие, в пыли, у Малинки прямо посреди лба грязный след от пальцев, которыми она пот вытирала, а мальчишка так вообще, словно кот пятнистый, и грязных пятен куда больше чистых.

Когда мы стащили третий большой половик из коридора, Глаша бросила колотушку на землю и завопила: