Текст книги "Волчий берег"

Так что, с другой стороны, не тронул, хотя мог. Не играл с девичьими нежными чувствами, не забавлялся. Может, и надо спасибо сказать. Только вот когда это разум помогал в лечении душевной боли?

– Он ушёл, – шепчет Малинка.

– Да. Мне жаль.

– Почему он даже со мной не попрощался?

– Он сказал: «Ну, бывайте». Это обеих касалось.

Спорить сестра не хочет, склоняет голову.

Приходится снова действовать самой. Снимать комнату, просить горячую воду, уговаривать Малинку искупаться и поесть. Между делом удалось выяснить, что на рассвете отсюда уходит обоз к Вишнянкам. Вишнянки – город на стороне людей, почти на границе с горными народами. Вишнянку я первым делом для жизни выбрала, много хорошего про неё слышала, но так вышло, что дорога наша шла ближе к Старым лесам и пришлось передумать. До Вишнянок от дома ни за что было не добраться! А тут я в таверне на карту глянула и чуть не обомлела! Не могу понять, но мы оказались где-то очень далеко от места, где в лес входили. Тут пути пешком месяца два по прямой, а лесом ещё дольше. Не знаю, каким чудом мы тут оказались – не по воздуху же перенеслись?. Но об этом лучше подумать потом. Сейчас надо устроить свою жизнь и хотелось бы самим сделать выбор. Спасибо деду Шиху, денег как наберём, обязательно вернём долг, но оставаться в Осинах как-то неохота. Зачем знакомым деда такая обуза – за девчонок чужих отвечать? Решено! Едем в Вишнянки!

Малинка, к счастью, не стала спорить и причитать, что в Вишнянках её Всеволод ни за что не отыщет, а в Осинах отыщет. Наверное, поняла, что хотел бы – сразу бы о встрече сговорился, назвал бы способ, как с собой связаться можно. Но нет, он не взглянул ни разу, слова не сказал да сбежал, как только совесть позволила. Ждать нечего.

Ночь тяжёлой была. Малинка всхлипывала во сне, но я не только от этого просыпалась. Не знаю, отчего. Может, ту таверну грязную вспоминала, от беды в которой нас отсутствие денег спасло? Как я сразу на пороге не развернулась, увидав все эти сладко улыбающиеся рожи? Как сразу не поняла, что в злачных местах помощи искать нечего? Но здесь – другое дело, таверна приличная, бояться нечего. И страха нет… Жалко Малинку, но разбитое сердце назад не склеишь. Да и любовь ли это? Глядишь, повезёт, забудет, говорят же – с глаз долой, из сердца вон.

Потом глаза снова открылись в темноте. На улице давно тихо, на потолке отпечаток луны. Малинка уже крепко спит. На миг показалось, что кровать подо мною становится мягкой, расступается, словно вода. Но нет – показалось. Я напрягла спину, и набитый матрас напомнил о себе колючими краями. Но заснуть не получалось ещё долго.

* * *

Во дворе дома много лошадей, привязанных прямо под открытым небом. Приехали!

Всеволод едва не споткнулся, спеша войти в дом, выстроенный в Осинах для совета. В коридоре его уже встречали, ярко горели лампы, и пахло едой.

– Ну, вот и ты!

Гордей крепко обнял друга, при своём относительно небольшом весе и внешней худобе умудрившись хрустнуть костями. Молодой княжич за последний месяц, что они не виделись, ничуть не изменился. Широкая улыбка, хитрые чёрные глаза, собранные в хвост волосы, из которого выбиваются пряди. Кожаная рубаха, протёртая у ворота и на рукавах.

– Дай и мне его пощупать, – Ярый, не дожидаясь очереди, полез вперёд. Он был выше, а в остальном мало чем отличался от молодого князя, многие даже считали их братьями.

– Ну давай и ты пощупай, – Всеволод отпустил Гордея и гостеприимно раскинул руки.

– Бородищу-то отрастил! – недовольно сказал Ярый, обнимая друга и отворачивая лицо, потому что борода тыкала в щёки. – Завтра побрейся.

– Зачем? У мужика должна быть борода. Никто же не виноват, что у тебя ещё не растёт, потому что ты малолетний.

– Всё у него растёт, – благодушно заметил Гордей. – Но ты уж и правда побрейся завтра, будь добр, как-никак за невестой моей скоро поедем, не хочу, чтобы девица испугалась.

– Невестой? – Всеволод нахмурился, опуская руки.

– Да. Совет считает, что, породнившись с людским князем, мы сможем избежать войны. Внуки князя будут править Тамраком, так зачем проливать кровь, пытаясь его захватить? А лесной народ побоится с нами связываться, вдруг люди на нашу сторону встанут? Такой план.

– Гордей, у тебя может не быть детей с человеком. И даже весенний отбор… ты ещё ни разу не участвовал. И вообще…

– Он всё знает, – огрызнулся Ярый, скалясь. Крылья его носа дрожали. – Думаешь, он не слышал этого ото всех подряд каждую минуту с утра до ночи всё время, что ты отсутствовал?

Всеволод перевёл на Вожака глаза и понял – его уже вывернули наизнанку, уже описали все последствия, уже источили и задёргали, насколько могли.

– Прости.

– Ничего. Не знаю, чего все паникуют. Что такого? Ну, женюсь чуть раньше, а с детьми что-нибудь придумаем.

Всеволод как впервые увидел широкую застывшую улыбку друга и сказал:

– Да, конечно.

Но радость встречи уже почернела.

Советники все были с дороги. Последний зашёл, когда молодой княжич с друзьями только сели за большой круглый стол в довольно тестом полутёмном помещении.

– Ну всё, все в сборе, – Беляк, старый вояка, отметил присутствующих и тут же набросился на молодых.

– Всеволод, чего так долго? Я уже слышал, что там войска, сиди, рисуй схему. Ярый, какого беса ты опять драки затеваешь? Осточертело читать на тебя жалобы! У нас война на носу, а тут альфа как петух во дворе хвост пушит! Чтоб больше такого не было! Гордей… – лицо Беляка смягчилось. – Я слышал о твоём решении насчёт свадьбы. Ты уверен?

– Да.

– Объясни.

– Я должен попытаться остановить войну. Так, как смогу. Это самый простой и бескровный способ.

Беляк понурился.

– Конечно, с одной стороны ты прав. Но всё же… Твоему вожачеству всего ничего, и двух месяцев не прошло. Давай подождём, ты как Вожак выйдешь на отбор и оставишь детей. С человеком у тебя их не будет. Потом женись, если надо.

– И толку? Великий князь отдаст дочь именно для того, чтобы его кровь, его внуки наследовали Тамрак. Другие дети – помеха. Не будет законных наследников… сам знаешь, что ждёт тогда моих незаконных. Люди непримиримы и жестоки.

– Мы сможем их защитить.

– Сможем, кто спорит. Но что это будет за жизнь?..

Советники разом загомонили. Возмущение, планы по сохранению крови Вожака, крики о силе, которую нужно демонстрировать.

Гордей вдруг несильно хлопнул ладонью по поверхности стола, споры мгновенно прекратились.

– Я уже озвучил решение. Моё сердце свободно, никто не пострадает. И я устал слышать одно и то же. Давайте уже к делу. Брачная грамота, дары… каков ритуал? Что мы должны сделать?

– Грамоту писарь составит, – поднялся Буревой, который служил с Беляком. Всеволод огляделся, почему-то впервые подумав, что в совете состоят одни только бывшие вояки, кроме волхва, который сидел в углу и спал, прислонив голову к стене. – Подарки нужны, как соберёте, так и отправим.

– Нет, – Беляк тоже хлопнул по столу. – Не так.

– Так положено, – спокойно возразил Буревой.

– Писарь составит грамоту и отдаст Гордею. Тот сам поедет за невестой. Сам представится, предстанет пред Великим князем и сам грамоту вручит.

– Зачем?

Беляк не отрывал от молодого княжича глаз.

– Поедешь сам, познакомишься с ней и решишь на месте. И не хмурься, в твоём слове никто не сомневается. Но мы с твоим отцом, в отличие от совета, считаем, что женитьба нашему делу мало чем поможет.

– Судя по историческим хроникам, это помогает, – возразил Гордей, насколько мог, спокойно.

– Да. Но детей ведь у вас не будет.

– Может, будут. Чего думать раньше времени.

– Может, – покладисто кивнул Беляк. – Да только не твои! И ещё, ты забыл, Гордей, что не только дети наследуют землю, но и вдовы.

В комнате стало тихо. У Беляка вдруг дрогнули губы, но он с силой сжал их и неторопливо сел.

– Грамота будет готова к утру, и ты повезёшь её лично. Я как глава совета решил.

Молодой княжич молча склонил голову.

– Всеволод, схема готова? – Беляк выхватил у того из рук бумагу. – Ага, вижу. Лагеря, стоянки… Следы дивов?

– Нет, не единого. Они и правда ушли. Совсем. Последний корабль больше года как уплыл на их тайные острова, ни одного дива на побережье не осталось.

– Надо думать. Раз Козлоногих увезли, считай, про дивов на самом деле можно забыть. Жаль, что они оказались такими неблагодарными скотами! Теперь, после их заявлений о дарении земли кому ни попадя, мало кто поверит, что это они с нами на одной земле жили, а не мы с ними. Что никакого права чужой землёй распоряжаться у них не было.

– Белоглазых нет и нечего больше их вспоминать, – не выдержали члены совета. Дивов никто не любил. Когда зародилась жизнь, на Тамракских землях селились обе расы, но со временем дивы заняли край земли на границе с лесным народом и с людьми, создавая иллюзию, что их большинство. И уходя, дивы заявили, что именно соседям дарят эти земли, «запамятовав» о коренных жителях. То, что на этих же землях издревле звериный народ живёт, который своё отдавать не собирается, никому не интересно. Звериный народ всегда мало у остальных котировался, потому как жил по своей совести, не считаясь с чужими законами. И теперь мог за это поплатиться.

Беляк посмотрел на молодого княжича.

– Можете идти, разбирайтесь с невестой, а мы делами займёмся. Глядишь, и правда чудо произойдёт, делёжка миром обойдётся.

Гордей кивком позвал друзей и вышел из дома. Остановился во дворе, закинул голову к тёмному небу. Всеволод тут же встал у него за спиной.

– Старые маразматики, – выругался Ярый, останавливаясь рядом и тряся своими лохмами. Он не любил их в хвост собирать и стричь отказывался, так и ходил с метлой на голове.

– Не смей, – негромко сказал Гордей.

– Чего не смей? Бьют по самому больному и не видят, как тебя корёжит? Хочешь сказать, что они не видят, что тебе сидеть и слушать с невозмутимым видом – всё равно что в печи жариться? Будто кто в здравом уме подумает, что ничего не стоит жениться на незнакомой девке, которая всю жизнь будет нос задирать, потому как княжеских кровей, а тебя ставить ниже дворового пса, потому что ты самый натуральный зверь? По-ихнему – собака, без рода без племени?

– Да замолчи ты! – возмутился Всеволод. – Чего взбесился-то?

– Я не за себя взбесился, а за него! Он же не может.

– Ну всё, остынь. Это мой долг, – Гордей на секунду закрыл глаза и выдохнул. – Пойдёмте, погуляем лучше.

– Погуляем? – скептически хмыкнул Ярый.

– Да. Просто по улицам пройдёмся. Молча. Ни к кому не цепляясь. Это ты сможешь?

– Веди.

В Осинах стояла ночь. Свет во многих окнах уже не горел, люди спали. По дороге и заросшей высокой травой обочине то и дело шныряли коты и припозднившиеся с прогулки куры. Долгое время слышался только шум шагов да зудение комаров.

– Твоя невеста, какая она? – нарушил молчание Всеволод. Наверняка, думал он, только я и не знаю. Ярый злится, значит, ничего хорошего, но хотелось бы услышать от Вожака.

– Обычная наследница, – ответил тот. – Ей двадцать четыре года, по словам, внешне вполне приятная, немного полная разве что.

– Ага, и много истеричка, – добавил Ярый, дёргая плечом.

Всеволод остановился:

– Она ещё и старше тебя на несколько лет? Отчего? Раньше, выходит, никому не нужна была, раз до сих пор в девках?

– Всеволод, чего ты добиваешься? – в голосе Гордея впервые за вечер прозвучала усталость. – И ты?

– Хватит гулять, – влез Ярый, сунув руки в карманы и сутулясь. – Забрели на окраину. В лес что ли тянет? Чего там делать? Лучше бы в кабак пошли. Есть тут? А, можешь не отвечать, откуда тут кабак? Куда ты нас хоть привёл, знаешь?

– Нет, – Гордей остановился, оглядываясь. – Я не знаю этих мест. Новые дома?

– А я узнаю. Я тут утром был, – Всеволод показал на двухэтажный толстобокий дом. – Это таверна.

– Чего ты тут делал?

– Девчонок привёл от Шиха. Тот в лесу нашёл двух сестёр, просил устроить. Говорит, по петле они прошли с людских земель.

– Чего? – Ярый сунулся вперёд. – Совсем свихнулся там в глуши волчара дряхлый? Умом тронулся? Девки по петле?

– За что купил, за то и продаю.

Гордей вдруг вскинул руку, с силой потёр себе лоб, глаза, щёки.

– Ладно, пошли спать. На рассвете подъём.

Ещё до первых петухов писарь принёс грамоту, разукрашенную цветными узорами, с нижайшей просьбой осчастливить Вожака, будущего князя Тамракских земель, рукой прекрасной дочери Великого Князя. Подарки в карете с охраной отправили следом.

Молодой княжич с друзьями поехал вперёд.

Глава 3. Про пустые короба и про полные

Вишнянки оказались чудо как хороши, всю славу свою с лихвой окупили! Многолюдный городок, разлёгшийся на трёх холмах неподалёку от торгового пути. А с другой стороны – широкая спокойная река. Все улицы в цветущих вишнях. Не город, а картинка. От отчима так далеко, что он и не подумает нас искать в этих местах.

Мы с Малинкой устроились в местной таверне и занялись поиском работы. Это непросто. Вот, к примеру, что мы умеем? В поломойки идти всегда успеем, как и на ферму – за животными ходить, но это очень тяжкий труд, не каждый выдюжит. Да и мы к нему не приучены. Конечно, по дому приходилось много чего делать, отчим не любил на лишних служанок тратиться, но потому я и знаю – в поломойки идти последнее дело. Там не только платят мало, а ещё и всякий встречный-поперечный норовит обидеть.

Если денег не останется, сама работать пойду, а Малинку всё равно не пущу.

Можно, конечно, к кому-нибудь в ученики податься, но тут тоже сложности имеются. Шить да кружева плести – глаза за несколько лет испортишь. В лекари – хоть малейший дар нужен, иначе никто к тебе не пойдёт, подобным даром ни я, ни Малинка похвастаться не можем. В повара… желающих больно много на хлебные-то места, никто незнакомок с улицы не возьмёт.

Так и ходили мы по Вишнянкам, думали.

А потом нам будто само небо помогло!

Брели по улице за тощим пожилым мужчиной, который толкал доверху гружёную тележку с рынка и неудачно зацепил её колесом за камень. Тележка, ясное дело, на бок, все продукты по дороге рассыпались. Картошку с луковицами мы с Малинкой из кустов выбирали, а вот молоко разлилось – не вернёшь.

– Жена убьёт, – покачал головой мужчина, осматривая белые лужи в пыли. Потом посмотрел на нас. – Местные?

– Нет, – тут же воскликнула Малинка, хотя я миллион раз просила её незнакомцам про нас не болтать!

– Работу ищете? – что-то прикинув, спросил мужчина. С чего он взял, интересно? Только глянул разок – и сразу понял? Неужели у нас на лбу написано, что мы работу ищем? Сейчас, поди и предложит… поработать. Мне уже не раз за последние дни предлагали, благо, Малинка не слышала!

– А ну, пошли за мной.

Горестно взглянув на тележку, он потолкал её дальше, причитая:

– Надо было Прутьку слать. Вздумалось же ему заболеть так не вовремя! Прикидывается, поди, засранец! Нет, Глашка точно меня заест за молоко и сметану. Хоть масло не покупал. Ах, бесы попутали, масла-то я не купил!

Мужик в сердцах бросил тележку и полез в карман. Достал деньги, протянул мне.

– На. Купи два больших куска масла. Котомку на, не в руках же нести, потает. – Он выкопал среди овощей сумку. – Рынок вон там, за углом. Масло принесёте туда, – он ткнул пальцем в другой конец улицы. – Дом с белеными стенами, вывеска «У Глаши». Идите.

Схватив тележку, мужик бодро потрусил дальше по улице, а я с недоумением посмотрела в ладонь, где лежали монеты. Потом развернулась и отправилась на рынок.

Так мы и нашли работу, да ещё и с проживанием! Дом «У Глаши» оказался чем-то вроде домашней гостиницы для нежелающих жить в шумных трактирах. Тут были семейные комнаты, домашняя еда и покой. Спиртного не подавали, зато была детская площадка с присмотром. Заправляли домом Глаша и её муж, Фадей, который и нанял нас на работу. Начали они своё дело давно, были молодые и успевали всё сами, а теперь годы уже не те, и помощь будет кстати. Фадей так нас хвалил и так на здоровье жаловался, что его жена быстро согласилась – да, помощь не помешает. Правда, мне показалось, работодателю нашему просто лень работать. Но какое нам дело? Раз Глаша не против, то мы ж себе не враги, чтобы отказываться.

Так мы и устроились!

Малинка сидела с детьми, я помогала со всем подряд – и убирала, и готовила, и еду в столовой подавала, а в свободное время за магазином следила. Был там небольшой магазинчик мелочей, куда через отдельный вход с улицы местные захаживали.

Работы было много, уставала я сильно, особенно вначале, пока мы не приспособились. Зато в остальном жаловаться было не на что – удобная комната, хорошие хозяева и место, где опасаться нечего. Приезжал сюда в основном горный народ по своим торговым делам. Из местных захаживали дети да женщины. Правда, потом и парни появились. Вначале по одному, после по двое, а там уже и по нескольку человек. То спички просят, то соли. Был среди них один – косая сажень в плечах, волос буйный, кудрявый, да голос сладкий, словно змея в душу пробирается. Звали его Огний. Он приходил каждый день, улыбался такой свойской улыбочкой и, наклонившись ближе, шептал:

– Ну, здравствуй, красавица.

К щекам невольно приливала кровь. Одет Огний был добротно и дорого, щегольски даже, я бы сказала. Рубаха навыпуск у него была, без пояса, словно он лишний раз хотел показать, что от всех свободен. Любил себя показать. А чего не любить показать, если посмотреть приятно?

– Пойдёшь вечером гулять? – каждый раз спрашивал он и вроде как ждал ответа.

Я, если честно, очень сильно хотела сходить с ним погулять. Даже пугалась, как сильно. Но… не могла. В горле словно ком стоял и не давал согласиться. Всё, что выходило – глупо краснеть да глаза отводить.

Его друзья были не такие смелые и, чего уж скрывать, совсем не такие красивые, но оттого, что они стояли рядом и слушали, я молчала ещё крепче.

Так они и ходили, даже других покупателей не смущались, подмигивали всё да подшучивали. Я уж и не знала, куда от стыда деваться, думала, хоть бы он перестал ходить, хоть на день-два отдых взял.

Не тут-то было.

Однажды Огний пришёл один, да и в лавке больше никого не оказалось. Привычно поздоровался и попросил верёвки пеньковой отмотать три сажени. Верёвка, скрученная в моток, под прилавком стоит, даже отходить не надо.

Когда я за ней наклонилась, моих волос что-то коснулось. После того случая с чудовищем в лесу я боюсь нежданных касаний, каждый раз первым делом думаю – вот оно, нападает, сейчас сожрёт!

Но это Огний держал в пальцах прядь моих волос. А мне казалось, что он меня спеленал невидимыми нитями и шевелиться не давал, только кровь к лицу прилила.

– Пойдём вечером гулять? – тихо просил Огний, улыбаясь так, что белоснежные зубы сверкали как самый сладкий сахар. Пахло от него свежим хлебом. – Чего молчишь? Тогда я сам отвечу – да, пойдём. Жду тебя в конце вашей улицы, когда стемнеет. Обязательно приходи, слышала?

Он отодвинулся, сунул руки в карманы и, довольно улыбаясь, ушёл. А моё сердце билось, трепетало, как рыба на берегу.

– Чего опять этому паршивцу надо было?

Из коридора, что ведёт в дом, показалась Глаша с корзиной стираного белья.

– За бечёвкой пришёл, – пролепетал кто-то неуверенный моим голосом.

– Ага, как же, – надо же, взгляд у нашей хозяйки, что у змеи, которая пасть разевает, чтобы ядовитые зубы показать. – За бечёвкой! Ха! Ты, милая, не слушай его, мало он что ли девок в Вишнянках перепортил! Он же сын самого главы местной охраны, первый парень на деревне! С колыбели общий любимец, глазки строит, что дышит. Такой девку навроде тебя легче лёгкого вокруг пальца обведёт. Хоть бы женился скорее, вроде осенью уже свадьба. Женится – девки, глядишь, отвадятся, кто поумней. Ну, а дурам закон не писан.

– У Огния? С кем свадьба?

Хорошо, что я сидела, иначе неловко бы вышло, свались я на месте, как подкошенный сноп.

– А, ты ж не здешняя. Наверное, потому и краснеешь так? Неужто понравился? – говорила Глаша, перетряхивая бельё. – Паразит этакий! А то я не знаю, чего он сюда ходить повадился! Смотри, оставит, как пекарку, с пузом и дорогу забудет. На дочери торговца он женится, на Анне, за ней самое богатое приданое, да и сама ничего, гордая разве что больно.

Раньше и у меня было приданое… И думаю, побольше, чем у дочери торговца в приграничном городе. Мой дед приближённым Великого Князя был, так что мои дети могли бы претендовать даже на титул. Если бы всё сложилось иначе…

– Так что смотри, Ожега, не слушай соловья этого залётного!

Глаша ругалась вроде бы сердито, но смотрела серьёзно, с жалостью. Покачала головой:

– Куда тебе ещё, дитё-безотцовщина? Сама не устроена, да и сестра у тебя.

– Я не собираюсь! – щёки снова вспыхнули, верно, вторым слоем, а то и десятым.

– Да, да, все так говорят! – Глаша крякнула и отмахнулась. – Смотри, я предупредила, дальше дело твоё!

Весь день меня словно в печи жарили да сушили. Хотелось пойти. Страшно было идти. Знаю я, как сплетни по селу расходятся – люди постараются, так и белое очернят, раз плюнуть! Вдруг я ему и правда нравлюсь? И пекарка пузо от другого нагуляла, а на Огния от стыда или злости свалила? И болтают про него, потому что завидуют красоте да положению? Про нас с Малинкой тоже много чего болтали. И жениться, может, он и не собирается, а родители его мало ли какие планы строят и о том на каждом углу говорят?

А иначе взглянуть… вдруг правда? Достаток в семье важен, а гулять брак ещё никому не мешал. С чего бы ему богатое приданое на меня, безденежную, менять, да ещё с сестрой на привязи? Чужачки без роду, без племени? Что во мне такого особого? Красота? У многих красота есть, у меня разве что глаза странные, словно лисьи, да волосы гладкие и пёстрые. Нос маленький и слишком острый. В остальном мало чем от других девок отличаюсь, сестра и та, на мой взгляд, краше. Глаза у Малинки огромные и словно золотые, а волосы, если распустить, как волна шёлковая. Носик такой маленький и аккуратный, что будь я людоедкой, с него бы и начала.

В общем, есть и красивее меня!

Обедали мы с Малинкой в своей комнате, там тише и уютней, чем в зале у кухни, где постояльцы едят. Ну, я ей всё и выложила, не стерпела – и про приглашение, и про сомнения свои.

– Конечно, иди! – ни секунды не думая, воскликнула сестра. – Чего ты сплетни слушаешь? Я же знаю, в тебя можно влюбиться, да так крепко, что до конца жизни других не увидишь! А деньги – ну что деньги? И без них жить можно.

– Так ты сестра, не считается.

– Ха! Смотри, будешь трусить, упустишь счастье своё. Забыла, что Ототень говорил? Путь через лес приведёт к твоей судьбе. Это Огний и есть!

– С чего ты взяла?

– Ну, он тебе нравится?

– Ну… да.

– Ха, как ты краснеешь, аж пар из ушей валит.

– Не придумывай, ничего не валит!

– Ладно. Но всё равно иди. Если бы… если бы меня Всеволод пригласил – я бы никого не слушала! Да я бы на край света за ним тотчас пошла!

– Так то ты.

Малинка надула губы.

– Не дуйся. В шестнадцать я Василю тоже поверила. Но с тех пор подросла и поумнела. Так что не смотри букой! Не хочу я тебя обидеть. Просто знаю – и ты подрастёшь и поумнеешь. И это несладко.

– Да ты просто ходячая древность! – ахнула Малинка, хватая себя за щёки и мотая головой, притворяясь изумлённой. – Мудрая, аж трясёшься! Из твоих уст одна истина льётся! Чего тогда спрашиваешь вообще сестру?

– Просто мысли вслух.

Снова огрызаюсь. И правда, зачем мне её спрашивать? Самой нужно решать.

Вот, к примеру, чтобы я сказала… Малинке, если бы она с Огнием на свидание собралась? А я уже слышала бы про него всякое. Что бы сказала?

Нет, не знаю. Я вообще не знаю, смогу ли когда Малинку на свидание отпустить. С кем угодно!

А она вот может…

В общем, чего юлить, на встречу я пошла.

* * *

Вишнянки в темноте выглядели совсем иначе. Запах дорожной пыли сменился цветочным ароматом цветущих в садах яблонь и черемухи, по вечерам в сто раз более сладким. Вишни уже отцвели, но дорогу всё равно будто облако пушистое обнимало. Месяц поднимался всё выше, в безоблачном небе сверкали волшебные яркие звёзды. Как будто в другое место попала, из тех, про которые сказки сказывают.

Огний должен ждать в конце улицы. Днём она почему-то не была такой длинной.

Я будто летела, или мне казалось, что я стала лёгкой, как пёрышко, которое любовь в спину сильнее ветра толкает.

А что если… Тут пёрышко превратилось в камень и ноги опустились на землю. Что если отчим нас с Малинкой найдёт и про Огния узнает? Что с ним сделают?

Могу ли я на себя такую вину брать? Может, стоит остановиться прямо сейчас и развернуться обратно? Но так хочется хоть разок сходить погулять с парнем! Я ведь никогда, никогда ни с кем не гуляла! Те несколько разговоров с Василём белым днём, когда люди неподалёку, вот и вся моя история.

Ещё не известно, найдут ли нас отчима приспешники. Да и Огний… может, если до дела дойдёт, сумеет за себя постоять? На вид так он и быка на лопатки способен уложить и не взмокнуть.

И потом, это и после можно решить, завтра утром! Я же не замуж выхожу, а всего-то по Вишнянкам пройдусь.

И ноги снова радостно понесли меня по дороге.

Огния пришлось ждать. Наверное, я поспешила и пришла рано, он же сказал – как стемнеет, а ещё только сумерки.

Буду ждать. Правда, вокруг черёмухи столько, что аромат просто душит, а в глазах рябит от белых пятен.

А что, если Огний не один, а с друзьями придёт? Может, я неправильно поняла, и он просто пригласил меня погулять в компании? А я надумала себе невесть что!

На улице никого… в такое время все ужинают и ко сну готовятся, я уже спать ложусь. Однако сна ни в одном глазу, сердце так стучит, что и мёртвого разбудит!

Откуда он, интересно, выйдет? Ну, точно не со стороны полей, значит, оттуда.

А вот он… Идёт, не спеша, но один. Он один! Сердце загрохотало ещё сильней, прямо как колокол, надеюсь, кроме меня, этот грохот никто не услышит. Значит, я правильно всё поняла?

Ладони взмокли. Кто не мечтает встретить прекрасного юношу, который полюбит больше жизни и попросит твоей руки, как самого желанного на свете сокровища? Ну, может кто и не мечтает, а мне бы этого хотелось… Чтоб любовь такая, что воздух в груди стоит, а на щеках жар от любого его взгляда.

Кто лучше Огния подходит? Он самый красивый, на него можно часами любоваться. Каждое его движение, каждый шаг безупречен. И голос его пробирается в самое сердце!

Теперь он совсем близко, улыбается.

– Я знал, что ты придёшь. Поцелуешь меня?

Это вместо приветствия что ли? Но не так же сразу?

Моё дурацкое упрямство тут же наружу полезло.

– Зачем это?

– Смотри, больше не предложу, – хмыкает Огний, откидывая волосы со лба рукой. – Ну ладно, пошли.

Он разворачивается и идёт к реке. Мог бы и меня спросить, хочу ли я у воды мёрзнуть, или хотя бы подождать, умерить свой шаг, но он даже не смотрит. Говорит властно:

– Я вчера тут троих бродяг видел. Вот, проверю сейчас, убрались ли прочь. Это моя земля, нечего тут незваными ходить! Я сказал – ещё раз увижу, не ждите пощады! Собак натравлю. Конечно, они ушли. Но я всё равно проверю, земля-то моя.

Еле догнала его, пошла рядом. Если на встречу я летела, то теперь хотелось неспешной прогулки, но Огния это, похоже, не заботило.

– Это наши пастбища, – Огний останавливается только когда дорога выводит к полям. Там загоны для овец и пастушьи сторожки.

Но как он всё-таки хорош! Плечи бугрятся, буйные волосы так и тянет потрогать. Пахнет приятно, хлебом и мёдом.

– Дом мой хочешь посмотреть? Отец строит. Правда, там пока только стены.

Он, не дожидаясь ответа, снова куда-то идёт. По дороге рассказывает, где кто из его друзей живёт и где что они делали. Если послушать, они только и делали всегда, что целыми днями по улицам ошивались, на девок смотрели да скандалы учиняли.

– Я из-за тебя от друзей сегодня отказался, если что!

Наверное, это должно меня поразить, но становится неприятно. Велика заслуга – вечер без друзей-бездельников провести.

Когда мы дошли до места, ноги уже гудели.

Дом ему строят большой, сразу видно, не для одного, для семьи. Но вопрос застревает в горле. Мы идём дальше.

Когда совсем стемнело, Огния видно не стало, только пятно белой рубахи да голос. Он хохотал и бесконечно говорил о себе самом. Мне ни одного вопроса не задал, не спросил, кто я и откуда, и как в Вишнянки попала, и почему у Глаши работаю.

Кажется, ему всё равно.

– Ну, чего примолкла?

Шёпот раздался прямо у моего лица. Кажется, я слишком задумалась и не заметила, как мы остановились. Дорога так и идёт вдоль околицы, тут луга, до ближних домов далеко.

А это что? Зачем… он меня за талию обнимает?

– Поцелуя просить не буду.

Он говорит, а его дыхание над моей головой плывёт.

– Замёрзла?

Надо же, когда тебя обнимают, это… приятно. Только он как будто трясётся мелкой дрожью, пальцы, как твёрдые палочки, упёрлись в мою спину.

– Пошли на сеновал?

Я ослышалась?

– Что?

– Пошли, я же тебе нравлюсь? Чего? Видел я, как ты на меня смотришь. Ты мне тоже нравишься.

Твёрдые пальцы больно гладят по спине, а губы дышат так близко, что коже на лбу щекотно. Ещё немного – и Огний стал подталкивать меня прочь с дороги в поля.

Получается, он специально меня сюда вёл? Тут сено хранят, последние стога с зимы остались.

Моё упрямство тут как тут.

– Нет, на сеновал иди без меня. Неужто сам не справишься?

Огний тут же выпускает меня из объятий. Отходит, будто и не обнимал. Ну вот… не зря мама говорила, я любого обидеть могу. Говорю, не думая, а потом сама раскаянием мучаюсь. Но поздно – слово-то уже вылетело.

– Смотри, не пойдёшь, больше гулять не позову.

Как он может веселиться? Смеяться над таким? Неужели не обиделся? Жаль, глаз не видно, о чём думает – не понять.

– Ладно, не хочешь, как хочешь, – он отступает. – Ну, я пошёл тогда. Чего просто так ноги по земле бить.

– Постой! – не сдержалась я. – Но разве… разве я тебе не нравлюсь?

– Нравишься, – он тут же возвращается, снова подходит ближе. – Я и говорю – пошли на сеновал. Я не каждую зову, ты не думай.

Его запах манит, он такой сладкий, домашний. Семья…

– А правду говорят, что ты осенью женишься? – тихо спрашиваю я.

– А, когда ещё та осень, – беспечно отвечает он.

– А… а я?

Он хмыкает, горячие ладони снова ложатся мне на спину. Такие приятные прикосновения… никогда не думала, что меня можно касаться так… нежно.

– Может, я не женюсь, возьму да передумаю.

У него очень тихий голос, такой приятный…

– Но… ты собираешься?

Он засмеялся.

– Нашла о чём думать! Я же тебе нравлюсь.

Нет, не умею я с парнями говорить. То ли я неправильная, то ли что не так делаю. Почему-то самого главного ответа я так и не услышала? Неужто не так спрашивала? А как? Надо подумать, отчего мои вопросы такие, что и отвечать на них необязательно.

Выходит, пора домой.

– Огний, проводишь меня?