Текст книги "Путь веры"

Цветов-старший с тревогой смотрел в будущее. В середине восьмидесятых стало понятно, что страна неотвратимо меняется, и прежнее, казавшееся монументальным и незыблемым её устройство заметно меняло свои полюса. После смерти Брежнева пост руководителя страны занял Андропов, и это стало началом движения к центру нового глобального лабиринта, вырваться из которого отныне не удастся никому. Изменения, происходившие с одной из болевых точек планеты, самой большой и оттого естественно многопланово разносторонней страной – СССР, затрагивали весь мир. Мир, каждая часть которого, в свою очередь, старалась управлять связующей всё и вся нитью. Ведь участие непременно гарантировало самый дорогой наркотик – значимость. «Я есть!» – кричали с Запада, дёргая за нить. И, казалось, на другой стороне мира рушились оковы сознания. Образующиеся бреши занимало нечто новое, чему ещё предстояло развиться, но это не к спеху. Всё будет в свой срок.

«Я есть!» – кричали с Востока, хватаясь за нить, и загорался огонь. Сгорали в пламени наследные устои, почтенье к предкам и радение за благодать Земли.

Идеологические войны отняли бразды правления у войн духовных. Разворачивающиеся на всех незримых полях глобального мирового лабиринта бои поглощали человечество со сверхзвуковой скоростью, и частной задачей каждого индивида в этой борьбе было не пасть прежде, чем на тебя будет совершено покушение. В этой войне без правил главным оружием стала иллюзия. Яркий свет ослеплял, и мрак тьмы становился единственной объективной реальностью.

Это и оказалось самой сложной задачей, так как выяснилось, что страх перед темнотой, а значит, неизвестностью того, что скрывается в ней, с древних времён никуда не делся. Как не исчезло и естественное любопытство, что скрывается за завесой. И всё так же, блуждая впотьмах, люди совершали глупые, фатальные шаги.

Однако, когда у тебя есть внук, в чьих глазах видишь отражение собственного прошлого, а значит, частицу себя, нужно быть готовым к сюрпризам. Старик Цветов это прекрасно понимал.

* * *

С детства каким-то звериным чутьём Митя ощущал, что Таня несчастна. Она, конечно, делала вид, что её жизнь удалась. Была в меру милой, общительной и не занудной. Делилась с соседями новостями, рассказывая истории, в которые сама бы хотела поверить. Простые незамысловатые будни счастливой советской семьи – вот её сказки, которых так и не довелось никогда испытать. В дилемме запретить Тане болтать с соседями или просто «забить» Митя всегда выбирал второе. Не потому, что был таким демократом, но так было проще.

До определённого времени единственным своим личным поводом для гордости, который мог быть озвучен, он считал поступление в институт. Осознанный интроверт и социопат, с подачи таинственного немецкого друга деда, Митя рано начал интересоваться мистикой и со временем, когда вырос, только укрепился в своих интересах. Прежде всего, в интересе к тайнам человеческого мозга и памяти. И начал он с себя, поступив в медицинский институт, на факультет психиатрии. Однако Таня оказалась недовольна. Если бы кто-нибудь её спросил, просто поинтересовался причиной недовольства, едва ли она могла бы её сформулировать, но где-то в глубине души для себя она давно сложила не поддающийся логике смысл этого «пазла» – семьи Цветовых. Они, и её свёкор, и муж, садисты-манипуляторы, претворяющие в жизнь все известные человечеству способы издевательств над людьми для превращения их в бессловесных тварей. Таня ощущала себя именно такой, боясь на миг оглянуться и вспомнить собственную жизнь, так быстро и бесславно пролетевшую мимо неё. Наблюдая за своим сыном, замечая в нём всё больше дедовых черт, она с ужасом думала: как же всё повторяется! И конца – края этому нет. Меняются времена, сменяют друг друга власти и страсти, и лишь такие, как Цветовы, продолжают появляться из поколения в поколение.

Митя был снисходителен к матери. Эта женщина, которую матерью он не называл, всё же была безвредным и не самым противным существом. Пусть ей не нравится, что он будет психиатром. Пусть она всё-таки об этом всем, кому может, рассказывает. Просто он знал, что Таня может открывать рот и произносить слова, проявлять какие-то эмоции только за пределами дома. Здесь же, в квартире Андрея Васильевича, в самом центре Москвы, Таня становилась нема. Нема и несчастна. Всегда.

Он обвинял отца. Ууу, как ненавидел Митя этого человека! Роман Андреевич Цветов, в отличие от Мити, внешне был копией папы энкавэдэшника: те же почти чёрные глаза-«буравчики», короткопалая широкая ладонь и, главное, тот же «энкавэдэшный геном»: чутьё на врагов, хватка бультерьера и непреходящее желание стращать и повелевать, управлять и унижать. Уничтожать.

Однако, в представлениях Мити, этих двоих – его деда, и отца – растождествляло между собой одно существенное отличие. Дед, при всей своей сложности и отнюдь не идеальности, был ведущим в своей жизненной игре, тогда как отец, вечный «сынок» и слабак, в любой системе имел удел всегда быть послушником и никогда не пастырем.

Менялись времена, трансформировались рабочие и денежные схемы, но, благодаря старым связям Цветова-старшего, Романа всё ещё назначали на руководящие должности. Однако в связи с личными качествами он всегда умудрялся остаться незаметным и абсолютно заменимым. Пока был жив дед, недостатка в связях и деньгах у семьи не было, однако на атмосферу в доме такое положение дел, несомненно, влияло. Всё чаще отец раскрывался, распускался, как диковинный цветок, дома. Со своей семьёй, которую иногда путал с приютом для больных детей, но чаще с концентрационным лагерем.

В детстве, видя, с каким нескрываемым удовольствием отец унижает мать, как наслаждается, запугивая сына, Митя неизменно вспоминал истории деда, которые слышал от него с детства. Андрей Васильевич никогда не скрывал от внука, что искренне разделял философию Рейха и, отправившись служить в НКВД, поначалу попутал задачи комиссариата и СС. Оказавшись в непосредственной близости к врагу СССР, в какой-то степени почувствовал себя дома.

Тогда Митя не знал, о чём на самом деле говорит дед, но беседы со старшим членом семьи принесли ему пользу. Он рано начал задумываться и научился минимизировать риски влияния на себя чужих противоположных мнений.

Не секрет, что изначально центральной задачей рейха не было насилие над людьми. Уничтожение отдельных народов во имя спасения и укрепления своей страны – да, но не та садистская мелочность, проявленная в годы правления нацистов, которую позволили себе отдельные личности. Садисты, жестокие и глубоко больные люди, с удовольствием выполняли функции карателей, но отнюдь не во имя каких-то высоких идей. Исключительно для удовлетворения собственных желаний, мучительно дремавших в их мозгах и плоти до поры. И была ли виной тому царящая идеология, или дело было всё-таки в людях, в единицах? Митя склонялся к последнему. Даже и провокацией фашизм никогда не считал. Рано или поздно, не в тех известных формах проявлений, так в каких-то иных, но все те страшные и позорные эпизоды насилия, что зафиксировала история, произошли бы. Все, от Гитлера до Геббельса, от Ильзы Кох до Йозефа Менгеле, реализовывали бы свои личные потребности и свой потенциал, без которого ни один из этих людей просто не смог бы физически осуществить ничего из того, что совершил.

Так думал младший Цветов, параллельно постоянно анализируя себя. Мог бы он? Точнее, есть ли у него самого хоть какие-то желания и потребности, приближающиеся к пресловутой черте между нормой и аномалией. Есть ли в нём, «наследном принце» идеологии нацизма ну хотя бы ненависть к иноплеменцам? Или желание причинить кому-то боль? Или что-то ещё такое… Ну, такое, выделяющее его из общей массы. Делающее непохожим не только на несчастную жертву-мать и ущербного в своей агрессивности отца, но и на деда, так и не решившегося предпринять ничего более серьёзного, чем тайная моральная поддержка рейха.

И с неудовольствием отмечал, что ничего подобного в нём нет.

Он помнил, как ещё в 1982 году, на Пушке, старшеклассники устроили нацистскую демонстрацию в честь дня рождения Гитлера, но довольно позорно столкнулись с футбольными болельщиками, напрочь дискредитировав первоначальную «высокую» идею. Митя, тогда ещё школьник, стал невольным свидетелем, как дед и отец обсуждали это происшествие, и ему запомнилось или, быть может, показалось, что оба они знали об этой ситуации больше, чем сообщалось в короткой заметке газеты «Правда». У него сложилось впечатление, что дед критиковал глупую затею и за неё журил сына. Тогда Митя не понимал, почему отец выглядел несколько расстроенным, а дед, казалось, ёрничал, рассказывая сыну, что происходило в это время на другой стороне «баррикад». Разогнать эту мелкую шваль были привлечены призывники срочной службы. Милиция всё оцепила, и полковник, знакомый деда, обратился к нацистам, приказав разойтись по выделенным коридорам и сдаться. Те отказались, и полковник отдал солдатам приказ: «Сынки! Дайте этим фашистским мордам просраться!» Что крепкие парни, в основном из глубокой провинции, и сделали минут за десять.

Дед с особым выражением, смеясь, повторил эту фразу полковника, подчёркивая незначительность то ли самого события, то ли… Отца, придумавшего эту провокацию.

В Митиных представлениях воедино не складывалась красивая пропаганда о «правильном» мире, поступающая в страну в виде современной западной идеологии, и факты, о которых он с детства знал от деда. Возможно, старик и сам не предполагал, что маленький внук так внимательно слушал его всегда подробные рассказы, но Митя слушал и запоминал. Например, о том, с чего начинался и чем закончился путь каждого второго сына рейха. И о том, что некоторым из тех, поверивших речам своего фюрера, пришлось расстаться абсолютно со всем личным, сбежав из страны, и скрываться до сих пор. Ценой, которую они заплатили за то, что когда-то поверили в единство и общность, стало одиночество. Митя нисколько не сочувствовал им, но его пугали и будоражили истории о том, как люди навсегда лишались всякой своей индивидуальности – имени, отпечатков пальцев, черт лица, а также, желаний, идей, перспектив – чтобы не лишиться жизни.

Нет и нет. Только индивидуализм, и никаких, к чёрту, «сомкнутых рядов». Дмитрий Цветов желал быть только лидером. Бессменным главой партии имени себя, единственный закон которой – полное и беспрекословное подчинение его воле каждого, кому выпадет честь стать чем-то ему интересным. Ему и в голову не приходило делить мир на своё личное и общественное. Моё! И это не должно обсуждаться. Остальным, когда прикажу, жрать объедки, я сказал!

Эти сладкие грёзы о собственном праве Дмитрий взращивал в себе с малолетства. Начиналось всё с малого: с детских гадких впечатлений, конечно, о школе, о ровесниках, родственниках, соседях. Обо всех глупостях и несовершенствах, в представлениях идеального мальчика, почти Бога, бывших ноющей непреходящей болью день за днём, день за днём.

В 1989 году пала Берлинская стена, разделявшая Германию на западную и восточную части, и уже в начале 90-х в молодой России подняли головы фашистские образования, именуемые партиями. Были ли эти факты каким-то образом связаны между собой, в то время не говорил никто, но тем не менее, учуявшая аромат западных свобод и в то же время вынужденная вдыхать смрад разваливающейся державы молодёжь оказалась весьма отзывчива новоявленным старым тенденциям. Дмитрий Цветов примкнуть к «стройным рядам» никогда не спешил. За него сей бесславный путь частицы целого прошёл его дед, заканчивая жизнь в плену своих гневных нереализованных иллюзий. Нет уж, его, Дмитрия Цветова, путь будет иным. Его раздражали активно развивающиеся в стране так называемые свободы и толерантность, на поверку оказывающиеся банальными хамством и вседозволенностью. Стремительно растущее количество приезжих с Кавказа пугало своей самоуверенной хозяйской наглостью. Захват улуса происходил всё активнее, ареал обитания пришлых увеличивался, отбрасывая москвичей на задворки некогда своего дома. Казалось, вот-вот вернётся на трон и главный кавказец, не столь давно правивший этой страной, и тогда о единственной ценности, значимой лично для него, о собственном «я» можно будет вовсе забыть. Тот фашизм, к которому в своё время потянулся его дед, власть рейха младшему Цветову оказались чужды. Слишком много в этом было общественного. Чересчур пафосными ему казались и современные сентенции молодых нациков, а более всего раздражало, что идеологические тенденции, подхватываемые тупой толпой, все до единой являлись в страну из-за рубежа. Приходили «откуда-то», приходили сразу к массам, к толпам, к группам, исключая малейшую возможность собою заинтересовать Личность. Приходящее забирало не только личное осознание себя как части определённого общества со своим, пусть не идеальным, но уникальным лицом, но и самоуважение человека. Действительность являлась отражением внутреннего состояния общества, и виделась ему как эстетический крах, и внедряться в неё, становясь равным среди равных, он не считал для себя возможным.

Попугаичий рынок

90-е гг.

В личной жизни тоже никакой гармонии не складывалось. Большинство молодых женщин вызывали у него вместо положенного в его возрасте сексуального интереса чаще всего презрение. Чем более откровенными были их одежда и макияж, тем менее привлекательными они ему казались. И дело не в том, что он боялся сексуальности как таковой, нет, он просто не видел её за продающим фасадом. Те редкие «экземпляры», как он их про себя называл, девушки, называвшие себя неформалками и обитавшие в основном на рок-н-рольных концертах или на городских андеграундных тусовках, которые могли бы привлечь его внимание, в большинстве своём при более тесном общении оказывались либо «душными», погрязшими в собственных псевдовысоких переживаниях, либо такими же, как все прочие, самыми что ни на есть обычными женщинками, ищущими как бы себя выгоднее продать. Он даже проводил специальные эксперименты, показывая «экземпляру» дом, в котором жил, рассказывал, сколько комнат в квартире, и, замечая изменение в их взглядах и интонациях, немедленно добавлял, что живёт с суровым дедом и родителями.

Изменения в реакциях «экземпляров» были бы по-своему забавны, если бы не являлись базовой тенденцией общества и устройства современного мира, в котором ему приходилось существовать.

Без проблем получив доступ к богатой порноиндустрии, и эту надоедливую проблему он для себя закрыл. Чем тратить время и силы на никчёмное общение с живым товаром, а воспринимать иначе женщин, обменивающих или готовых обменивать свои тела на удобства и деньги, он не мог, проще было удовлетворять свои потребности самостоятельно. Впрочем, он ни от чего не зарекался, понимая, что слишком молод для полного отказа от реальности во всех её проявлениях.

С деньгами проблем в семье по-прежнему не было, в своё время, пользуясь своими связями, с помощью влиятельных товарищей, дед обеспечил регулярный доход вкладами в несколько совместных предприятий, оформив всё на внука. Отец по-прежнему занимал какую-то высокую должность, оплот ничегонеделания, но, поскольку регулярно их менял, Митя не успевал запоминать, какую конкретно и где. В то же время деда будто стало критически много для этого мира, для мира людей и для него самого. Он всё уже сказал, и расставлены «метки». В последнее время старик практически ни с кем не общался и старался не подпускать к себе людей, с жадностью старого скряги лишь для себя приберегая оставшиеся ценные минуты жизни. Исключение делал только для внука, да и то разве что не противился присутствию Мити в его кабинете, более не ведя с ним серьёзных бесед.

* * *

Переписка с этой девчонкой началась неожиданно. A_nah_oret Дмитрий Цветов слыл теневым лидером в тусовке неформалов, увлечённых причудливым замесом андеграундной культуры и мистики. Приверженцам неформального сообщества мало было редких тусовок в попсовых местах вроде Старого Арбата, Гоголей и «стрелы» ВДНХ. Ребятки росли, и с возрастом появлялось всё больше запросов и желания показать себя. Не мытьём так катаньем каждый пытался пробиться в «верхушку» хотя бы той тусовки, в которую его или её принимали согласно статусу. Эти детки не понимали или не хотели понимать, насколько узок их мирок, и каждый делал вид, что он едва ли не отдельная и особенная структура внутри социального сообщества. В целом современных неформалов невозможно было уравнять с бомжами и маргиналами, так как большинство из них были из так называемых «цивильных». Для подтверждения собственной значимости они, точнее те, кто был старше и прозорливее, организовали собственный неформальный журнал и стали выпускать его малым тиражом для «своих» и потенциальных будущих членов сообщества.

Мите это новшество оказалось полезно тем, что в журнале, помимо музыкальных, иногда публиковались статьи на интересующую его тему нордической философии и магии. Многие из них писал он сам, очень скоро прослыв знаменитостью и став культовой фигурой андеграундного мира.

Журнал «Bloodcry» можно было получить в дар на тусовке, купить у таких же неформалов или… Как Настя, найти на лестнице в переходе, неподалёку от музыкального магазина. Она написала ему, найдя в рубрике «Авторы» его почтовый адрес. Модное увлечение «авторством», написание всяческих заметок и статей в разнообразные журналы имело свою обратную сторону. По правилам таких изданий, в них давались почтовые адреса авторов для связи с ними читателей, вероятно, в качестве неловкого реверанса гласности. A_nah_oret уже не мог оставаться анахоретом, читатели знали его домашний адрес и проживавшие в столице почитатели его без преувеличения надо сказать серьёзных работ находили возможность встретиться со своим кумиром. Сказать, что это его нервировало, ничего не сказать, однако в данной связи Митя Цветов предпочитал метод умеренной борьбы, молча раздавая автографы и в диалоги не вступая, ссылаясь на мифическое «руководство», с которым следует осуществлять все контакты.

Таким образом, особенно его допекать ни у кого не получалось, а доверчивые люди лишний раз убеждались в серьёзности самого автора A_nah_oret.

В начале 90-х разнообразные тусовочные веяния с мощностью присущей всяким молодым течениям накрывали страну, и в первую очередь, конечно, её столицу. К таким личностям, как Дмитрий Цветов, присматривались и старались завлечь в свои тусовки, часто оказывающиеся политизированными организациями с революционным налётом. Помимо профильных текстов, автор Анахорет писал уникальную музыку, песни. Одна из популярных зарубежных групп подобной тематики вышла на него. Был записан альбом, на стихи Мити Цветова было написано много композиций, западные продюсеры, соображающие быстрее российских «забацали» грандиозный сборник. Стали организовываться концерты. Поначалу полуподпольные, поскольку специфика исполняемых произведений не предполагала открытости и массовости. Чуть позже, к середине 90-х, когда в Москве начали появляться специализированные тусовочные клубы, где вместо бандитов собиралась в основном столичная интеллигенция и разномастная молодежь, под эстетику его выступлений был задуман ряд концертов.

Однажды загадочный A_nah_oret пригласил всех желающих посетить свой, конечно же, «закрытый» концерт. Подобные концерты-тусовки для избранных, а также тематические встречи проводились по всей стране, собирая всё больше сторонников модного и, что уж, социально актуального в ту пору течения, выпестованного однажды чуть было не поглотившей весь мир идеологией, но и теперь не утратившей зубы. Нацизма.

Изначально концерт планировался в одной из старинных полуразрушенных кирх Калининградской области, но жадные до денег организаторы решили (справедливо, как выяснилось), что московская публика более платёжеспособна, а принципиальных разногласий с владельцами московских клубов легко избежать при помощи денег.

Загадочная личность исполнителя, естественно, заинтересовала не только националистически ориентированную молодёжь, но и западные издания о субкультуре зарубежья. В столицу повадились приезжать иностранные журналисты со своим «воздухом свободы», на поверку оказывающимся вонючим душком, и множество раз после концертов его подстерегали фотографы, умоляющие о фотосессии. Глядя на этих смешных людей с их большими «крутыми» фотокамерами, Митя лишь презрительно ухмылялся, с удовольствием отказывая «продавцам воздуха». Что они могли ему дать? Сделать его известным за рубежом? А смысл, если скоро, кроме как о нём, в мире ни о ком и ни о чём ином говорить не будут, и отнюдь не благодаря их «раскрутке», а только в связи с ним самим.

Тем не менее, иной раз поддаваясь собственной прихоти, Митя участвовал в костюмных фотосессиях в специально созданных интерьерах исторической тематики. Его темой был Третий рейх, и все участники фотосессий непременно отмечали, насколько же «великий A_nah_oret» аутентичен той эпохе. Кроме всего прочего, именно на таких фотопроцессах легче всего находились подопытные кролики для будущих больших свершений. В основном юные девушки, мечтающие о славе фотомоделей. Глупышки с удовольствием позировали в специализированной форме и неглиже, слабо представляя, как с этим бэкграундом выйдут в большую жизнь. Однако более опытные и абсолютно циничные агенты, находящие молодых тёлочек на непаханых полях столицы и провинции, убеждали их, что каждой модели будет изготовлено качественное портфолио, открывающее дорогу в модельный бизнес.

* * *

… На сцене выл и бесновался человек с невидимым лицом, закрытым самой тьмой. Толпа пьяного молодняка, не замечая того, повторяла его движения и издаваемые звуки, наполнявшие помещение несложным тягостным ритмом.

Подобраться к сцене, чтобы увидеть вблизи творца этого шаманского действа, не давали бритоголовые охранники в нацистской форме, а в воздухе, пропитанном ароматами крепкого алкоголя и марихуаны, вибрировала энергия ненависти, смешанная с ужасом и страстью. Тот концерт, организованный силами международной неонацистской организации, только набиравшей силы в России, произвёл мощный эффект. Число её сторонников росло пропорционально эпизодам их проявлений.

Для молодёжи же российской он был идолом. Преимущественно малолетние дураки, они «запали» на пару его фоток в нацистской форме и сочинённые за три минуты до публикации стихи о высшем предназначении и ненависти. Они таскались на его доморощенные концерты в какие-то сраные клубы, названий которых он даже не запоминал, и создавали вокруг него нездоровый ажиотаж, приносивший ему довольно высокие гонорары за выступления и новые предложения.

Половина этого никчёмного сброда были «маменькиными сынками», жадно сосущими родительские деньги и совмещающими псевдонеформальную жизнь со старшими классами школ и сессиями в вузах, а другие обычными наркоманами-смертниками, естествоиспытателями новой модной химической наркоты. Так называемые люди «с коротким сроком годности», а значит, для общества не ценные. Но все они прекрасно ладили, когда не били друг другу морды и их не выбрасывали из клуба. Некоторые больше никогда не возвращались, и никто не знал, живы они вообще или нет. Но это же совершенно не важно! Люди – исходящий реквизит. Это Цветов-младший понял давно, когда провёл свой первый опыт с Настей. Сначала он даже немного испугался: вдруг она придёт в себя, всё вспомнит, а его найдут и посадят? Но чудес не бывает. Мозг дурочки провернулся, как фарш в мясорубке, и вернуться обратно она уже никогда не сможет. Самостоятельно точно нет. Впрочем, даже если бы он знал волшебное средство, чтобы вернуть всё как было, для неё бы трудиться точно не стал. Всё равно толку от неё мало, как и от всех слишком много о себе мнящих девиц.

Та девчонка была из «подкожных». Это такие люди, которые открытым боям предпочитают игры вдолгую, с растянутыми во времени неоднозначными формулировками. Она была заносчива, но «наезжала» так, что сразу и не поймёшь. Она мудрёно опутывала своими витиеватыми формулировками, умничала, создавая у собеседника иллюзию взаимного интереса, а потом лихо выбивала из-под ног у «потёкшего» от её речей визави табуретку. Для чего она это делала, Митя понял как-то сразу. Имидж необычного, «не от мира сего» существа был выгодной маской, амплуа, часто избираемого глубоко несчастными, возможно, ущербными людьми, обескураживающим фасадом прикрывающими банальную слабость. Однако поначалу превалировал охотничий, или, вернее будет сказать, хищнический инстинкт. Таинственная Настя, писавшая ему интригующие письма, отказывалась встречаться, то ссылаясь на больную бабушку, которой привезла лекарство и должна за ней ухаживать, то на занятость по учёбе. Обратный адрес указывал, что девушка живёт в Люберцах, но сама она уверяла, что на самом деле москвичка, центральная жительница, а эпопея с бабкой скоро закончится.

При этом исправно упражнялась в написании длинных, полных таинственного смысла и качественных психоделических признаний в любви писем. Митя сам себе удивлялся, думал, с ним ничего подобного случиться не может. Он, как Ромео, ждал каждого её письма и, конечно, вечернего созвона с загадочной девушкой, подписывающейся прозвищем Lekan. Он знал, конечно, кто такие леканы, а также лекантропы и волколаки. Сам увлекался темой оборотничества. Тем, собственно, Настя изначально его и заинтересовала. Однако сколько он ни пытался перевести тему телефонного трёпа на мистику и, в частности, оборотней, Настя не «цеплялась». Теряла интерес к диалогу моментально, из чего стало понятно, что в теме девчонка явно тонет, нахватавшись всякой всячины по верхам. Стало быть, её повышенный интерес к нему самому связан не с жаждой самообразования на малодоступную мистическую тематику, как у большинства его приспешников обоих полов, а с чем-то иным.

…Настя прислала свои фотографии.

Девочка оказалась настолько юна и прекрасна, что он не мог поверить своей удаче. Поначалу по телефону она мило лгала, что ей двадцать, но Цветов очень быстро её раскусил, поймав на наивном вранье. Настя заплакала и созналась, что ей четырнадцать и она, наверное, действительно ненормальная, что влюбилась во взрослого мужчину. Влюбилась в него, мрачного, таинственного и крутого Анахорета.

Это признание ещё больше подкупило его, тем более Настя была удивительно хороша собой. Сочная, со светящейся кожей и лучистыми глазами девушка напоминала райскую птичку.

Телефонные разговоры затягивали и уходили в ночь. Постепенно заумная болтовня на всякие философские темы превратилась в своеобразный ритуал, предваряющий банальный секс по телефону, а фотокарточки Настя присылала всё более откровенные, прося и его в ответ слать своё «ню». Барышней она была раскрепощённой, умела поддерживать своё амплуа девочки – почти ребёнка, на фото очень мило оголяя грудь с острыми сосочками, а Цветов в ответ высылал ей фотографии своего возбуждённого пениса.

А ещё она клялась в любви.

Он видел и осознавал, что первой любовью для этой девочки стал по чистой случайности. Тут совпало всё: Настенька при всей своей заносчивости настоящей своей цены не знала. Она, конечно, замечала, что на неё обращают внимание мужчины, но что делать с этим, как себя преподносить, чтобы мужское внимание приносило пользу, не представляла. Пока не представляла. Цветов был абсолютно уверен, что эта её щенячья влюблённость и «заглядывание ему в рот» пройдут сразу после появления в её жизни другого мужчины, могущего и желающего предложить ей больше, чем роман по переписке. Перехватывать инициативу ни малейшего желания не было. Точнее, желание потрогать сочную Настеньку в реальности, а не глазами через монитор, конечно, периодически появлялось, но безо всякого сожаления меркло перед перспективой срока за совращение малолетки. Нет уж. Не о таком будущем и не о такой славе он мечтал. Если только случай, случайность, о которой никто никогда не узнает…

А что, если протестировать свой Метод именно на этой девчонке? К тому же это сейчас, пока она влюблена в него и готова на всё, она стала такой милой и покладистой. Точнее, проявила эту сторону своей натуры. Но Цветов знал и другую Настю, с которой он познакомился по переписке. Та заносчивая девчонка по всем показателям – от стиля общения до объема знаний и собственной разумности – казалась старше своих четырнадцати лет, и, если бы они всё-таки не перешли на нынешний формат общения, он так бы и пребывал в заблуждении, что общается со сложной, но интересной особой лет 25–30. Из этого следует, что эта сторона натуры тоже есть в ней, это тоже Настя, но либо Настя будущего, либо наоборот, это она прошлая. И всё, что она умела выдавать на-гора в письмах, есть опыт её предыдущего воплощения, не осознаваемый ею самой, но подсознательно ощущаемый. Соответственно, опробовать на ней метод перемещения в иного себя гипотетически возможно…

Что же с ней можно сделать? Как использовать этот материал, пришедший в его руки по собственному желанию, если ему от неё ничего особенного не нужно. Секс, да, секс… Но порноиндустрия богатеет день ото дня всё больше, а поиметь кого-то в реале вообще не составляет труда. К тому же, даже когда Настя повзрослеет и можно будет без опаски встретиться в реальности, её «паровоз» вдохновляющей, будоражащей юности безвозвратно уйдёт.

Метод, как голодный хищный птенец, щёлкал клювом над потенциальной жертвой…

Он «срисовал» её быстро. На таких тусовках, а концерты, то есть непосредственно музыка, на этих тематических сборищах были абсолютно вторичны, незамутнённый наркотиками и алкоголем взгляд уже выдавал чужака, и девочка-школьница, в наспех выдуманном «альтернативном прикиде» сразу бросалась в глаза. Настя присылала ему свои фото, но на них, как выяснилось, выглядела старше, чем в реальности. Девочка специально встала в самый освещённый участок перед сценой, чтобы он точно её увидел, и смотрела на него взглядом голодной волчицы. «Маленькая девочка со взглядом волчицы», тоже модный образ, ни дать ни взять. Что же с ней делать?

Решилось всё само собой. По окончании очередной композиции, когда уставшие музыканты свалили бухать, в темноте зала волк нашёл свою волчицу. И был секс за кулисами сцены, среди музыкальных инструментов и груды сценического тряпья.

Настя не была невинна, и её отчаянное старание исполнить всю программу подсмотренных порнофильмов было даже забавным. Наскоро распрощавшись, они разбежались по своим делам – A_nah_oret обратно на сцену, Настя в зал. И больше бы им не встречаться, но… Упускать столь ценный ресурс было бы недопустимым расточительством.