Текст книги "Дежа вю"

ГЛАВА 18

Их разделяло чуть больше метра. И целая жизнь – разве можно назвать иначе тринадцать лет, в которые уложилось так много: понимание, что все между ними кончено, действенный наркоз повседневности, радости, проблемы, чужие ладони на плечах, счастье, разделенное с кем-то другим.

Он вспоминал, как приехал в Москву, приехал за ней, уверенный, что все можно исправить. В конце концов, ему не в чем было себя упрекнуть. Одним словом он мог открыть правду и вернуть свою Альку.

Дверь открыла мать.

– Ты зачем приехал? – неприветливо спросила она.

Олег растерялся. Катерина Андреевна знала все и уж точно понимала, что он не виноват. Он спасал ее дочь.

А теперь она сама спасала ее от него, только Олегу это было еще невдомек.

– Где Алька?

– На работе.

– Дайте мне адрес.

– Зачем?

– Вы что, издеваетесь? Я приехал за ней!

– Ей нельзя возвращаться!

– Я тоже не собираюсь возвращаться туда.

– Ты бросил ее, она не верит тебе, она только-только начала приходить в себя, у нее новая жизнь, новые друзья…

Конечно, в глубине души Катерина Андреевна жалела его. Но дочь было жаль еще больше. Еще неизвестно, что будет, когда Алька узнает правду. Нервы ее и так на пределе, и все это время она старательно воздвигала стену, за которой можно спрятаться, а теперь Олег хочет одним ударом ее сокрушить. Бедная девочка этого не вынесет.

И все-таки главным было другое. Мать больше всего на свете боялась, что Алька не простит ее – допустившую это вранье, эту боль.

– Уезжай, – сказала она Олегу, – у вас все равно ничего не получится.

– Вы не понимаете!..

– Это ты не понимаешь, – в голосе женщины звучала непривычная жестокость. – Она смирилась, успокоилась, у нее все впереди.

– Она любит меня, – упрямо произнес Олег.

Мать кивнула.

– Любит. Но не простит.

Это ее материнскому сердцу было ясно, что Олег – не виноват, что все было сделано ради Альки. Поняла бы это сама Алька – неизвестно. А мать всей душой благодарила бога за то, что этот мальчик не струсил, не смолчал, не подумал о себе. Возможно, он просто решил сыграть в опасную игру, но его мотивы Катерине Андреевне были не так важны. Главное – дочь в безопасности.

И вот, как живое напоминание того ужаса, Олег Морозов на пороге их квартиры. Московской квартиры, доставшейся после смерти тетушки.

И под тяжестью невнятной, но такой ощутимой беды благодарность стала лишней.

– Не ломай ее жизнь, Олег, – молила материнская любовь, которой наплевать на истину. Лишь бы осталось все, как есть. Время рассудит, залечит… – У нее все уже налаживается, хорошая работа, чудесный коллектив. Мальчик молодой за ней ухаживает, тоже из их компании.

Не было, не было мальчика, но ведь чего только не придумаешь ради спасения дочери! Мать искренне считала, что Олег – прошлое, которое нужно зачеркнуть окончательно.

И он позволил ей это сделать.

Как несколько месяцев назад Алька позволила убедить себя, что возвращаться в Новосибирск и выяснять отношения не нужно.

…Жалел ли Олег о том своем уходе? Что сделано, то сделано, но теперь-то он понимал, что не в мае, а именно тогда, на пороге московской квартиры, он отказался от нее. Словно расцепил объятия, смирившись с тем, что она и без него справится.

Она справилась, он это знал точно. Он издали наблюдал за тем, как она продвигалась по службе, заочно оканчивала институт, много лет встречалась с одним мужчиной – наблюдал с чувством облегчения, но и… тоски. Все-таки она сумела полюбить кого-то, кроме него.

Он видел ее, ставшую матерью детей другого мужчины. Потом – суровой начальницей, хозяйкой собственного рекламного агентства.

В очередной раз убедившись в том, что ее жизнь продолжается, он возвращался в свою. И вот она оказалась рядом.

– Давай поговорим, – сказал он, резко поднявшись с полки, – просто поговорим, о погоде, например. Слышишь?

Тина посмотрела на него поверх монитора, за которым успешно прятала лицо.

– Слышу, Морозов. Тебя тоже это угнетает, да?

– Что «это»?

– Молчание. Давай чаю попьем.

Голос у нее дрожал. Но надо же было что-то делать, невозможно в самом-то деле сидеть вот так в тишине!

– Я лучше кофе, – обрадовался он, – сейчас попрошу проводницу.

– И поесть притащи чего-нибудь, у меня с собой ни кусочка!

Олег успокоил:

– С голоду не помрем. Я часто езжу, так что запас еды продуман. Есть куча бутербродов, салаты и копченая курица размером со слона. А в термосе – борщ. Будешь борщ?

Тина нервно прыснула:

– А тарелки? Сервиз-то у тебя продуман?

– Вообще-то сервиз нам полагается бесплатный. Это же СВ, Алька!

Тьфу ты, черт! Алька! Кажется, он снова все испортил. Не говоря больше ни слова, не взглянув на нее, Олег быстро вышел за дверь.

Тина залпом допила минералку. Руки тряслись, и она облилась, конечно. Судорожно стиснув полотенце, стала вытирать мокрые пятна на блузке. Мельком в зеркале на двери перехватила собственное отражение. Полоумный взгляд, челка взъерошена, лихорадочные красные пятна по всему лицу.

– Так нельзя, – вслух сказала она.

Ситуация неприятная и нелепая, это точно. Но тебе тридцать два, ты – мать двоих детей, счастливая в супружестве женщина, уравновешенная, состоявшаяся личность.

Пойми, в конце концов, чего ты боишься. Себя? Его? Опасаешься, что не сдержишь обиды и накинешься на него с обвинениями?! Но какой в них теперь смысл?

Другая на твоем месте расслабилась бы и получала удовольствие. Любой женщине приятно встретиться с первой любовью, то есть, любой состоявшейся женщине. Вспомнить себя, молоденькую, восторженную, глупую, вспомнить его – того, что приняла за идеал, пусть впоследствии он и оказался недостойным. Сейчас-то ее жизнь сложилась. И почему бы не насладиться минутным возвращением в прошлое, не посмеяться или погрустить вместе, с высоты нынешней мудрости взирая на первый сердечный опыт, подивиться давним ошибкам – таким несуразным, недомолвкам, комплексам, обидам?..

Раз уж взбрела судьбе блажь вновь столкнуть лбами бывших влюбленных, почему бы не вздохнуть легко, узнав, что в настоящем у обоих все хорошо?

– Вот именно, – кивнула она своему отражению, – прояви же великодушие, порадуйся, что он жив-здоров и не кашляет!

Словно подтверждая ее слова, явился Морозов – белозубая улыбка от уха до уха. Следующие полчаса аппетит, с которым он набросился на окорочка и бутерброды, опять-таки свидетельствовал в пользу отличного здоровья, а легкая остроумная болтовня убедила Тину, что и с душевным здоровьем у него все в порядке. В отличие от нее, он, казалось, уже вполне пришел в себя, и вынужденное общение с бывшей невестой его нимало не тяготит.

Правда, на нее он ни разу не посмотрел.

Может, потому что был занят обедом?

Или все же избегал встречаться взглядом с той, которую… Эдак она никогда не угомонится!

Либо уже вставай и выходи на перрон до следующего поезда. Либо не трепли себе нервы, представь, что никогда его раньше не знала. Давай, давай, у тебя отличная фантазия!

– Ты что так мало ешь? – голосом заботливой бабушки проворковал Олег и недовольно предположил: – О фигуре печешься?

Тина невольно рассмеялась.

– Ты что, издеваешься, какая фигура?! – Она развела руками, демонстрируя полное отсутствие оной. – Как была Кощеем в юбке, так и осталась, даже после родов…

На этом она сбилась. Как-то сами собой слова застряли в глотке.

Да что же это такое, господи! Куда ни ткни, всюду опасные темы! На прошлое сама табу навесила, настоящее тоже обсуждать не получается. О будущем, что ли, разговаривать? Устроить дебаты на тему «Конец света – реальность или брехня собачья?»

– Все у тебя нормально с фигурой, – пробурчал Олег, не поднимая глаз от тарелки.

– Да, наверное, – невпопад кивнула она, прячась за чашкой кофе.

Пауза все-таки состоялась, как он ни старался. Зря она фигуру упомянула. То есть, это он сам, конечно, виноват. Трепался бы и дальше о погоде и ценах на бензин.

Теперь поздно. Теперь только и будет думать о ее фигуре.

Нет, не о фигуре.

По правде говоря, плевать ему на фигуру, ничего он не понимает в этих самых фигурах, и никогда не понимал. Ноги от ушей или, наоборот, грудь колесом даже в студенческие годы имели для него значение небольшое, чисто эстетическое. В армии – да, помнится, башню сносило, так то – армия.

Олег усмехнулся. Давненько ему не приходилось убегать от собственных мыслей, устраивая среди них перестановку. Армию – тему безопасную – на передний план, Алькину фигуру – подальше, поглубже.

Вернее, не Алькину. И не фигуру.

Ее зовут Тина. И он думает вовсе не о том, хорошая у нее фигура или нет. Правильная или неправильная. Стройная или не очень. Да все равно! Он думает о самой этой фигуре. Об Алькином теле. Тонком, легком теле, с розово-младенческой попкой, с сильными ногами, с прохладной, смуглой кожей, с трогательным пушком по краю спины. Думает о том месте за ушком, где одно лишь движение его губ зажигало огонь, об узких ступнях, которые ему так нравилось гладить, о шелковой упругости живота. Думает, осталось ли все, как прежде? Думает, что ему не узнать этого никогда.

Точнее, не хочет думать. Еще точнее, хочет, но не должен!

А если совсем точно?

– Может, кофейку? – почти жалобно простонал Олег.

Она взглянула с удивлением.

– Спасибо. Я вторую чашку допиваю.

– Поешь, а? Бутерброды с семгой очень вкусные. И полезные, – добавил он, чувствуя себя идиотом.

– А кто тебе борщ готовил? – вдруг вспомнила она и чуть не откусила себе язык.

Какая тебе разница, ну? Кто-кто, дед Пихто! Конь в пальто – тоже хорошая версия.

Тина быстро пролепетала:

– Я в том смысле, что жалко будет, если мы не попробуем. Домашняя еда все-таки. И горячее опять же кушать надо каждый день. Спасибо твоей супруге, что позаботилась.

Срочно к проводнику! Спросить, есть ли у него в аптечке что-нибудь против недержания речи. Лейкопластырь бы очень подошел!

– Я тебе налью, – засуетился Олег, – борщ, на самом деле, лучше сегодня съесть.

– Да нет, нет, спасибо. Наоборот, на следующий день он только вкусней становится. Настаивается, понимаешь?

– Как интересно! – подивился он.

И увидел ее глаза, в которых плескался неподдельный ужас.

– Так и получается детский сад, – медленно проговорил Олег, отвернувшись к окну. – Что за бред мы сейчас несли, а?

– Не знаю, – выдохнула она, – может, кофе перепили?

– Кстати, нет у меня супруги.

– А я разве спрашивала?

– Ты ее упомянула.

– Кого?

– Супругу. Несуществующую.

– У…

– Угу.

Великолепно! Вот она – увлекательная беседа! Дело, кажется, налаживается. С помощью междометий можно общаться весьма плодотворно.

Ты ему – «У». Он тебе – «Угу». Ты ему – «А». Он тебе – «Ага». Ты ему – «Бе». Он тебе – «Me». Нет, это уже слишком!

– Морозов, а ты почему не спрашиваешь? – Она скроила недоверчиво-ироничную физиономию. – Или тебе неинтересно?

– Что?

– Есть ли супруг у меня?

Ой, как же все запущено, тут же выругалась она на себя. Ты что, как в десятом классе, будешь хвалиться наличием жениха? То есть, законного мужа!

Впрочем, в десятом классе у нее еще не было жениха и, следовательно, некем было хвалиться. Стало быть, сейчас отыгрывается.

– Я знаю, что ты замужем, – произнес Олег и тяжелым взглядом уперся куда-то в район ее солнечного сплетения.

Тина невольно пробежалась пальцами по пуговкам блузки.

Морозов поднял глаза, хмыкнул невесело. Будь что будет. В самом деле, что за детсад они устроили? Он скажет ей, в этом нет ничего зазорного или смешного. Да вообще, пусть думает, что хочет!

– И про агентство твое знаю. И про детей.

– Откуда? – она с трудом осмысливала его заявление. – Что это значит? Ты следил за мной, что ли?

– Нет, я просто читаю газеты и сопоставляю факты. Это моя работа, в конце концов.

– Насколько я помню, раньше ты сам писал в газеты. Сменил род деятельности? Ты что теперь, бравый чекист? И потом, Сашка с Ксюшкой не наследники британской короны, чтобы о них писали в прессе! Что ты все вынюхиваешь, Морозов! Опять расследование затеваешь, писака безмозглый! Мало тебе хвост прищемляли, еще хочешь? Могу устроить!

И как это она не задохнулась от гнева! Сама не ожидала, что его пренебрежительный тон и утомленно-безразличное выражение лица, когда он говорил о ее детях, так на нее подействуют. От злости она готова была вцепиться ему в физиономию!

Олег это понял и задвинулся поглубже на полку. Спросил оттуда:

– Ты с ума сошла?

– Это ты сбрендил. Откуда ты знаешь про моих детей? Общих знакомых у нас нет, рекламные плакаты с их изображением я не заказывала, значит, ты следил за нами? Следил?

– Просто время от времени бывал в тех же местах, что и ты. Успокойся, Алька.

Алька так Алька. Сейчас не это главное. В тех же местах?!

– Ты бываешь в Москве? – уточнила она.

– Бываю.

– А зачем?

Потому что до сих пор страстно тебя люблю, ответила она за него и чуть истерически не расхохоталась. Глядя на ее закушенные губы, Олег заволновался:

– Тебе плохо?

– Мне хорошо, – выдавила она, – ты не ответил.

– А… Ну… Я часто приезжаю в Москву, по делам.

– Ты стал деловым, – похвалила Тина, переводя дух, – и в какой отрасли?

– В литературной.

– Собственное издательство? – светским тоном осведомилась она.

– Я пишу книги, – морщась от собственных слов, признался он.

Пишет много лет. Пишет хорошо, если судить не по критическим статьям, а по сумме гонораров. Называется писателем, и в этом качестве едет на презентацию очередного опуса. А представляться так и не научился. Автор романов? Литработник, как стояло бы в дипломе, если бы в свое время его не выгнали из института?

– Пишешь книги?.. – Она закашлялась, пробормотала через минуту: – Значит, твоя мечта сбылась…

– Можно и так сказать.

– Но откуда все-таки ты обо мне знаешь? – снова нахмурилась Тина. – Или писатель у нас все равно что опытный разведчик?

– Успокойся, – повторил он, – так получалось, что мы несколько раз сталкивались. Только ты меня не замечала.

– Ты был загримирован? Набирал материал для книги, изображая официанта? Или старушку на паперти?

– Ты и раньше за словом в карман не лезла, – прокомментировал он.

– Никогда не могла понять этого выражения. Ну кто же хранит слова в кармане? Обычно в голове. Или я ошибаюсь?

Олег молча улыбнулся.

– Ладно уж, – сказала она, – ешь свой борщ, приготовленный несуществующей супругой.

– Я бутербродами сытый, – откликнулся он, предпочтя не заметить упоминание о супруге.

Тина поерзала на сиденье и уточнила-таки:

– Так получается, ты развелся, Морозов?

– У кого получается?

– Не хочешь говорить, не говори, – она пожала плечами. – Мне-то что.

– Тебе любопытно, – возразил он, – и я скажу. Ты бы сразу спросила по-человечески, чем вокруг да около ходить!

Она с досадой стукнула чашкой по столу:

– И как же я должна была спросить тебя о семейном положении?

– Вот примерно так, как сейчас.

Он сохранял серьезное выражение лица, но разговор ему очень нравился. Наконец-то она ожила, наконец-то расслабилась, и ее раздражение, насмешливость выглядели намного приятней, чем давешняя холодная любезность.

– Ладно, Морозов, – нетерпеливо заговорила Тина, – мне на самом деле любопытно. Ты был женат?

– Нет.

– Что, ни разу? – округлила она глаза.

И тут же вспомнила бабку из квартиры на улице Лунной.

Развеселилась, дура! А он, между прочим, тебя бросил буквально у алтаря, чтобы через неделю другую под венец поволочь! Вот потому ни разу и женат не был, что та – другая! – убилась накануне свадьбы. От такого любой умом тронется и уж наверняка про женитьбу больше и не задумается никогда.

Погодите-ка, так бабка же сказала, что на похоронах той девицы была мать Тины. В качестве матери невесты. И на могиле та же дата, что старушка упомянула. Не считая самого ужасного – фамилии, имени, отчества девушки, которой в природе не существовало. Была Валентина Прошина – по маминой девичьей фамилии. Потом стала Тина Чупицкая. А вот той, что на памятнике обозначена, никогда не было.

Кого же там похоронили?

Тезку Тины, рожденную с ней в один день? Да еще и вознамерившуюся выйти замуж за того же человека!

– Ты что?

Олег смотрел на нее обеспокоено. Бог знает, что творится у нее в голове, но с лицом точно не все в порядке. То краснеет, то бледнеет. Язвительную улыбочку прибрала, сидит, губы кусает. Про глаза говорить страшно, не то что смотреть в их темную пропасть, из глубины которой медленно, но верно поднимается ужас.

– Что ты? – повторил Морозов.

Она с досадой отмахнулась, не слушая и не слыша.

При чем тут тезка? Какая тезка? Ее родная мать была на похоронах! Дочку в последний путь провожала!

Значит, никакой другой суженой-ряженой не было?

Значит, в могилке Тина лежит?

А здесь кто?

Кажется, на этот раз она точно сойдет с ума! Ведь клялась и божилась, что думать об этом не станет. Памятник ей привиделся, а все остальное старушка напутала. Звучит логично. Так оно и есть.

Ну черт ее дернул спросить про жену, а?

Вдруг перед носом замаячила ладонь с чем-то белым посерединке. Опять глюки, обреченно подумала Тина.

– Давай, давай, глотай. Теперь запей. Очень хорошо. Молодец.

– Что это было? – будто очнувшись от обморока, она покачивалась на лавке, неуверенно придерживаясь за край стола.

– Успокоительное.

– Чего, чего?

– Обыкновенная таблетка, – рассердился он, – на тебе лица не было, я решил, что надо… – Он присел перед ней на колени. – Ты как будто увидела привидение… Это я на тебя так действую?

– Ты ни при чем. То есть, отчасти, конечно, и ты там присутствовал. Бабушка сказала, ты на ней жениться собирался.

– Я?! – обалдел Олег. – На бабушке? Жениться?

Тина в бешенстве ударила его в плечи.

– Ты меня слушаешь вообще? Или у тебя мозги от старости сплавились?

– Я не старый, – с серьезным видом возразил он, – но слушать тебя опасно для здоровья. Ты сказала, что бабушка сказала, что я на ней хочу жениться. Я правильно понял?

Тина помотала головой.

– Да нет же! Я сказала, что бабушка мне сказала…

– Попробуй выразиться иначе, – быстро перебил он, схватившись с отчаянием за виски.

– Хорошо, – выдохнула она, собралась с силами и медленно пересказала то, что узнала от старухи.

Вернее, попыталась пересказать. Внятного изложения никак не получалось. И еще – сбивало с толку лицо напротив, мрачнеющее с каждой секундой.

– Это еще не все, – «успокоила» Тина, перескакивая с места на место, но все же добравшись до собственных похорон, – я сама видела могилу. Свою могилу понимаешь, Морозов?

Она посмотрела на него в ожидании ответа, и хмурая тяжесть его взгляда ошеломила ее. Тина даже забыла о собственных переживаниях.

– Ты что? – спросила она встревоженно, так же, как некоторое время спрашивал ее он.

– Ничего. Рассказывай дальше.

– Тебе мало, Морозов? – всплеснула руками Тина. – Я чуть с ума не сошла от всего этого! А ты сидишь тут спокойненько и просишь рассказывать дальше?!

– А ты хочешь, чтобы я скорую тебе вызвал?

Несколько секунд она таращилась на него в полной прострации. И наконец поняла.

Действительно, глупо получилось. Чего она ждала? Зачем она рассказала? Ему нет до этого никакого дела, он не принял ее всерьез и думает сейчас о чем-то своем.

Какие еще старушки?! Могилки, невесты…

Позвольте, но невеста-то была его!

– Даже если ты не хочешь, тебе придется разобраться в этом, – заявила Тина тем тоном, которым отдавала приказания секретарше. – Тебя видели напохоронах, значит, ты имеешь к этому отношение, и просто обязан…

– Ты переутомилась, – оборвал ее Олег, – какие похороны? Ты же сама сказала: старушка в маразме!

– А надгробье с моим именем?

– Чья-то злая шутка, – пожал плечами он.

Остановись, мысленно заорал он на себя, сейчас же прекрати это издевательство! Ты представляешь хотя бы, каково ей?! Немедленно открой рот и скажи правду! Ты давно хотел это сделать!

Хотел, но не мог себе позволить.

Объяснить ей сейчас? А как?

Ах, так мы трусим?

Может быть! Да и вообще… Она же с ума сойдет, если узнает…

Если уже не сошла – из-за того, что открылось без тебя!

– Тина, – впервые он спокойно произнес это имя, – Тина, пожалуйста, не смотри так! То, что ты рассказала, не имеет никакого значения! Разве важно, что именно случилось тринадцать лет назад?

– Ты заговорил, как психоаналитик, – усмехнулась она.

– Какая разница! Выкинь из головы, и все!

– Ты что, не понимаешь, Морозов? – тихо поразилась она. – Я видела собственными глазами, вот как тебя сейчас, крест, памятник… Ты бы на моем месте не свихнулся?

– Тебе показалось. Ты устала, понервничала. – Олег взглянул исподлобья. – Кстати, а зачем ты поехала на кладбище? У тебя же не было никаких родственников!

– Отец, – коротко бросила она.

Отец?! Морозов едва не сверзился с полки.

Помнится, много лет назад он убеждал ее, что ненависть не должна проникать так глубоко, что смерть искупает любые грехи, но Тина – тогда еще Алька! – так и не пошла на похороны отца. Говорила, что ненависть тут ни при чем, но провожать в последний путь человека, к которому кроме брезгливого равнодушия она ничего не испытывала, это лицемерие. Кажется, Олег с ней спорил тогда очень долго. До утра.

Как будто не было занятия лучше, подумалось ему сейчас с угрюмой досадой.

А потом он вспомнил последние слова Альки. То есть, нет, уже – Тины! И снова взглянул удивленно, с недоверием.

– Ты что, ходила проведать его могилку?

– Не надо так пренебрежительно, – тихо ответила она, – разве в этом есть что-то стыдное?

– Нет, просто странное.

– Что же странного в том, что дочь простила отца?!

Он покачал головой.

– Ты его простила? Тогда ты на самом деле стала другим человеком.

– А что тебя удивляет? – устало вздохнула она. – За столько лет…

– Алька… – начал он. – Ох извини, Тина, я никак не привыкну… – Он отдышался и продолжил спокойней: – Ты считаешь, это время помогло тебе?

– Помогло? – Она удивилась. – В каком смысле помогло?

– Тебе было трудно жить с этой ненавистью.

– Я давно перестала ненавидеть отца, ты же знаешь.

– Но на похороны не пошла, – напомнил Олег. Как будто продолжался их давний спор.

Это все, что осталось – спорить о прошлом.

– Так что изменилось? – Он не смотрел на нее, но Тина вдруг почувствовала, что ему это важно. Мелькнула даже мстительная мыслишка – промолчать, пусть помучается. Какое ребячество!

– Вообще-то изменилось почти все, – сказала Тина. – Но за то, что я смогла простить отца, спасибо и тебе. – Она перевела дух и решила быть откровенной до конца. – Когда я увидела тебя в том… в нашем кафе… Знаешь, я просто почувствовала, что не могу так больше! Оказывается, я все еще не простила тебя. – Судорожным движением она обхватила себя за плечи. – Забыла – да, но не простила. И сразу вспомнила об отце. Моя жесткость, даже жестокость, наверное, от него. Всю жизнь я готова была ощериться в ответ на любое неосторожное слово. Я же так с детства привыкла, с ним каждый день приходилось бороться, защищаться от него, кусаться, материться, зубами лязгать, понимаешь?

Тина поглядела на Олега внимательно.

– Я понял, – пробормотал он, и лицо у него сделалось каким-то странным.

Словно у человека, который ждет неизбежного столкновения с поездом.

– Почему ты так смотришь?

– Ты простила отца, потому что не хочешь быть похожей на него?

Она кивнула:

– Отчасти, поэтому. Мне трудно все объяснить.

– Но ты честно пыталась, – улыбнулся он, – спасибо.

– Не за что.

– Прости меня, – быстро произнес он. Тина ошеломленно взглянула на него, но он не обратил на это внимания. – Я очень, очень виноват. Не в том, в чем ты меня винишь… Совсем в другом, но виноват. Наверное, нельзя просить прощения вот так, когда ты не знаешь, за что именно я прошу прощения, но… Ты… Тина!..

Он смолк, будто захлебнулся. Она ничего не поняла.

– Ты тоже сильно изменился, Олег, – спустя некоторое время сказала Тина, и полушутливо добавила: – Раньше тебе удавалось изъясняться красиво и внятно.

– Да, – коротко кивнул он.

– Ну, и что? – Она развела руками. – Что все это значит, ты объяснишь все-таки?

– Не могу. Ты меня поразила, – честно признался он.

Не было больше сил продолжать это. Черт знает к чему приведет подобный разговор! Морозов решительно вышел из купе и обосновался в тамбуре, присев на корточки и привалившись затылком к холодной стене.

Тина… Назвать ее так в мыслях – значит, думать о чужом человеке. Но она и есть чужой, незнакомый человек, который за этот час – или сколько они уже едут? – открылся совершенно неожиданной стороной.

Ее слова о прощении стали последней каплей. Олег понял окончательно, что не знает ее. И следующая мысль, нет, настоящее прозрение накрыло волной – он сходит с ума от желания узнать. Узнать эту женщину, а не оправдывать свои вопросы, свое жадное разглядывание тем, что просто хочет убедиться в очередной раз в ее благополучии.

Он курил, поглядывал в окно и больше уже не сомневался, говорить ей правду или нет. Алькину реакцию он мог бы просчитать, ее осуждения, непонимания он боялся, но сейчас в одном купе с ним ехала не Алька. Этой, другой женщине он должен рассказать все. Возможно потому, что они чужие и ее чувства не могут его волновать. Возможно, были и другие причины, он пока не знал. Знал только, что обязательно откроется ей.