Текст книги "Милые чудовища"

К слову, человек, называвший себя сэром Бенедиктом Брутом, действительно никакой был не доктор и дипломов, чтоб развешивать на стенах в блестящих рамочках, не имел. Зато являлся обладателем нелестной справки от одного очень знаменитого учебного заведения, но, естественно, об этом предпочитал не упоминать, чтобы не сеять подозрения среди своих клиентов. Редкий специалист, который так интриговал всех своей вывеской на входной двери, сидел, развалившись в кресле, и с видимым отвращением попивал свой утренний кофе.

– Ну же, Бенедикт, не упрямьтесь, выйдите и посмотрите на него. Уверена, он прекрасный малый, – терпеливо внушала ему домовладелица и экономка Анфиса Ксаверьевна Любчик.

– Но мне не нужен прекрасный малый, мне нужен хороший камердинер! – сопротивлялся худой человек с зализанными на пробор волосами. – В свободное от работы время он может красть мелочь у нищих мизераблей и задирать полисменов – я не возражаю, лишь бы брил аккуратно и вовремя подавал завтрак. К тому же я прекрасно справляюсь и без слуги. Глафиры мне вполне достаточно.

– Неужели?

Бенедикт Брут развел руки в стороны, приглашая собеседницу полюбоваться состоянием своего костюма и прически.

Анфиса Ксаверьевна молча подошла к высокому шкафу около стены и решительно распахнула дверцы. Из недр полок и отделений ей под ноги тут же сползла целая лавина вещей, настолько перемешанных между собой, что было непонятно, где кончаются рубашки и начинаются наволочки.

Доктор с радостным восклицанием подхватил с пола выкатившуюся в его сторону стеклянную баночку:

– А я все утро искал бальзам от вшей!

Хозяйка сердито топнула крошечной ножкой:

– Или вы нанимаете себе слугу, или я вас выселю! Вместе с вашими вшами!

– Анфиса Ксаверьевна, фор год сэйк[17]17
  Ради бога (англ.).


[Закрыть], как вы можете такое говорить? Вши вовсе не мои!

– Как будто мне от этого легче.

– Но где же я тогда найду себе дом?

– В переулке Глупых Упрямцев, не иначе.

– Хорошо, – сдался Брут. – Ведите его. Ай вил тэйк э лук[18]18
  Я взгляну (англ.).


[Закрыть], но только ради вас.

– Так-то лучше. – Женщина благодушно улыбнулась. – Ради меня вы его посмотрите, а ради крыши над головой будете держать свой рот на замке.

В прихожей Лутфи мог слышать только спокойный женский голос, разобрать даже отдельные слова не получалось. Но из самого тона говоривших легко было сделать вывод, что либо Анфиса Ксаверьевна – дама хладнокровная, либо вспышки раздражения случались с ее собеседником регулярно. К сожалению, безумно нервничавший паренек не был расположен к тому, чтобы заниматься подобными умозаключениями. Когда же голоса неожиданно замолкли, Кусаев едва успел вытянуть руки по швам, как в проеме появилась миловидная женщина средних лет с кукольным личиком и плавными очертаниями фигуры – эдакая тронутая временем барышня с картинки на коробке зефира.

– Доброе утро, – приветливо обратилась она к Лутфи.

Молодой человек поспешно поклонился:

– Здравствуй, барыня.

– Да какая ж я барыня, – отмахнулась женщина до невозможности белой ручкой. – Так, хозяйствую потихоньку. Ты, стало быть, наниматься пришел?

Кусаев закивал.

– А что умеешь? Хозяин у нас… требовательный.

– И постирать могу, и одежду погладить-починить, – начал перечислять Лутфи, попутно загибая пальцы. – Если надо, и скуховарю чего-нить, кофе-чай опять же поставить…

– На это у нас Глафира есть. Ты вот лучше скажи, за лошадьми ухаживать можешь? Править коляской? А починить, смастерить?

– Могу, конечно… – неопределенно ответил Кусаев, и в этой его фразе слышалось большое жирное «но».

– И цирюльничьему делу обучен?

– Не без этого, но… – Тут парень быстро вспомнил совет дядьки и исправился: – Конечно!

Анфиса Ксаверьевна еще раз окинула кандидата благожелательным взглядом. И Лутфи внутренне сжался, ожидая того момента, когда его спросят о рекомендательных письмах и о тех домах, в которых ему довелось работать. Никаких писем у него не было, а уж если потенциальный работодатель вздумает наведаться к его предыдущему хозяину – возникнет неловкая, прямо-таки даже опасная, ситуация. Но в этот момент в проеме двери показалась худая лощеная физиономия какого-то франта с набриолиненными до зеркального блеска черными волосами и окинула его презрительным взглядом.

– Брить умеете? – без приветствия и почему-то на «вы» обратился к нему незнакомец.

Лутфи поспешно кивнул.

– Тогда демонстрируйте и, если я останусь доволен, можете считать себя принятым на работу.

Тут Кусаев с удивлением сообразил, что этот хлыщ и есть тот самый респектабельный доктор, к которому он пришел наниматься. От такой неожиданности молодой человек даже сделал шаг назад. Но домохозяйка всплеснула руками:

– Ну вот, Бенедикт, сразу бы так! – Двумя детскими пальчиками она схватила Лута за рукав и потянула в комнату: – Пойдем, голубчик. Ты уж будь добр, не оплошай. Щетина у доктора пух и смех, а слуга нам страсть как нужен!

Подчиняясь этим обманчиво мягким пальчикам, Лутфи проследовал в небольшую комнату, которая служила то ли приемной, то ли кабинетом, но по крайней мере не была похожа на чулан Бабы-яги, как прихожая. Высокие окна; простая мебель; на стенах вместо картин дагерротипы и последнее достижение прогресса – фотографии; массивный шкаф, заполненный книгами, – все очень благопристойно и миролюбиво, пока не начинаешь присматриваться к фотографиям и читать названия на корешках книг. На одной фотокарточке, к примеру, была изображена группа людей, с энтузиазмом окруживших уже окольцованного плезиозавра. А если присмотреться, то третий справа очкарик имел поразительное сходство с доктором Брутом. После такой картинки книги с названиями «Внушение и гипнотизм в психологии народов» и «История магии и суеверий», стоявшие на самом видном месте, можно было сравнить с томиком арабских сказок.

Естественно, присматриваться, а тем более вчитываться, у Лута не было времени: он сосредоточенно лавировал между избыточной обстановкой комнаты. Внимательный наблюдатель непременно решил бы, что Кусаев человек боязливый и до крайности осторожный, с такой неизменной предупредительностью обходил он все острые углы и хрупкие предметы. Анфиса Ксаверьевна, отметившая эту особенность в молодом человеке, одобрительно покивала головой: аккуратность для прислуги – ценнейшее качество. Парнишка ей нравился, и не было еще такого, чтобы столь мудрая женщина, как Анфиса Ксаверьевна, приняв решение, не добилась своего.

Через пять минут Бенедикт Брут расположился в кресле: бархатный домашний пиджак с вышитым золотой нитью гербом снят, на шее повязана белоснежная салфетка, а во взгляде словно спрятано по острой бритве. Наниматель нетерпеливо постукивал пальцами с холеными ногтями по подлокотникам кресла.

– Ну что же вы? Приступайте. Или хотите дождаться, пока я засну? Так вам будет удобнее меня прире…

Анфиса Ксаверьевна, пристроившаяся напротив, кашлянула в маленький кулачок, и доктор, сделав над собой очевидное усилие, закрыл рот на середине фразы.

Более опытный человек по этим маленьким черточкам в быту дома уже давно сделал бы для себя соответствующие выводы. Но где носит всех этих опытных людей, когда такие желторотики, как Кусаев, связываются с такими личностями, как Брут? Обычно сии доброжелатели появляются много позже, чтобы с видом неоспоримого превосходства сказать: «Как же ты, простофиля, не заметил ничего подозрительного?»

Слегка подрагивающей рукой Лут нанес пену на лицо сэра Бенедикта и взялся за бритву. Что делать? Сознаться и отказаться? Или авось пронесет? Молодой человек прислушался к своему организму – вроде бы никаких тревожных признаков не ощущалось. Но ведь иногда так бывает. А потом раз – и готов голубчик, выноси!

Сэр Бенедикт нетерпеливо заерзал в кресле, и Лутфи решился. В несколько ловких движений он снял (прямо-таки скажем, несущественную) щетину с лица доктора, убрал остатки пены и побрызгал ставшего розовеньким, как поросеночек, клиента одеколоном. На все действия ушло не больше нескольких минут, работа была выполнена так, что не постыдились бы и лучшие из цирюльников, однако на лбу парнишки выступила холодная испарина.

Криптозоолог взял со столика зеркало и внимательно изучил свою посвежевшую физиономию, погладил рукой левую щеку. Придраться было абсолютно не к чему.

– Вери гуд[19]19
  Очень хорошо (англ.).


[Закрыть].

Анфиса Ксаверьевна посмотрела на Лутфи почти что с материнской любовью, тайком перекрестила и еле слышно пробормотала себе под нос:

– Спаситель ты мой…

Сэр Бенедикт энергично поднялся с кресла.

– Значит, так, жалованье я вам поставлю в двадцать пять рублей. Жить будете здесь, столоваться тоже.

У Лута от такого счастья на мгновение даже отнялся язык. Подумать только: целых двадцать пять рублей! Он и о двадцати-то еще недавно мечтать не смел!

– Спасибо, барин… – начал бормотать счастливец, но тут же был прерван несколько картинным жестом руки.

– Но у меня есть одно условие. – Сэр Бенедикт странно переглянулся со своей домоуправительницей. Лутфи же приготовился услышать нечто страшное и практически невыполнимое (а что вы хотели за двадцать пять-то рублей?!). – Мы с вами должны пойти к нотариусу и заключить договор найма минимум на год.

Уж такого подарка судьбы молодой человек даже и пожелать не мог! Прошлые хозяева терпели его присутствие в лучшем случае месяц, да и то только потому, что оплата была выдана заранее. Теперь же целый год на одном месте! И выгнать его никто не посмеет, потому что нарушить условия договора, заверенного у нотариуса, себе дороже. Это общеизвестно. А по двадцать пять рубликов в месяц за год – сколько же это будет? Уйма деньжищ! Лутфи наморщил лоб. Помимо умения читать, он неплохо справлялся со счетом (не так хорошо, конечно, как с бритвой), но для подобных вычислений требовались карандаш и клочок бумаги.

– Вы согласны? – не выдержал затянувшегося молчания сэр Бенедикт и с тревогой посмотрел на Анфису Ксаверьевну.

– Соглашайся, голубчик, соглашайся, – заворковала та. – Где ты еще найдешь такое жалованье? Да и Глафира готовит так, что пальчики оближешь.

– Договор так договор, – с видимым безразличием пожал плечами Лутфи, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Теперь бы главное – до нотариуса добраться побыстрее да без приключений. А там хоть трава не расти – год безбедной жизни ему обеспечен!

Доктор Брут, по счастью, тоже торопился. Он ударил в ладони и радостно воскликнул:

– Вот э вандерфул дэй![20]20
  Какой чудесный день! (англ.)


[Закрыть] Анфиса Ксаверьевна, велите Глафире принести мой сюртук. Мы отправляемся сейчас же!

– А то потом у доктора много пациентов, – снова многозначительно кашлянув, уточнила хозяйка.

Лутфи, увлеченный подсчетами и мечтами о собственном будущем, этой заминки не заметил.

III

Макар Мартынович Скоромыслов, нотариус весьма и весьма степенного вида, с удивлением переводил взгляд с одного посетителя на другого. Виданное ли дело: просить о нотариальном заверении договора найма слуги! Не часто встретишь такую парочку, как эти двое, что сейчас сидели перед ним. Первый господин, по-видимому, – человек высшего света. Одет, правда, как опереточный злодей, которого Скоромыслов недавно видел на афишах перед художественным театром: черный костюм, черные волосы (уж очень не хватало усиков), цилиндр, пальцы в перстнях, длинный зонт с ручкой в виде гончей и, смех сказать, круглые очки с зелеными стеклами на носу. Ну что ж, отсутствие всякого вкуса встречается и в дворянском обществе. Рядом с франтом стоял, не смея сесть, простой рабочий парнишка, загорелый до черноты, с русыми вихрами, немного крючковатым носом и раскосыми семечками глаз, выдававшими в нем примесь не то татарской, не то бурятской крови. Макар Мартынович хорошо знал эту породу: вот вроде и лицо открытое, и вид простодушнее некуда, а палец такому в рот не клади – вон как зенки поблескивают.

– Господа, вы уверены, что заверение договора у меня – это необходимая мера и вы четко представляете себе все последствия данного действия? – в который раз уточнил нотариус.

– Вполне, – сухо обронил господин в очках.

Паренек часто закивал.

Скоромыслову стало кристально ясно, что ни тот ни другой понятия не имеют о возможных последствиях своей затеи. Но ведь если ж объяснять, это сколько времени уйдет? Макар Мартынович со вздохом посмотрел на часы: обед скоро. А в ближайшем трактире сегодня с утра манты лепили. Ну и черт с ними! Не с мантами конечно же, не с мантами, как можно-с? Если на одну чашу весов положить блюдо с мантами, присыпанными мелко нарезанной зеленью, а на другую – судьбу этих двоих, то выбор для Скоромыслова был очевиден. Макару Мартыновичу иногда даже казалось, что человек с его тысячелетней эволюцией был нужен Создателю единственно с целью изобретения рецепта мантов. А посему, коль уж формальности соблюдены и от инструкций (о, от этих божественных инструкций!) нотариус не отклонился, то странной парочке впредь будет наука.

– Тогда прошу вас при мне поставить подписи на договоре найма. Еще раз напоминаю, что о нарушении данного соглашения мне станет известно незамедлительно и виновный ответит по всей строгости закона.

Никто, казалось, не придал его словам ни малейшего значения. Опереточный злодей размашисто, с закорючками, начеркал на бумаге два слова на латинице. Нотариус ожидал, что раскосый паренек, в противовес сему безобразию, поставит корявый крестик, но тот медленно и аккуратно написал свою фамилию и инициалы. Прав оказался Скоромыслов, молодчик этот не так прост! И ладно, прочь лишние мысли – время заняться делом.

– А теперь, господа, закончим процедуру. Прошу, протяните ваши левые руки.

Нотариус взял своих клиентов за запястья, будто мерил пульс, прикрыл веки, сосредотачиваясь. Для франта, похоже, сама процедура была не в новинку, а вот парнишка широко раскрыл глаза, когда тонкая светящаяся нить начала обвивать руки клиентов, будто бы стремясь навсегда пришить их друг к другу.

– Скрепленное словом трех честных людей да будет нерушимо, – Макар Мартынович скороговоркой пробормотал заученную еще в студенческие годы абсолютно необязательную формулу, и нить, замкнувшись своими светящимися концами, исчезла.

– И почему основную часть людской массы составляют восторженные идиоты? – уронил в пространство риторический вопрос сэр Бенедикт, спускаясь по ступеням нотариальной конторы. Лутфи только удивленно вскинул взгляд на доктора, и тот продолжил: – Нет, я вовсе не о господине нотариусе, он-то как раз молодец: стряс с меня кругленькую сумму за свои услуги, не вникая в подробности, – так и кошелек набит, и совесть не ворочается. Говоря об идиотах (а, чувствую, говорить о них с этих пор мне придется часто), я подразумеваю и буду подразумевать в дальнейшем прежде всего вас, мой наивный сребролюбивый друг. Честное слово, кажется, Глафира петуха на суп и то выбирает придирчивей и дольше, чем вы выбирали себе сегодня место службы.

Криптозоолог наигранно засмеялся.

– И за что мне все это? Ну что вы смотрите, словно теленок на мясника? Скажите уже что-нибудь.

– Что сказать, барин? – пролепетал Кусаев, ошарашенный такой внезапной переменой в своем работодателе.

– И правда, что тут говорить? Знаете, почему мне пришлось ради договора с вами, простофилей, тащиться к нотариусу? – Франт любовно потер набалдашник зонта, вырезанный в виде головы гончей. – Потому что еще ни один слуга не продержался у меня дольше месяца.

– Что с ними стало? – дрожащим голосом спросил Лутфи, чувствуя, как голова наливается знакомой сонной тяжестью. Только не сейчас! Только не приступ! Поскорее бы спуститься с опасной лестницы!

– О, а я смотрю, вы хладнокровны, как никто другой. – Сэр Бенедикт застыл на нижней ступени и не без любопытства повернулся к своему слуге, прокручивая трость затянутыми в перчатки пальцами. – Последний из них разбил себе голову о каменный парапет… сам, сознательно, тремя точными ударами.

Тут молодой человек не выдержал, оттолкнул разглагольствующего Брута и в три прыжка слетел с лестницы. Последнее, что он запомнил, прежде чем сознание покинуло его, был возмущенный окрик доктора:

– Бежать бесполезно! У нас договор!

А затем Лутфи оказался в кромешной темноте, за мгновение до этого почувствовав удар собственного тела о землю.

Когда молодой человек снова открыл глаза, в поле его зрения тут же возникло бледное вытянутое лицо криптозоолога.

– Нарколептик! – верещал Брут и хватался за шею. – Меня, МЕНЯ брил нарколептик!

Кусаев даже как-то не удивился, что новый хозяин так быстро определил его мудреный диагноз. Наоборот, по-глупому обрадовался – несмотря на скверный характер, доктор оказался сведущ в своем деле.

– Бенедикт, прекратите истерику, – раздался спокойный голос Анфисы Ксаверьевны, из чего Лутфи сделал вывод, что, пока он спал, его тело успели перевезти от нотариуса обратно во флигель на Пекарском. – Заметьте, мы с вами сами не задали этому несчастному ни единого вопроса о его здоровье.

– Прекратить истерику?! Посмотрел бы я на вашу истерику сегодня утром, если бы он отключился во время бритья! С одной стороны – бессознательное тело, с другой – обезглавленное! – Сэр Бенедикт успешно изобразил покойника и снова повернулся к слуге, который с виноватым видом уже приподнимался на локте. – Да как у вас вообще рука поднялась?

Лутфи промолчал. Молчать в нужное время было одним из его ценнейших качеств. Только представьте, что стало бы с доктором, вздумай молодой человек честно заявить: «Я подумал, что все обойдется».

– Бенедикт, мы тоже с вами хороши: так спешили нанять слугу, что не проверили человека. – Анфиса Ксаверьевна силой усадила своего квартиросъемщика на диван. – И, что уж греха таить, сами немало скрыли от этого бедняги. Ладно я, глупая женщина, но вы-то гордитесь своей проницательностью. – Заметив, что доктор начал багроветь, она поспешно добавила: – Нет смысла теперь об этом говорить. Редкий недуг не помешает ему выполнять большую часть работы и быть вам помощником, ну а побриться можете и сами.

– Ах, женщины! Если бы дело было только в бритье! Я хочу выглядеть грозным и харизматичным, Анфиса Ксаверьевна. Кусаев, вы знаете, что такое «харизматичный»? Это понятие не будет согласовываться с вашими постоянными обмороками! – Казалось, еще секунда – и доктор начнет дышать огнем и разорять деревни.

– Бенедикт, право, вы впадаете в детство.

– Да, я впадаю! Потому что это моя детская мечта: быть серьезным и загадочным, навевать ужас и чтобы за мной непременно шел подтянутый слуга, отвечающий на все мои распоряжения «да, сэр». А что мы имеем? Какая уж тут загадочность, какой страх, если я вынужден был волочить этого крепыша на своем горбу до ближайшей пролетки?!

Криптозоолог нервно забегал по комнате, потом вдруг остановился.

– Собирайтесь, болезный юноша, сейчас мы вместе отправимся к нотариусу и потребуем отменить действие договора.

– Нет! – одновременно воскликнули домовладелица и новый слуга.

Сэр Бенедикт змеей скользнул к постели больного, кончиком зонта, который почему-то остался при нем даже в комнате, приподнял его лицо к себе и, глядя прямо в упрямые глаза-семечки, прошипел:

– А ну-ка, повторите.

– Нет, – твердо сказал Лутфи, не собираясь сдавать позиции, коль уж райская птица удачи залетела к нему в окно. Птица эта, правда, обратилась коршуном, но молодой человек слышал, что приручают и коршунов – достаточно кожаных перчаток и колпачка на голову пернатого.

– Бенедикт, не давите на мальчика. – Анфиса Ксаверьевна мягко, но решительно вынула зонт из рук своего квартиросъемщика.

– Этот мальчик еще пожалеет, что переступил порог моего дома!

– Бенедикт!

– Да через день-другой он будет готов на руках меня нести до нотариуса! Еще ни одно человеческое существо не было способно выдержать притеснений от сэра Бенедикта Брута! – высокопарно пообещал криптозоолог, только что не метнув в пол молнию, как Зевс, в подтверждение своего всемогущества.

– Очень приятно, что вы считаете меня богиней, – с ложной скромностью опустила глаза Анфиса Ксаверьевна, чем очень ловко разрядила накалившуюся обстановку.

– Вы… исключение, – махнул рукой доктор, благоразумно проглотив слово «досадное».

– Где одно, там и два, – туманно сказала домовладелица.

– Если вы вздумаете ему помогать, – рассерженно начал Брут, – я… я…

– Съедете от меня? – лукаво подсказала женщина.

– Не дождетесь!

– Тогда не пугайте мальчика!

– Я сказал хоть слово неправды, Анфиса Ксаверьевна?

На этот провокационный вопрос мудрая женщина предпочла не отвечать.

– У него спокойный характер. Уверена, он станет вам отличным помощником.

– Да какой из этого спящего красавца помощник? – процедил Брут уже с дивана. Впрочем, дышать начал немного ровнее и оценивающе посмотрел на Лута.

Под этим взглядом Кусаев внезапно почувствовал, как его веки начинают тяжелеть, и через секунду снова отключился, успев уловить очередной, полный негодования, вопль хозяина.

IV

Через полчаса приведенный в сознание Лут наблюдал, как сэр Бенедикт приглаживает и без того идеальные виски перед зеркалом.

– Ну, чего вы ждете, Кусаев? Или я сам должен сбегать за саквояжем, приготовить шляпу, очки и зонт, а перед выходом еще почистить вам башмаки? Давайте-давайте, вперед, как голодная чупакабра за стадом горных козочек!

Про козочек Кусаев не совсем понял, но быстро сориентировался и нырнул в открытую дверь гостиной, где доктор оставил свой саквояж, затем кинулся в кабинет к специальной витрине, за которой еще раньше заметил целую выставку различных очков с разноцветными стеклами, от синих до неприлично розовых. Какие же выбрать? Тут Лутфи припомнил, что на хозяине, помимо черной, почти траурной одежды, надет еще и шейный платок в едва заметную красную крапинку, и, чувствуя себя тонким ценителем моды, вынул пару с красными стеклами в серебряной оправе.

Но криптозоолог почему-то не оценил его утонченного вкуса.

– Анфиса Ксаверьевна! – воззвал он к своей домовладелице, которая не без интереса следила за сборами. – Он еще и дня не провел в этом доме, а уже пытается совершить самоубийство таким изощренным способом!

– Принеси-ка лучше желтые, дружок, – мягко подсказала женщина. – От этих доктор звереет.

«Куда уж больше?!» – подумал Лутфи, но благоразумно смолчал.

– Как это очень по-русски: называть май сэйкрид рэйдж[21]21
  моя священная ярость (англ.).


[Закрыть] этим грубым словом «звереет».

– Бенедикт, я уже три месяца наблюдаю за вашей так называемой священной яростью, и поверьте мне, слово «звереет» описывает ее как нельзя более точно.

– Ничего вы не понимаете…

В этот момент явился Лутфи вместе с очками радостного цыплячьего цвета (которые, оказавшись на носу у сэра Бенедикта, почему-то моментально превратили его в злую худую сову) и начал упаковывать своего нервного хозяина в сюртук, шляпу и уличные туфли.

– Ошейник не забудьте! – рявкнул криптозоолог, уже стоя в самых дверях.

Лутфи в панике огляделся и заметил на тумбочке ошейник, украшенный темными матовыми камнями и парочкой серебряных шипов. Схватил украшение, но что с ним делать, сразу не сообразил. Хозяин тем временем ждал, недобро постукивая зонтом по порогу. Молодой человек еще раз оценил весь экстравагантный наряд доктора, и его озарило. Кусаев решительно шагнул к сэру Бенедикту и попытался застегнуть ювелирное изделие у него на шее, за что тут же не слишком больно, но обидно получил зонтом по рукам.

– Вы что, собираетесь вести меня к клиенту на жестком поводке? – оскорбленно спросил Брут.

Анфиса Ксаверьевна, наблюдавшая эту сценку, вытирала пальцами слезы, выступившие на глазах от смеха.

Только тут паренек заметил, что на тумбочке, где лежал ошейник, находилась еще и странного вида палка, конец которой явно предназначался для того, чтобы крепиться к застежке на «ювелирном украшении». «Так это ошейник для животного!» – осознал свою ошибку несчастный и умудрился покраснеть, несмотря на плотный загар.

– Бенедикт, а вы бы неплохо смотрелись в таком виде на улице! – подлила масла в огонь домовладелица.

– Простите, барин! – с таким жаром воскликнул Лутфи, будто готовился рухнуть на колени и удариться головой об пол.

Сэр Бенедикт поморщился:

– Кусаев, вы мне бросьте эти крепостные замашки. Вам разве дед не рассказывал, что его освободили еще в шестьдесят первом?

– У вас есть еще один домашний питомец? – осторожно спросил Лутфи. – Мы берем его с собой?

– Единственный питомец, который у нас теперь есть, – это ваш мозговой слизень, и судя по всему, он уже обглодал все что можно и дожевывает мозжечок. – Сэр Бенедикт отобрал у слуги ошейник и положил его в свой саквояж. – Табличка «криптозоолог» на двери вам ни о чем не говорит?

– Вы лечите экзотические болезни и буйнопомешанных?

Доктор отчего-то перестал хмуриться и даже несколько саркастически улыбнулся.

На крыльце Анфиса Ксаверьевна неожиданно схватила Лута за локоть и ободряюще его пожала:

– Ты только не пугайся – юмор у него такой. На клиентах срываться нельзя, вот он на слугах и отыгрывается. И в слизня не верь…

– Я и не верю, – всерьез обиделся Лутфи. Что, его за ребенка принимают, во все эти сказочки верить?

– Да мало ли, – неопределенно сказала женщина. – Твой предшественник наслушался вот, а потом возьми и расшиби себе голову об стену, чтоб этот самый «слизень» у него там не ползал.

«Так ему и надо, дятлу», – подумал Кусаев. Неудивительно, что после таких происшествий сбрендивший доктор считает всех вокруг идиотами.

Первый пациент, как оказалось, жил в одном из респектабельнейших районов Князьгорода. Взойдя по широкой мраморной лестнице, Лутфи приосанился, памятуя о том, насколько его хозяин печется о впечатлении, производимом на других. Уж тут Кусаев не подведет – всего-то и надо, что копировать поведение чванливых дворецких и лакеев, которые вытягивались по струнке, делали кислую мину и молча излучали подобострастие. Роста для внушительности молодому человеку не хватало, но вот делать кислые мины он был мастак, так что на его фоне сам Бенедикт Брут мог показаться жизнерадостным добряком.

Их с почтением встретил престарелый слуга и проводил в одну из малых комнат на первом этаже. Лутфи уже мысленно выдохнул, гордый тем, что так хорошо справляется со своей новой ролью, как возникло непредвиденное обстоятельство. Едва дверь в комнату открылась, им навстречу выбежало странное существо размером со среднюю собаку, покрытое перьями и чешуей. Оно с радостным клекотом обвилось вокруг ног Лута и, цепляясь лысыми лапами за его штанину, полезло вверх. Молодой человек оцепенел, успел услышать только саркастический смешок хозяина: «О, Кусаев, би прауд оф ёселф[22]22
  гордитесь собой (англ.).


[Закрыть], вас приняли за легкую добычу», – и после этого отключился третий раз за день.

Заметив, что Лутфи сползает по стенке, сэр Бенедикт с показной невозмутимостью остановил его падение правой рукой и, подозвав лакея, кивком головы указал на бессознательное тело.

– Я с багажом. Не трясите, не вскрывайте, сложите на кресле у входа. Начнет шевелиться – отправьте ко мне.

Несмотря на крайнее удивление, пожилой лакей подхватил парня под мышки и, ухмыляясь в пышные усы, поволок в указанном направлении.

Сам же криптозоолог твердой походкой прошел в комнату, на ходу поглаживая клочок белых перьев на холке странного существа, которое привело его слугу в такое волнение.

Очнувшийся Лутфи первым делом подошел ко входу в гостиную и в полнейшем недоумении стал свидетелем того, как сэр Бенедикт любовно осматривает давешнюю крылатую ящерицу с белым пятном на голове.

– Так вы чудовищный доктор? – только и смог спросить молодой человек, но тут же, поняв, что сморозил откровеннейшую глупость, поправился: – То есть я хотел спросить, вы монстров лечите, барин?

– Вы на редкость быстро соображаете для такого впечатлительного храбреца. Я-то все думал: когда же вы догадаетесь, до окончания нашего контракта или после? Ну что застыли? Идите помогайте. Держите этого красавца за крылья.

– А кто он?

Кусаев приблизился с некоторой опаской, и, как оказалось, не зря.

– Василиск.

– Матерь божья! – От неожиданности Лутфи отпрянул и, не удержав равновесия, с размаху сел на пол. – Так он же одним взглядом меня в камень!

– Все это выдумки и невежество, – безапелляционно заявил «чудовищный доктор», ласково почесывая монстра по чешуйчатому брюху, что вызывало особое удовольствие и у криптозоолога, и у его пациента. Глядя на такую идиллию, Кусаев тоже на миг успокоился, поднялся с пола и с легкой гримасой взялся за крылья ящерицы. Только тут сэр Бенедикт отвлекся от почесывания и продолжил: – Он не взглядом превращает все живое в камень, а ядом.

Лутфи со звуком втянул воздух и очень медленно отошел от своего хозяина и невинно оговоренного народной молвой чудовища. Молодой человек и раньше подозревал, а теперь был абсолютно уверен, что высшее общество состоит из одних сумасшедших.

– Так-так-так, глазки не закрываем (это я вам, вам, Кусаев), на пол не падаем! Взяли моду! Что вы как барышня перед крысой?!

«Ничего себе крыса!» – подумал Лутфи.

– Удалили у него уже клыки – все подчистую. Это первое, что делает любой добропорядочный браконьер в Европе. О-о-о, знали бы вы, сколько стоят клыки василиска на черном рынке! Сами бы сейчас первыми в пасть к нему полезли! А ну, держите крылья!

В дверь просунулось обеспокоенное старушечье лицо – хозяйка беззубого василиска.

– Правда крылья у Ромашки прелесть? Так и хочется подержать в руках. – Дребезжащий голосок был полон гордости и энтузиазма.

– Что мне и хочется подержать в руках, так это горло человека, который сотворил подобное с животным, – с раздражением пробормотал себе под нос сэр Бенедикт.

– Что-что вы сказали, доктор? – переспросила туговатая на ухо старуха.

– Я говорю, что вы с крыльями ее делали? – повысил голос криптозоолог и улыбнулся, но улыбка эта показалась Луту устрашающей. – У вашей Ромашки весь маслянистый слой с перьев сошел. Признавайтесь – мыли?

Старуха застенчиво, как девица, опустила маленькие глазки и, теребя завязки чепца, призналась:

– Мыла.

– И одеколоном брызгали?

– Брызгала. Так ведь, батюшка, смрад от нее стоит – аж тошно.

Криптозоолог глубоко вдохнул и, судя по всему, мысленно досчитал до десяти. Где-то в районе семи Лутфи испугался, что сейчас его хозяин порешит старушку, но обошлось.

– А чем кормите?

– Ну знамо чем: рыбкой разной, как продавец наказывал.

– Цыплятами кормите и мышами!

Незадачливая хозяйка в возмущении раскрыла рот, но сэр Бенедикт припечатал:

– Живыми! И тогда запаха не будет. А еще раз вздумаете мыть крылья – тут и завянет ваша Ромашка.

Во второй половине дня криптозоолог и его новоиспеченный слуга посетили еще несколько домов, и надо сказать, что практически ни в одном из них не было меньше двух этажей и четырех колонн. Прозорливый ум мог немедленно сделать соответствующие вычисления и предположить, что доход у доктора очень и очень неплох и что жить он мог бы вовсе не в Пекарском переулке, а, к примеру, на той же Дубовой аллее или на Зеленом проспекте, где и большинство его клиентов. Поэтому, близко (почти интимно, если вспомнить процедуры, проведенные василиску) познакомившись с пациентами сэра Бенедикта, Лутфи начал всерьез пересматривать свое отношение к плате в двадцать пять рублей.