Текст книги "Рыбарь"

4

Пощечина оказалась последней каплей. До этого были: некормленые куры, неправильные сны, коллекция Бакалейщика (девчонка все же дорвалась до нее и нагло заявила, что все яйца в ней – куриные), маяк, ночные прогулки и пиво. И пойманная сова. И креветки. И похищение батареек. Но пощечина переполнила чащу поселкового терпения.

Пощечину Ринка дала Волынщику. Сейчас неудачливого ухажера отпаивали в таверне темным. Задыхаясь от возмущения и брызжа во все стороны пеной, он орал:

– Никогда! Ни одна! Птичница! Даже эта тупая старуха, которая в Рыбаря втюрилась – и то! Да у меня в южных поселках такие были! А эта… малявка! Дррянь!

Народ сочувственно поддакивал. Да, Птичницу, что и говори, Рыбарь добыл никуда не годную.

Рыбарь переминался у стойки, слушал заливистый храп Трактирщика. Слушал возмущенный ор Волынщика и сочувственные возгласы. Надо было что-то сделать. Например, подойти и дать Волынщику в зубы. Рыбарь сжал кулак, посмотрел на него. Костлявый кулак, но заткнуть Волынщика можно и таким. В глубине, на сгибе ладони, Рыбарь чувствовал шрам. Тот самый, до которого дотронулась девочка со стеклами. Если бы Волынщик носил такие стекла, этим вечером они наверняка бы разбились.

Бакалейщик поймал Рыбаря на выходе из таверны, на ступеньках. Топот за спиной, сопение, пивной дух, и вот уже жирная рука надежно ухватила Рыбаря за сгиб локтя.

– Ты это куда пошел?

Голос Бакалейщика был вкрадчивым и в то же время дребезжащим, как будто Бакалейщик не был уверен, что его руку сейчас не стряхнут. Рыбарь и стряхнул, да так и не обернулся.

– Ты это, того, – дребезжал за спиной Бакалейщик. – Ты ж ее привез. Тебе и разобраться надо.

Рыбарь зашагал прочь. А Бакалейщик сзади завизжал:

– Ты что? Думаешь, мы не знаем, кто старой Птичнице угольку подпустил? Сны, ха-ха, в сны она ушла. Знаем мы эти сны! С той сумел разобраться – ну и с этой давай, а то мы и сами…

Рыбарь развернулся и плюнул под ноги Бакалейщику.

Дом загорается не сразу, неохотно. У дома больные, старые кости, продутые ветром, у дома крыша, выложенная сухим тростником, и, кажется, стоит вспыхнуть одной искорке – и запылает вся постройка. Но дом устал. Он не хочет гореть. Он хочет скрипеть на ветру, расправлять плечи с мокрым бризом, ежиться под укусами солнца, прячась под худую тростниковую шляпу. А гореть ему вовсе ни к чему, он горел так недавно. Но вот солнечный луч ударяет в стекло, и между стеблей тростника начинает плясать бледный огонек. В пожар он превратиться нескоро, но все же старому дому не устоять.

– Почему ты не хочешь попробовать? Ну, помнишь, ты же съел того окуня? И ничего не случилось. Сны, стена… это же просто глупости!

Глупости, ага. Надо напомнить ей, чтобы сняла этот дурацкий тюрбан – в темноте он будет слишком заметен.

– Они тебя тут заклюют. Ну пожалуйста, поехали со мной! Я обещаю, ничего плохого не случится. Надо просто грести и грести…

Всхлип, а потом:

– Ты присмотришь за моей совой?

Дом горел. На сей раз он поддался огню окончательно, не осталось, казалось, ни сантиметра стены, не охваченной пламенем. Горела тростниковая крыша, и проваливалась сама в себя, и ветер разносил уголья. Всем поселковым пришлось сбежаться и заваливать пламя землей, чтобы не загорелись соседние дома. Этой ночью никто не спал. Не спал испуганный Обойщик, вытягивал длинную шею, моргая, глядел на пожарище. Не спал Смотритель, усы которого наконец-то высохли от жара. Не спал Волынщик – тот как раз собирался назавтра уходить из поселка в свою глухомань, но придется ему задержаться, ведь отстраивать новый дом – дело непростое. Не спал, конечно, Бакалейщик, щурил довольные глазки на пламя. Не спал и Рыбарь. Он стоял чуть в стороне, так что огонь освещал его сбоку, и казался он плоской рыбиной, вырезанной из жести. Рыбарь смотрел на горящую крышу и осознавал, все сильней и сильней, что ему вовсе не хочется перестилать ее заново. Когда Рыбарь осознал это окончательно, он отвернулся от пожарища, и принялся смотреть на море. В руке он сжимал подаренные стеклышки, и казалось Рыбарю, что, если нацепить эти стекла, он увидит далеко в море лодку. В лодке будет сидеть Ринка, щуриться подслеповато на далекое пожарище – красный огонек, превращающийся в красную звездочку, красную точку. Ринка будет грести, как учили ее Димка и Ген, как учил ее он, Рыбарь – широкими, уверенными гребками. Она будет грести и грести, грести и грести, прямо в алую стену рассвета. А впереди будет лететь улизнувшая от Рыбаря сова.

2005