Текст книги "Старшая сестра, Младшая сестра, Красная сестра. Три женщины в сердце Китая ХХ века"

А Сунь Ятсен тем временем был поглощен борьбой за пост президента будущей республики, ибо считал, что он принадлежит ему по праву. Битва за власть началась в тот самый момент, когда 25 декабря 1911 года Сунь Ятсен прибыл в Шанхай. Он не участвовал в восстаниях и больше двух месяцев оттягивал свое возвращение в Китай, чем вызвал всеобщее неодобрение. Многие революционеры в открытую называли его трусом[105]105
  Wong, J. Y. 2005, p. 318.


[Закрыть]. Джордж Моррисон, корреспондент газеты «Таймс», сообщал, что сторонники республики «с некоторым пренебрежением отзывались о человеке, который лишь провозгласил революцию, но фактически не принимал в ней участия и всегда держался в стороне, думая о том, как спасти собственную шкуру». «Едва повеет опасностью, – говорили эти люди, – как Сунь Ятсен тут же уходит в тень»[106]106
  Lo Hui-Min, vol. 1, pp. 666, 721.


[Закрыть]. Сам он утверждал, что за границей занимался сбором средств для нужд революции, поэтому газетчики требовали от него подтверждения, что он действительно привез на родину «огромные суммы денег». Однако Сунь Ятсен заранее заготовил ответ. Искусно избегая откровенной лжи и посмеиваясь, словно услышал глупый, но забавный вопрос, он сказал: «Революцию совершают не деньги, революцию совершает энтузиазм. Я привез с собой не деньги, а боевой дух»[107]107
  Sun Yat-sen, Collected Works, interview with the Dalu newspaper in Shanghai, 1911/12/25, http://sunology.culture.tw/cgi-bin/gs32/s1gsweb.cgi?o=dcorpusands=id=%22TL0000000138%22.andsearchmode=basic


[Закрыть]. Его ответ можно было истолковать так: деньги он все-таки раздобыл, но не желает обсуждать эту пошлую тему.

Сунь Ятсен прилагал максимум усилий, чтобы его избрали на пост президента. Ему необходимо было получить голоса делегатов от семнадцати (из двадцати двух) провинций, в которых вспыхнули восстания. Легальным путем к должности являлась победа на выборах. Уполномоченные представители собрались в Нанкине, чтобы проголосовать за кандидатуру «временного президента».

Нанкин, древняя столица правителей Китая, раскинулся у подножия величественной горы Цзыцзиньшань – «Горы пурпурного золота»; в городе царила атмосфера богатства и роскоши. В прошлом элегантно украшенные, плавучие дома на канале в центре города служили излюбленными местами отдыха поэтов, чиновников-мандаринов и остроумных куртизанок, там сочиняли стихи и музыку и пили благоуханные напитки из изящных бокалов. Придумав несколько удачных строк, их авторы подавали беднякам милостыню, горстями сыпали монеты в бархатные мешочки, болтавшиеся на концах длинных бамбуковых шестов, которые протягивали с соседних лодок. Особенно живописно канал выглядел в сумерках, когда зажженные в лодках фонари изнутри освещали решетчатые переплеты затянутых бумагой окон.

После республиканской революции Нанкин в буквальном смысле слова стал территорией Чэнь Цимэя, «крестного отца» Зеленой банды – главного тайного общества Шанхая. Этот щуплый человек с тонкими губами и глазами, внушавшими ужас, отдавал беспощадные приказы и был ярым сторонником Сунь Ятсена. В ходе революции он взял под контроль Шанхай и обладал таким влиянием, что мог диктовать свои условия в соседнем Нанкине, где должно было состояться голосование. Он лично проверял делегатов на благонадежность. Представитель провинции Фуцзянь, человек по имени Линь Чанминь, был членом другой политической организации, и «крестный отец» подослал террориста, чтобы тот напал на Чанминя на железнодорожном вокзале в Нанкине. В Линь Чанминя стреляли, но он не был убит. Предостережение выглядело недвусмысленно: «держись подальше от голосования». Как и следовало ожидать, Линь Чанминь бежал из Нанкина[108]108
  CPPCC 1981, vol. 6, p. 250.


[Закрыть].

С более упрямыми противниками «крестный отец» обходился жестче. Один из старых товарищей Сунь Ятсена, Тао Чэнчжан, превратился в его заклятого врага и приобрел немало союзников. Он обрушивал на Сунь Ятсена злостную критику, называя его «лжецом», «корыстолюбцем» и «предателем». «Крестный отец» Чэнь решил заставить Тао замолчать навсегда. Эту задачу он поручил своему приспешнику, которым оказался сам Чан Кайши, будущий генералиссимус. Чан Кайши выяснил, что Тао находится в Шанхайской католической больнице; одетый в деловой костюм, пришел к нему в палату и выстрелом в упор убил, когда тот лежал в постели. Чан Кайши с гордостью описал этот эпизод в своем дневнике (революционеры высоко ценили наемных убийц) и предположил, что именно убийство Тао Чэнчжана могло привлечь к нему благосклонное внимание самого Сунь Ятсена, положив начало восхождению Чан Кайши на политический олимп[109]109
  Yang Tian-shi, 2007, pp. 298–299; Yang Tian-shi, 2008, vol. 1, pp. 3–12; Chiang Kai-shek (The Second Historical Archives of China ed.), pp. 17–18.


[Закрыть].

Несмотря на то что волнения вспыхнули отнюдь не в Шанхае, Сунь Ятсен называл Чэнь Цимэя «первым человеком восстания республиканцев». В выборах временного президента Чэнь сыграл решающую роль.

Кроме Сунь Ятсена на пост временного президента претендовали еще два кандидата – лидеры Учанского мятежа: армейский командир Ли Юаньхун и республиканец номер два Хуан Син. К счастью для Сунь Ятсена, ни того, ни другого пост президента не прельщал. Хуан Син вообще не питал интереса к политике и просил своих сторонников проголосовать за Сунь Ятсена.

Страстью Хуан Сина, обладавшего огромной физической силой, были действия на поле боя, где он будто искал смерти. Он отчаянно рвался в атаки, грозившие, казалось, верной гибелью, поэтому многие считали его «безумцем». Он был одержим боевыми победами. Повстанцы сохраняли контроль над Учаном в течение целого месяца, им удалось разжечь революцию в других провинциях, однако Хуан Син впал в уныние, поскольку в конце концов был вынужден сдать город. Отправившись из Учана в Шанхай пароходом по реке Янцзы, Хуан Син всю дорогу хмурился и твердил товарищам, что потерял Учан потому, что правительственные войска получили артиллерийские орудия из Германии. За это он решил учинить расправу над шестью немцами, которые также плыли на пароходе. Знакомый японец убедил Хуан Сина отказаться от этого намерения, объяснив, что судно принадлежит японской компании, владельцу которой придется провести тщательное расследование, и, если выяснится, что в убийстве замешан Хуан Син, пострадает их общее дело. Хуан Син нехотя согласился, но сказал: «Давайте тогда выбросим за борт посредника-китайца и утопим его. Он помогает немцам, и это омерзительно». Договорились, что Хуан Син отложит нападение на посредника до следующего дня, когда пассажиры будут покидать пароход. Едва Хуан Син отдал приказ об убийстве, его настроение значительно улучшилось, «он воспрял духом», как отмечал его приятель-японец. Хуан Син с улыбкой объявил своим товарищам, что выбранный им наемник – первоклассный убийца, «в высшей степени опытный»[110]110
  Huang Xing (Mao Zhu-qing ed.), pp. 181–185, 237–238; Miyazaki, Tōten, 1977, pp. 53–63.


[Закрыть]. За обедом наемник не сводил глаз с посредника, чтобы запомнить его, а тем временем бедняга преспокойно ел и пил. От этого зрелища у японца, товарища Хуан Сина, по спине бегали мурашки, несмотря на то что ему самому тоже случалось проливать чужую кровь. Посредника застрелили, когда он спускался по трапу. Однако история не закончилась. Вскоре этого же убийцу кто-то нанял, чтобы устранить Хуан Сина, причем отца киллера взяли в заложники, так что выбора у него не было. Хуан Сину стало известно об этом плане, он вызвал убийцу на разговор, и тот во всем сознался. Хуан Син посочувствовал злодею и дал ему денег, чтобы этот человек уехал из страны. Несколько дней спустя труп наемника выбросило на берег неподалеку от Токио.

Хуан Син считал Сунь Ятсена наиболее подходящей кандидатурой на роль руководителя государства. Однако перед голосованием Сунь Ятсен вынужден был пойти на серьезные уступки. Прибывшим в Шанхай делегатам от провинций Сунь Ятсен заявил, что желает исключить из титула «временный президент» слово «временный», но услышал в ответ, что у них нет полномочий избрать постоянного президента. Этот вопрос будет решен посредством проведения всеобщих выборов. По сути, сказали делегаты, они выбирают лишь человека, который «возглавит мирные переговоры» между сторонниками республики и правительством маньчжуров. Выяснилось также, что, поскольку республиканцы не были уверены в своей победе, они пообещали пост временного президента Юань Шикаю, премьер-министру нового правительства, если он убедит нынешнее руководство страны отказаться от власти, чтобы не допустить кровопролитной гражданской войны. Сунь Ятсену сообщили, что ему придется выполнить этот уговор.

Сунь Ятсен согласился[111]111
  Shang Ming-xuan et al. eds., pp. 779–780; CPPCC 1981, vol. 1, pp. 117–119; Huang Xing (Mao Zhu-qing ed.), p. 245.


[Закрыть], и 29 декабря делегаты проголосовали за него как за временного президента. Поездом особого назначения он отправился из Шанхая в Нанкин и 1 января 1912 года принес присягу. Сунь Ятсен публично пообещал передать пост Юань Шикаю, если маньчжуры откажутся от власти[112]112
  Sun Yat-sen (Chen Xi-qi et al. eds.), vol. 1, p. 615.


[Закрыть].

Эти слова Сунь Ятсен произносил чрезвычайно неохотно, он даже пытался помешать Юань Шикаю занять президентское кресло. Поскольку Юань Шикай мог вступить в должность лишь в случае успеха мирных переговоров, Сунь Ятсен добивался того, чтобы республиканцы прекратили переговоры и продолжили борьбу. Представители провинций и большинство лидеров республиканского лагеря возражали. Один человек в открытую спросил Сунь Ятсена: «Почему вы не хотите мирных переговоров? Потому что не желаете оставлять президентский пост?»[113]113
  CPPCC 1981, vol. 1, p. 118; cf. Sun Yat-sen (Chen Xi-qi et al. eds.), vol. 1, p. 633.


[Закрыть]

Тайно связавшись с японцами, Сунь Ятсен запросил у них 15 миллионов юаней, чтобы с помощью армии возобновить сопротивление[114]114
  Sun Yat-sen (Chen Xi-qi et al. eds.), vol. 1, pp. 647–648.


[Закрыть]. Взамен он пообещал Японии «передать в аренду» Маньчжурию, как только маньчжурское правительство будет свергнуто. Сунь Ятсен знал, что Япония мечтает заполучить эту богатую часть Китая, по площади превосходящую Францию и Англию вместе взятые. Однако Япония отклонила его предложение.

Двенадцатого февраля 1912 года император маньчжурской династии отрекся от престола, и власть перешла к республиканцам. На следующий день, 13 февраля, Сунь Ятсен подал в отставку. Он пытался навязать свое «условие», требуя, чтобы Нанкин, который удерживал под контролем «крестный отец» Чэнь, объявили столицей и Юань Шикай занял свой пост именно там. Сунь Ятсен рассчитывал, что при неограниченной власти в городе «крестного отца» ему удастся помешать вступлению Юань Шикая в должность. Делегаты отвергли это «условие» и проголосовали за прежнюю столицу – Пекин. Сунь Ятсен вспылил и «приказал» провести еще одно голосование, пригрозив, что отправит армию, дабы «препроводить» Юань Шикая из Пекина в Нанкин. Делегаты отказались менять свое решение, к тому же никакой армии у Сунь Ятсена не было. Сунь Ятсен покинул свой пост[115]115
  Gu Li-juan and Yuan Xiang-fu, vol. 1, pp. 188–192; CPPCC 1981, vol. 1, pp. 119–120.


[Закрыть]. Десятого марта в Пекине Юань Шикай принес присягу как временный президент Китайской Республики. Сунь Ятсен пробыл на этом посту чуть больше сорока дней.

В апреле 1912 года Сунь Ятсен вернулся в Шанхай, чтобы испробовать другие способы сместить Юань Шикая с занимаемой должности. Одним из центров притяжения в Шанхае были местные сеттльменты[116]116
  Эти кварталы пользовались экстерриториальностью, охранялись вооруженными силами соответствующей иностранной державы (в Шанхае в середине XIX века были созданы британские, американские, французские сеттльменты), на них распространялась юрисдикция так называемых смешанных судов, где решающую роль играли иностранцы. Прим. ред.


[Закрыть] – территории, подчинявшиеся не китайским, а западным законам. Готовясь к битве за власть, Сунь Ятсен предпочитал оставаться недосягаемым для противника. Кроме того, европеизированный Шанхай очень нравился Сунь Ятсену, ведь большую часть своей жизни сорокапятилетний революционер провел за пределами Китая.

В Шанхае бывший временный президент встретил Чарли Суна – они не виделись почти двадцать лет. Чарли, который на протяжении длительного времени проявлял по отношению к Сунь Ятсену невероятную щедрость, с радостью пригласил его в гости. Он считал Сунь Ятсена достойнейшим человеком в Китае и был возмущен тем, что его заставили освободить пост временного президента, так как занявший эту должность Юань Шикай до последней минуты оставался в лагере маньчжуров. С точки зрения Чарли, Юань Шикай был беспринципным оппортунистом. Свой штаб Сунь Ятсен устроил в доме своего товарища. В то время две дочери Чарли – девятнадцатилетняя Цинлин и четырнадцатилетняя Мэйлин – еще находились в Америке; дома жила только двадцатитрехлетняя Айлин. Ей не терпелось хоть что-нибудь сделать для своего кумира, и она вызвалась поработать у Сунь Ятсена помощницей со знанием английского языка.

Попав в гущу политических событий, Айлин изменилась: она расцвела и превратилась в миловидную и обаятельную девушку, от прежней замкнутости не осталось и следа. Ее нельзя было назвать красавицей, но она постройнела и излучала оптимизм. Теперь она вела себя не только деятельно, но и с почтительной кротостью – вероятно, осознавая, что находится среди влиятельных людей, которые вершат великие дела. На гостей Айлин производила приятное впечатление. Джон Клайн, президент основанного методистами Сучжоуского университета, приехал, чтобы пригласить Сунь Ятсена выступить перед студентами. Айлин сразу привлекла его внимание. Рассказ мистера Клайна об их знакомстве дает определенное представление о том, как жил Сунь Ятсен в доме Чарли:

«Сначала, у входной двери, меня встретил личный рикша-кули Чарли Суна. Это был наружный охранник. Если бы он не узнал меня, дальше меня бы не пропустили. После него – еще один охранник, стоявший на посту у лестницы. На втором этаже секретарь остановил меня у двери рабочего кабинета, вошел туда сам и вышел вместе с Алин [Айлин]. Теперь меня сопровождала Алин. Сун и Сунь проводили важное совещание с лидерами партии. Но Алин очень любезно приняла меня, выяснила, зачем я приехал, пообещала, что все устроит, и сдержала обещание. На редкость смышленая и исполнительная юная леди эта Алин. Она непременно добьется многого»[117]117
  Burke, James, p. 179.


[Закрыть].

Судя по всему, первой победой Айлин стал Сунь Ятсен. Еще с юности, проведенной на Гавайях, его тянуло к женщинам, которые предпочитали западный стиль жизни. Получившая образование в Уэслианском колледже, Айлин легко его покорила. Советник Сунь Ятсена, журналист Уильям Дональд, румяный светловолосый австралиец в очках, отмечал (по словам биографа самого Дональда), что, когда он беседовал с Сунь Ятсеном, «Айлин часто усаживалась рядом, делала записи и ободряюще улыбалась. Сунь Ятсен переводил спокойный, бесстрастный взгляд с Дональда на нее и некоторое время пристально смотрел, не дрогнув ни одним мускулом… Однажды в Шанхае, после того как очаровательно-застенчивая Айлин прошла через его кабинет, он, внимательно глядя в глаза сидевшего напротив Дональда, прошептал, что хочет жениться на ней. Дональд посоветовал ему подавить свое желание, ведь он уже женат, но Сунь Ятсен сказал, что предложил жене развод». Дональд возразил, что Сунь Ятсен годится этой девушке в отцы (он был на двадцать три года старше Айлин). «Знаю, – ответил тот. – Это я знаю. Но все равно хочу жениться на ней»[118]118
  Selle, Earl Albert, pp. vii, 134, 139.


[Закрыть]. Среди соратников-революционеров в Шанхае поползли слухи, будто Сунь Ятсен живет с Айлин[119]119
  Huang San-de, p. 8.


[Закрыть]. Но это были досужие сплетни: ничего подобного в семье Айлин не потерпели бы, и сама Айлин, набожная, как и ее родители, никогда не вступила бы в такую связь. Безусловно, ей было известно о намерениях Сунь Ятсена. В его взглядах, обращенных на нее, отчетливо читались его чувства. Однако Айлин так и не ответила ему взаимностью. Наоборот, нежелательное внимание Сунь Ятсена вполне могло умерить ее восторги по отношению к нему. Он оказался не таким уж достойным и благородным человеком. Айлин прониклась уважением к Мучжэнь, жене Сунь Ятсена, которая вместе с детьми приехала в Шанхай. Айлин всегда обращалась к Мучжэнь с особым почтением. Когда они куда-нибудь выходили, Айлин брала Мучжэнь под руку и поддерживала ее, так как искалеченные ступни женщины не позволяли ей свободно передвигаться[120]120
  Huang San-de, p. 8.


[Закрыть]. Айлин всегда называла Мучжэнь «матушкой» – вероятно, таким образом давая понять Сунь Ятсену, что ему следует прекратить свои ухаживания.

Впервые с момента Кантонского восстания 1895 года Сунь Ятсен был рядом с семьей. Ввязываясь в ту рискованную затею, он не побеспокоился ни о ком из своих близких – ни о жене, ни о матери, ни о детях (его сыну Фо было тогда четыре года, а дочери Янь не исполнилось и года). Убегая из Кантона, он бросил свою семью на произвол судьбы. Товарищ Сунь Ятсена Люк Чань, вернувшийся с Гавайев в родную деревню на собственную свадьбу, узнал о провале мятежа. Люк взял на себя заботы о родных Сунь Ятсена, в том числе о его брате А-Ми, и помог им спрятаться в Макао[121]121
  Shang Ming-xuan et al. eds., pp. 518; Chan, Luke and Taylor, Betty Tebbetts, p. 22; cf. Wong, J. Y. 2012, pp. 552–554.


[Закрыть]. Затем Люк проводил семью друга на Гавайи – на этот раз уже по просьбе Сунь Ятсена. Когда сам Сунь Ятсен наконец прибыл туда, он занялся исключительно сбором средств для очередного мятежа и практически не интересовался тем, как живет его семья. Проведя на Гавайях шесть месяцев – за это время Мучжэнь забеременела их третьим ребенком, дочерью Вань, – Сунь Ятсен снова уехал.

Слезы родных женщин не вызывали у Сунь Ятсена сострадания. Он часто говорил своим друзьям: «Всякий, кто вовлечен в революцию, должен победить слезы»[122]122
  Miyazaki, Tōten, 1977, pp. 30, 130.


[Закрыть]. Очевидно, сам Сунь Ятсен без особого труда справлялся с этой задачей, так как его всегда окружали наложницы и любовницы. Когда кто-то из приятелей спросил Сунь Ятсена о его любимых увлечениях, он без колебаний назвал сначала революцию, а затем женщин. Известно, что в Японии он поддерживал близкие отношения как минимум с двумя местными женщинами. Одна из них, Хару Асада, жила с Сунь Ятсеном до самой своей смерти (она скончалась в 1902 году), в японских правительственных документах ее именовали наложницей Сунь Ятсена. Когда Хару Асада умерла, ее место заняла юная красавица Каору Оцуки. Ходили слухи, что она родила от Сунь Ятсена дочь, которая никогда не видела своего отца, поскольку он оставил ее мать и даже не написал ей ни строчки.

Жена Сунь Ятсена и его мать были очень несчастны. Престарелая мать недоумевала, почему ее младший сын предпочел жизнь изгнанника и преступника, и возмущалась его откровенным пренебрежением к своей семье. Люк не раз слышал, как она «горько сетовала на то, что пришлось оставить родную деревню» и лишиться дома. Он рассказывал: «Часто, когда я навещал их у А-Ми на Мауи, старушка-мать жаловалась мне, как расстраивают и удручают ее поступки сына. А бедняжка [Мучжэнь] принималась плакать при любом упоминании о революции»[123]123
  Chan, Luke and Taylor, Betty Tebbetts, pp. 187–188.


[Закрыть]. Мучжэнь остро переживала из-за того, что ее мужа никогда не было рядом, он не помогал ей растить детей и не заботился о собственных родителях. Ее искалеченные ноги постоянно болели, отчего бремя жизни казалось почти невыносимым. Ей пришлось спасаться бегством, проделать путь в тысячи километров, нести на руках младенца и следить за старшим ребенком, поддерживать свекровь, которая едва ковыляла на своих забинтованных ногах, и тащить на себе пожитки, изнемогая от усталости и боли. В страхе и смятении она была вынуждена скрываться сначала в Макао, а потом на другом краю света – на Гавайях.

Утешением для матери и жены Сунь Ятсена стала неизменная щедрость А-Ми и его супруги. Эта сильная духом женщина занималась домашним хозяйством и никогда не считала родственников обузой. Она была доброй и справедливой, и женщины почти не ссорились. Со временем Мучжэнь нашла утешение в религии: она обратилась в христианство и каждый день усердно изучала Библию. А-Ми не возражал. Его жена сопровождала невестку в церковь и вместе с ней праздновала Рождество. Супруга А-Ми из уважения к чувствам мужа не приняла христианство. После воссоединения на Гавайях большая семья сплотилась еще сильнее. Мать Сунь Ятсена перестала надеяться на младшего сына и смирилась с его постоянным отсутствием. Она по-прежнему беспокоилась о нем, но годы, проведенные на Мауи, называла самыми счастливыми в своей жизни[124]124
  Sun, Victor, pp. 360–366, 398.


[Закрыть].

Беда пришла после того, как они прожили на Гавайях десять лет: А-Ми разорился. Семья перебралась в Гонконг, где А-Ми снял ветхую лачугу. Он не мог больше оплачивать обучение детей. Старая мать Сунь Ятсена ослепла, но денег на визит к врачу у семьи не было. В 1910 году мать Сунь Ятсена умерла. А-Ми в тот момент находился вдали от дома и отчаянно пытался вернуться, но не мог наскрести нужную сумму, чтобы купить билет. Он был убит горем и злился на брата, который ничем не помогал своим родным. Однажды, встретившись с Сунь Ятсеном, А-Ми не выдержал и обрушился на брата с упреками, а тот молча слушал, опустив голову[125]125
  Miyazaki, Tōten, 1977, p. 141.


[Закрыть].

В 1912 году, после победы республиканцев, Сунь Ятсен забрал семью к себе в Шанхай и наконец начал содержать жену и детей. Его старшему сыну Фо к тому времени исполнилось двадцать лет, дочерям Янь и Вань – восемнадцать и пятнадцать соответственно. Они редко виделись с отцом и впервые были с ним так долго. Сунь Ятсен отправил Фо учиться в Сан-Франциско и пытался добиться стипендии для дочерей. Но воссоединение семьи было омрачено тем, что Сунь Ятсен увлекся Айлин. Это заметила его дочь Янь. Год спустя она тяжело заболела и перед смертью с горечью сказала, что ее отец «дурно себя вел»[126]126
  Huang San-de, p. 8.


[Закрыть].

Поведение Сунь Ятсена оскорбляло и его наложницу Чэнь Цуйфэнь. Они познакомились в церковных кругах в начале 90-х годов XIX века, когда Сунь Ятсен еще был студентом-медиком. Девятнадцатилетняя большеглазая красавица с высокими скулами и четко очерченным подбородком, Цуйфэнь поддерживала возлюбленного, когда он пытался вести медицинскую практику, служила ему секретарем, медсестрой и помощницей во всех делах, даже когда он избрал своим ремеслом революцию.

Родившуюся в бедной семье Цуйфэнь не пугали ни трудности, ни опасности, связанные с жизнью революционера. В период подготовки к Кантонскому восстанию она тайком провозила в город оружие, прятала винтовки в катафалке, а боеприпасы и взрывчатку – под сиденьем своих носилок. Друзей Сунь Ятсена поражали ее манеры. В ней не было ни застенчивости, ни других качеств, которые традиционно ассоциировались с женственностью. Разговаривая с мужчинами, она смотрела им в глаза и не опускала свои длинные ресницы, как подобало восточной женщине. Ее голос отнюдь не был тихим и учтивым. За едой она пользовалась мужскими палочками, предпочитая их тонким и изящным, считавшимся более подходящими для женщины, и уплетала блюда с жадностью кули. При этом она была настоящей красавицей. Цуйфэнь свято хранила верность Сунь Ятсену, пока он почти двадцать лет находился в бегах. Не думая роптать, она готовила еду, стирала и убирала для него и его товарищей, которые останавливались в ее доме. Друзья Сунь Ятсена советовали своим женам брать с Цуйфэнь пример.

Теперь же, когда Сунь Ятсен обрел славу, Цуйфэнь стала для него помехой. Обычай брать наложниц сохранился и при новой власти, но Сунь Ятсен понимал, что для христианской семьи Сун такое положение вещей неприемлемо. Сунь Ятсен обратился к А-Ми с просьбой предложить Цуйфэнь кому-нибудь из друзей в качестве наложницы и пообещал заплатить десять тысяч юаней. Даже по меркам общества, поощрявшего конкубинат[127]127
  Незаконное (внебрачное) сожительство мужчины и женщины. Прим. ред.


[Закрыть], это был бессердечный поступок, предательство со стороны мужчины, добившегося успеха, по отношению к женщине, хранившей ему верность. Возмущенный А-Ми категорически отказал брату и позвал Цуйфэнь присоединиться к своей большой семье. Цуйфэнь согласилась и поладила со всеми, а с Мучжэнь они подружились как сестры.

Как бы ни огорчало Цуйфэнь поведение Сунь Ятсена, она никогда публично не жаловалась на него. Напротив, она утверждала, что сама решила расстаться с возлюбленным. Цуйфэнь была гордой женщиной. И вместе с тем – великодушной и незлопамятной. До конца своих дней она хранила два подарка от Сунь Ятсена: золотое кольцо и часы, которые он получил от доктора Кэнтли после своего «похищения» в Лондоне. Чтобы не обременять А-Ми, Цуйфэнь отправилась в Пинанг. Она попыталась заняться бизнесом на каучуковых плантациях, но предприятие прогорело. Цуйфэнь удочерила девочку, которая стала для нее единственной отрадой. Годы спустя приемная дочь Цуйфэнь вышла замуж за внука А-Ми, таким образом большую семью скрепили новые узы. Во время войны с Японией в начале 40-х годов ХХ века зять Цуйфэнь вернулся в Китай и ушел добровольцем в армию – служить в войсках связи. Цуйфэнь и ее дочь покинули нейтральный и безопасный Макао и отправились за ним в разоренный войной материковый Китай. Жена и теща сопровождали мужчину повсюду, несмотря на то что японцы постоянно бомбили части связистов. Для Цуйфэнь и ее близких любовь имела важнейшее значение. Цуйфэнь скончалась в возрасте восьмидесяти восьми лет, в окружении родных[128]128
  О Цуйфэнь: Sun, Victor, pp. 344, 407–421; Miyazaki, Tōten, 1977, p. 130; Huang San-de, p. 8.


[Закрыть].

А-Ми умер намного раньше – в 1915 году, в возрасте шестидесяти одного года. Причиной его смерти, вероятно, стал инфаркт. Последние годы жизни А-Ми были омрачены печалью. Во время краткого пребывания Сунь Ятсена в должности временного президента А-Ми по настоянию его друзей был выдвинут на пост губернатора родной провинции Гуандун. Однако Сунь Ятсен наложил запрет на кандидатуру брата. «Мой брат, – говорил он, – на редкость прямолинеен, и если он пойдет в политику, то его неизменная честность ничем хорошим для него не кончится». Когда А-Ми прибыл в Нанкин, чтобы отстоять свое право, Сунь Ятсен объяснил брату, что он не создан для политики и ему лучше держаться в стороне[129]129
  Sun, Victor, pp. 289–291.


[Закрыть]. А-Ми пришлось смириться с мыслью, что он ничего не получит взамен того, чем пожертвовал ради брата и революции. Его даже не причисляли к революционерам, хотя за пособничество сторонникам республики он на несколько лет был изгнан из Гонконга и других британских колоний. До самой своей смерти А-Ми продолжал нести ответственность за многочисленное семейство Сунь.

Семья Сунь Ятсена прониклась глубоким уважением к Айлин: искренне сочувствуя родным Сунь Ятсена, Айлин была удивительно добра и ласкова с ними, особенно с Мучжэнь. На редкость смышленая юная леди искусно пресекала ухаживания Сунь Ятсена и держала его на расстоянии, продолжая при этом сотрудничать с ним.