Текст книги "Старшая сестра, Младшая сестра, Красная сестра. Три женщины в сердце Китая ХХ века"

Глава 4. Китай вступает на путь демократии

Сунь Ятсен, конечно, понял, что Айлин отказала ему. Впрочем, его мысли были заняты другим – он стремился выжить Юань Шикая с поста временного президента.

Юань Шикай был грозным противником. Этот невысокий тучный человек держался с достоинством и внушал окружающим трепет. Он родился в 1859 году, на семь лет раньше Сунь Ятсена, и происходил из совсем иной среды. Местом его рождения стала внутриматериковая равнина на севере провинции Хэнань, его предки принадлежали к числу влиятельных землевладельцев. Он получил чисто китайское воспитание и глубоко чтил традиции. Юань Шикай служил в императорской армии и делал успешную военную карьеру. Он никогда не бывал на Западе, а его частная жизнь представляла собой доведенный до крайности образец быта очень богатого мужчины-китайца тех времен. У него была одна жена, девять наложниц, семнадцать сыновей и пятнадцать дочерей. Женщинам не позволялось покидать дом, их ноги были забинтованы. Три наложницы были кореянками – Юань Шикай больше десяти лет служил в Корее, когда она еще сохраняла вассальную зависимость от Китая. Наложницы-кореянки мучились, втискивая свои неискалеченные ступни в крошечные остроносые туфельки.

В своих привычках Юань Шикай отличался консерватизмом. Даже после того, как в президентском дворце появились современные ванные комнаты, он не пользовался туалетом со смывом, предпочитая старый деревянный стульчак. Ванну он принимал только раз в год, остальное время наложницы обтирали его тело горячими полотенцами. Залогом здоровья он считал древний китайский рецепт – употребление грудного женского молока, которое две нанятые кормилицы сцеживали для него в чашку. Западной медицине он не доверял, к западным врачам обращался неохотно, что, возможно, и ускорило его смерть от уремии.

Парадоксально, но Юань Шикай был выдающимся реформатором. В период правления вдовствующей императрицы Цыси он проявил себя на этом поприще, активно внедряя ее радикальные реформы. Например, прежняя система образования заменялась школами западного типа. Деятельностью Юань Шикая восхищались как сами китайцы, так и жители Запада. Его преподобие лорд Уильям Гаскойн-Сесил, путешествовавший по стране, в 1910 году писал в своей книге «Меняющийся Китай»: «В тех провинциях, где правил его превосходительство Юань Шикай, учебные заведения приблизились в некоторой мере к уровню западной эффективности»[130]130
  Gascoyne-Cecil, Lord William, p. 274.


[Закрыть]. Среди многочисленных достижений Юань Шикая значилась модернизация китайской армии по западному образцу. Опиравшийся на преданную ему армию, Юань Шикай представлял собой грозную силу на суше, что он и демонстрировал. Одно время его охранники, отличавшиеся гигантским ростом, носили форму из ткани с леопардовым рисунком и, по словам изумленных очевидцев, выглядели подобно «тиграм и медведям».

После смерти Цыси влиятельный и честолюбивый Юань Шикай стал угрозой для ее преемников, куда более слабых правителей, и они отослали Юань Шикая подальше от императорского двора. Когда вспыхнули восстания республиканцев, военачальника вернули на прежний пост в надежде, что он поведет армию в бой против мятежников. Юань Шикай сумел воспользоваться положением, чтобы выторговать выгодные условия лично для себя: он «убедит» правящую династию отречься от престола, а республиканцы за это поддержат его на посту главы государства. Он получил то, чего хотел. Сунь Ятсен считал, что Юань Шикай «украл» у него пост президента, но Запад одобрил этот выбор. Властям западных стран уже доводилось иметь дело с Юань Шикаем, к нему относились с уважением и признавали его заслуги как государственного деятеля и реформатора. Простые китайцы также позитивно восприняли его назначение. Юань Шикай символизировал преемственность на пути Китая от монархии к республике.

Переходный период прошел на удивление мирно. Структура китайского общества сохранилась, повседневная жизнь текла своим чередом. Наиболее ярким признаком перемен оказались мужские прически: исчезли заплетенные косы, свисавшие на спину, которые были принудительно введены маньчжурами в XVII веке. Вооруженные ножницами мелкие правительственные служащие шныряли по улицам и базарам и отрезали мужчинам длинные волосы. Еще одной характерной приметой стала одежда – под влиянием Запада в моду вошли новые фасоны. А в остальном видимых различий наблюдалось мало. Страна с необычайной легкостью вступила в новую эпоху.

Плавность этого перехода во многом объяснялась тем, что маньчжурская династия в ее последние годы и республика в самом начале становления преследовали общую цель: превратить Китай в парламентскую демократию. Перед смертью вдовствующая императрица Цыси приняла решение о преобразовании Китая в конституционную монархию с выборным парламентом и отдала распоряжения относительно порядка голосования[131]131
  Archives of Ming and Qing dynasties ed., vol. 1, pp. 43–44, 54–68; vol. 2, pp. 627–637, 667–684, 671–673, 683–684; Chang, Jung, 2013, Chapter 29.


[Закрыть]. В 1909 году, через несколько месяцев после смерти Цыси, в двадцати одной из двадцати двух провинций страны были проведены выборы в провинциальные совещательные комитеты, что было первым этапом формирования национального парламента[132]132
  Gu Li-juan and Yuan Xiang-fu, vol. 1, pp. 2–5; Archives of Ming and Qing dynasties ed., vol. 1, pp. 667ff; Zhang Pengyuan, 1979, pp. 364–368; Chang, David Cheng, p. 196.


[Закрыть]. Несмотря на то что из 410 миллионов жителей страны на голосование зарегистрировались всего 1,7 миллиона избирателей, прецедент был создан. Эти выборы стали первыми в истории Китая. Тем не менее сама идея выборов не воспринималась людьми как чуждая. В китайской культуре глубоко укоренилась концепция честного соперничества как пути к высоким постам. Веками политическую элиту Китая выбирали по результатам общенациональных конкурсных экзаменов, участвовать в которых мог любой мужчина. Эту систему отменили в 1905 году в рамках процесса модернизации. Парламент был альтернативным способом попасть во властные структуры, и множество образованных мужчин боролись за возможность быть его членами.

К началу республиканской революции идея парламента как будущего института власти распространилась повсеместно. Кроме того, все соглашались с необходимостью принятия конституции. Делегаты-республиканцы, выбравшие Сунь Ятсена на пост временного президента, называли себя членами «временного парламента»[133]133
  Gu Li-juan and Yuan Xiang-fu, vol. 1, pp. 88, 119–120, 156, 186–192.


[Закрыть], действующего на основании разработанной «временной конституции». Этот «парламент» выступил против попытки Сунь Ятсена остаться на посту и решительно проголосовал за то, чтобы его сменил Юань Шикай. Делегаты неоднократно демонстрировали, что не собираются выполнять приказы Сунь Ятсена. Он жаждал подчинения, и товарищи ранее уже обвиняли его в «диктаторских замашках». Сунь Ятсен пришел к выводу, что парламентская политика не для него.

Между тем страна активно строила демократию. После выборов в провинциальные совещательные комитеты в 1913 году в двадцати двух провинциях были проведены всеобщие выборы членов первого в истории Китая парламента. На голосование было зарегистрировано 10 % населения – почти 43 миллиона мужчин. Наблюдатели из американского консульства выяснили, что в двух округах, где они работали, проголосовали от 60 % до 70 % зарегистрированных избирателей[134]134
  Gu Li-juan and Yuan Xiang-fu, vol. 1, pp. 2–16; Zhang Peng-yuan, 2013, p. 76–110; Zhang Peng-yuan, 1979, pp. 364–370; Chang, David Cheng, p. 215.


[Закрыть]. Один французский ученый резюмировал: «Эти выборы поистине представляли собой всенародный референдум… Насчитывалось 40 миллионов зарегистрированных избирателей… Политические дебаты велись открыто, свободно и освещались в прессе. Во многих отношениях это голосование кажется более демократическим и знаменательным, чем любые последовавшие»[135]135
  Bergère, Marie-Claire, p. 226.


[Закрыть]. По итогам первых всеобщих выборов были определены 870 членов парламента – блестящая плеяда высокообразованных специалистов, профессионалов в различных сферах[136]136
  Gu Li-juan and Yuan Xiang-fu, vol. 1, p 523; Zhang Peng-yuan 1979, pp. 398–447; K’ung Hsiang-hsi, p. 39.


[Закрыть]. Их прибытие в Пекин на церемонию открытия парламента было запланировано на конец марта.

Сунь Ятсен не участвовал в этом историческом событии, хотя и числился номинальным главой политической партии, которая проводила энергичную предвыборную кампанию. Основателем этой партии, получившей название Гоминьдан (Национальная партия), стал тридцатилетний Сун Цзяожэнь – уроженец провинции Хунань, восходящая звезда китайской политики и выдающийся мыслитель. Твердо веря в демократию, он разработал целую программу ее введения в Китае и сыграл ведущую роль в подготовке временной конституции. Он взял под контроль разваливавшуюся и разобщенную «Союзную лигу» Сунь Ятсена и объединил ее с четырьмя другими политическими группировками, чтобы образовать новую партию. В августе 1912 года в Пекине был создан Гоминьдан. Сунь Ятсена назначили почетным главой партии, но истинным лидером был Сун Цзяожэнь, прирожденный организатор и блестящий оратор. Люди толпами собирались послушать его. (Впоследствии по силе личной харизмы его сравнивали с президентом США Джоном Кеннеди.) Под руководством Сун Цзяожэня Гоминьдан провел эффективную агитационную кампанию и получил большинство мест в парламенте. Сун Цзяожэню прочили кресло премьер-министра Китайской Республики, Юань Шикай должен был занять пост избранного президента. А для Сунь Ятсена места не нашлось.

Сунь Ятсен объявил, что уходит из политики и планирует посвятить себя строительству общенациональной сети железных дорог. Столь благородные намерения обрадовали многих. Временный президент Юань Шикай пригласил Сунь Ятсена в Пекин. Этот город, название которого буквально переводится как «Северная столица», расположен на границе с пустыней Гоби. На город периодически налетали песчаные бури, а во время сильных ливней улицы превращались в грязные бурные потоки. Однако это не умаляло великолепия столицы. Грузы здесь перевозили на верблюдах, которые несли свою ношу, горделиво вышагивая длинными караванами. Расположение улиц напоминало шахматную доску, все основные магистрали сходились к Запретному городу – обширному дворцовому комплексу, обнесенному внушительными внешними стенами. Во дворце, согласно условиям отречения от престола, все еще жил Пу И, последний император Китая.

Незадолго до заката маньчжурской династии Пекин претерпел модернизацию, в ходе которой была старательно сохранена его старинная атмосфера. Некоторые улицы замостили, сделали освещенными и содержали в чистоте. Служба телефонной связи в городе была сравнительно новой и по ряду параметров превосходила шанхайскую. В то же время верблюды, лошади и живописные повозки, запряженные мулами, всё еще оставались обычным явлением, соседствуя с велосипедами и автомобилями.

В Пекине Сунь Ятсен произвел приятное впечатление на публику, представ перед слушателями с возгласом «Да здравствует великий президент Юань Шикай!». Тот радушно встретил Сунь Ятсена. Впрочем, проницательные наблюдатели наверняка заметили, что отношения между политиками далеки от дружеских: на самом деле они были готовы вцепиться друг другу в глотки. Зимой 1912 года на Юань Шикая было совершено покушение: группа заговорщиков бросила бомбу в его экипаж с верхнего этажа ресторана[137]137
  Wu Chang-yi ed., pp. 18–19.


[Закрыть]. Юань Шикай считал, что террористы действовали по приказу Сунь Ятсена. Сунь Ятсен, в свою очередь, опасался мести оппонента. «Крестный отец» Чэнь обеспечивал усиленные меры безопасности. Кроме того, Сунь Ятсен везде появлялся только в сопровождении своего советника – австралийца Уильяма Дональда. Дональд подозревал, что расчет Сунь Ятсена был таков: потенциальный убийца «заметит иностранца Дональда и задумается о возможных международных осложнениях»[138]138
  Selle, Earl Albert, p. 134.


[Закрыть].

Свой уход из политики Сунь Ятсен обставил с большой помпой. Он объяснил Юань Шикаю, что только просит дать ему полную свободу действий в сфере железнодорожного строительства. Суть просьбы заключалась в том, что именно китайское правительство должно было гарантировать выплату любых полученных Сунь Ятсеном иностранных кредитов, вдобавок он желал единолично распоряжаться этими огромными суммами[139]139
  Sun Yat-sen (Chen Xi-qi et al. eds.), vol. 1, pp. 764, 773, 778, 782.


[Закрыть]. Такие условия насторожили Юань Шикая. Казалось, что весь интерес Сунь Ятсена к строительству железных дорог ограничивается исключительно сбором средств. Он не проявлял никакого интереса к другим аспектам грандиозного проекта и даже не удосужился получить элементарные сведения об этом виде транспорта. Сунь Ятсен разглагольствовал о протяженности железных дорог, которые предстояло построить, однако цифры не были взяты из исследований или консультаций со специалистами. Уильям Дональд рассказал, каким образом, по-видимому, Сунь Ятсен подсчитал эту протяженность.

Однажды Дональд вошел в комнату и увидел, что Сунь Ятсен стоит перед большой картой Китая. В руке он держал кисть для письма и проводил черные линии через всю карту. «А, это вы», – произнес доктор Сунь, заметив австралийца, и поднял голову. Своими пухлыми щеками он напоминал херувима. «Помогите мне с этой картой железных дорог… Я предлагаю построить двести тысяч ли [100 тысяч километров] железнодорожных путей за десять лет, – провозгласил Сунь Ятсен. – Вот и размечаю их на карте. Видите толстые линии от столицы одной провинции до столицы другой? Так вот, это магистрали. А все остальные – боковые и другие менее важные соединительные ветки».

Время от времени Сунь Ятсен «брал комочек ваты, обмакивал его в воду, стирал неровную линию и проводил вместо нее прямую… Быстрым движением руки доктор прокладывал сто миль рельсов в одном месте, тысячу – в другом»[140]140
  Selle, Earl Albert, pp. 135–136.


[Закрыть].

Временный президент Юань Шикай был убежден, что строительство железных дорог – хитроумная уловка, придуманная Сунь Ятсеном с целью присвоения гигантских денежных сумм, чтобы нанять на эти средства армию и совершить рывок к власти. Юань Шикай отказал в предоставлении правительственных гарантий на любые привлеченные Сунь Ятсеном суммы и передал его железнодорожную компанию в ведение министерства транспорта, сделав Сунь Ятсена ответственным за строительство железных дорог[141]141
  Sun Yat-sen (Chen Xi-qi et al. eds.), vol. 1, pp. 757–758, 782.


[Закрыть].

Юань Шикай переиграл Сунь Ятсена, и 11 февраля 1913 года доктор Сунь уехал в Японию. Он потерпел неудачу, но на публике появлялся в прекрасном настроении, смеялся и вспоминал, как в прежние времена негласно посещал Японию. Сунь Ятсена приветствовали толпы поклонников и доброжелателей, его визит широко освещался в японской прессе, а сам он объяснял всем и каждому, что не преследует никаких политических целей – только собирает средства для строительства сети железных дорог в Китае. Он пробыл в Японии сорок дней, но денег так и не привез.

В Японию Сунь Ятсен отправился в сопровождении Чарли и Айлин. Чарли, все еще находившийся под его обаянием, преданно следовал за ним, забыв о бизнесе. Айлин продолжала выполнять обязанности помощницы Сунь Ятсена.

В марте 1913 года в Японию прибыла Мучжэнь вместе с дочерью Вань – вероятно, чтобы сообщить мужу о тяжелой болезни другой их дочери, Янь. (Через несколько месяцев, в июне того же года, Янь умерла.) Сунь Ятсен уделил жене всего полчаса, встретившись с ней в Осаке. Айлин вызвалась проводить Мучжэнь в Токио. Там их машина попала в аварию – врезалась в телеграфный столб. Пассажиры серьезно пострадали[142]142
  Автомобильная авария: Chen Peng Jen, pp. 107–108; Sun Yat-sen (Chen Xi-qi et al. eds.), vol. 1, pp. 784–787.


[Закрыть]. Друзья сразу же послали Сунь Ятсену телеграмму, информируя его о том, что Мучжэнь находится в критическом состоянии.

Чарли был крайне обеспокоен случившимся. Поскольку организация поездок лежала на нем, он немедленно обратился к Сунь Ятсену с вопросом: «Что будем делать с багажом?» Чарли полагал, что Сунь Ятсен пересядет на другой поезд и поспешит в Токио, к жене и дочери. Один человек из свиты Сунь Ятсена, японец, заметил, что в момент появления Чарли Сунь Ятсен весело болтал в компании друзей и знакомых. Когда прозвучал вопрос, улыбка застыла на губах Сунь Ятсена, и он «чрезвычайно холодно» ответил: «А какой смысл ехать в Токио, если мы не врачи?» Тут он, похоже, вспомнил, что учился на врача, и добавил: «И даже будь мы врачами, к тому времени, как мы приедем, наверняка окажется слишком поздно. И потом, у нас назначены встречи в Фукуоке». Даже японец с его самурайским складом характера был шокирован равнодушием Сунь Ятсена.

Сунь Ятсен так и не съездил в Токио – ни к жене с дочерью, ни к Айлин. Через несколько дней после автомобильной аварии пришло известие об убийстве Сун Цзяожэня, основателя и лидера Гоминьдана. Вечером 20 марта он с делегацией от своей партии должен был отправиться из Шанхая в Пекин, чтобы присутствовать на открытии парламента. На шанхайском железнодорожном вокзале в него стреляли, некоторое время спустя он умер в больнице.

Едва услышав об этом, Сунь Ятсен выступил с заявлением, что к убийству Сун Цзяожэня причастен Юань Шикай. И уже на следующий день помчался в Шанхай, чтобы начать войну, главной целью которой являлось низвержение Юань Шикая.

Наемного убийцу, бродягу по имени У, быстро нашли и схватили. Он сразу же сознался в содеянном, однако, будучи под арестом, внезапно умер. Споры о том, кто в действительности виновен в организации этого преступления, не утихают даже сейчас, по прошествии более сотни лет. Под подозрением и Юань Шикай, и Сунь Ятсен. У каждого из них имелись свои мотивы: для Юань Шикая угрозой была бы необходимость делиться властью с Сун Цзяожэнем, а Сунь Ятсен, утратив свою политическую роль, оказался бы совершенно не у дел. Сам Сун Цзяожэнь был уверен в непричастности Юань Шикая. Когда раненого политика привезли в больницу, он обратился с последними словами к «президенту Юаню», призывая руководителя республики не допустить, чтобы его смерть бросила тень на зарождавшийся в Китае парламентаризм[143]143
  Song Jiao-ren (Chen Xu-lu ed.), p. 496.


[Закрыть]. А Сунь Ятсену, почетному главе своей партии, Сун Цзяожэнь напутствия не оставил.

Большинство других лидеров Гоминьдана не спешили обвинять Юань Шикая. Они требовали, чтобы Сунь Ятсен обосновал свое заявление о причастности президента к преступлению. Сунь Ятсен отвечал, что доказательств у него нет – только подозрения: Юань Шикай «наверняка отдал приказ об убийстве»[144]144
  K’ung Hsiang-hsi, pp. 36–37.


[Закрыть], даже если подтвердить этот факт невозможно.

Хуан Син, фактически второй по значимости человек среди республиканцев, утверждал, что дело об убийстве следует разбирать в судебном порядке, так как в стране достаточно эффективная система правосудия. Он был против призывов Сунь Ятсена к войне, поскольку считал, что это погубит юную республику и успех отнюдь не гарантирован. Когда стреляли в Сун Цзяожэня, Хуан Син находился рядом и вполне мог стать жертвой, если бы убийца промахнулся. Из-за разногласий по вопросу войны между Хуан Сином и Сунь Ятсеном произошел раскол. В частной беседе Сунь Ятсен назвал Хуан Сина «змеей» и «мерзавцем»[145]145
  Soong Chingling (China Welfare ed.), p. 189.


[Закрыть]. (Три года спустя, в 1916 году, Хуан Син умер.) Продолжая борьбу против Юань Шикая, Сунь Ятсен поднял ряд бунтов, пытаясь вынудить его сложить полномочия в свою пользу. Эта первая война, охватившая молодую республику, повлекла за собой череду кровопролитных внутренних конфликтов, растянувшихся на несколько десятилетий. Человеком, который сделал в этой войне первый выстрел, стал именно «отец Китайской Республики».

Китайская общественность практически не поддержала войну против временного президента Юань Шикая, и волнения вскоре угасли. Сунь Ятсена выдворили из шанхайского сеттльмента, служившего ему базой. В августе 1913 года он бежал в Японию – на этот раз в статусе высланного из страны, и японские власти видели в нем лишь козырную карту, которую можно разыграть с выгодой для себя. В октябре в Пекине состоялась церемония инаугурации президента Китая Юань Шикая, его признали и поздравляли во всем мире. Несмотря на свои старания, Сунь Ятсен так и не взошел на вершину власти. Однако он отнюдь не собирался сдаваться.

Глава 5. Замужества Айлин и Цинлин

Чарли Сун оставался в Японии. Из-за связи с Сунь Ятсеном он не мог вернуться в Шанхай – это было небезопасно. Чарли тосковал по родине и друзьям. Однажды на вокзале в Токио он случайно встретил свою близкую приятельницу миссис Робертс, американскую миссионерку. Обрадованный Чарли заключил женщину в объятия (в то время в Японии представители противоположных полов крайне редко позволяли себе обниматься у всех на виду). Миссис Робертс вспоминала, как Чарли провожал ее: он стоял на перроне и махал рукой, «его глаза были полны слез, и никогда еще расставание не причиняло мне таких мучений»[146]146
  Charles Jones Soong Reference Collection.


[Закрыть].

Чарли проводил много времени в местном отделении Юношеской христианской ассоциации. Там он познакомился с молодым человеком по имени Кун Сянси. Ответственный, добродушный и вежливый, Кун Сянси очень понравился Чарли. Мужчина был вдовцом на несколько лет старше Айлин. Он был родом из провинции Шаньси на северо-западе Китая и происходил из зажиточной семьи. Его семья жила в большом доме, построенном в традиционном китайском стиле. Дом венчала прочная нарядная крыша из черной черепицы, окна с решетчатыми переплетами смотрели во внутренний дворик. Как и Айлин, Кун Сянси посещал миссионерскую школу и учился в Америке. Он закончил Оберлинский колледж и имел диплом магистра Йельского университета. Но самое главное, он был набожным христианином – его крестили в возрасте двенадцати лет после того, как врач из миссии вылечил ему опухоль. За работу в токийском отделении Юношеской христианской ассоциации Кун Сянси получал жалованье от Оберлинского колледжа.

Чарли пригласил Кун Сянси на ужин, где молодой человек познакомился с Айлин. Вскоре они полюбили друг друга. В преклонные годы Кун Сянси писал в мемуарах: «Мы часто гуляли в парке. Моя жена обожала поэзию. В колледже она специализировалась на английской литературе… Это была истинная любовь!»[147]147
  K’ung Hsiang-hsi; Lo Hui-Min, vol. 2, pp. 478–479; Yu Xin-chun and Wang Zhen-suo eds., pp. 283, 299; Shou Chong-yi ed., pp. 42–43, 57, 77, 82.


[Закрыть]

Поведение Сунь Ятсена – не только по отношению к близким, но и по отношению к политическим оппонентам, – все чаще вызывало у Айлин неприятие. Айлин и Кун Сянси крайне отрицательно восприняли войну Сунь Ятсена против президента Юань Шикая, развязанную после убийства Сун Цзяожэня. Кун Сянси симпатизировал Сун Цзяожэню, поэтому потребовал у Сунь Ятсена доказательств виновности Юань Шикая. Сунь Ятсен признался, что фактов нет – одни подозрения. Слушая Сунь Ятсена, Кун Сянси чувствовал отвращение к нему. В своих мемуарах Кун Сянси писал: складывалось ощущение, что Сунь Ятсен действует в интересах Японии, а не Китая. Некие «японские организации стремились помогать доктору Сунь Ятсену, чтобы сеять беспорядки в Китае. Организация молодых офицеров намеревалась захватить Китай. Они пытались помочь доктору Сунь Ятсену прийти к власти и при его участии разделить Китай… Мне казалось, что японцы используют его». Кун Сянси предупредил Сунь Ятсена о подобной опасности и поделился с ним своими соображениями: «Я считал, что Юань Шикаю и доктору Сунь Ятсену остается только одно – объединить усилия, чтобы Китай не распался, а, наоборот, сплотился». Кун Сянси также претили диктаторские замашки Сунь Ятсена. Вернувшись в Японию после неудачной кампании против Юань Шикая, Сунь Ятсен решил порвать с Гоминьданом, который почти не поддерживал его в этой войне, и учредил новую партию – «Китайский революционный союз» (Чжунхуа гэминдан). Сунь Ятсен настаивал на том, чтобы члены новой партии давали клятву, обещая полностью подчиняться ему лично. Шокированный этим Кун Сянси стал избегать общения с Сунь Ятсеном и членами его партии. Один из друзей писал, что Кун Сянси «так и не примкнул к революционерам, хотя ему предлагали». По сути, он «презирал их» и «оставался преданным сторонником правительства [Юань Шикая]… жертвуя при этом собственной популярностью у некоторых китайских студентов». Айлин согласилась с позицией Кун Сянси и начала деликатно, но явно отдаляться от Сунь Ятсена[148]148
  K’ung Hsiang-hsi, pp. 36–43; Lo Hui-Min, vol. 2, pp. 478–480.


[Закрыть].

Кун Сянси и Айлин решили пожениться. Их свадьба состоялась в сентябре 1914 года в Иокогаме, в маленькой церкви на холме. На церемонии присутствовали родственники и близкие друзья. Сунь Ятсена в их числе не было. Айлин хорошо запомнила этот день: на ней был свадебный наряд – жакет и юбка из бледно-розового атласа, расшитые узором из цветов сливы[149]149
  В Китае слива символизирует долголетие, выносливость, силу духа, красоту и чистоту. Сливовое дерево также традиционный восточный символ юности девушки, а пять лепестков цветка сливы олицетворяют собой радость, счастье, долголетие, мир и удачу. Прим. ред.


[Закрыть] более насыщенного оттенка розового, а прическу украшали живые цветы в тон костюму. После праздничной трапезы в доме Чарли Суна новобрачные уехали в свадебное путешествие. Перед отъездом Айлин переоделась в платье из светло-зеленого атласа с вышитыми на нем золотыми птичками. В тот день погода была переменчивой, но как только молодожены оказывались под открытым небом, дождь прекращался и выходило яркое солнце, так что прическа Айлин и ее наряд не пострадали. Новобрачные решили, что это «очень хорошее предзнаменование»[150]150
  Hahn, Emily, 2014b, pp. 80–81.


[Закрыть].

После свадебного путешествия супруги отправились на родину Кун Сянси – в провинцию Шаньси, где начали жить самостоятельно. Муж Айлин работал директором местной миссионерской школы, а она там же преподавала. Вскоре Кун Сянси занялся бизнесом и с помощью жены смог сколотить огромное состояние.

Сунь Ятсен выразил недовольство по поводу брака Айлин и Кун Сянси, однако его сердце отнюдь не было разбито: в его окружении появилась более молодая и миловидная женщина, затмившая Айлин. Этой женщиной стала ее сестра Цинлин, выпускница Уэслианского колледжа, вернувшаяся на родину в августе 1913 года. В отличие от осмотрительной и осторожной Айлин, младшая сестра была пылкой и порывистой, к тому же она стала настоящей красавицей с нежной и тонкой, как фарфор, кожей. Цинлин заняла место ассистента-переводчика Сунь Ятсена. Судя по всему, Айлин умолчала о том, что Сунь Ятсен пытался ухаживать за ней. Она предпочитала не распространяться о подобных вещах.

Соученики Цинлин по Уэслианскому колледжу запомнили ее «сшитый по особому заказу теплый костюм» и «ее комнату, всегда наполненную восточными ароматами». Цинлин была «еще более тихой, чем ее старшая сестра», держалась «очень робко» и «сдержанно». Правда, Цинлин проявила себя и с другой стороны. Ее сокурсница рассказывала: «Помню, как была взволнована [Цин]лин, когда узнала, что Китай стал республикой. Меня эта новость заинтересовала именно из-за того восторга, который она выразила. Она всегда казалась спокойной и невозмутимой, и я удивилась, увидев, сколько жизни в ней на самом деле». В Цинлин было не только жизнелюбие, но и страсть к политике. В комнате Цинлин висел национальный флаг Китая эпохи правления маньчжуров – дракон на желтом фоне. Однажды ее соседка по комнате увидела, как Цинлин забралась «на стул, чтобы снять со стены китайского дракона, ведь отец прислал ей новый флаг Республики». Цинлин с «эффектным возгласом “К черту дракона! Да здравствует флаг Республики!” бросила старое знамя на пол и затоптала ногами»[151]151
  Wesleyan College Archives and Special Collections: ‘Sketches – Questionnaire Replied – Circa 1943’, ‘Sketches – College – undated, 2/8’, ‘article – undated, 2/10’.


[Закрыть].

Сунь Ятсен был кумиром Цинлин. По дороге в Японию, где ей предстояло встретиться с отцом и с Сунь Ятсеном, Цинлин сообщала одному из своих преподавателей: «Я везу доктору Суню ящик калифорнийских фруктов от его местных почитателей и горжусь тем, что мне выпала честь доставить ему личное письмо»[152]152
  Hahn, Emily 2014b, p. 77.


[Закрыть]. Поскольку семья Цинлин поддерживала тесную связь с Сунь Ятсеном, его соратники тепло приветствовали двадцатилетнюю девушку. Цинлин, которая любила разыгрывать из себя важную особу, писала своей учительнице Маргарет Холл: «Я… ходила по званым ужинам и театрам, пока не свыклась с жизнью на широкую ногу… Я была “почетной гостьей” на приеме в честь китайских студентов… Поднявшись на борт, я обнаружила, что моя каюта вся в цветах и завалена газетами, журналами и фруктами. Я почувствовала себя по-настоящему знатной персоной»[153]153
  Epstein, Israel, p. 7.


[Закрыть].

Цинлин взяла за образец Жанну д'Арк и отождествляла себя с героинями, которые самоотверженно боролись «за правое дело». С фотографии, сделанной в те годы, Цинлин смотрит дерзко, словно протестуя против какой-то чудовищной несправедливости. На момент ее знакомства с Сунь Ятсеном его политическая карьера находилась в самом серьезном кризисе со времен основания республики. Война с Юань Шикаем закончилась для Сунь Ятсена поражением, он жил в тесной комнатушке без мебели (такие снимают студенты) и существовал за счет мелких пожертвований от японских спонсоров. Все то, что наверняка оттолкнуло бы других женщин, внушило Цинлин еще большую любовь к нему. Для нее невзгоды Сунь Ятсена были проявлением вопиющей несправедливости, ведь он жертвовал собой ради молодой республики. Эта мысль трогала Цинлин до глубины души. «У него поистине железные нервы», – говорила она с нежностью и благоговением. И мечтала посвятить ему свою жизнь и разделить с ним груз испытаний, выпавших на его долю. Цинлин влюбилась.

Жизнь с Сунь Ятсеном была яркой и насыщенной. Несмотря на свою вражду с действующим президентом Китая, Сунь Ятсен, как бывший временный президент (и первый президент Китайской Республики), был востребован в обществе. Вместе с ним на всевозможные торжественные и светские мероприятия приглашали Цинлин, и она прекрасно проводила время. В одном из писем своей американской подруге Элли Слип Цинлин сообщала, что посетила знаменитый курорт с горячими источниками – «самый великолепный отель в мире», – где вращалась в высших кругах: «Сейчас… расскажу, за кого я безумно хотела бы выдать тебя замуж. Он австрийский посол и самый симпатичный холостяк на свете. Там присутствовали все члены посольства»[154]154
  Epstein, Israel, p. 36; to Allie Sleep: Rosholt, Malcolm, pp. 112–115.


[Закрыть].

Цинлин также описывала «миниатюрный фруктовый сад», который видела в другом живописном уголке: «Он был великолепен. Самые разные карликовые деревья: яблони, груши, гранаты, хурма. Какой невероятно интересной стала сейчас жизнь. Если ты любишь все красивое, обязательно приезжай на Восток как можно скорее. Я буду твоей дуэньей, а если ты пожелаешь нарвать запретных плодов, стану смотреть на это сквозь пальцы».

Цинлин обнаружила, что у них с Сунь Ятсеном много общего. Он принял христианство, но глубиной веры никогда не отличался. Цинлин с самого детства весьма скептически относилась к миссионерам и не воспринимала их всерьез. Восхищаясь очередной танцевальной вечеринкой под звуки гавайского оркестра на борту судна, следовавшего в Японию, она добавила: «Даже миссионеры присоединились – разумеется, исключительно в качестве зрителей». Цинлин делилась с Сунь Ятсеном забавными историями, которые были связаны с ее религиозной жизнью: «Когда я рассказала ему, как во время учебы в Америке нас всех по воскресеньям гоняли в церковь и я пряталась в шкафу за одеждой, а когда все девочки и наставницы уходили, вылезала и писала письма домой, он расхохотался и заявил: “Значит, нам обоим гореть в аду”»[155]155
  Epstein, Israel, pp. 7, 42–43.


[Закрыть].

Зарождавшееся между ними чувство казалось Сунь Ятсену подарком судьбы. Он влюбился без памяти. Однажды, когда Цинлин уехала в Шанхай навестить мать, Сунь Ятсен поручил своему агенту найти способ отправлять девушке любовные письма так, чтобы ее мать ни о чем не догадывалась. В ожидании ответов от Цинлин он терял аппетит и сон – его квартирная хозяйка сразу распознала у него любовное томление. Сунь Ятсен доверился ей: «Я просто не могу не думать о Цинлин. С тех пор как я встретил ее, я чувствую, что впервые в жизни полюбил. Теперь мне известна сладость любви и ее горечь»[156]156
  Soong Ching-ling (Shang Ming-xuan et al. eds.), vol. 1, p. 67.


[Закрыть].