Текст книги "Впусти меня"

Стаффан кивнул. Это что – жертва?.. Его так и подмывало задать этот вопрос, но в суете он никак не мог придумать формулировку поудачнее. Наверняка Холмберг записал имя мальчика и прочую информацию и распорядился передать его в руки матери, которая сама решит, что ему нужно: «скорая», психиатр или терапия.

Общество обязано защищать слабейших.

Стаффан пошел дальше по коридору и взбежал вверх по лестнице, мысленно обращаясь к Господу с благодарностью за явленное милосердие и просьбой дать сил, чтобы вынести предстоящие испытания.

Неужели убийца в самом деле находится в здании?

Возле входа в раздевалку, под табличкой с красноречивой буквой «М», стояли трое мужчин и беседовали с констеблем Холмбергом. Полностью одет был лишь один из них. Второй стоял без штанов, третий – с голым торсом.

– Спасибо, что так быстро, – поприветствовал его Холмберг.

– Он там?

Холмберг указал на дверь в раздевалку:

– Ага, там.

Стаффан кивнул на мужчин:

– А они?..

Прежде чем Холмберг успел что-либо ответить, мужик без штанов сделал полшага вперед и не без гордости произнес:

– Мы свидетели.

Стаффан кивнул и вопросительно посмотрел на Холмберга:

– А может, их стоит…

– Конечно, я просто ждал тебя. Он, похоже, не агрессивен.

Холмберг обернулся к троим мужчинам и вежливо добавил:

– Мы с вами свяжемся. Сейчас вам лучше поехать домой. Ах да, вот еще что. Я понимаю, что это непросто, но постарайтесь не обсуждать происшедшее между собой.

Мужик без штанов криво улыбнулся в знак согласия:

– Вы хотите сказать, кто-то может нас услышать?

– Нет, но под влиянием друг друга вы можете решить, что видели то, чего на самом деле не было.

– Ну уж нет! Я знаю, что видел, и такого извращения я в жизни не…

– Поверьте, это случается с лучшими из нас. А теперь прошу извинить. Спасибо за помощь.

Мужчины двинулись по коридору, что-то бормоча. Холмберг умел разговаривать с людьми. В общем он в основном этим и занимался. Ездил по всяким школам и рассказывал про наркотики и работу полиции. На дело он в последнее время выезжал нечасто.

Из раздевалки послышался металлический лязг, будто уронили лист железа. Стаффан вздрогнул и прислушался.

– Не агрессивный, говоришь?

– Говорят, серьезные телесные повреждения. Вроде как облил лицо кислотой.

– Зачем?

Лицо Холмберга поскучнело, и он повернулся к двери.

– Пойдем узнаем.

– Вооружен?

– Похоже, что нет.

Холмберг указал на мраморный подоконник, где лежал большой кухонный нож с деревянной ручкой.

– Пакета у меня не было. К тому же тот молодец без штанов успел его весь излапать к тому времени, как я пришел. Ладно, потом разберемся.

– И что, так и оставим его здесь лежать?

– У тебя есть другое предложение?

Стаффан покачал головой и сейчас, в тишине, вдруг различил две вещи. Слабый прерывистый свист из раздевалки. Ветер в трубе. Треснувшая флейта. Этот звук – и запах. Запах, который он сначала счел примесью хлорки, пропитавшей все здание. Но это было что-то другое. Резкая, едкая вонь, щекочущая ноздри. Стаффан поморщился.

– Ну что, заходим?..

Холмберг кивнул, но с места не двинулся. Жена, дети. Все понятно. Стаффан одной рукой вытащил из кобуры пистолет, другой нажал на ручку двери. Третий раз за все двенадцать лет службы в полиции ему приходилось входить в помещение с оружием на изготовку. Он не знал, правильно ли поступает, но упрекнуть его было некому. Убийца малолетних. Взаперти, должно быть, в полном отчаянии, да еще и с тяжелыми повреждениями.

Он сделал знак Холмбергу и открыл дверь.

Вонь ударила в нос.

В ноздрях защипало так, что прошибли слезы. Он закашлялся. Выудил из кармана носовой платок и прикрыл им рот и нос. Несколько раз ему приходилось помогать пожарным тушить горящие дома, и ощущения были похожими. Но здесь никакого дыма не было, только легкий пар, витающий в воздухе.

Господи боже, что это?!

Монотонный прерывистый звук по-прежнему доносился из-за ряда шкафчиков для одежды. Стаффан знаками велел Холмбергу обогнуть шкафы с другой стороны, чтобы перекрыть все входы и выходы. Дойдя до конца ряда, Стаффан заглянул за угол, держа пистолет у бедра.

Он увидел перевернутое жестяное мусорное ведро, а рядом с ним – обнаженное тело, распростертое на полу.

Холмберг выглянул с противоположной стороны и махнул Стаффану рукой, – мол, порядок; судя по всему, им сейчас и правда ничего не угрожало. Стаффан ощутил укол раздражения – теперь, когда опасность миновала, Холмберг надумал вдруг взять командование в свои руки. Стаффан выдохнул через носовой платок, отнял его ото рта и громко произнес:

– Внимание! Это полиция! Вы меня слышите?

Человек на полу не реагировал и лишь продолжал издавать этот странный монотонный звук, уткнувшись лицом в пол. Стаффан сделал пару шагов вперед.

– Поднимите руки так, чтобы я их видел.

Мужчина не двигался, но, приблизившись к нему, Стаффан увидел, что он дрожит всем телом. Вся эта канитель с поднятыми руками была ни к чему. Одной рукой он обнимал мусорную корзину, другая лежала на полу. Ладони опухли и потрескались.

Кислота… На что же он должен быть похож?

Стаффан снова поднес платок ко рту и приблизился к преступнику, одновременно убирая оружие в кобуру, – если что, Холмберг прикроет.

Тело судорожно подрагивало, и каждый раз, когда кожа соприкасалась с кафельным полом, слышалось тихое хлюпанье. Ладонь на полу билась, как рыба на суше. И этот бесконечный вой прямо в пол: «Э-э-э-и-и-и-э-э-э-и-и-и…»

Стаффан сделал знак Холмбергу, стоявшему в паре шагов, чтобы тот не приближался, и склонился над телом.

– Вы меня слышите?

Человек умолк. Тело его изогнулось в судороге, перевернувшись на спину.

Лицо.

Стаффан отшатнулся назад, потерял равновесие и грохнулся на копчик. Он еле сдержался, чтобы не закричать, когда боль отдалась в пояснице. Он закрыл глаза. Снова открыл.

У него же нет лица!

Стаффану приходилось как-то видеть наркомана, в состоянии аффекта разбившего лицо об стену. Он видел сварщика, начавшего сваривать бензобак, не слив из него бензин; бензобак взорвался прямо ему в лицо.

Но все это меркло по сравнению с представшим перед ним зрелищем.

Нос разъело до основания, на его месте зияли только дыры в черепе. Рот превратился в кровавое месиво, губы склеились, и лишь в углу виднелась кривая щель. Один глаз вытек на остатки щеки, но другой… другой был широко открыт.

Стаффан уставился в этот глаз, единственное человеческое, что узнавалось в этой бесформенной массе. Глаз был налит кровью. При каждой попытке моргнуть на зрачок опускался обрывок века и тут же снова исчезал.

Там, где полагалось быть остальному лицу, торчали хрящи и кости, выглядывавшие из-под лоскутов плоти и черных обрывков ткани. Обнаженные блестящие мышцы сокращались и разжимались, подергиваясь, будто на месте головы вдруг оказался клубок искромсанных на части угрей, бьющихся в предсмертных судорогах.

Его лицо – то, что когда-то было лицом, – жило своей жизнью.

Стаффан почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, и его бы несомненно вырвало, если бы силы организма не были сосредоточены на острой боли в позвоночнике. Он медленно подтянул ноги и встал, держась рукой за шкаф. Все это время залитый кровью глаз смотрел на него не отрываясь.

– Ах ты черт…

Холмберг стоял, опустив руки, и смотрел на изуродованное тело. Пострадало не только лицо. Кислота попала и на грудь. Кожу на одной ключице разъело так, что часть белой как мел кости торчала из кровавой каши.

Холмберг покачал головой, то поднимая, то снова опуская руку. Прокашлялся.

– Вот черт…

* * *

Часы показывали одиннадцать, и Оскар лежал в своей постели. Тихо постучал в стену, выстукивая буквы:

Э-Л-И…

Э-Л-И…

Тишина.

Пятница, 30 октября

Мальчишки из шестого «Б» стояли, выстроившись в шеренгу у входа в школу, дожидаясь учителя физкультуры Авилу. В руках у каждого был пакет или сумка со спортивной одеждой – упаси господь кого-нибудь забыть форму или прогулять урок физкультуры без уважительной причины.

Они стояли на расстоянии вытянутой руки, как физрук научил их на самом первом занятии в четвертом классе, когда ответственность за их физическое воспитание, до тех пор входившая в обязанности классной руководительницы, легла на его плечи.

– Выстроиться в шеренгу! На расстоянии вытянутой руки!

Во время войны физрук Авила был пилотом. Пару раз он развлекал мальчишек рассказами о воздушных боях и экстренных посадках на пшеничном поле. Это произвело впечатление. Физрука уважали.

Класс, считавшийся сложным и неуправляемым, послушно выстроился, мальчишки стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга, хотя физрук еще даже не появился. Все знали: если строй покажется ему недостаточно ровным, он может заставить их стоять на месте лишние десять минут или отменить обещанный волейбольный матч, заменив его подтягиванием и отжиманиями.

Оскар, как и все остальные, его побаивался. Вряд ли физрук, с его коротко стриженными седыми волосами, орлиным носом, спортивным телосложением и железными мускулами, способен был полюбить или хотя бы понять слабого, полного, забитого ученика. Но, по крайней мере, на уроках физкультуры всегда царил порядок. В присутствии учителя ни Йонни, ни Микке, ни Томас никаких вольностей себе не позволяли.

Юхан вышел из строя и бросил взгляд на школу. Затем вскинул руку в нацистском приветствии и произнес:

– Строй, смирно! Сегодня у нас пожарный подготовка! С веревкой!

Кое-кто нервно засмеялся. Физрук обожал пожарную подготовку. Один раз в четверть ученикам приходилось лезть по веревке в окно, пока учитель засекал время секундомером. Если им удавалось побить предыдущий рекорд, на следующем занятии им разрешалось поиграть в «Море волнуется раз». Но это еще нужно было заслужить.

Юхан нырнул обратно в строй – и вовремя: через пару секунд в дверях школы возник физрук и стремительным шагом направился к спортзалу. Он шел, глядя прямо перед собой, и даже не удостоил шеренгу взглядом. Пройдя полпути не замедляя шага, он махнул ученикам: «За мной!» – и даже не обернулся.

Они двинулись строем, стараясь выдерживать расстояние. Томас, шедший вслед за Оскаром, наступал ему на пятки, так что задник одного ботинка соскочил, но Оскар продолжал идти не оборачиваясь.

После истории с розгами они оставили его в покое. Конечно, извиняться перед ним никто не стал, но, пока на его щеке алел свежий шрам, они, наверное, сочли, что этого достаточно. На время.

Эли.

Поджав пальцы, чтобы не потерять ботинок, Оскар вышагивал к спортзалу. Где же Эли? Он вчера весь вечер простоял у окна в ожидании, что она вот-вот вернется домой. Но вместо этого он увидел, как около десяти Эли вышла из дому. Потом он с мамой пил горячий шоколад с булочками и, возможно, пропустил ее возвращение. Но на стук она так и не ответила.

Класс проследовал в раздевалку, строй рассыпался. Физрук Авила дожидался их, сложив руки на груди.

– Так. Сегодня силовая подготовка. Турник, прыжки через козла, скакалка.

Общий стон. Физрук кивнул:

– Если все хорошо, если вы как следует поработать, в следующий раз мы играть в вышибалы. Но сегодня – силовая подготовка. Шагом марш!

Разговор был окончен. Приходилось довольствоваться обещанием игры в вышибалы, и класс начал торопливо переодеваться. Как всегда, прежде чем снять штаны, Оскар повернулся ко всем спиной. Трусы из-за ссыкарика сидели несколько странно.

В спортзал уже вовсю выкатывали снаряды и устанавливали штангу. Юхан и Оскар вытащили маты. Когда все снаряды оказались на своих местах, физрук дунул в свисток. Упражнений было пять, и класс поделили на пять пар.

Оскар оказался в паре со Стаффе, что не могло не радовать, поскольку он был единственным в классе, кому гимнастика давалась хуже, чем самому Оскару. Силы Стаффе, конечно, было не занимать, но гибкостью он не отличался. Он был толстым, толще Оскара. Но его при этом никто не доставал. При одном взгляде на него становилось ясно – тот, кто попробует до него докопаться, сильно об этом пожалеет.

Физрук снова свистнул, и они приступили к занятиям.

Турник. Вверх, подбородок, вниз, снова вверх. Оскар подтянулся два раза. Стаффе – пять, после чего спрыгнул с турника. Свисток. Приседания. Стаффе как ни в чем не бывало валялся на матах и смотрел в потолок. Оскар старательно делал вид, что приседает, пока не раздался новый свисток. Скакалка. С этим у Оскара было хорошо. Он принялся скакать, пока Стаффе путался в скакалке ногами. Потом были обычные отжимания. Что-что, а отжаться Стаффе мог сколько угодно раз. И наконец козел, этот чертов козел.

Вот когда Оскар в очередной раз порадовался, что оказался в одной группе со Стаффе. Он украдкой поглядел, как Микке, Джонни и Улоф с легкостью перелетают через козла, отталкиваясь от пружинящего мостика. Стаффе взял разбег, сорвался с места, оттолкнулся от мостика так, что тот затрещал, и все равно не смог запрыгнуть на козла. Он развернулся, чтобы возвратиться на исходную, но тут подошел физрук.

– Надо запрыгнуть!

– Я не могу.

– Не можешь прыгать – пользи.

– Что?

– Пользи. Пол-зи. Залезай!

Стаффе обхватил руками козла, залез на него и, как пьяный, сполз с другого конца. Физрук махнул рукой: давай! – и Оскар побежал.

Пробежав несколько шагов, Оскар внезапно принял решение: он попробует.

Физрук когда-то объяснял ему, что главное – не бояться препятствия. Обычно Оскар слишком слабо отталкивался, боясь потерять равновесие или удариться о снаряд. Но на этот раз он решил прыгнуть в полную силу, представив, что ему все по плечу. Физрук не сводил с него глаз, и Оскар что есть мочи побежал к мостику.

Он даже не заметил момент прыжка, думая лишь о том, как бы перескочить через козла. Впервые он по-настоящему оттолкнулся от мостика, не притормаживая, и тело само взмыло в воздух, руки взметнулись вперед, нашли опору и вытолкнули тело на другую сторону. Он перелетел через козла с такой скоростью, что потерял равновесие и покатился кубарем. Но у него получилось!

Оскар обернулся и посмотрел на физрука. Тот хоть и не улыбнулся, но одобрительно кивнул:

– Молодец, Оскар. Только держи равновесие.

Физрук свистнул, объявляя передышку перед новой попыткой. На второй раз Оскару удалось не только перепрыгнуть через козла, но и удержаться на ногах.

Очередной свисток возвестил конец урока, и, пока убирали снаряды, физрук удалился в свой кабинет. Оскар разблокировал колеса козла, закатил его в комнату для инвентаря, похлопав по боку, как послушную лошадь, которую наконец-то смог укротить. Задвинув снаряд на место, Оскар направился к раздевалке. Ему нужно было поговорить с физруком.

Однако не успел он дойти до двери, как ему пришлось остановиться. Петля из сложенной вдвое скакалки скользнула по плечам и натянулась на животе. Кто-то его держал. За спиной он услышал голос Йонни:

– Но, Поросеночек!

Оскар развернулся на сто восемьдесят градусов, так что скакалка оказалась на пояснице. Йонни стоял прямо перед ним, держа в руках ее концы. Он подергал их, как вожжи, причмокнул:

– Но! Пошел!

Оскар обеими руками ухватился за скакалку и дернул так, что Йонни выпустил ручки. Скакалка со стуком упала на пол за спиной Оскара. Йонни указал на нее:

– А теперь подними.

Оскар взялся за середину скакалки, раскрутил ее над головой так, что ручки застучали друг об друга, крикнул: «Лови!» – и отпустил. Скакалка со свистом рассекла воздух, и Йонни инстинктивно поднял руки, загораживая лицо. Она пролетела над его головой и повисла на шведской стенке.

Оскар вышел из спортзала и сбежал вниз по лестнице. Сердце стучало в ушах. Началось! Он перепрыгнул сразу через три ступеньки, приземлился на лестничную площадку, пересек раздевалку и вошел в кабинет физрука.

Физрук сидел в своем спортивном костюме и разговаривал по телефону на каком-то иностранном языке, – наверное, на испанском. Единственное, что Оскару удалось понять, – это слово «реrrо», что, как он знал, означало «собака». Физрук знаком предложил ему сесть. Пока учитель говорил, несколько раз повторяя слово «реrrо», Оскар услышал, как Йонни вошел в раздевалку и начал что-то возбужденно обсуждать с друзьями.

К тому времени, как физрук наговорился про свою собаку, раздевалка уже опустела. Он повернулся к Оскару:

– Ну, Оскар. Ты что хотел?

– Я только хотел спросить… тренировки по четвергам…

– Да?

– Можно я тоже буду на них ходить?

– Силовая подготовка в бассейне?

– Да. Мне нужно записаться?

– Не надо записываться. Просто приходи. Четверг, семь часов. Хочешь качаться?

– Да, я… да.

– Хорошо. Занимайся. Научишься подтягиваться… пятьдесят раз!

Физрук изобразил в воздухе подтягивание. Оскар покачал головой:

– Да нет. Но… я приду.

– Тогда до четверга. Хорошо.

Оскар кивнул и хотел уже уйти, но вместо этого спросил:

– Как там ваша собака?

– Собака?

– Да, я слышал, вы говорили «реrrо». Разве это не «собака»?

Физрук на секунду задумался.

– А! Не «реrrо». «Реrо». Это значит «но». Например: «но не я». Это будет «реrо уо nо». Понимаешь? Ты и испанский тоже хочешь учить?

Оскар с улыбкой покачал головой, объяснив, что пока с него хватит и тренировок.

Раздевалка была пуста, не считая его одежды. Оскар снял спортивные трусы и застыл. Брюк не было. Ну конечно! Как он сразу не догадался? Он поискал в раздевалке, в туалете. Брюки исчезли.

По дороге домой ноги кусал мороз. Пока они занимались физкультурой, пошел снег. Падающие снежинки таяли на его голых ногах. Во дворе он остановился под окнами Эли. Жалюзи были опущены. Внутри не было никакого движения. Крупные снежинки ласкали его запрокинутое лицо. Он поймал одну на язык. Она оказалась приятной на вкус.

* * *

– Глянь-ка на Рагнара.

Холмберг указал на площадь, где снег успел запорошить круговую каменную мостовую. Один из местных алкашей неподвижно сидел на скамейке, укутавшись в широкое пальто, напоминая плохо слепленного снеговика. Холмберг вздохнул:

– Придется его проведать, если скоро не пошевелится. Как ты?

– Да так себе.

Стаффан подложил еще одну подушку на служебный стул, чтобы унять боль в копчике. Он бы предпочел постоять или, куда лучше, полежать в собственной постели, но рапорт о вчерашних событиях следовало сдать в отдел по расследованию особо тяжких преступлений до выходных.

Холмберг заглянул в свою записную книжку и постучал по ней ручкой.

– Та троица из раздевалки… Они сказали, что убийца, прежде чем облить себя кислотой, крикнул: «Эли! Эли!» – и я подумал…

Сердце Стаффана екнуло, и он всем телом подался вперед.

– Что, прям так и крикнул?

– Да. Ты что, знаешь, что это?

– Да.

Стаффан откинулся на спинку стула, и боль острой иглой пронзила все тело до самых кончиков волос. Он схватился за край стола, выпрямился и провел рукой по лицу. Холмберг не сводил с него глаз.

– Ты хоть врачу показывался?

– Да ну, пройдет… Эли, Эли.

– Это что, имя?

Стаффан медленно кивнул:

– Да. Оно означает Господь.

– То есть он обращался к Богу? И как, думаешь, тот его услышал?

– Что?

– Ну, Бог – думаешь, услышал? Учитывая обстоятельства, это кажется несколько… неправдоподобным. Но ты у нас в таких вещах лучше разбираешься. М-да.

– Это последние слова, произнесенные Христом на кресте. «Боже мой! Боже мой! Для чего Ты меня оставил?» – «Eli, Eli, lama sabachthani?»

Холмберг моргнул и уставился в свои записи.

– Ясно.

– Евангелие от Матфея и Марка.

Холмберг кивнул, пососал ручку.

– Это надо включать в рапорт?

* * *

Придя домой из школы, Оскар надел новые брюки и пошел к «секс-шопу» за газетой. Поговаривали, что убийцу удалось поймать, и ему не терпелось узнать все подробности. А также вырезать статью и сохранить ее в альбоме.

По пути к киоску он чувствовал себя странно: что-то было не так, как всегда, не считая снега.

Возвращаясь домой с газетой, он понял, в чем дело. Он больше не озирался. Просто шел. За всю дорогу ему даже не пришло в голову оглянуться по сторонам в поисках возможных преследователей.

Оскар побежал. Он бежал до самого дома, зажав газету в руке, а снежинки целовали его лицо. Он запер за собой входную дверь, подошел к кровати, улегся на живот и постучал в стену. Тишина. Ему хотелось поговорить с Эли, все ей рассказать…

Он раскрыл газету. Бассейн Веллингбю. Полицейские машины. «Скорая помощь». Попытка убийства. Характер телесных повреждений подозреваемого затрудняет опознание. Фотография больницы Дандерюд, где содержится подозреваемый. Краткая информация о ранее совершенном преступлении. Комментарии отсутствуют.

И дальше – подводная лодка, подводная лодка, подводная лодка. Состояние усиленной готовности.

Звонок в дверь.

Оскар спрыгнул с кровати и быстро вышел в коридор.

Эли, Эли, Эли.

Протянув руку к замку, он вдруг заколебался. А если это Йонни и компания? Нет, они бы не посмели вот так взять и заявиться к нему домой. Он открыл дверь. На пороге стоял Юхан.

– Здорово.

– Ну… здорово.

– Не хочешь что-нибудь поделать?

– Можно… А что?

– Не знаю. Что-нибудь.

– Ну давай.

Оскар натянул ботинки и куртку, пока Юхан поджидал его на лестнице.

– Йонни на тебя сильно разозлился. Ну там, в спортзале.

– Это он взял мои штаны, да?

– Ага. Я знаю, где они.

– И где?

– Там, у бассейна. Я покажу.

Оскар подумал, что в таком случае Юхан мог бы их и принести, но ничего не сказал. На это рассчитывать не приходилось. Оскар кивнул и ответил:

– Хорошо.

Они дошли до бассейна и подобрали брюки, висевшие на кусте. Потом погуляли. Немного полепили снежков, покидали ими в деревья на меткость. Нашли на помойке кабель, куски которого годились для рогатки. Поговорили о маньяке, о подводной лодке, а также о Йонни, Микке и Томасе, которых Юхан, как выяснилось, считал придурками.

– Во дебилы…

– Тебя же они вроде не трогают?

– Меня нет. Все равно.

Они дошли до палатки с хот-догами у метро и купили себе по две «пустышки» по кроне штука – жареный хлеб из-под хот-дога с горчицей, кетчупом, соусом для гамбургеров и сырым луком. Начинало темнеть. Юхан трепался с продавщицей в окошке, а Оскар смотрел на приходящие и уходящие поезда метро, представляя себе множество электролиний, протянутых над рельсами.

Со жгучим привкусом лука во рту они направились к школе, где их пути расходились. Оскар спросил:

– Как думаешь, кто-нибудь кончает жизнь самоубийством, прыгнув на провода?

– Не знаю. Наверно. Мой брат знал одного, кто нассал на контактный рельс.

– И что с ним стало?

– Умер. Ударило током через струю.

– В смысле? Он что, хотел умереть?

– Да не. Пьяный был. Во, блин, ты только представь…

Юхан изобразил, как тот расстегивает ширинку и мочится и вдруг начинает трястись что есть силы. Оскар засмеялся.

Возле школы они разошлись в разные стороны, помахав друг другу на прощание. Оскар пошел домой, завязав найденные штаны на поясе и насвистывая мотивчик из сериала «Даллас». Снег прекратился, но, куда ни глянь, повсюду раскинулось белое покрывало. В больших матовых стеклах здания малого бассейна горел свет. В четверг он туда пойдет. Начнет качаться. Станет сильнее.

* * *

Вечер пятницы у китаезы. Круглые часы в стальном корпусе на стене, несколько неуместные среди бумажных фонариков и золотых драконов, показывают без пяти девять. Мужики сидят, потягивая свое пиво и погрузившись в пейзаж на салфетках под приборами. За окном продолжает падать снег.

Виржиния чуть помешивает свой «Сан-Франциско», задумчиво покусывая коктейльную палочку, увенчанную фигуркой Джонни Уокера.

Да кто такой этот Джонни Уокер? Куда он идет?

Она постучала палочкой о край бокала, и Морган поднял голову.

– Ты что, решила толкнуть речь?

– Ну кто-то же должен.

Они ей пересказали все, что узнали от Гёсты про Юкке, мост и ребенка, после чего вся компания погрузилась в молчание. Виржиния звякнула кубиками льда в бокале и полюбовалась на тусклый свет лампы, отражавшийся в полурастаявших льдинках.

– Я одного не понимаю. Если Гёста сказал правду и все произошло именно так – где же он? В смысле, Юкке.

Карлссон просиял, будто долго дожидался этого вопроса.

– Вот и я о том же. Где труп? Если мы…

Морган поднял указательный палец перед самым лицом Карлссона:

– Не смей называть Юкке трупом!

– А как же его, по-твоему, называть? Усопший?

– Никак не называй, пока мы не узнаем, что произошло на самом деле.

– Так а я о чем толкую? Пока у нас нет тру… пока они ничего… пока они его не нашли, мы не можем…

– Кто это «они»?

– А сам-то как думаешь? Вертолетное подразделение в Берге? Полиция, конечно!

Ларри потер глаза и негромко хмыкнул.

– Тут вот какая проблема. Пока его не нашли, никому до него дела нет, а раз никому дела нет, то искать его никто не будет.

Виржиния покачала головой:

– Нам нужно пойти в полицию и рассказать все как есть.

– Ага, и что именно ты предлагаешь им сказать? – усмехнулся Морган. – «Послушайте, забейте вы на своих маньяков, подводные лодки и прочие дела, мы – трое неунывающих алкашей, один из наших собутыльников пропал, а другой собутыльник рассказал, что как-то вечером, выпив как следует, он увидел…» Так, да?

– Ну а Гёста? Он же своими глазами видел, это же он…

– Да-да. Все правильно. Но у него же совсем крыша поехала – ему только покажи полицейскую форму, он в обморок грохнется. Он такое не потянет. Допросы там всякие. – Морган пожал плечами. – Ничего не выйдет.

– И что, вы просто оставите все как есть?

– А ты что предлагаешь?

Лакке, успевший за время разговора опустошить свою кружку пива, что-то пробормотал себе под нос. Виржиния наклонилась к нему, положив голову ему на плечо:

– Что ты сказал?

Уставившись в нарисованный туманный пейзаж на пластиковой салфетке под тарелкой, Лакке прошептал:

– Вы же обещали. Что мы его поймаем.

Морган стукнул по столу так, что кружки подскочили, и поднял руку, смахивавшую на клешню.

– И поймаем. Надо только для начала найти какую-то зацепку.

Лакке кивнул, как сомнамбула, и попытался встать.

– Мне надо…

Ноги его подкосились, и он упал плашмя на стол, сопровождаемый звоном падающих кружек, так что все восемь посетителей ресторана повернули головы в их сторону. Виржиния схватила Лакке за плечи и усадила его обратно на стул. Глаза Лакке были пусты.

– Извините, я…

Официант подскочил к их столу, нервно вытирая руки о передник. Он наклонился к Лакке и Виржинии и злобно прошипел:

– Это ресторан, а не свинарник!

Виржиния улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой, помогая Лакке встать.

– Давай, Лакке. Пойдем ко мне.

С укором взглянув на остальных, официант быстро подхватил Лакке под руку, всячески демонстрируя гостям, что не меньше их заинтересован как можно скорее выдворить этого возмутителя порядка.

Виржиния помогла Лакке надеть его тяжелое, по-старомодному элегантное пальто – наследство от отца, умершего пару лет назад, – и потащила к двери, закинув его руку себе на шею.

Морган и Карлссон за ее спиной многозначительно присвистнули. Придерживая Лакке, Виржиния обернулась и показала им язык. Затем она потянула входную дверь на себя, и они с Лакке вышли.

Крупные снежинки медленно падали на землю, заключив их в кокон холода и тишины. Щеки Виржинии пылали, пока она вела Лакке по улице. Так было лучше.

* * *

– Здравствуйте, мы с папой договорились встретиться, а он не пришел… Можно мне от вас позвонить?

– Конечно!

– Можно войти?

– Телефон там.

Женщина указала вглубь коридора: на маленьком столике стоял серый телефон. Эли по-прежнему топталась на пороге, дожидаясь нужных слов. У дверей стоял чугунный ежик с иголками из щетины. Эли почистила об него ботинки, скрывая замешательство – войти без приглашения она не могла.

– Правда можно?

– Да! Входи, входи!

Хозяйка квартиры устало махнула рукой; Эли получила долгожданное приглашение. Женщина тут же потеряла к ней интерес и удалилась в гостиную, откуда доносился гул телевизора. В седеющие волосы были вплетены две желтые ленты; одна была завязана в большой бант, другая расплелась и змейкой вилась по спине.

Эли прошла в коридор, сняла ботинки и куртку, взяла телефон. Набрала случайный номер, сделала вид, что с кем-то разговаривает, положила трубку.

Втянула носом воздух. Запах еды, чистящих средств, земли, крема для обуви, зимних яблок, влажной ткани, электричества, пыли, пота, обойного клея и… кошачьей мочи.

Да. Угольно-черный кот стоял в дверях кухни, издавая утробное рычание. Уши его были прижаты назад, шерсть дыбом, спина выгнута дугой. На шее у него была повязана красная ленточка с маленьким металлическим цилиндром, куда, наверное, полагалось класть бумажку с адресом.

Эли сделала шаг навстречу коту, и тот зашипел, оскалив зубы. Тело его напряглось, готовясь к прыжку. Еще шаг.

Кот отступил, с шипением пятясь назад и не спуская глаз с Эли. Ненависть сотрясала его, цилиндр на шее подрагивал. Они оценивающе смотрели друг на друга. Эли медленно двигалась вперед, заставляя кота отступать все дальше, и, когда тот оказался в кухне, захлопнула за ним дверь. Кот продолжал яростно орать по ту сторону двери. Эли вошла в гостиную.

Хозяйка квартиры сидела на кожаном диване, протертом до такого лоска, что на нем играли блики от телевизора. Она сидела с прямой спиной и внимательно смотрела на мерцающий голубой экран. На столике перед ней стояло блюдечко с крекерами и тарелка с тремя сортами сыра. Непочатая бутылка вина и два бокала.

Женщина была так поглощена происходящим на экране, что, казалось, даже не заметила появления Эли. Передача была про животных. Пингвины на Южном полюсе.

«Самец пингвина держит яйцо на лапах, чтобы уберечь его от контакта со льдом».

Цепочка пингвинов вперевалку брела по ледовым просторам. Эли села на диван рядом с женщиной. Та сидела по струнке, будто перед ней был не телевизор, а строгий учитель, отчитывающий ее за проступки.

«Когда самка возвращается после трехмесячного отсутствия, жировые запасы самца практически истощены».

Два пингвина потерлись друг об друга клювами в знак приветствия.

– Вы кого-нибудь ждете?

Женщина вздрогнула и несколько секунд недоуменно смотрела Эли в глаза. Желтый бант лишь подчеркивал невыразительность ее лица. Она коротко покачала головой:

– Да нет, угощайся.

Эли не шевелилась. Картинка в телевизоре сменилась панорамой Южной Георгии, сопровождаемой музыкой. В воплях кота на кухне теперь слышалась мольба. В комнате стоял запах химии. От женщины пахло больницей.

– К вам кто-то должен прийти?

Женщина снова дернулась, словно пробуждаясь ото сна, повернулась к Эли. На этот раз в лице ее сквозило раздражение – между бровей пролегла глубокая морщина.

– Нет. Никто не придет. Ешь, если хочешь. – Она ткнула твердым указательным пальцем в сыры, перечисляя их по очереди: – Камамбер, горгонзола, рокфор. Ешь, ешь.

Она выжидающе посмотрела на Эли, и та взяла крекер, сунула его в рот и медленно принялась жевать. Женщина кивнула и снова повернула голову к экрану. Эли сплюнула липкую массу в кулак и незаметно стряхнула на пол за диваном.