Текст книги "Впусти меня"

Пятница, 23 октября

Хокан опять ехал на метро в центр. Десять купюр по тысяче крон лежали в его кармане, свернутые трубочкой и перетянутые резинкой. Он сделает на них что-нибудь хорошее. Спасет кому-нибудь жизнь.

Десять тысяч крон – большие деньги, и если, как уверяет реклама благотворительного фонда «Спасите детей!», тысяча крон может прокормить целую семью в течение года, то уж наверняка десять могут спасти чью-то жизнь в Швеции.

Но чью? Где их искать?

Не отдавать же деньги первому встречному наркоману, в надежде… ну нет. К тому же ему хотелось, чтобы это был кто-нибудь помоложе. Хокан понимал, что это смешно, но в идеале ему представлялся плачущий ребенок, каких изображают на плакатах. Ребенок, со слезами на глазах принимающий деньги, а потом… Что потом?

Он вышел на станции «Оденплан», сам не зная почему, и направился к городской библиотеке. В те времена, когда он еще жил в Карлстаде и преподавал шведский в старших классах, в узких кругах поговаривали, что стокгольмская городская библиотека… хорошее место.

Лишь при виде круглой башни библиотеки, знакомой по фотографиям из книг и газет, он понял, почему он здесь. Потому что это было «хорошее место». Кто-то из их компании, вроде бы Герт, рассказывал, что здесь можно всегда кого-нибудь снять и как это происходит.

Он никогда раньше этого не делал. Не платил за секс.

Однажды Герт, Торни и Уве привели мальчика, чью мать кто-то из приятелей Уве вывез из Вьетнама. Мальчику было лет двенадцать, и он прекрасно знал, чего от него ожидали, – ему за это платили неплохие деньги. Но Хокан так и не смог себя заставить. Он потягивал свой баккарди с колой, откровенно любуясь обнаженным телом мальчика, пока тот крутился и вертелся в комнате, где они собрались.

Но на большее его не хватило.

Мальчик ублажил всех по очереди, но, когда дело дошло до Хокана, у него все сжалось внутри. Уж слишком это было… мерзко. В комнате пахло похотью, спиртом и затхлостью. На щеке мальчика поблескивала капля. Мальчик уже присел было перед Хоканом, но тот оттолкнул его голову.

В его адрес посыпались насмешки, даже угрозы. Он стал свидетелем, а должен был быть соучастником. Они высмеивали его щепетильность, но дело было не в ней. Просто все это казалось ему невероятно грязным. Комната в съемной квартире Оке, четыре непарных кресла, специально расставленных в ряд ради такого случая, попса, орущая из проигрывателя.

Он заплатил свою долю и навсегда порвал с той компанией. В конце концов, у него оставались журналы, фотографии и фильмы. Этого хватало. Возможно, дело было действительно в принципиальности, которая в тот раз проявила себя как брезгливость.

Зачем же тогда я иду в городскую библиотеку?

Можно, конечно, взять какую-нибудь книгу. Пожар три года назад поглотил всю его жизнь, в том числе и книги. Да. Он возьмет «Драгоценность королевы» Альмквиста, прежде чем совершить свое доброе дело.

В этот ранний час народу в библиотеке было не много. В основном пожилые люди и студенты. Он сразу нашел нужную книгу, прочитал первые слова:

 
Тинтомара! Две вещи белы как снег.
Девственность – и мышьяк, —
 

и вернул ее на полку. У него возникло неприятное чувство. Книга напоминала о его былой жизни.

Он обожал этот роман, разбирал его с учениками. Прочитал первые строки, и ему сразу захотелось очутиться с книгой в кресле. И чтобы оно стояло в его собственном доме – доме с обширной библиотекой, и чтобы у него снова была работа и много еще чего… Однако он обрел любовь, и теперь она диктовала условия. Так что прощай, кресло.

Он потер ладони, словно желая стереть с них следы книги, которую только что держал в руках, и перешел в боковой зал.

Длинные столы, люди, погруженные в чтение. Слова, слова, слова. В самом конце зала сидел паренек в кожаной куртке и раскачивался на стуле, рассеянно листая книгу с картинками. Хокан подошел ближе и сделал вид, что изучает полку с литературой по геологии, время от времени поглядывая на подростка. В конце концов тот поднял голову, поймал его взгляд и приподнял бровь, словно спрашивая: хочешь?

Нет, он не хотел. Пареньку было лет пятнадцать, у него было плоское восточноевропейское лицо в прыщах и узкие, глубоко посаженные глаза. Хокан пожал плечами и вышел из зала.

Парень догнал его на улице у входа в библиотеку, сделал жест большим пальцем, словно чиркая зажигалкой, и спросил:

– Есть прикурить?

Хокан покачал головой:

– Don’t smoke.

– ОK.

Подросток достал пластмассовую зажигалку, прикурил сигарету и, прищурившись, посмотрел на него сквозь дым:

– What you like?

– No, I…

– Young? You like young?[5]5
  «Не курю». – «О’кей». – «Что хотеть?» – «Нет, я…» – «Маленький? Хотеть маленьких?» (англ.)


[Закрыть]

Он отошел от подростка, подальше от входа, откуда мог появиться кто угодно. Ему нужно было подумать. Он не предполагал, что все так просто. До сих пор это было игрой – он хотел проверить, правду ли говорил Герт.

Парень пошел следом и нагнал его возле каменной стены:

– How? Eight, nine? Is difficult, but…

– NO![6]6
  «Сколько? Восемь, девять? Это сложно, но…» – «Нет!» (англ.)


[Закрыть]

Неужели он выглядит таким извращенцем? Хотя все это глупости. В том, как выглядели Уве и Торни, не было ровным счетом ничего особенного. Обычные люди с обычными профессиями. Только Герт, прожигавший огромное наследство, оставленное отцом, и способный позволить себе все что угодно, после многочисленных поездок за границу со временем приобрел довольно мерзкий вид. Одрябшие мышцы рта, мутные глаза.

Мальчик умолк, озадаченный его реакцией, и смерил его взглядом прищуренных глаз. Затянулся, бросил сигарету на землю, затоптал ее и вопросительно вскинул руки:

– What?

– No, I’m just…

Мальчик приблизился на полшага:

– What?

–I… maybe… twelve?

– Twelve? You like twelve?

– I… yes.

– Boy.

– Yes.

– Okaey. You wait. Number two.

– Excuse me?

– Number two. Toilet.

– Oh. Yes.

– Ten minutes[7]7
  «Что?» – «Нет, я просто…» – «Что?» – «Я… может быть… двенадцать?» – «Двенадцать? Ты хотеть двенадцать?» – «Я… да». – «Мальчик». – «Да». – «О’кей. Жди. Номер два». – «Что?» – «Номер два. Туалет». – «Ах, ну да». – «Десять минут» (англ.).


[Закрыть].

Мальчик застегнул молнию куртки и скрылся за дверью.

Двенадцать лет. Кабинка номер два. Десять минут.

Это было очень, очень глупо. А вдруг появится полицейский? Наверняка они прекрасно знают, что здесь творится, после стольких-то лет. Ну вот и все. Они тут же найдут взаимосвязь с делом, провернутым позавчера, и ему придет конец. Он не может на это пойти.

Просто сходи в туалет и посмотри, что там.

В туалете никого не было. Писсуар и три кабинки. Кабинка номер два, соответственно, средняя. Он бросил в замок одну крону, открыл дверь и вошел. Заперевшись, он сел на унитаз.

Стены кабинки были исписаны всякой пошлятиной. Довольно неожиданно для центральной библиотеки. Кое-где попадались литературные цитаты вроде:

HARRY ME, MARRY ME, BURY ME, BITE ME[8]8
  «Изведи, ожени, погреби, огреби» (перевод с англ. Н. Осановой) – перефразированная цитата из романа Джеймса Джойса «Поминки по Финнегану».


[Закрыть].

Но в основном это были непотребные рисунки и стишки:

 
Лучше смерть в канале, чем хуй в анале.
Не ссы – сними трусы! —
 

а также огромное количество телефонных номеров, предлагавших всевозможные услуги. Под парой из них даже стояли подписи – судя по всему, настоящие, а не розыгрыш.

Ну? Хотел посмотреть – посмотрел. А теперь иди. Кто знает, что там мутит этот пацан в кожаной куртке.

Он встал, помочился, снова сел. Зачем он это сделал? Ему ведь, в общем, не надо было. Но он знал ответ.

На всякий случай.

Открылась входная дверь. Хокан затаил дыхание. В глубине души он надеялся, что это полиция. Здоровенный полицейский, который выбил бы дверь в туалет и как следует отделал его дубинкой, прежде чем забрать в отделение.

Шепот, мягкие шаги, тихий стук в дверь.

– Да?

Снова стук. Он сглотнул слюну, комом стоявшую в горле, и открыл дверь.

Перед ним стоял мальчик лет одиннадцати-двенадцати. Светлые волосы, лицо луковицей. Тонкие губы, большие голубые глаза с отсутствующим выражением. Красный пуховик на пару размеров больше, чем нужно. За его спиной стоял тот самый парень в кожаной куртке. Он растопырил пятерню.

– Five hundred[9]9
  «Пять сотен» (англ.).


[Закрыть]. – произнес он с ужасным акцентом.

Хокан кивнул. Парень осторожно подтолкнул мальчика в кабинку и закрыл дверь. Пятьсот, не дороговато ли? Не то чтобы это что-то меняло, но все же…

Он посмотрел на мальчика, которого только что купил. Снял. Интересно, он что-нибудь принимает? Наверняка. Взгляд его был отстраненным, затуманенным. Мальчик стоял, прижавшись спиной к двери в полуметре от него. Он был такой маленький, что сидящему Хокану даже не нужно было поднимать голову, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Hello.

Мальчик не ответил, лишь покачал головой, указав на ширинку пальцем: расстегни штаны. Он послушался. Мальчик вздохнул, снова ткнул пальцем: вытащи.

Залившись краской, Хокан послушался. Да, вот оно что. Он только слушался приказов. У него не было собственной воли. Это не он. Его неказистое достоинство даже не стояло и тут же обвисло, коснувшись крышки унитаза. От холодного прикосновения по телу побежали мурашки.

Он прищурился, пытаясь преобразить черты лица мальчика так, чтобы они приобрели сходство с лицом его возлюбленной. Но его любовь была прекрасна. Не то что этот мальчик, опустившийся перед ним на колени и склонившийся над его пахом.

Рот.

У него было что-то со ртом. Хокан положил ему руку на лоб, прежде чем губы мальчика нашли искомое.

– Your mouth?[10]10
  «Твой рот?» (англ.)


[Закрыть]

Мальчик замотал головой и боднул его ладонь, торопясь закончить работу. Но теперь это было невозможно. Хокан уже слышал о таком.

Он оттянул большим пальцем верхнюю губу мальчика. У него не было зубов. Их то ли выбили, то ли удалили, чтобы не мешали работать. Мальчик встал, шурша пуховиком, и сложил руки на груди. Хокан убрал член в штаны, застегнул ширинку и уставился в пол.

Только не так. Никогда в жизни.

Он что-то заметил краем глаза. Растопыренная ладонь. Пять пальцев. Пятьсот.

Он вытащил из кармана скрученные в трубочку деньги и протянул мальчику. Мальчик снял резинку, провел указательным пальцем по обрезу десяти купюр, опять натянул резинку и поднял руку с деньгами.

– Why?

– Because… your mouth. Maybe you can… get new teeth[11]11
  «Зачем?» – «Из-за… твоего рта. Может, получится сделать новые зубы» (англ.).


[Закрыть].

Мальчик слегка улыбнулся. Не то чтобы просиял, но уголки его рта едва заметно поднялись вверх. Возможно, он смеялся над глупостью Хокана. Мальчик подумал, затем вытащил из пачки тысячу крон и запихнул ее в карман куртки. Остальные деньги положил во внутренний карман. Хокан кивнул.

Мальчик открыл дверь, замешкался. Потом повернулся к Хокану, погладил его по щеке:

– Sank you.

Хокан накрыл ладонь мальчика своей рукой, прижав ее к щеке, и зажмурился. Если бы хоть кто-нибудь мог…

– Forgive me.

– Yes[12]12
  «Прости меня». – «Да» (англ.).


[Закрыть].

Мальчик отнял руку. Хокан все еще чувствовал ее тепло на своей щеке, когда за ним закрылась дверь. Он так и сидел на унитазе, уставившись на надпись на дверном косяке:

НЕ ЗНАЮ, КТО ТЫ, НО Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.

Внизу кто-то приписал:

ХОЧЕШЬ ОТСОСАТЬ?

К тому времени, как он дошел до метро и на последние деньги купил вечернюю газету, тепло руки давно испарилось. Убийству было посвящено целых четыре страницы. Помимо прочего, там была размещена фотография лужайки, где он это сделал. Лужайка утопала в зажженных свечах и цветах. Он смотрел на фотографию и почти ничего не чувствовал.

Если бы вы только знали. Простите меня, но если бы вы только знали…

* * *

По дороге из школы Оскар остановился под окнами ее квартиры. То, что ближе, находилось в двух метрах от его комнаты. Жалюзи были опущены, и светло-серые прямоугольники окон на фоне темно-серого бетона смотрелись как-то странно. Наверное, это какая-то странная семья.

Наркоманы.

Оскар огляделся по сторонам, зашел в подъезд и принялся изучать список жильцов. Пять фамилий, аккуратно набранных на доске пластмассовыми буквами. Одно место пустовало. На выцветшем бархате доски виднелся лишь темный контур от фамилии: «ХЕЛЛБЕРГ». Ни нового имени, ни бумажки с именем.

Он взбежал по лестнице на второй этаж и подошел к ее двери. То же самое. Ничего. Над почтовой щелью тоже не было таблички с именем. Как если бы квартира пустовала.

Может, она соврала? Может, она вообще здесь не живет? С другой стороны, она же зашла в подъезд. Хотя она могла зайти для виду. Если она…

Внизу открылась входная дверь.

Он повернулся и быстро пошел вниз по лестнице. Лишь бы не она. А то решит еще, что он… Нет, не она.

На полпути ему повстречался мужик, которого он никогда раньше не видел. Невысокий, довольно полный, с большой лысиной, он так широко улыбался, что Оскару стало не по себе.

Заметив Оскара, мужчина поднял голову и кивнул – рот его был по-прежнему растянут в цирковой улыбке.

Спустившись на первый этаж, Оскар затаился. Услышал, как незнакомец достал ключ и открыл дверь. Ее дверь. Наверное, это ее отец. Оскар никогда раньше не встречал таких старых наркоманов, но этот определенно выглядел нездоровым.

Неудивительно, что она со странностями.

Оскар вышел на детскую площадку, сел на край песочницы и стал поглядывать на ее окна в надежде, что поднимутся жалюзи. Казалось, что даже окно ванной было завешено изнутри: матовое стекло было темнее, чем в остальных окнах.

Он вытащил из кармана кубик Рубика и принялся его крутить. Грани скрипели и щелкали. Копия. Оригинал прокручивался гораздо мягче, но и стоил в пять раз дороже, к тому же продавался только в хорошо охраняемом детском магазине в Веллингбю.

Две стороны он уже собрал, а на третьей не хватало всего лишь одного квадратика. Но переместить его, не разрушив собранные стороны, никак не получалось. Он сохранил газетную вырезку с подсказками, – собственно, так он и собрал две стороны, но дальше дело не шло.

Он посмотрел на кубик, попробовал просчитать ходы, а не крутить кубик наугад. Ничего не получалось. Мозг отказывался работать. Оскар прижал головоломку ко лбу, взывая к своему сознанию. Никакого ответа. Тогда он поставил кубик на край песочницы в полуметре от себя и уставился на него:

Ползи. Ползи. Ползи.

Это называлось телекинез. В Штатах уже проводилось несколько экспериментов. Существовали люди, которые такое умели. ЭСВ. Экстрасенсорное восприятие. Оскар все что угодно отдал бы, чтобы обладать такими способностями.

И может быть… может быть, он ими обладает.

В школе все прошло довольно гладко. Томас Альстедт попытался выдернуть из-под него стул в столовой, когда он садился, но он вовремя это заметил. Вот и все. Он решил снова сходить в лес к тому дереву. Поставить более серьезный эксперимент. Не увлекаясь, как в прошлый раз.

Он будет спокойно и методично орудовать ножом, резать ствол на куски, представляя себе лицо Томаса Альстедта. Но эта история с убийцей. Настоящий убийца бродил где-то поблизости.

Нет. Придется подождать, пока его не поймают. С другой стороны, если и правда существовал обыкновенный убийца, то эксперимент не имел смысла. Оскар посмотрел на кубик, представив, что глаза его испускают мощный луч.

Ползи. Ползи. Ползи.

Ноль реакции. Оскар положил кубик в карман и встал, отряхивая песок со штанов. Бросил взгляд на ее окна. Жалюзи были по-прежнему опущены.

Он пошел домой, предвкушая, как засядет за альбом, вырезая и наклеивая туда статьи об убийстве в Веллингбю. Со временем их может стать гораздо больше. Особенно если такое повторится. Ему хотелось, чтобы это повторилось. Желательно в Блакеберге.

Чтобы в школу приехали полицейские, а учителя ходили с серьезным и озабоченным видом. Чтобы в воздухе витал скорбный настрой. Ему нравилась такая атмосфера.

* * *

– Это последний раз. И не уговаривай.

– Хокан…

– Нет. Нет и все.

– Я умру.

– Умирай.

– Ты правда этого хочешь?

– Нет. Я этого не хочу. Но ты же можешь… сама.

– У меня нет на это сил. Пока.

– У тебя достаточно сил.

– Для этого – нет.

– Ну, тогда не знаю. Но больше я этого делать не буду. Это так мерзко, так…

– Я знаю.

– Нет, не знаешь. Для тебя все по-другому, для тебя…

– Да что ты знаешь о том, каково это для меня?

– Ничего. Но ты по крайней мере…

– Ты что, думаешь, мне это нравится?

– Не знаю. Нравится?

– Нет.

– Понятно. Короче, как бы там ни было, я больше этого делать не буду. Может, конечно, у тебя были другие, у которых это лучше получалось… Были?

– Да.

– Вот как, значит.

– Хокан…

– Я тебя люблю.

– Да.

– А ты меня любишь? Хоть немного?

– Ты сделаешь это еще раз, если я скажу, что люблю?

– Нет.

– Но, по-твоему, я все равно должна тебя любить?

– Ты любишь меня, только когда я помогаю тебе выжить.

– Да. А разве не в этом заключается любовь?

– Если бы я знал, что ты меня любила бы и без этого…

– То что?

– Может, я бы это и сделал.

– Я тебя люблю.

– Я тебе не верю.

– Хокан. Еще пару дней я, может, и протяну, но потом…

– Тогда советую меня скорее полюбить.

* * *

Вечер пятницы в китайской забегаловке. На часах без четверти восемь, вся компания в сборе. За исключением Карлссона, оставшегося дома, чтобы посмотреть «Угадай мелодию», – ну, оно и к лучшему. От него все равно никакого проку. Вечно возникает под самый конец, когда все уже расходятся, и давай хвастаться, сколько вопросов он отгадал.

За угловым столиком на шестерых, что у самой двери, сидят Лакке, Морган, Ларри и Юкке. Юкке с Лакке обсуждают, какие рыбы одинаково хорошо себя чувствуют и в пресной, и в соленой воде. Ларри читает вечернюю газету, а Морган сидит и качает ногой в такт воображаемой музыке, – по крайней мере, явно не той, что тихонько доносится из скрытых колонок забегаловки.

На столе перед ними почти полные кружки пива. На стене над барной стойкой висят их портреты.

Владельцу ресторана пришлось бежать из Китая во времена культурной революции из-за его карикатур на представителей власти. Сейчас же он оттачивает талант на постоянных посетителях. На стене висят двенадцать дружеских шаржей, нарисованных фломастером.

Здесь вся их компания, включая Виржинию. Мужские физиономии крупным планом, и в каждом шарже схвачена какая-нибудь характерная черта.

Два оттопыренных уха, обрамляющие морщинистое, впалое лицо Лассе, придали ему явное сходство с дружелюбным, но голодным слоном.

Мохнатые сросшиеся брови Юкке превратились в розовый куст, в котором угнездилась какая-то пташка, – вероятно, соловей.

Морган за свою манеру одеваться вышел похожим на позднего Элвиса. Здоровые бакенбарды и эдакий характерный прищур героя-любовника: «Hunka-hunka-burnin-looooove, baby». Голова на маленьком теле, застывшем в узнаваемой позе с гитарой в руках. Моргану этот портрет нравится даже больше, чем он готов признать.

Лакке, как всегда, выглядит озабоченным. В его огромных глазах страдание, в зубах сигарета, дым которой серой тучей собрался у него над головой.

И только Виржиния нарисована в полный рост. Облаченная в вечернее платье с блестками, она стоит, раскинув руки и сверкая, как звезда, а вокруг – стадо свиней, в недоумении взирающих на нее. По ее просьбе автор сделал точную копию шаржа, которую она забрала домой.

Есть там и другие. Кто-то выпал из компании, кто-то перестал заходить. Кто-то умер.

Чарли поскользнулся на ступеньках у своего подъезда, возвращаясь домой из ресторана. Расшибся о крашеный бетон. Огурец заработал цирроз печени и умер от внутреннего кровоизлияния. Как-то однажды за пару недель до смерти он задрал рубашку и показал красную паутину сосудов, расходившуюся от пупка. «Чертовски дорогая татуировка», – пошутил он, а вскоре его не стало. Они помянули его, выставив на столе его портрет и весь вечер поднимая за него тосты.

А вот портрета Карлссона там нет.

Эта пятница станет их последней встречей. Один из них завтра навеки покинет этот мир. Оставит после себя память в виде портрета на стене. И ничего уже не будет как прежде.

Ларри опустил газету, положил очки на стол и отхлебнул пива из кружки.

– Дела, мать твою. Это что же у человека должно в башке твориться?

Он показал газетный заголовок:

«ДЕТИ В ШОКЕ»

Под заголовком – фотография учащихся школы в Веллингбю, а рядом снимок поменьше – мужчина средних лет.

– Это что, убийца?

– Да нет, это директор школы.

– А выглядит как убийца. Типичный маньяк.

Юкке протянул руку к газете:

– Дай-ка сюда.

Ларри передал ему газету, и Юкке прищурился, держа ее перед собой на вытянутых руках.

– А по-моему, смахивает на какого-нибудь политика из консерваторов.

Морган кивнул:

– Вот и я о том же.

Юкке протянул газету Лакке, предлагая взглянуть:

– Что скажешь?

Лакке нехотя посмотрел на фотографию:

– Не знаю. Не нравится мне все это.

Ларри подышал на стекла очков и протер их о рубашку.

– Да поймают его, поймают. Такое ему с рук не спустят.

Морган побарабанил пальцами по столу и потянулся за газетой:

– Как там «Арсенал» сыграл?

И Ларри с Морганом принялись обсуждать последние посредственные успехи английской футбольной команды. Юкке и Лакке немного посидели, потягивая пиво и закурив по сигарете. Потом Юкке снова завел разговор про угрозу исчезновения трески в Балтийском море. Вечер шел своим чередом.

Карлссон так и не появился, но около девяти вошел человек, которого никто из них раньше не видел. К тому времени все были так увлечены разговорами, что нового посетителя заметили, только когда он уже сидел за столиком в противоположном конце зала.

Юкке наклонился к Ларри:

– Это на одного?

Ларри покосился на чужака, покачал головой:

– Не знаю.

Перед незнакомцем стоял здоровенный стакан виски. Он залпом осушил его и заказал еще один. Морган негромко присвистнул:

– А мужик-то не мелочится…

Объект их внимания, казалось, не замечал, что за ним наблюдают, – он просто сидел за столом, разглядывая свои руки с таким видом, будто на его плечах лежали все тяготы мира. Он быстро опрокинул в себя вторую порцию виски и заказал новую.

Официант наклонился к нему и что-то сказал. Незнакомец порылся в кармане и вытащил несколько купюр. Официант сделал протестующий жест рукой, давая понять, что совсем не это имел в виду, хотя, конечно же, имел в виду именно это, и отправился выполнять заказ.

В том, что кредитоспособность нового посетителя вызвала сомнения, не было ничего удивительного. Одежда его была помята и усеяна пятнами, как если бы он ночевал в местах, где плохо спится. Редкие волосы вокруг лысины были нестрижены и патлами свисали на уши. Лицо его украшали довольно крупный красный нос и выступающий подбородок. Между ними виднелись небольшие полные губы, время от времени шевелившиеся, будто их обладатель разговаривал сам с собой. При виде очередной порции виски он даже бровью не повел.

Приятели возобновили прерванную дискуссию на тему того, будет ли Ульф Адельсон еще хуже, чем Гёста Буман[13]13
  Ульф Адельсон – шведский политик, возглавлявший партию умеренных в 1981–1986 годы, пришедший на смену Гёсте Буману, возглавлявшему вышеупомянутую партию с 1979 по 1981 год.


[Закрыть]. Лишь Лакке время от времени косился на одинокого посетителя. Спустя какое-то время, когда тот заказал четвертую порцию виски, Лакке произнес:

– Может, пригласим его к нам?

Морган оглянулся через плечо на незнакомца, окончательно сникшего на своем стуле.

– С какой это стати? Жена бросила, кошка сдохла, жизнь говно. Я и так все знаю.

– А вдруг он угостит.

– Тогда другой разговор. Тогда пусть хоть раком болеет в придачу. – Морган пожал плечами. – Я возражать не буду.

Лакке взглянул на Ларри и Юкке. Они кивнули, и Лакке встал и направился к столу незнакомца.

– Здрасте.

Незнакомец посмотрел на Лакке мутным взглядом. Стакан на столе был почти пуст. Облокотившись о спинку свободного стула, Лакке наклонился к нему:

– Тут товарищи интересуются, не желаете ли вы к нам присоединиться.

Незнакомец покачал головой, вяло махнув рукой:

– Да нет. Спасибо. Но если хочешь, присаживайся.

Лакке отодвинул стул и сел. Незнакомец допил остатки виски и знаком подозвал официанта.

– Будешь что-нибудь? Я угощаю.

– Ну, раз так… Мне того же, что и тебе.

Лакке не хотел произносить слово «виски» – было бы наглостью рассчитывать, что его угостят столь роскошным напитком, но незнакомец молча подозвал официанта и поднял два пальца, кивнув на Лакке. Лакке откинулся на спинку стула. Когда он там последний раз пил виски? Года три назад? Не меньше.

Незнакомец не делал никаких попыток завязать разговор, так что Лакке прокашлялся и сказал:

– Ты смотри, как похолодало.

– Да.

– Того и гляди снег пойдет.

– Мм.

Им принесли виски, и необходимость в разговоре на время отпала. Лакке тоже принесли стакан, и он чувствовал, как спину сверлят завистливые взгляды друзей.

– Ну, будем здоровы. И спасибо.

– Будем.

– Здесь живешь или как?

Незнакомец уставился прямо перед собой, словно обдумывая вопрос, никогда раньше не приходивший ему в голову. Лакке так и не понял, было ли покачивание головой ответом или продолжением внутреннего диалога.

Лакке сделал еще глоток и решил, что если его собеседник не ответит и на следующий вопрос, значит он хочет, чтобы его оставили в покое. Тогда он просто возьмет свой стакан и вернется к остальным. Долг вежливости за предложенное угощение он уже выполнил. Он даже надеялся, что тот не ответит.

– Ладно. Ну а чем вообще занимаешься?

– Я… – незнакомец вскинул брови, а уголки его рта дернулись, сложившись в нервную ухмылку, затем снова опустились, – да так, помогаю кое-кому.

– Да? И кому же?

За прозрачной пеленой взгляда промелькнула искра сознания. Их глаза встретились. Лакке почувствовал легкое покалывание чуть выше копчика, словно его укусил муравей.

Незнакомец потер рукой глаза, выудил из кармана несколько сотенных, положил их на стол и встал.

– Извини, мне пора.

– Ладно. Спасибо за виски.

Лакке поднял свой стакан на прощание, но незнакомец уже стоял у вешалки, с трудом стягивая свое пальто с крючка. Затем он вышел. Лакке остался сидеть спиной к товарищам, глядя на стопку денег. Пять сотенных. Порция виски стоила шестьдесят крон, этот тип выпил пять, ну, может, шесть.

Лакке покосился на официанта. Тот рассчитывал пожилую пару, единственных посетителей ресторана, помимо их компании. Вставая, Лакке быстро скомкал одну сотенную купюру, сунул ее в карман и проследовал к своему столу.

На полпути он что-то вспомнил, вернулся, перелил остатки виски из стакана незнакомца в свой и прихватил его с собой.

Удачный выдался вечер.

* * *

– Но сегодня же «Угадай мелодию»!

– Я успею.

– Так ведь начало через полчаса!

– Я знаю.

– Куда ты вообще собрался?

– Так, погулять.

– Да нет, можешь и не смотреть. Я могу и одна. Если тебе так надо…

– Мам, ну я же сказал, что приду!

– Ладно, ладно. Тогда я пока не буду разогревать блинчики.

– Нет, разогревай. Я скоро!

Оскар буквально разрывался. Совместный просмотр «Угадай мелодию» был их любимым совместным времяпрепровождением. Мама приготовила блинчики с креветками, которые они обычно ели перед телевизором. Он знал, что мама расстроится, если он сейчас уйдет, вместо того чтобы сидеть с ней и дожидаться начала передачи.

Но он дежурил у окна с самого наступления темноты, пока наконец не увидел, как девочка вышла из соседнего подъезда и направилась к детской площадке. Он тут же отскочил от окна. Главное, чтобы она не подумала, что он…

Он выждал пять минут, прежде чем одеться и выйти. Шапку надевать он не стал.

На площадке ее было не видно, – наверное, сидела на горке, как вчера. Жалюзи в ее квартире были все еще опущены, но дома горел свет. Только окно ванной по-прежнему зияло черным квадратом.

Оскар присел на край песочницы и стал выжидать, будто подстерегая животное, которое вот-вот выползет из своей норы. Он решил, что долго ждать не будет. Если она не появится, он просто уйдет как ни в чем не бывало.

Он вытащил кубик Рубика и начал его крутить, чтобы убить время. Ему надоело возиться с одним несчастным уголком, и он перемешал все грани, чтобы начать заново.

Поскрипывание кубика на холодном воздухе звучало, как шум небольшого агрегата. Краем глаза Оскар различил, как девочка поднялась и встала на вершине горки. Он начал заново собирать одну сторону. Девочка стояла молча. Внутри у него зашевелилось легкое беспокойство, но он продолжал делать вид, что не замечает ее.

– Ты опять тут?

Оскар поднял голову, изобразил удивление, помолчал, потом произнес:

– И ты тут?

Девочка ничего не ответила, и Оскар продолжил свое занятие. Пальцы окоченели. Различать цвета в сумерках становилось все сложнее, поэтому он собирал только белый, который было проще разглядеть.

– И чего ты здесь сидишь?

– А ты чего там стоишь?

– Хочу побыть одна.

– Я тоже.

– Ну и иди домой.

– Сама иди домой. Я здесь дольше живу.

Будет знать! Он уже собрал белую сторону, а дальше было сложнее – остальные цвета сливались в серую массу. Он продолжил крутить вслепую.

Когда он снова поднял голову, девочка уже стояла на перилах и вдруг прыгнула вниз. В животе у Оскара все перевернулось – если бы он сам сделал такой прыжок, ничем хорошим это бы не кончилось. Но девочка приземлилась мягко, как кошка, и подошла к нему. Он сосредоточил все внимание на кубике. Она остановилась перед ним.

– Что это у тебя?

Оскар посмотрел на девочку, на кубик, снова на девочку.

– Это?

– Да.

– Ты что, не знаешь?!

– Нет.

– Кубик Рубика.

– Что?

Оскар произнес по слогам:

– Ку-бик Ру-би-ка.

– И что это такое?

Оскар пожал плечами:

– Игрушка.

– Головоломка?

– Да.

Оскар протянул ей кубик:

– Хочешь попробовать?

Она взяла кубик из его рук, покрутила, разглядывая со всех сторон. Оскар засмеялся. Она была похожа на обезьянку, изучающую неизвестный фрукт.

– Ты что, правда никогда такого не видела?

– Нет. И что нужно делать?

– Смотри.

Оскар забрал у нее кубик, и девочка села рядом. Он показал ей, как надо крутить, объяснив: нужно собрать все стороны так, чтобы каждая была одного цвета. Девочка взяла кубик и начала его собирать.

– Ты разве что-нибудь видишь?

– Естественно.

Он покосился на нее. На ней был все тот же розовый свитер, что и вчера, – непонятно, как она не мерзнет? Сам он уже совсем продрог от долгого сидения на одном месте, несмотря на куртку.

Естественно.

И говорила она тоже странно. Как взрослая. Может, она и правда старше его, хоть и такая щуплая? Ее тонкая белая шея выглядывала из горла водолазки, переходя в четко очерченный подбородок. Прямо манекен.

Ветер подул в его сторону, и Оскар сглотнул, стараясь дышать через рот. От этого манекена конкретно воняло.

Она что, не моется?

Но это было хуже, чем запах застарелого пота. Уж скорее так пахнет, когда снимают повязку с воспаленной раны. А ее волосы…

Когда он решился приглядеться повнимательнее, воспользовавшись тем, что она увлеклась кубиком Рубика, он увидел, что волосы ее слиплись от грязи и лежат свалявшимися патлами с колтунами. Будто перемазанные клеем или глиной.

Пока Оскар изучал ее, он ненароком втянул носом воздух, и к горлу подкатила тошнота. Он встал, отошел к качелям и уселся на них. Находиться рядом с ней было невозможно. Она ничего не заметила.

Через какое-то время он встал и снова подошел к ней. Она все еще была поглощена головоломкой.

– Слушай, мне пора домой.

– Угу.

– Кубик…

Девочка застыла. Немного помедлив, молча протянула ему кубик. Оскар взял его, посмотрел на нее и протянул обратно:

– Можешь взять. До завтра.

Она не пошевелилась.

– Нет.

– Почему?

– Может, меня здесь завтра не будет.

– Ну, значит, до послезавтра. Но не позже.

Она подумала. Взяла кубик.

– Спасибо. Может, я завтра и буду.

– Здесь?

– Да.

– Ладно. Пока!

– Пока.

Поворачиваясь, Оскар услышал потрескивание кубика. Она и не думала уходить, сидела себе в своем тоненьком свитерке. Ее родители, должно быть, очень странные, раз позволяют ей гулять в таком виде. Она же себе все застудит!