Текст книги "Иван Великий. Первый «Государь всея Руси»"

Введение

Памяти Александра Ильича Копанева – историка России

В мировой истории XV век, особенно его вторая половина, занимает особое место, знаменуя конец Средневековья и начало Нового времени.

Менялась политическая карта Европы и мира. Многовековая Реконкиста закончилась победой испанского народа. Королевства Кастилия, Леон и Арагон объединились в могущественное Испанское государство. Португальские и испанские каравеллы смело устремились в безбрежный океан и положили начало эпохе Великих географических открытий, а вместе с ней – созданию колониальных империй в Старом и Новом Свете.

Во Франции после хаоса Столетней войны королевская власть, опираясь на среднее дворянство и растущую мощь городской буржуазии, обуздала при Людовике XI политические притязания феодальных сеньоров и самого сильного из них, герцога Бургундского. Вступив в XV век в условиях, когда половина страны была оккупирована англичанами, Франция к концу его превратилась в одно из самых мощных государств Европы и бросила вызов средневековой Германской империи.

Англия, после блестящей победы при Азинкуре державшая в своих руках корону французских королей, потерпела поражение в борьбе с французским народом, поднявшимся на спасение своего отечества под знаменем Жанны д’Арк. Триумф Плантагенетов на континенте сменился братоубийственной войной Алой и Белой роз, в которой нашел могилу старый строй феодальной Англии. Новая монархия Тюдоров с ее сильной королевской властью начиная с Генриха VII гораздо больше, чем когда бы то ни было раньше, опиралась на города с их складывающимся капиталистическим укладом и новыми, буржуазными интересами. Превратившись в один из главных очагов растущего европейского капитализма, Англия на рубеже XV–XVI веков готовилась к борьбе на мировых морских путях.

Другой очаг капитализма развивался в Нидерландах, формально находившихся пока еще под эгидой Германской империи, и в богатых германских городах, чьи банкиры ссужали деньгами самого императора. Но если в Англии и Франции развитие новых, буржуазных отношений сопровождалось усилением королевской власти и созданием централизованных государств, то в Германии Фридриха III и Максимилиана I продолжала господствовать чисто средневековая система сложной, многоступенчатой феодальной иерархии с могущественными сеньорами, готовыми оспорить власть и авторитет императора. Противоречия между средневековыми наднациональными претензиями старой императорской власти и реальными интересами княжеств и городов, между консервативными феодальными традициями и ростками новых отношений неумолимо влекли огромную, архаическую по форме империю к закату в огне грядущих междоусобных войн.

В Италии буржуазные отношения в развитых городах Севера сочетались со средневековой архаикой Юга. Расцвет политической власти, экономики и культуры во Флоренции, Милане, Генуе и Венеции не привел к объединению страны в рамках единого национального государства. Слишком велики оказались противоречия между городскими республиками и княжествами, уравновешивающими друг друга в борьбе за господство в стране. Италия жила под тенью римского престола и его вселенских амбиций. Самая передовая в Европе культура причудливо сочеталась с узким политическим кругозором и эгоистическими местническими интересами. Это порождало бессилие страны, превратившейся в яблоко раздора и арену кровавой борьбы между империей, Францией и Испанией.

XV век – расцвет державы Ягеллонов, могущественных королей Польши и великих князей Литвы. После великой победы славян в Грюнвальдской битве Тевтонский орден вынужден был признать Пруссию вассальным владением польского короля. Росла морская торговля через Гданьск, развивались культурные и политические отношения с Западной Европой. Долгое царствование Казимира IV прошло под знаком усиления Польского государства. Осторожный и ловкий политик, король Казимир соперничал с императором и пытался, порой успешно, закрепить за своей династией власть в Чехии и Венгрии. В Польше развивались города и городское право по немецкому образцу и в то же время в неприкосновенности оставались старые феодальные отношения, сохранялось и усиливалось политическое и экономическое могущество магнатов. Королевская власть Ягеллонов в Польше в большей степени, чем где бы то ни было в Европе, вынуждена была считаться с привилегиями ясновельможных панов, владевших целыми городами и округами. Хотя могущество и своеволие земельной аристократии в XV веке еще не привели к роковым последствиям, они несли в себе угрозу грядущей слабости Польши.

Другая половина державы Ягеллонов, Великое княжество Литовское, простиралась далеко на восток, до подступов к Пскову и Новгороду, Твери, Москве и Рязани. Огромное государство, находившееся в династической унии с Польшей и испытывавшее нарастающее (особенно к концу века) польское и католическое влияние, включало и коренные русские земли, входившие прежде в состав Древнерусского государства. Противоречие между польско-католической ориентацией государственной власти и феодальных верхов и традициями русского православного населения – характерная черта литовской половины монархии Ягеллонов.

На юго-востоке Европы поднимал свое зеленое знамя воинственный Османский султанат. Гибель Византийской империи под ударами османов, захват ими Греции, Болгарии и Сербии выводили империю Мохаммеда II и его наследников на подступы к самому сердцу Европы и превращали османов в страшного врага итальянских республик на Средиземном море. Угроза османского нашествия – одна из доминант европейской политики XV века – особое значение имела для ближайших соседей Русской земли.

Средневековое мироощущение кончалось вместе с феодальными войнами, на смену ему готово было прийти новое представление о мире, об обществе и о человеке. Складывалась новая культура Европы, формировался человек Нового времени. Пышный расцвет Высокого Возрождения в Италии бросал яркий отблеск на культуру других стран. Идеи гуманизма распространялись всюду по Европе. Человеческий дух освобождался от пут схоластики и средневекового формализма.

В этой обновляющейся Европе XV века отходит от старых традиций и ищет новые пути и наше Отечество. В отличие от стран Западной Европы, густонаселенных, находившихся в тесном общении друг с другом и не знавших гнета ордынского ига и почти непрерывных опустошительных нашествий, на Русской земле в XV веке еще не было ростков нового, буржуазного общества. Предстояли долгие века развития в рамках еще не исчерпавшей себя феодальной формации. Но и на Руси происходили перемены.

Основную массу населения составляли крестьяне. С развитием феодальных отношений росло число крупных и мелких вотчин светских и церковных феодалов. Князья давали служилым людям, боярам и детям боярским (низшему слою класса феодалов), а также монастырям жалованные грамоты, закрепляя за ними земли и власть над сельским населением. Крестьяне, жившие в феодальных вотчинах, выплачивали ренту землевладельцу, преимущественно продуктовую, и выполняли различные натуральные повинности. Согласно жалованным грамотам, они были подвластны вотчинному суду и администрации. В пользу государства они выплачивали прямые налоги (дань) и несли основные повинности – посошную (военную службу), городовое дело (строили и чинили укрепления) и ямскую (содержали почтовые станции с лошадьми или платили ямские деньги).

Но еще очень много было черных земель, на которых жили крестьяне, подвластные только феодальному государству и его местной администрации – наместнику и волостелю. Черные крестьянские общины не пользовались никакими льготами, но зато относительно свободно распоряжались своей землей. Борьба черных крестьян за землю, против посягательств феодалов проходит красной нитью через все столетие.

Хотя феодальная зависимость крестьян росла, до развитого крепостного права было еще далеко. Вотчинные крестьяне сохраняли традиционное право отказа – ухода от вотчинника раз в год, по окончании цикла сельскохозяйственных работ. Рабочих рук было достаточно – на смену ушедшим приходили новые, из соседних черных волостей, стремясь получить льготы и защиту со стороны феодала, особенно если он был богатым и сильным.

Развитие феодального землевладения и хозяйства, распашка новых земель приводили к росту производства и обмена. Росли города, развивались товарно-денежные отношения. Торговали хлебом, рыбой, продуктами животноводства, железными изделиями из болотной руды. Особое значение имела соль. Торговлей занимались светские феодалы и монахи, посадские люди и крестьяне. Все большее значение приобретали свободные посадские люди – ремесленники и торговцы, население растущих городов. Кроме Москвы крупными торговыми центрами были Тверь, Новгород, Псков. На севере богатым городом был Устюг, росло значение Белоозера. Ширилась и внешняя торговля. Русские купцы (самые богатые из них назывались «гости») ездили в Литву и Прибалтику, в Орду и Крым. Морская торговля на Балтике была в руках ганзейских купцов – новгородские бояре продавали пушнину и воск, а покупали предметы роскоши, дорогие доспехи, вина, сельдь.

Экономическое развитие страны стало базой для успешной борьбы за национальную независимость, для крупных политических преобразований. Высокий расцвет русской средневековой культуры с конца XIV века (русское «Возрождение») обновил и приумножил моральные силы русского народа. Для нашей страны наступала эра нового политического бытия.

Эпоха перехода от Средних веков к Новому времени, от феодальной анархии к крупным централизованным государствам требовала и выдвигала на авансцену своих героев – королей и дипломатов, полководцев и мыслителей, способных к новому взгляду на мир, к активному целенаправленному действию.

Задача предлагаемой книги – дать очерк жизни и деятельности одного из самых выдающихся людей своего времени. Фигура первого государя всея Руси не может быть понята и оценена вне контекста эпохи. История формирует людей, люди творят историю. Такова диалектика исторического процесса.

Нельзя не отметить, что далеко не все важные события эпохи нашли достаточное отражение в сохранившихся источниках. Далеко не на все вопросы исследователь может дать исчерпывающий ответ. Да и возможны ли исчерпывающие ответы в науке? Решенный, казалось бы, вопрос порождает новые – в этом залог вечного движения человеческой мысли к познанию мира, в том числе и исторической действительности.

В кольце врагов

О, светло светлая и украсно украшена земля Руськая!

Слово о погибели Русской земли

Он есть герой не только российской, но и всемирной истории.

Н. М. Карамзин

В тревоге и печали для Русской земли кончалось лето 6947-е[41]41
  Счет лет велся от Сотворения мира. По нынешнему летосчислению 6947 год длился с 1 сентября 1438 до 31 августа 1439 года.


[Закрыть]. «Месяца июля в 3, в пяток, прииде к Москве царь Махмут…», – записал московский летописец[42]42
  Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). М.—Л., 1949. Т. 25. С. 260.


[Закрыть].

Под стенами Москвы появился воинственный Улу-Мухаммед, один из претендентов на власть в Орде. Совсем недавно он впервые скрестил оружие с русскими. Тогда «за множество согрешений наших» (как считал летописец) войска великого князя Василия Васильевича потерпели страшное поражение. Долго еще на Руси вспоминали «Белевщину», трагический день 5 декабря 1437 года. На поле битвы под Белевом остались тогда девять воевод и иных многое множество. Что же до князей, то, как заметил летописец, «князи… большие убегоша сдрови». Не проявили особой доблести двоюродные братья великого князя Василия Московского, которым он доверил свои полки. Два Дмитрия Юрьевича – Шемяка Углицкий и его младший брат Красный, галичский князь, – вовсе не стремились пролить свою кровь за великого князя.

Тому не приходится удивляться: уже много лет между двумя линиями потомков Дмитрия Донского шла междоусобная борьба за московский великокняжеский стол, подобная войне Алой и Белой розы, разгоравшейся почти в то же время между потомками Эдуарда III Английского – династиями Ланкастеров и Йорков.

Дмитрий Донской много сделал для укрепления великокняжеской власти. Тверь и Суздаль навсегда отказались от соперничества с Москвой, было сломлено своеволие Рязани, побежден Великий Новгород. Москва стала бесспорным центром Русской земли. Но система княжеских уделов как таковая осталась без существенных изменений. Умирая, Дмитрий Иванович назначил своим сыновьям крупные уделы в великом княжестве, что делало их фактически независимыми от старшего брата – Василия, унаследовавшего великокняжеский стол. Более того, по буквальному смыслу духовной грамоты Дмитрия второй его сын, Юрий, князь Галицко-Звенигородский, должен был в случае смерти старшего брата получить великое княжение[43]43
  Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.—Л., 1950. С. 35. № 12.


[Закрыть]. Это распоряжение Донского в конкретных условиях весны 1389 года вполне логично: духовная составлялась, когда семнадцатилетний Василий еще не женился, и Дмитрий Иванович заботился о сохранении великокняжеского стола в руках своих сыновей. Но Василий Дмитриевич прожил еще почти тридцать шесть лет. От брака с Софьей, дочерью литовского великого князя Витовта, он имел трех сыновей. Старшие, Юрий и Иван, умерли еще при жизни отца. Наследником великокняжеского стола остался десятилетний Василий. Тут-то и предъявил свои права его дядя Юрий Дмитриевич, апеллируя к духовной отца. Началась кровавая распря.

В ход было пущено все: обращения к ордынскому хану с обычным подкупом его советников; клятвы, которые тут же нарушались; обещания, которые никто и не думал выполнять. Как и в феодальных войнах в Англии, столь красочно описанных Шекспиром, практиковались измена и предательство вельмож, перебегавших из одного лагеря в другой. Москва переходила из рук в руки. После скоропостижной смерти князя Юрия в начале июня 1434 года борьбу продолжали его сыновья. Но между ними не было единства. Старший, Василий Косой, разбитый Василием Васильевичем, нарушил мир с ним, захватил Устюг, причем многих устюжан «секл и вешал»[44]44
  ПСРЛ. Т. 25. С. 252.


[Закрыть], а весной 1436 года пытался напасть на великого князя под Скорятином на Сухоне, но был снова разбит, взят в плен и ослеплен по приказу своего разъяренного соперника. Братья Василия Косого, хоть и не поддержавшие его в трудную минуту, не могли иметь особых оснований для преданности врагу своего отца и брата. Огонь феодальной войны не погас. Он продолжал тлеть под пеплом, готовый в любую минуту вспыхнуть с новой силой…

Причины феодальной войны, разумеется, не в личных качествах князей и не в неточностях духовной Донского. Эти причины – в самой природе политического строя Русской земли, которая, начиная с XII века, после распада великой древней державы, представляла собой совокупность земель и княжеств, своего рода феодальную иерархическую федерацию под номинальной властью великого князя. Эта власть на протяжении почти трех веков была скорее символической, чем реальной. Развивающиеся феодальные отношения способствовали росту производства и обмена, приводя к появлению множества мелких центров, к которым тяготели соответствующие сельские округи. Эти центры – феодальные города – и были реальной основой политической власти все умножавшегося количества князей – Рюриковичей. Способствуя (до поры до времени) социально-экономическому и культурному развитию страны, процесс нарастающей феодальной раздробленности исключал возможность появления сильной великокняжеской власти – ведь великий князь мог фактически опираться только на силы своего собственного наследственного княжества, а отношения с другими князьями, даже с родными братьями, вынужден был строить на договорных началах, на традиции и (не в последнюю очередь) на силе своего личного авторитета. Но мудрые и талантливые правители рождаются не так уж часто.

Дальновидный и расчетливый Иван Калита не жалел сил для укрепления Московского княжества – основы своей великокняжеской власти. Но и он, и, как мы видели, даже его внук Дмитрий Донской, на котором, по выражению В. О. Ключевского, лежал «яркий отблеск славы Александра Невского», по существу, не боролись с феодальной раздробленностью как таковой, с системой удельных княжеств, составлявших политическую структуру Русской земли.

Только в последние десятилетия XIV – начале XV века можно увидеть растущее тяготение феодальных мирков к более крупным центрам. Причина этого – дальнейшее развитие тех же феодальных отношений, которые в свое время привели страну к раздробленности. На новом этапе узкие местные рынки уже не удовлетворяли возросшие возможности и потребности производства и обмена. Немалую роль играло и то, что местный князь имел весьма ограниченные политические возможности. Его вассалы – феодалы искали более сильного сюзерена, который был бы способен наделить их землями и властью. Крестьяне жаждали защиты от ордынских «ратей» и нападений соседних феодалов, горожане тоже требовали защиты, а кроме того, были заинтересованы в развитии торговли. Почти все слои феодального общества в той или иной мере сознательно или бессознательно жаждали сильной власти, способной обеспечить феодальный порядок взамен феодальной анархии.

Но, как это всегда бывает в истории, новые тенденции побеждают далеко не сразу. Им противостоят тенденции консервативные, опирающиеся на старую традицию, на «старину и пошлину». А власть традиций в средневековом обществе была огромна. Защитниками старого, привычного порядка вольно или невольно выступали удельные князья и их ближайшее окружение, чье политическое бытие и перспективы были всецело связаны с этой традицией. Феодальная война, вспыхнувшая после смерти великого князя Василия Дмитриевича, была в глазах современников прежде всего борьбой за московский стол в духе средневекового легитимизма. Объективно она представляла собой столкновение противоборствующих тенденций – старой, опиравшейся на удельные центры, и новой, тяготевшей к Москве. Компромисс в этой борьбе мог носить только временный, паллиативный характер, что отнюдь не в полной мере сознавалось главными действующими лицами этой борьбы.

И вот теперь, через полтора года после Белевской битвы, Москва увидела у стен своих грозного хана. Он пришел «безвестно»: великий князь Василий «не поспе собратися» навстречу ему и, «виде мало своих», отошел за Волгу, Москва же осталась в осаде во главе с воеводой князем Юрием Патрикеевичем, литовским выходцем, женатым на родной сестре великого князя Анне. В Москву сбежалось «бесчисленное христиан множество», жителей окрестных деревень, – видавшие виды русские люди пытались спастись за крепостными стенами, бросив на произвол судьбы весь свой скарб, нажитый нелегким трудом.

Улу-Мухаммед не осмелился штурмовать Кремль. Простояв десять дней под его стенами, он отошел, «граду не успев ничто же», но зато «зла много учини земли Русской». Опять потянулись на восток толпы связанных русских пленников, снова над Русской землей зазвучали «плач неутешим и рыдание». Отступая, хан сжег Коломну и «людей множество плени, а иных изсекл»… За двести лет со времен Батыя, когда над Русью впервые нависла тьма ордынского ига, такие картины стали привычными…

Новое лето 6948-е от Сотворения мира московский летописец начал записью: «родился великому князю сын Иван генваря 22». Ростовский летописец добавил: «и крести его Питирим»[45]45
  ПСРЛ. Т. 25. С. 260; Там же. Пг., 1921. Т. 24. С. 183.


[Закрыть], епископ Пермский. (Суровый Пермский край – форпост Русской земли на далеком северо-востоке, среди многочисленных местных племен, постепенно принимавших христианство, а с ним и русскую культуру, и русскую великокняжескую власть.)

У великого князя Василия Васильевича, внука Дмитрия Донского, и его жены Марии Ярославны, дочери боровского князя и внучки Владимира Андреевича Серпуховского, героя Куликовской битвы, это был второй сын – первый их сын, Юрий, родился осенью 1437 года и прожил немногим более трех лет. Именно второму сыну суждено было стать наследником. Но этого пока еще никто не знает…

Рождение второго сына в семье великого князя – событие, хотя и достойное упоминания, но далеко не самое важное для современников. Гораздо больше волновали средневекового человека дела церковные. А в наступившем году для этого были особые основания. Только что, летом 1439 года, во Флоренции был заключен едва ли не важнейший церковно-политический акт Средневековья – уния между Католической и Православной церковью с признанием последней главенства римского папы.

Прошло почти четыре века с тех пор, как папа Лев IX и константинопольский патриарх Михаил Керулларий предали друг друга анафеме, и Христианская церковь окончательно раскололась на западную (Католическую) и восточную (Православную). Под эгидой папского престола оказались Германская империя («Священная Римская империя немецкой нации», как она гордо себя именовала), королевства французское и английское, отчаянно боровшаяся с маврами Испания, бесчисленные города и карликовые герцогства Италии, молодые христианские государства Польша, Чехия и Венгрия и далекие северные народы полуварварской Скандинавии. Константинопольская патриархия простерла свою власть над Церквами Руси, Болгарии, Сербии, Валахии. Христиане Ближнего Востока, составлявшие патриархии Александрийскую, Антиохийскую и Иерусалимскую, уже веками находились под властью арабских халифов.

В отличие от Болгарии и Сербии, которым приходилось бороться с политическими амбициями византийских императоров и отстаивать свою национальную независимость, Русская земля была связана с Византией исключительно в церковно-культурном плане. Русская церковь, формально подчинявшаяся патриархии, была почти всегда гораздо больше связана со своей национальной почвой и вырабатывала собственные политические традиции, далекие от интересов императора и патриарха. И хотя связь с Константинополем никогда не прерывалась и патриарх не только возводил в сан русских митрополитов, но и подчас обращался с поучениями и наставлениями к «своей» русской пастве, положение русских митрополитов и епископов существенно отличалось от статуса католического иерарха, жестко подчиненного Святому престолу в Риме.

После вторжения османов на Балканский полуостров Византийская империя, со всех сторон окруженная потенциальными завоевателями, оказалась перед смертельной угрозой. На Флорентийском соборе император Иоанн VIII и патриарх Иосиф надеялись ценой подчинения Православной церкви римской курии получить военную помощь против воинственных мусульман. В этом смысле уния, заключенная 6 июля 1439 года, – акт отчаяния умирающей империи.

Но если Византии уния давала надежду (как впоследствии оказалось, призрачную) на сохранение своего политического бытия, то для Русской земли провозглашенный во Флоренции отказ от самобытности Православной церкви мог иметь совсем другие последствия.

Разгром Руси Батыем привел не только к установлению ордынского ига, но и к постепенному захвату западных и южных русских земель Литвой и Польшей. Ко второй четверти XV века под властью польского короля и великого князя Литовского оказалась большая часть территории древнего Русского государства. И Червонная Русь со Львовом и старым Галичем, и Волынь с Владимиром и Холмом, и Черная Русь с Гродно и Берестьем, и Белая с Минском и Полоцком – не только эти земли, арена многовековой истории Древней Руси, но и сам Киев, Чернигов, южный Переяславль, а в начале XV века даже Смоленск вошли в состав владений чужеземных католических государей. В условиях потери политической независимости для коренного русского населения отторгнутых земель особое значение приобрел вопрос церковный – вероисповедная связь между собой и с остальной частью Руси. Вопрос сохранения своей веры стал и вопросом сохранения своей национальности, культуры и традиций.

Не меньшее значение этот вопрос имел и для Москвы и тяготеющих к ней земель северо-востока и северо-запада Руси – конфессиональное единство Москвы и Новгорода, Твери и Рязани и далекой Вятки служило идейной базой для единства политического. Православная Русь противостояла католическим Литве и Польше, за спиной которых стояла папская курия с ее мечтами о Вселенской церкви. И когда в феврале 1440 года «прииде из Рима Сидор митрополит», ставленник патриарха, один из активных деятелей Флорентийского собора и горячий поборник унии, его проповедь «соедините православие с латынском» встретила дружный отпор как епископов, так и самого великого князя Василия Васильевича. 2 марта сторонник подчинения папе был заключен в Чудов монастырь (откуда он, впрочем, через полгода бежал в Тверь и далее в Литву)[46]46
  ПСРЛ. Т. 25. С. 261.


[Закрыть].

Русь сделала свой выбор, имевший далеко идущие последствия. Отказ от унии означал разрыв с константинопольским патриархом и давал последнему формальную возможность назначить нового митрополита с подчинением ему западных русских епархий на территории Литовского великого княжества. Патриарх так и поступил, назначив в Киев Григория, ученика незадачливого Исидора. Зато Москва сохранила значение единственного центра самостоятельной Православной церкви, что поднимало ее духовный авторитет в глазах русского народа по обе стороны русско-литовского рубежа. По необходимости должны были измениться и отношения между главой политической власти, великим князем и митрополитом – последний теперь даже формально не мог апеллировать к авторитету патриарха.

Осенью 1440 года в Галиче умер князь Дмитрий Юрьевич Красный, один из злополучных руководителей Белевской битвы. (Его смерть после долгой летаргии поразила современников суеверным ужасом.) Его удел перешел к старшему Дмитрию – Шемяке. Это очень усилило позиции последнего.

Феодальная усобица то ослабевала, то вспыхивала с новой силой. В борьбу вмешивались Новгород и Литва. Неурожай и голод вызвали эпидемию во Пскове. Зимы были «злы», а сено дорого, отметил летописец. Нападали старые враги – ордынцы. «Царевич» Мустафа «со множеством татар» вторгся в Рязанскую землю – многострадальное пограничье между Русью и Диким Полем. На этот раз ордынцев удалось отразить – в бою на речке Листани был убит сам «царевич», хотя и русские понесли большие потери. Это только один из эпизодов незатухавшей войны, фактически шедшей между Русью и Ордой почти с самого начала ига. Несмотря на выплату ордынцам «выхода» (дани), несмотря на признание Русью своей формальной зависимости от хана («царя»), у которого русские князья выпрашивали ярлыки на великое княжение и к которому регулярно ездили на поклон с богатыми дарами («поминками»), прочного мира на южной границе не было никогда. Если не сам «царь» и посланные им воеводы (их походы случались довольно редко и каждый раз носили характер катастрофы, как при Тохтамыше и Едигее), то бесчисленные «царевичи» чуть не каждый год вторгались в русские земли, грабили, жгли, убивали и уводили в «полон». В постоянном напряжении, ожидании очередного ордынского набега проходила жизнь одного поколения за другим.

1445 год принес новые беды. Семитысячная литовская рать вторглась с юго-запада. Литовцы простояли неделю под Козельском (прославившимся в свое время героической обороной от орды Батыя) и подошли к Калуге. Калужане вынуждены были дать «окуп». Можайский князь Иван Андреевич и брат его Михаил, князь Верейский (оба – внуки Дмитрия Донского), послали против литовцев своих людей. Под Суходровом произошел бой, видимо, неудачный для русских, судя по тому, что в плен попало несколько воевод. Однако от дальнейшего вторжения литовцы отказались и вернулись назад. Тем не менее они «плени земли много и повоева, и христьянству погибель великая бысть»[47]47
  ПСРЛ. Т. 25. С. 394–395; СПб., 1889. Т. 16. Стб. 186.


[Закрыть].

Это нападение – только одно из звеньев в длинной цепи литовской экспансии, начавшейся еще в XIV веке. Шаг за шагом продвигались литовские феодалы со своими дружинами в глубь Русской земли. Город за городом, волость за волостью падали под их натиском. Многочисленные русские князья, сидевшие на раздробленных уделах когда-то сильных княжеств Черниговского и Смоленского, один за другим оказывались вассалами могучего великого князя Литовского…

Но гораздо более трагические события развернулись летом 1445 года на восточном рубеже Русской земли – там, откуда угрожал страшный Улу-Мухаммед, победитель в битве под Белевом. К этому времени он разгромил волжских булгар на Средней Волге и создал новое самостоятельное ханство – Казанское. К ордынскому напряжению на южном рубеже добавилось теперь казанское – на восточном. Еще зимой Улу-Мухаммед захватил Нижний Новгород, укрепился там и пошел к Мурому. Над Москвой снова нависла опасность.

В начале лета в Москву пришла весть, что Улу-Мухаммед послал в поход на Русь своих сыновей – Мамутека и Якуба. Против них двинулся Василий Васильевич. В Юрьеве к нему присоединились беженцы из Нижнего Новгорода, а в Суздале – Андреевичи, Можайский Иван и Верейский Михаил и шурин Василий Ярославич, князь Серпуховский. Но этих сил было еще недостаточно. На Каменке, близ Суздаля, великий князь сделал смотр войску в боевых доспехах – не оказалось и тысячи воинов. Ждали подкреплений. До поздней ночи пировал Василий Васильевич со своими двоюродными братьями и боярами. А на рассвете в среду, 7 июля, его разбудила весть, что татары уже переходят Нерль. Облекшись в доспехи, подняв боевые знамена, русские войска по призыву великого князя бросились вперед. Стремясь ударить по татарам на переправе, Василий не стал ждать сбора всех полков. Под Суздальским Ефимьевым монастырем закипела конная битва: полторы тысячи русских против трех с половиной тысяч татар. Русские сначала потеснили татар, но бегство их оказалось притворным. Повернув фронт, они атаковали расстроенные русские ряды. В самой гуще боя «добре мужественно бился» великий князь Василий Васильевич. Многократно раненный, в разбитых доспехах, он был схвачен крепкими вражескими руками… В плен попали и Михаил Андреевич Верейский, и много других русских воинов… Иван Андреевич Можайский, раненный, успел пересесть на другого коня и бежать с поля боя… «А князь Дмитрий Шемяка и не пришел, ни полков своих не прислал»[48]48
  ПСРЛ. Т. 25. С. 262–263.


[Закрыть], – констатирует летописец… Снова, как под Белевом, угличский князь, самый сильный из внуков Донского, не захотел пролить кровь за Отечество.

Страшная, небывалая беда обрушилась на Русскую землю. Дело было не только в том, что победители «ходив в погоню, много избиша и изграбиша, а села пожгоша, люди иссекоша, и иных в полон поведоша». Самое страшное – в руках врагов, в плену оказался великий князь, глава всей феодальной иерархии, всей политической структуры Русской земли. Такого не было даже при Батые. Взятие в плен главы государственной власти – катастрофа для средневекового общества. Пленный монарх – заложник в руках врагов. Унизительные, тягостные условия мира, огромный выкуп за пленника – логическое продолжение этой беды. В таком же положении оказалась, например, Франция во времена Столетней войны, когда в битве при Пуатье в сентябре 1356 года в руках английского «Черного принца» оказался злополучный король Иоанн Добрый. Но Франция была относительно крепким государством, с сильными традициями королевской власти, со сложившимся аппаратом управления. А для Руси с ее шаткой, зыбкой политической структурой, для страны, раздираемой княжескими усобицами, со всех сторон окруженной беспощадными врагами, пленение великого князя было еще более опасным ударом. Создавалась совершенно новая политическая ситуация с непредсказуемыми, но грозными последствиями. И неудивительно, что, когда гордые «царевичи» прислали на Москву в знак своей победы нательные кресты, снятые с великого князя, в столице «бысть плач велик в рыдания много, не токмо великим княгиням», матери и жене пленного Василия Васильевича, «но и всему христьянству».