Текст книги "Гражданско-правовая ответственность государства по деликтным обязательствам: Теория и судебная практика"

Власти Российской Федерации оспаривали указанное утверждение. Они утверждали, что заключение заявителя под стражу 13 июня 2000 г. было обосновано разумным подозрением в том, что заявитель совершил мошенничество в крупных размерах, наказание за которое предусмотрено п. «б» ч. 3 ст. 159 УК РФ.

Заявитель утверждал, что оснований для привлечения его к ответственности нет. Что касается расследования в отношении компании «Русское видео», то он полагал, что его поведение не подпадает под юридические определения мошенничества и соучастия. Что касается расследования займа компании ЗАО «Медиа-Мост», он полагал, что на самом деле Генеральная прокуратура Российской Федерации пыталась искусственным образом криминализировать кредитные отношения между двумя юридическими лицами.

Свое мнение Европейский суд изложил следующим образом.

Заявитель утверждал, что расследования по поводу займов как в отношении ООО «Русское видео», так и ЗАО «Медиа-Мост» не были основаны на «разумном подозрении». Поскольку власти Российской Федерации физически не задерживали заявителя в связи с делом о займе, произведенным ЗАО «Медиа-Мост», заявитель не может утверждать, что он является в связи с этим жертвой нарушения ст. 5 Конвенции. Поэтому Европейский суд ограничится рассмотрением вопроса о наличии «разумного подозрения» в деле ООО «Русское видео». Для того, чтобы арест, произведенный на основании разумного подозрения, был оправданным согласно п. 1 ст. 5 Конвенции, нет необходимости в том, чтобы полиция располагала доказательствами, достаточными для предъявления обвинения в момент ареста или в течение времени нахождения заявителя под стражей. Также нет необходимости в том, чтобы лицу, заключенному под стражу, было предъявлено обвинение, либо оно предстало перед судом. Целью заключения под стражу для допроса является продолжение расследования по уголовному делу путем подтверждения или опровержения подозрений, которые дают основания для заключения под стражу. Однако требование, чтобы подозрение формировалось на разумных основаниях, является неотъемлемой частью гарантий от произвольного ареста или заключения под стражу. Того факта, что подозрение является добросовестным, недостаточно. Выражение «разумное подозрение» означает наличие фактов либо информации, которые убедили бы объективного наблюдателя в том, что соответствующее лицо могло совершить преступление.

В деле компании ООО «Русское видео» власти, проводившие расследование, подозревали заявителя в том, что он путем мошенничества, через ряд притворных сделок, лишил государственную компанию права транслировать телевизионный сигнал. Власти оценивали вред, причиненный государству, в 10 млн долл. США и квалифицировали действия заявителя как уголовное преступление согласно п. «б» ч. 3 ст. 159 УК РФ. Европейский суд полагает, что доказательства, собранные властями, проводившими расследование, могли «убедить объективного наблюдателя» в том, что заявитель мог совершить преступление.

Заявитель утверждал также, что его заключение под стражу не было «законным», так как не была соблюдена внутригосударственная процедура. В частности, не было «исключительных обстоятельств», наличия которых требует ст. 90 УПК РСФСР для оправдания заключения под стражу до предъявления обвинения. Более того, в нарушение требований ст. 89 УПК РСФСР не имелось доказательств того, что он мог скрыться от следствия или препятствовать установлению истины в случае, если останется на свободе. Заявитель также жаловался на то, что его заключение под стражу не было «законным», поскольку в силу Постановления об амнистии он не подлежал уголовному преследованию.

Власти Российской Федерации оспаривали утверждения заявителя. Во-первых, что касается соблюдения внутригосударственной процедуры, они признали, что ст. 90 УПК РСФСР не содержала перечня «исключительных обстоятельств», при которых возможно заключение под стражу до предъявления обвинения. Вместе с тем такие обстоятельства устанавливались в индивидуальном порядке в каждом конкретном деле. Заявитель подозревался в совершении тяжкого преступления – мошенничестве в крупном размере по предварительному сговору. Преступление представляло большую общественную опасность – наказывалось исключительно лишением свободы. Поэтому органы власти, проводившие расследование, приняли решение: применить к заявителю заключение под стражу. Статья 96 УПК РСФСР, действовавшая в то время, разрешала заключение под стражу исключительно по мотиву тяжести совершенного преступления.

Кроме того, следователь подозревал, что заявитель мог скрыться. Подозрение было вызвано тем, что заявитель знал об обвинениях в совершении аналогичного преступления в связи с уголовным делом против другого лица, Р. был арестован за участие в преступной деятельности в отношении компании ООО «Русское видео». Заявитель также знал о тяжести преступления, в котором его подозревали, и возможности его предварительного заключения под стражу. Опасения в том, что заявитель может скрываться позднее, оказались оправданными. Что касается амнистии, то власти государства-ответчика утверждали, что согласно ст. 8 Постановления об амнистии все уголовные дела против лиц, награжденных медалями и орденами СССР или Российской Федерации, подлежали прекращению независимо от тяжести обвинений. 28 июня 2000 г. в Постановлении об амнистии были внесены изменения, согласно которым преступление, в совершении которого обвинялся заявитель, предусмотренное п. «б» ч. 3 ст. 159 Уголовного кодекса РФ, было исключено из списка преступлений, подпадающих под амнистию. В любом случае уголовное законодательство не содержит нормы, запрещающей заключение под стражу лиц, имеющих право воспользоваться благоприятными последствиями амнистии.

Власти Российской Федерации также утверждали, что во время ареста органы, проводившие расследование, не имели сведений о том, что заявитель был награжден орденом Дружбы народов. Впервые органы, проводившие расследование, узнали об этом в день освобождения заявителя 16 июня 2000 г. Согласно закону незамедлительно после того, как следователь узнал о награде заявителя, он должен был прекратить уголовное дело в случае согласия заявителя. Однако поскольку в материалах уголовного дела не было информации о том, что заявитель согласился на прекращение уголовного дела, органы, проводившие расследование по уголовному делу, продолжили производство по упомянутому делу.

Заявитель согласился с властями государства-ответчика в том, что ни ст. 90 УПК РСФСР, ни какое-либо другое положение не содержат четкого определения понятия «исключительные обстоятельства». Однако он утверждал, что подозрение о том, что он мог скрыться от следствия, было необоснованным. Обвинения, выдвинутые против него, не имели ничего общего с обвинениями, предъявленными Р., который был заключен под стражу в связи с обвинениями в уклонении от уплаты налогов почти за два года до заключения под стражу заявителя. Было бы абсурдным предполагать, что заявитель мог скрыться от следствия в связи с заключением под стражу Р. До самого момента заключения под стражу действия Генеральной прокуратуры РФ ни напрямую, ни косвенно не указывали на то, что заявитель подозревался в совершении тяжкого преступления, и поэтому должен быть заключен под стражу. 2 ноября 1999 г. заявитель был допрошен в качестве свидетеля по делу Р., и вопросы, которые были ему заданы, не содержали оснований для того, чтобы сделать предположение о том, что он подозревается в совершении преступлений и, следовательно, может быть заключен под стражу. Более того, допрос показал, что заявитель был полностью готов и желал оказать содействие в предоставлении любой информации, требуемой следователю. В целом поведение заявителя до его заключения под стражу не могло дать оснований для подозрения в том, что он скроется от следствия и суда. Даже если заявитель мог находиться за границей, он всегда незамедлительно возвращался в г. Москву, если это требовалось.

Что касается амнистии, то заявитель не согласен с властями Российской Федерации в их толковании Постановления об амнистии. Он полагал нелогичным, чтобы лицо, которое подлежит амнистии от обвинения, не подлежало бы амнистии в отношении заключения под стражу на основании того обвинения. Заявитель утверждал, что ссылка властей Российской Федерации на поправку к Постановлению об амнистии от 28 июня 2000 г. была неуместной, поскольку она была принята после ареста заявителя. Было бы абсурдным предположить, что эта поправка в порядке обратной силы делала заключение заявителя под стражу законным. Заявитель утверждал, что органы, проводившие расследование, на самом деле знали в момент заключения под стражу о том, что он был награжден орденом Дружбы народов. Следователь собственноручно записал этот факт в протоколе допроса от 2 ноября 1999 г. и от 14 июня 2000 г.

По мнению Европейского суда, при рассмотрении вопроса о «законности» содержания под стражей, включая вопрос о том, была ли соблюдена процедура, «предусмотренная законом», Конвенция по существу отсылает нас к национальному праву и закрепляет обязанность соблюдения норм национального материального и процессуального права, но при этом она дополнительно требует, чтобы любое лишение свободы соответствовало целям, предусмотренным статьей 5 Конвенции, а именно цели защиты человека от произвола. Закрепляя положение, согласно которому любое лишение свободы должно осуществляться «в соответствии с процедурой, предусмотренной законом», п. 1 ст. 5 Конвенции прежде всего требует, чтобы любое заключение под стражу либо задержание имело правовое основание во внутригосударственном праве. При этом данное выражение не просто отсылает нас к национальному праву. Как и выражения «в соответствии с законом» и «предусмотрено законом», использованные во вторых пунктах ст. 8—11 Конвенции, они также ссылаются на качество закона, требуя совместимости последнего с верховенством права – концептуальным положением, присущим всем статьям Конвенции. Качество в этом смысле предусматривает, что в случаях, когда национальное право допускает лишение свободы, оно должно быть достаточно доступным и точным для того, чтобы избежать любых возможных опасностей произвола. Заявитель был заключен под стражу до предъявления ему обвинения. Заключение под стражу в этом случае представляет собой исключение из общего правила, закрепленного в ст. 89 УПК РСФСР, согласно которой меры пресечения применяются после предъявления обвинений. Такое исключение допускалось ст. 90 УПК РСФСР при наличии «исключительных обстоятельств». Стороны согласны с тем, что УПК РСФСР не раскрывает значение указанного выражения. Власти Российской Федерации не представили каких-либо примеров, подтвержденных либо не подтвержденных решениями судов дел, которые могли бы раскрыть понятие «исключительных обстоятельств», используемое в прошлом. Не было продемонстрировано, что эта норма – на основании которой лицо может быть лишено свободы – соответствует требованию «качества закона», предусмотренному ст. 5 Конвенции. В свете упомянутого вывода нет необходимости рассматривать вопрос о том, отвечала ли ситуация с заявителем требованиям материального права. Что касается амнистии, то «законности» заключения под стражу присуще его соответствие требованиям национального права. Прежде всего национальные власти, в особенности суды, занимаются толкованием и применением национального права. Однако, поскольку согласно п. 1 ст. 5 Конвенции несоблюдение положений национального права приводит к нарушению Конвенции, следовательно, Европейский суд может и должен осуществлять некоторые полномочия по проверке соблюдения соответствующих положений права. Власти Российской Федерации согласились с тем, что по смыслу Постановления об амнистии следователь должен был прекратить разбирательство против заявителя сразу после того, как ему стало известно, что заявитель был награжден орденом Дружбы народов. Хотя власти государства-ответчика и утверждали, что следователь впервые узнал об этом факте 16 июня 2000 г., они не отрицали того, что тот же следователь лично внес информацию о награде заявителя в протоколы допроса от 12 ноября и 14 июня 2000 г. Поэтому Европейский суд приходит к выводу, что к 13 июня 2000 г. власти на самом деле знали, или от них можно было разумно ожидать, что они знают о том, что уголовное дело против заявителя должно быть прекращено. Европейский суд согласен с заявителем в том, что было бы абсурдным толковать Постановление об амнистии как допускающее предварительное заключение под стражу в отношении лиц, уголовные дела против которых подлежат прекращению. Поэтому имело место нарушение норм национального права. Соответственно, имело место нарушение ст. 5 Конвенции.

Заявитель также жаловался на то, что его заключение под стражу представляло собой превышение полномочий. Он утверждал, что, заключая его под стражу, власти намеревались заставить его продать его бизнес в области средств массовой информации ОАО «Газпром» на невыгодных условиях. Европейский суд рассмотрит жалобу в этой части согласно ст. 18 Конвенции, которая гласит: «Ограничения, допускаемые в настоящей Конвенции в отношении указанных прав и свобод, не должны применяться для иных целей, нежели те, для которых они были предусмотрены».

Власти Российской Федерации не согласились с указанным утверждением заявителя. Они настаивали на том, что заявитель не представил каких-либо доказательств, указывающих на то, что если бы он не продал свой бизнес согласно «Июльскому соглашению», то он не был бы освобожден. Заявитель утверждал, что обстоятельства дела говорят сами за себя. Он напомнил, что власти руководствовались желанием эффективно заставить замолчать его средства массовой информации и, в частности, прекратить критику ими руководства Российской Федерации. Заявитель особо отмечает, что когда ЗАО «Медиа-Мост» не стала соблюдать «Июльское соглашение», поскольку оно было подписано под давлением, Генеральная прокуратура РФ начала расследование займов, осуществленных ЗАО «Медиа-Мост».

По мнению Европейского суда, ст. 18 Конвенции не является автономной. Она может применяться только во взаимосвязи с другими статьями Конвенции. Однако может иметь место нарушение ст. 18 Конвенции, рассматриваемой в связи с другой статьей, в то время как не может иметь место нарушение этой статьи, взятой самостоятельно. Более того, из формулировки ст. 18 Конвенции следует, что нарушение может иметь место только в случаях, когда соответствующее право или свобода подлежат ограничениям, допускаемым согласно Конвенции. Европейский суд установил факт ограничения свободы заявителя «с тем, чтобы он предстал перед компетентным органом власти по обоснованному подозрению в совершении правонарушения». Вместе с тем, рассматривая утверждение согласно ст. 18 Конвенции, Европейский суд должен учитывать, было ли заключение под стражу, кроме того, и, следовательно, в нарушение ст. 18 Конвенции, применено для цели, отличной от той, что предусмотрена подп. «с» п. 1 ст. 5 Конвенции. Власти Российской Федерации не оспаривали того факта, что «Июльское соглашение», а именно приложение № 6 к нему, связывало прекращение расследования в отношении компании «Русское видео» с продажей средств массовой информации заявителя компании «Газпром», которая контролируется государством. Власти Российской Федерации также не оспаривали того факта, что приложение № 6 было подписано исполняющим обязанности министра печати, информации и средств массовых коммуникаций Российской Федерации. Наконец, власти Российской Федерации не отрицали того факта, что одним из оснований для прекращения следователем Николаевым уголовного дела в отношении заявителя 26 июля 2000 г. было то, что заявитель компенсировал вред, причиненный предполагаемым мошенничеством, путем передачи акций ЗАО «Медиа-Мост» компании, находящейся под контролем у государства.

По мнению Европейского суда, целью таких публично-правовых механизмов, как уголовное судопроизводство и заключение под стражу, не является их использование в качестве составляющей стратегий получения выгоды. Те факты, что ОАО «Газпром» просило заявителя подписать «Июльское соглашение» в то время, когда он находился под стражей, что министр государства удостоверил такое соглашение своей подписью, и что следователь впоследствии использовал его как одно из оснований для снятия обвинений, настоятельно свидетельствуют о том, что обвинение против заявителя было выдвинуто для того, чтобы запугать его.

При таких обстоятельствах Европейский суд не может не признать, что ограничение свободы заявителя, допускаемое согласно подп. «с» п. 1 ст. 5 Конвенции применялось не только с тем, чтобы он предстал перед компетентным органом власти по обоснованному подозрению в совершении правонарушения, но и по причинам иного, несвойственного ему характера. Соответственно, имело место нарушение ст. 18 Конвенции, взятой в совокупности со ст. 5 Конвенции.[161]161
  См.: Постановление Европейского суда по правам человека от 19 мая 2004 г. (первая секция) по делу «Гусинский против Российской Федерации». Жалоба № 70276/01 // СПС «КонсультантПлюс».


[Закрыть]

Представляется, что к основаниям безвиновной гражданско-правовой ответственности государства в рамках ч. 1 ст. 1070 ГК РФ относится и такое основание, как незаконное (необоснованное) задержание подозреваемого, очень близкое по своей правовой природе аресту обвиняемого. По сведениям М. В. Орловой, ежегодно в нашей стране следователями и дознавателями органов внутренних дел задерживаются в порядке ст. 91 УПК РФ по подозрению в совершении преступлений около 235 тыс. граждан, из которых 1,7 % впоследствии освобождаются за прекращением уголовного дела, в том числе 0,5 % – по реабилитирующим основаниям.[162]162
  См.: Орлова М. В. Спорные вопросы реабилитации невиновных по уголовным делам // Российский следователь. 2005. № 2. С. 45.


[Закрыть]

Согласно ст. 91–93 УПК РФ орган дознания, дознаватель, следователь или прокурор вправе задержать лицо по подозрению в совершении преступления, за которое может быть назначено наказание в виде лишения свободы, при наличии одного из следующих оснований: 1) когда это лицо застигнуто при совершении преступления или непосредственно после его совершения; 2) когда потерпевшие или очевидцы укажут на данное лицо как на совершившее преступление; 3) когда на этом лице или его одежде, при нем или в его жилище будут обнаружены явные следы преступления. При наличии иных данных, дающих основание подозревать лицо в совершении преступления, оно может быть задержано, если это лицо пыталось скрыться, либо не имеет постоянного места жительства, либо не установлена его личность, либо если прокурором, а также следователем или дознавателем с согласия прокурора, в суд направлено ходатайство об избрании в отношении указанного лица меры пресечения в виде заключения под стражу. После доставления подозреваемого в орган дознания, к следователю или прокурору в срок не более 3 часов должен быть составлен протокол задержания, в котором делается отметка о том, что подозреваемому разъяснены права, предусмотренные ст. 46 УПК РФ. Подозреваемый подлежит освобождению по постановлению дознавателя, следователя или прокурора, если: 1) не подтвердилось подозрение в совершении преступления; 2) отсутствуют основания применения к нему меры пресечения в виде заключения под стражу; 3) задержание было произведено с нарушением требований ст. 91 УПК РФ. По истечении 48 часов с момента задержания подозреваемый подлежит освобождению, если в отношении его не была избрана мера пресечения в виде заключения под стражу либо суд не продлил срок задержания в порядке, установленном п. 3 ч. 7 ст. 108 УПК РФ.

Живой интерес в связи с изложенным вызывает следующее судебное дело.

Гражданин Д. обратился в Ленинский районный суд г. Воронежа с иском к Министерству финансов РФ и прокуратуре Воронежской области о компенсации морального вреда в сумме 30 000 руб. В исковом заявлении Д. указал, что 4 марта 2003 г. следователь прокуратуры Железнодорожного района г. Воронежа возбудил против него уголовное дело по ст. 125 УК РФ (заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни и здоровья состоянии). С 14 по 16 апреля того же года он в качестве задержанного по подозрению в совершении преступления находился в ИВС ГУВД, подвергался личному обыску, психологическому воздействию со стороны сотрудников Железнодорожного РОВД. 10 января 2004 г. постановлением следователя по ОВД следственного отдела прокуратуры Воронежской области уголовное преследование в отношении него было прекращено за непричастностью к совершению преступления.

В судебном заседания доводы истца были подтверждены и суд пришел к выводу об удовлетворении его иска в части компенсации морального вреда в сумме 10 000 руб. Указанную сумму суд постановил взыскать с Министерства финансов РФ за счет средств федерального бюджета. Ответная сторона обратилась в суд кассационной инстанции с кассационной жалобой на предмет отмены состоявшегося судебного решения. В этой жалобе указывалось, что Д. был задержан законно как лицо, на которое, как на совершившее преступление, указала потерпевшая. Постановлением районного судьи было отказано в удовлетворении ходатайства следователя об избрании в отношении него меры пресечения в виде содержания под стражей. Незаконность задержания должна быть подтверждена постановлением прокурора (суда) в порядке ст. 124, 125 УПК РФ (рассмотрение жалоб на действия следователя, способные причинить ущерб конституционным правам и свободам участников уголовного судопроизводства). Судебная коллегия по гражданским делам Воронежского областного суда не согласилась с доводами, изложенными в кассационной жалобе, и оставила судебное решение без изменения.[163]163
  Дело № 2-1233/2004. Архив Ленинского районного суда г. Воронежа.


[Закрыть]

Если исходить из логики выводов, изложенных судом в своем решении, то можно сделать свой вывод о том, что суд приравнял незаконное задержание к незаконному аресту (кратковременному лишению свободы) и привлек к ответственности государство при решении реабилитационных процедур независимо от наличия или отсутствия вины государственных органов в кратковременном задержании заявителя.

Большой интерес в связи с изложенным вызывают выводы Конституционного Суда РФ, изложенные в Определении от 4 декабря 2003 г. № 440-0 по жалобе гражданки Аликиной Т. Н. на нарушение ее конституционных прав п. 1 ст. 1070 ГК РФ.[164]164
  СПС «КонсультантПлюс».


[Закрыть]

Как следовало из представленных материалов, решением Нытвенского районного суда Пермской области от 2 июля 2001 г., оставленным без изменения Пермским областным судом и Верховным Судом РФ, было отказано в удовлетворении исковых требований Т. Н. Аликиной о возмещении морального вреда, причиненного ей незаконным задержанием по подозрению в совершении преступления, предусмотренного ст. 201 УК РФ (уголовное дело было прекращено за отсутствием в деянии состава преступления), и содержанием в изоляторе временного содержания с 23 по 25 ноября 1999 г., а также о возмещении затрат на услуги адвоката. Суд установил, что обвинение Т. Н. Аликиной не предъявлялось и мера пресечения в виде заключения под стражу или подписки о невыезде не избиралась, и указал, что задержание подозреваемого в совершении преступления в соответствии со ст. 122 УПК РСФСР не является мерой пресечения, предусмотренной ст. 89 УПК РСФСР, а норма п. 1 ст. 1070 ГК РФ расширительному толкованию не подлежит.

По мнению заявительницы, отсутствие в п. 1 ст. 1070 ГК РФ положения о возмещении гражданину в полном объеме вреда, причиненного в результате незаконного задержания, нарушает ее права, закрепленные в ст. 2, 18, 21, 45, 52 и 53 Конституции РФ.

Конституционный Суд РФ напомнил, что в Постановлении от 27 июня 2000 г. Конституционный Суд РФ выразил правовую позицию, в соответствии с которой применительно к обеспечению конституционных прав граждан понятия «задержанный», «обвиняемый», «предъявление обвинения» должны толковаться в их конституционно-правовом, а не в более узком смысле, придаваемом им Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР, и указал, что в целях реализации конституционных прав граждан необходимо учитывать не только формальное процессуальное, но и фактическое положение лица, в отношении которого осуществляется публичное уголовное преследование. Положение лица, задержанного в качестве подозреваемого и помещенного в условия изоляции, по своему правовому режиму, степени применяемых ограничений и претерпеваемых в связи с этим ущемлений тождественно положению лица, в отношении которого содержание под стражей избрано в качестве меры пресечения. Следовательно, и вред, причиненный незаконными действиями органов дознания, предварительного следствия и прокуратуры, должен возмещаться государством в полном объеме независимо от вины соответствующих должностных лиц не только в прямо перечисленных в п. 1 ст. 1070 ГК РФ случаях, но и тогда, когда вред причиняется в результате незаконного применения в отношении гражданина такой меры процессуального принуждения, как задержание. Таким образом, п. 1 ст. 1070 ГК РФ – по его конституционно-правовому смыслу, выявленному в настоящем Определении на основе правовых позиций, которые были выражены Конституционным Судом РФ в постановлении, сохраняющем свою силу, – означает, что подлежит возмещению за счет казны в полном объеме независимо от вины должностных лиц органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда вред, причиненный гражданину не только в результате незаконного осуждения, незаконного привлечения к уголовной ответственности, незаконного применения в качестве меры пресечения заключения под стражу или подписки о невыезде, незаконного наложения административного взыскания в виде ареста или исправительных работ, но и в результате незаконного задержания в качестве подозреваемого.

В ч. 3 ст. 133 УПК РФ отмечено, что право на возмещение вреда в порядке, установленном гл. 18 УПК РФ, имеет также любое лицо, незаконно подвергнутое мерам процессуального принуждения в ходе производства по уголовному делу.

Следует заметить, что к мерам процессуального принуждения (помимо задержания подозреваемого) законодатель относит и меры пресечения (заключение под стражу, подписку о невыезде, залог, домашний арест, личное поручительство, наблюдение командования воинской части, присмотр за несовершеннолетним обвиняемым (ст. 98—108 УПК РФ), атакже иные меры процессуального принуждения (обязательство о явке, привод, временное отстранение от должности, наложение ареста на имущество (ст. 111–118 УПКРФ).

Судебная практика показывает, что имущественный и моральный вред может быть причинен реабилитируемым лицам и при незаконном избрании (выборе, применении) перечисленных (помимо мер пресечения в виде заключения под стражу, подписки о невыезде) мер процессуального принуждения. Относятся ли эти меры (помимо заключения под стражу и подписки о невыезде) к числу оснований (в случае их незаконности, необоснованности), дающих право на реабилитацию (возмещение имущественного и неимущественного ущерба в рамках ч. 1 ст. 1070 ГК РФ) независимо от вины государственных органов и их должностных лиц?

Представляется, что на этот вопрос следует ответить положительно. Непонятно, почему законодатель избирательно подошел в ч. 1 ст. 1070 ГК РФ к мерам пресечения при установлении оснований безвиновной ответственности государства за причинение вреда гражданину, упомянув только о подписке о невыезде и содержании под стражей. Такая мера пресечения, как домашний арест (ст. 107 УПК РФ), может в не меньшей степени причинить вред гражданину, чем подписка о невыезде, ограничить его право на свободное передвижение, занятие трудовой и предпринимательской деятельностью, ущемить его деловую и личную репутацию (доброе имя). Залог как мера пресечения также способен ограничить право обвиняемого (подсудимого) на распоряжение, пользование своим имуществом как собственным. Не менее ощутимы и такие иные меры процессуального принуждения, как принудительный привод (ст. 113 УПК РФ), временное отстранение от должности (ст. 114 УПК РФ), наложение ареста на имущество (ст. 115 УПК РФ). Судебная практика показывает, что гражданину порой трудно доказать вину правоохранительных органов, их должностных лиц в незаконности предпринимаемых ими действий по применению широкого круга мер процессуального принуждения, предусмотренных разд. IV УПК РФ. В юридической литературе обоснованно отмечается, что «с одной стороны, деятельность правоохранительных органов объективно носит вредоносный характер в том смысле, что таит в себе скрытую опасность причинения вреда невиновным лицам, например в связи с возможностью применения мер принуждения на ранних стадиях дознания и следствия. С другой стороны, учитывается, что в роли делинквента в данном случае выступают правоохранительные и судебные органы, что во многом осложняет проблему доказывания их вины, особенно в тех случаях, когда незаконные действия одновременно или последовательно совершаются должностными лицами нескольких из них».[165]165
  Гражданское право: Учебник: В 3 т. Т. 3 / Под ред. А. П. Сергеева, Ю. К. Толстого. М., 2005. С. 35.


[Закрыть]

А. П. Сергеев правильно замечает, что «не поддается никакому логическому объяснению, почему в указанный выше перечень (в ч. 1 ст. 1070 ГК РФ. – А. Ю.) не вошли, например, такие действия правоохранительных органов и суда, как незаконное проведение обыска, незаконное задержание подозреваемого, незаконное применение принудительных мер медицинского характера и некоторые другие. Самым оптимальным решением данного вопроса был бы полный отказ законодателя от попытки дать какой-либо перечень незаконных актов правоохранительных органов и суда и указание на то, что ответственность по ст. 1070 ГК РФ наступает за любые незаконные действия этих органов. Однако в новом ГК, по существу, воспроизведено прежнее решение».[166]166
  Гражданское право: Учебник: В 3 т. Т. 3 / Под ред. А. П. Сергеева, Ю. К. Толстого. М., 2005. С. 35.


[Закрыть]

Часть 3 ст. 133 УПК РФ, как уже отмечалось, указывает на возможность реабилитации при незаконном применении любых мер процессуального принуждения, а не только заключения под стражу, подписки о невыезде. Законодатель говорит об этом для того, чтобы подчеркнуть общность порядка этой реабилитации, предусмотренного гл. 18 УПК РФ. О порядке реабилитации еще будет сказано далее, но одно несомненно – Уголовно-процессуальный кодекс не может устанавливать правила о порядке рассмотрения имущественных споров вопреки действию известных норм гражданского процесса и законодательства о восстановлении имущественных и неимущественных прав граждан.

Как уже отмечалось ранее, основаниями возникновения гражданско-правовой ответственности государства за деликтное правонарушение (независимо от вины должностных лиц) является и незаконное привлечение физического лица к административной ответственности в виде административного ареста, а также незаконное административное приостановление деятельности юридического лица, повлекшее причинение вреда.