Текст книги "Воспоминания. Автобиографическая повесть"

7

У меня оставалась ещё неделя отпуска дома, и я считал, что мои любовные похождения закончились. Надо было продать мотоцикл, сделать кое-какие дела, купить всё необходимое для службы на Севере. Но судьба распорядилась иначе.

Дня через два после возвращения с юга я встретил девушку, с которой Толька Гороховский был на выпускном балу. Она жила в Ломоносове и последние два месяца Анатолий постоянно находился у неё. Она узнала меня, и мы разговорились. Звали её Мила (Людмила). Работала она продавщицей. Вспомнили Анатолия, который уехал служить на Дальний восток, и я спросил, отчего она не поехала с ним?

– Я не хочу больше замуж, – ответила она. – Я не могу долго любить и ждать одного человека. Такой уж у меня характер. – Потом помолчала и предложила. – Хочешь, заходи ко мне вечерком. Посидим, вспомним Анатолия, попоём его песни. Ведь вы же были друзьями? Я действительно уже скучал по своим однокашникам и согласился.

Вечером я был у Милы. Жила она в деревянном доме недалеко от меня вдвоём с матерью в маленькой отдельной двухкомнатной квартирке. На столе стояла бутылка водки, мы выпили, и потекли задушевные разговоры. Мила показала мне тетрадь, в которой рукой Анатолия были написаны два стихотворения, посвящённые ей. Для меня они были новы, и я попросил Милу переписать их в мою тетрадь. Вскоре пришла её подруга Рая, и мы стали петь песни (подруга неплохо играла на гитаре). Простились за полночь.

Мать дома не спала, ждала меня и стала расспрашивать, где я был и чем занимался. Я рассказал ей всё, врать я не умел, но она не поверила, что у нас с Милой ничего такого не было.

На следующий вечер я опять был у Милы. Опять была подруга, были вино, песни. От Милы я узнал, что она тяжело больна глаукомой и ей грозит слепота. Узнал также, что она не может долго обходиться без мужчины. Мила вспоминала интимные подробности близости с Анатолием, его страсть и его юмор во время интимных дел. Так, что неизвестно от чего она больше испытывала оргазм, от близости или от смеха.

Когда я собрался уходить, она предложила. – Останься у меня, я так скучаю по мужским ласкам. И я остался, но не на всю ночь. Домой я пришёл в первом часу. Мать не спала и стала ругать меня. Она уже навела справки об этой Миле и боялась, как бы я не увлёкся ею всерьёз и не женился на ней. Я успокоил её. У нас было ещё пара свиданий, потом мой отпуск закончился.

Значительно позже, лет через десять, я узнал, что мать Милы заболела раком и через два года умерла. Мила стала сильно пить, опустилась, таскалась со всякими пьяницами. Её болезнь обострилась, и она окончательно ослепла. Через четыре года она покончила с собой.

Глава 6. На корабле
1

В начале сентября 1966 г. я прибыл в Североморск, в отдел кадров флота. С неделю жил в гостинице «Ваенга», потом меня пригласил на беседу Начальник разведки КСФ, контр-адмирал Разумный. Он сказал, что служить я буду на корабле радиотехнической разведки (КРТР) «Вертикал», который базируется в Горячих ручьях (под Полярным), в должности инженера радиотехнической службы (РТС). И приказал убыть туда.

От Североморска до Полярного я добрался рейсовым катером, переплыв Кольский залив. Дальше пешком километра четыре по каменистой грунтовой дороге, идущей между сопками. Передо мной открылась небольшая бухта, в которой стояло шесть кораблей. Корабли были маленькие и по виду – рыболовные сейнеры, только флаги у них были военные, гидрографические. Два самых крупных корабля, проекта «Китобоец», водоизмещением 1200 тонн – «Вал» и «Вертикал», остальные рыболовные сейнера 900 – тонники «Гироскоп» и «Анемометр» и 600 – тонники «Буй» и «Веха». Я понял, что попал в «дыру».

Лейтенант Ю. А. Берков, 1966 г.

Быстро нашёл свой «Вертикал» и вызвал дежурного по кораблю. Тот повёл меня к командиру. Мы зашли в тесную прокуренную каюту. На небольшом столике стоял графин, стаканы и несколько открытых консервных банок. Пепельница ломилась от окурков. По обе стороны от стола сидели три капитан-лейтенанта. Были они под «шафе». Я знал, что командир корабля капитан-лейтенант Шульпин, но кто из них кто, не знал. Поэтому, глядя на всех сразу, поднял ладонь к фуражке и отрапортовал:

– Товарищ капитан-лейтенант! Лейтенант Берков прибыл для дальнейшего прохождения службы!

Все трое уставились на меня. Потом один, с раскосыми глазами, (позже я узнал, что это старпом Абашин), взял стакан, наполнил его из графина на половину и протянул мне.

Я очень удивился. Пить я не хотел.

– Пей! – сказал он.

Я поднёс стакан ко рту и почувствовал резкий запах спирта. Чистый спирт я ещё никогда не пил. Набрал полные лёгкие воздуха, выпил стакан и выдохнул. Глотку обожгло, дыхание перехватило, а из глаз потекли слёзы. Тогда тот же кап-лей берёт другой графин с полки, наливает половину стакана и протягивает мне. Я отрицательно мотаю головой и пробую перевести дух.

– Пей. Вода, – говорит кап-лей.

Я с жадностью выпиваю стакан и облегчённо вздыхаю.

– Служба пойдёт, – говорит капитан-лейтенант. – Садись!

Корабль радиотехнической разведки «Вертикал»

Я сажусь рядом с ним и начинаются расспросы. Все трое выпили ещё по чуть-чуть, но мне больше не наливали. Я узнал, кто из них командир, кто старпом, а кто замполит. Потом мне показали мою каюту. Поселили меня на нижней палубе вместе с механиком, лейтенантом Игуменьщевым, который тоже только что пришёл на корабль из училища им. Дзержинского. Так началась моя служба на корабле.

На вечерней поверке меня представили личному составу, потом начальник РТС (мой непосредственный начальник) капитан-лейтенант Мисчанчук (он сменился с дежурства по штабу) показал мне моё хозяйство. Это были две лаборатории, набитые всякой разведывательной аппаратурой. Оказалось, что радиорубка и радиосвязь тоже в моём заведовании.

Ниже привожу список офицерского состава корабля:

– командир капитан-лейтенант Шульпин;

– помощник капитан-лейтенант Абашин;

– замполит капитан-лейтенант Армаш;

– начальник РТС —

командир БЧ-4 капитан-лейтенант Мисчанчук;

– штурман старший лейтенант Бутурлин;

– инженер РТС лейтенант Берков;

– командир БЧ-5 лейтенант Игуменьщев;

– врач старший лейтенант Захаров.

Было ещё несколько мичманов – старшины команд и младших командиров срочной службы – старшины 1 и 2 статей.

У командира корабля, помощника и замполита были отдельные квартиры в Полярном. Там жили их семьи. Начальник РТС снимал комнату в Полярном и переводился в штаб Северомрска. Механику Игуменьщеву выделили комнату в Горячих ручьях, поскольку он был женат и имел маленького сына. У доктора тоже была комната на берегу. А мы со штурманом Бутурлиным жили в каютах. Мы были холосты, и нам жилплощадь на берегу не полагалась.

2

На следующий же вечер на корабле произошло ЧП (чрезвычайное происшествие). Я услышал шум в коридоре и выглянул из каюты. Толпа разъярённых матросов ломала дверь в старшинскую каюту. Оттуда доносились вопли. Я протискался сквозь толпу к дверям и потребовал старшин открыть каюту. Не сразу, но дверь мне открыли. В каюте я увидел окровавленного матроса. Вся толпа взревела и попыталась ворваться, чтобы учинить самосуд. Я преградил им дорогу. Двух моряков пришлось подмять под себя, прежде чем страсти поостыли. Матрос Трофимов (из моей команды), с разбитым носом вышел из каюты, а я обещал во всём разобраться.

Тут же доложил замполиту (который дежурил по кораблю и сидел наверху в своей каюте). Вдвоём мы стали разбираться в случившемся. Оказалось, что командир отделения вызвал матроса Трофимова (довольно щуплого и тщедушного парня) в каюту для воспитательной работы и решил наказать его за то, что тот ему что-то не так сказал.

Дело огласке не придали, а старшин – командиров отделений, сняли с должностей, лишили старшинских погон и отправили в общий кубрик. На их место назначили новых военнослужащих. Команда корабля успокоилась и всё пошло своим чередом.

Через неделю я подал рапорт командиру о моём переводе в Лен. ВМБ. Объяснил причину. Командир усмехнулся и сказал, что у меня нет никаких шансов. Служить мне здесь, как медному котелку! Но рапорт передал командиру отряда кап. 1 ранга Чивилёву. Тот вызвал меня и объяснил, что служить я должен там, куда меня послала Родина, и что по приказу Главкома, служить мне здесь на Севере не менее пяти лет. А там и ещё лет пять добавят. Если у меня дома больная мать, то незачем было лезть мне в училище. Я понял, что застрял в этой «дыре» надолго.

Вскоре я получил первое задание. Меня с шестью матросами послали в губу Кислую собирать топляк. Там была осушка с ровным плоским грунтом – гранитная плита. На ней во время отлива оставалось много плавающих у берега брёвен. Спуститься на осушку можно было по пологому откосу. Нас уже ждала грузовая машина, когда на катере мы прибыли на место. Машина спустилась на гранитную плиту, а матросы стали грузить в неё брёвна. Брёвна были сырые тяжёлые, но через пару часов машина была полна.

Начался прилив. Я дал команду садиться в машину и уезжать. Но машина никак не хотела заводиться. А вода всё прибывала. Когда затопило колёса, я приказал уходить всем на берег. Почти по пояс в холодной воде мы добрались до берега. Я позвонил в отряд и доложил о случившемся. Мне приказали найти трактор и вытащить машину. Пока я искал трактор, машина уже погрузилась по самые борта. Вскоре и их не стало видно. Брёвна поплыли из утонувшей машины в разные стороны.

Когда снова начался отлив, на тракторе удалось подобраться к машине и зацепить её. Вскоре машина была на берегу, но вместо брёвен в ней было полно селёдки. Мы набрали целый мешок. Так закончилась моя эпопея с дровами.

В конце октября начальник РТС Игорь Мисчанчук перевёлся в Североморск и меня поставили на его должность.

3

В свой первый поход я ушёл в последних числах сентября. Нашей задачей было вести наблюдение за учениями кораблей НАТО в средней Атлантике. По выходе из Кольского залива стало прилично качать. В курилке на полу лежали матросы и блевали в таз с водой. Никто не курил, только матом ругались больше обычного. Меня тоже несколько раз стошнило. Я ходил зелёный и не мог есть. Командир корабля сказал, что дня через два станет легче. И действительно, через пару дней полегчало. Матросы и офицеры начали приходить в себя. На боевых постах в РТС велось непрерывное наблюдение за сигналами береговых (Норвежских) и корабельных радиолокационных станций, за УКВ радиосетью. С нами была также береговая группа радиоразведчиков, которые были прикомандированы и вели наблюдение за эфиром. Всё более-менее интересное писалось на магнитофоны и анализировалось.

По выходе в северную Атлантику начались наблюдения за лодочными РЛС (AN/BQQ-9). Нас интересовали позиции боевого патрулирования американских подводных ракетоносцев в северной Атлантике.

В начале меня ставили дублёром на ходовые вахты к штурману и к старпому. Через неделю я нёс вахту уже самостоятельно. В мои обязанности входило определение места корабля в море, работа с картами, наблюдение за окружающей обстановкой по РЛС, расхождение с другими судами. Когда сильно качало, весь штурманский инструмент часто летел на пол.

Особенно тяжелы были ночные вахты с 4-х до 8-ми. Половина четвёртого меня будил дежурный по кораблю. Я умывался, выпивал стопку водки или коньяка для бодрости и шёл разводить очередную смену матросов на боевые посты. Потом заступал сам.

А ещё в этом походе я впервые применил аппаратуру сверхбыстродействующей (СБД) радиосвязи «Акула-2ДП». Она стояла на корабле уже пару лет, но радисты работали по старинке на телеграфных ключах. Это считалось надёжней. Теперь они страшно уставали, ведя такой интенсивный радиообмен. Я включил аппаратуру, набрал на ДКМ сообщение (дырочки на бумажной ленте) и выстрелил в эфир без всякой надежды, что оно будет принято. К моему удивлению, через несколько минут получил квитанцию из Москвы. Оказывается, всё сработало и я стал часто пользоваться СБД. Потом я получил благодарность от флагманского связиста флота за активное использование СБД радиосвязи. В конце ноября мы опять были в Горячих ручьях. Вскоре на пару месяцев встали на ремонт в завод в Чамлпушку.

4

Пока стояли в заводе, я пару раз побывал дома. Командир отпускал меня на пару дней. Я приезжал в Мурманский аэропорт и садился на вылетающий в Ленинград самолёт (с биллетами были проблемы, а так улететь одному было проще). Дома я встретил и новый 1967 год.

Находясь в заводе, я сконструировал широкодиапазонную направленную УКВ-антенну. Наши корабельные посты перехвата УКВ не могли пеленговать обнаруженные излучения, и это затрудняло их привязку к источнику.

Антенну мне сварил опытный сварщик за бутылку спирта из тонких металлических трубок, которые я заблаговременно нарезал ножовкой. Вообще, надо сказать, что за спирт на заводе можно было сделать всё. Это была универсальная валюта.

Вращающаяся УКВ-антенна моей конструкции на крыше корабельной лаборатории

Спирта на корабль получали много (более 20 литров в месяц), но почти весь он уходил на оплату ремонтов. Механик доставал за спирт форсунки для дизелей, сальники для компрессоров, подшипники и прочее. Вообще-то он оказался не очень расторопным и контактным парнем и за него многое делал старпом Абашин.

После выхода с завода, меня как молодого отправили в отпуск зимой. Половину отпуска я провёл дома, а вторую на Дальнем Востоке. Я решил навестить своих друзей Мишку Седых и Славку Смыкал. Они служили на ТОФ, и я изредка с ними переписывался.

Самолётом Ту -104 я прибыл во Владивосток, а оттуда автобусом в посёлок Большой камень, Шкотовского района. Там на малом противолодочном корабле служил лейтенант Седых.

Встреча была очень тёплой. Посидели у него в каюте, выпили и проболтали всю ночь. Утром на рейсовом автобусе отправились во Владивосток. Помню, как после бессонной ночи я заснул в автобусе, держась за поручень. Меня кидало из стороны в сторону, а я висел, держась мёртвой хваткой, и лишь изредка просыпался.

Во Владивостоке я устроился в гостинице «Золотой рог», отоспался, а ближе к вечеру мы с Мишкой отправились на остров Русский, в бухту Парис, где на ПЛ проекта 641 служил лейтенант Смыкал. Плыли на пароме «Адмирал Невельской». В ту зиму морозы во Владивостоке стояли сильные, и залив замёрз. Паром с трудом пробивал себе путь во льду. Вместо часа мы плыли уже три часа. Паром отходил назад, разгонялся и таранил лёд своим корпусом. Уже на подходе к острову паром получил пробоину, и в трюма стала поступать вода. Из туалета всё поплыло по нижнему кубрику. Пассажиры поднялись наверх. На палубе стало тесно. Наконец мы причалили.

Славку в этот вечер мы не нашли. Было уже поздно. Сидели в ресторане и пили шампанское. Более крепких напитков на острове не было (сухой закон). На ночь устроились в гостинице, прихватив с собой из ресторана ещё три бутылки. Просидели всю ночь, но были абсолютно трезвыми. Шампанское нас уже не брало.

На следующий день заявились к Славке на лодку. Он страшно обрадовался и по такому поводу достал из сейфа трёхлитровую банку со спиртом. Она была закрыта красной резиновой пробкой, которая наполовину уже растворилась, и спирт был весь розовый.

– Извините, – сказал он, – другого ничего нет. Вообще-то я мне пью, а это так, для медицинских и технических целей.

Мишка понюхал спирт и поморщился. – Резиной воняет.

– А ты не нюхай, а пей, – возразил я.

Мы налили по сто грамм и выпили. Меня чуть не стошнило. Думал, заболит живот или будет отравление какое, но ничего страшного не случилось.

В гостинице я прожил неделю. Посмотрел Владивосток, навестил ещё некоторых однокашников. Не нашёл только Гороховского. Он был в море. Узнал, что он женился на местной девушке и живёт в частном доме.

Процесс вылета из Владивостока занял двое суток. Накануне прошёл сильный снегопад. Во Владивостоке это была большая редкость. Аэропорт занесло, и самолёты стояли в ожидании, когда солдаты лопатами расчистят взлётно-посадочную полосу.

Наконец мы вылетели в Новосибирск. Там была пересадка на Ленинград. Часа через три прилетели, и тут оказалось, что наш багаж перепутали, отправили с московским рейсом, а их багаж улетел в Ленинград. Пассажирам предложили получить свои вещи через двое суток. Я то мог подождать двое суток, но некоторые пассажиры летели через Ленинград транзитом, что им было делать?

Через двое суток я снова был в аэропорту Пулково. Прождал часа два. Наконец по ленте транспортёра поползли наши вещи. Их стали разбирать пассажиры злополучного рейса, а моего чемодана всё нет. Наконец все вещи разобрали, и на круге остался один чемодан. Я с трудом узнал его. Замки сломаны, а чемодан перевязан какой-то грязной верёвкой. Мне предложили открыть его и проверить содержимое. Я развязал верёвку, открыл чемодан и обнаружил внутри опись. Мне объяснили, что в Новосибирске мой чемодан раскрылся сам собой, и всё его содержимое вывалилось. Поэтому сделали опись вещей. Внутри всё было перевёрнуто и помято. Красная рыба (балык) была завёрнута в новый только что купленный серый кримпленовый костюм. Банка красной икры пропала (в описи она не значилась). Я взял чемодан, завязал верёвкой и поехал домой. Жаловаться было бесполезно.

5

Когда я прибыл из отпуска в Горячие ручьи, экипаж корабля уже готовился к новому походу в Атлантику. К тому времени у меня сложились хорошие, дружеские отношения с командиром и он переселил меня в отдельную каюту на верхней палубе, рядом со своей (раньше в ней жил Мисчанчук). Оставаясь дежурить на корабле, после отбоя он обычно приглашал меня к себе и предлагал: – Давай, Алексеич, по пять капель!

Где пять, там и десять. Вскоре на столе появлялась закуска, принесённая боцманом, и застолье продолжалось до двух, а то и до четырёх часов ночи. Потом командир говорил:

– Ну, ты поспи немного, а в 6.00 организуешь подъём личного состава, физзарядку, приборку. К подъёму флага (в 8.00) разбудишь меня.

Беседовать с командиром было интересно. Он многое знал, много повидал, но постоянный недосып очень угнетал меня. Приходилось много курить, вести малоподвижный образ жизни (любую свободную минуту я использовал для сна) и я стал полнеть, у меня сильно полезли волосы.

Изредка со штурманом мы выбирались в увольнение, в Полярный. Заходили в ресторан, сидели, отдыхали за рюмкой водки или коньяка. Штурман знакомился с женщиной и уходил провожать очередную пассию, а я возвращался на корабль один. Я не умел и не хотел знакомиться с женщинами ради того, чтобы только переспать.

Но как-то зимой мы возвращались из ресторана вместе в приличном подпитии. Было темно, холодно, поздно и штурман предложил: – Пошли напрямик по тропинке через сопки. – Я согласился, и мы полезли куда-то, не зная толком дороги. Помню какие-то склады, колючую проволоку, лающих овчарок. Наконец мы вышли к какому-то бараку. Куда идти дальше – не ясно. Постучали в дверь. Нам открыла молодая женщина. Мы сказали, что заблудились и спросили, как выйти на дорогу, ведущую в Горячие ручьи? Она посмотрела на нас и сказала: – Ну, куда ж вы пойдёте такие? Ещё заблудитесь и замёрзните. Ночуйте у нас.

Мы вошли в дом и увидели вторую женщину лет двадцати шести. Сняли шинели в прихожей и вошли в хорошо натопленную комнату. Вскоре на столе появилась бутылка, закуска. Женщины оказались гостеприимными. Познакомились, и выяснилось, что обе они подруги и служат в милиции. Обе не замужем. А этот барак – общежитие.

Просидели до часу ночи и окончательно захмелели. Помню, что меня отвели спать в тёмную комнату, помогли раздеться и оставили одного. Я тут же уснул как убитый.

Проснулся я среди ночи, лёжа на спине, и понял, что меня насилуют, сидя верхом на моём детородном органе. Потом подруга легла на меня грудью, и сдавила в объятиях. Я ничего сделать не мог, да и не хотел. Помню, что вскоре я снова уснул и проснулся во время очередного полового акта. Так повторялось несколько раз. (Как она возбуждала меня – до сих пор остаётся загадкой). Лишь под утро меня оставили в покое.

В восемь утра разбудили. Подругам надо было на службу. Я пошёл умываться на кухню и встретил штурмана. Он выглядел весьма помятым.

– Ты помнишь, что было ночью? – спросил он.

– Помню, – ответил я.

– Ну, и что ты об этом думаешь?

– А мне всё равно… Яички только побаливают.

– У меня тоже. Ну и девки! Это они из нас вместо платы за ужин всё выкачали. А ты бумажник проверил?

– Нет.

– Надо бы проверить.

Но проверять бумажник я не стал. Нас напоили кофе, пригласили заходить ещё и мы расстались. Больше я к ним не заходил.