Текст книги "О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы"

1958 год – 25/26 лет. Жизнь без кардинальных изменений

В стране всё время что-то происходило. 29 июня был открыт памятник Маяковскому, и молодёжь стала кучковаться вокруг него и читать стихи, пока милиция не прекратила эти «безобразия». В октябре началась вакханалия по поводу присуждения Борису Пастернаку Нобелевской премии: как посмел издать на Западе свой роман «Доктор Живаго». Травля поэта шла и от власти, и от народа. «Я Пастернака не читал, но считаю…»

Борис Леонидович находился в шоке: «Я пропал, как зверь в загоне…» И недоумевал:

 
Что же сделал я за пакость,
Я, убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.
 

Спустя ровно 50 лет вышла моя книга «Золотые перья» (литературные судьбы, 2008), и в ней был очерк или эссе о Борисе Пастернаке – «Заложник времени».

Но в 1958 году не переживал за поэта, и если быть честным до конца, то больше переживал за себя, ибо моя первая работа не являлась твёрдой почвой под ногами. Конечно, полуголодные студенческие годы остались позади, зарплата позволяла худо-бедно как-то существовать. Плюс пошли неучтённые торговые денежки, которые можно назвать стихийным перераспределением неофициальных доходов: после каждой инвентаризации в магазинах бухгалтеру, кто сводил концы с концами, полагался небольшой бонус. Так функционировала советская торговля (о других отраслях не в курсе дела). Короче, стало явно полегче.

Легче, но не веселее и не комфортнее. Работа-деньги-семья – всё было серым и будничным и засасывало, как болото. Спасали от быта друзья, футбол, книги. А в их отсутствие «Мендельсон не тот!» – была в ходу такая странная присказка.

Работал уже не на Полянке, а в Хрустальном переулке, рядом с ГУМом и Кремлём. Обедать часто приходилось ходить в ГУМ, там была какая-то столовка…

Но в Хрустальном переулке в скопище Центральной конторы просидел недолго, и меня перевели в кондитерский магазин № 51 на Пятницкой улице, там был свой бухгалтер, а я вёл свой куст магазинов. Мне, как сластёне, страшно повезло: и директор, и почти все продавцы меня любили (молодой мужчина!) и закармливали конфетами, редкими шоколадными, которые не всегда были в продаже. И я собрал большую коллекцию фантиков, подарил дочке, а она её куда-то выбросила, по поводу чего я очень переживал…

Какое-то время на Пятницкой было хорошим периодом жизни: работа спорилась, чай с конфетами (мечта Осипа Мандельштама), никто не дёргал. А рядом был Радиокомитет, в котором мне позднее пришлось поработать.

Дневник не вёл, но продолжал баловаться стихами и попробовал себя в жанре эпиграмм и посвящений. Вот две «штуки»:

 
В мифологии героем
Долго славился Антей.
Ну, а в шахматах не скроем:
Свой герой – Давид Бронштейн.
 

* * *

 
Летописец сказал, что ноне
Большой величиной
На шахматном небосклоне
Является Корчной.
 

А теперь приведу настоящие стихи и некоторые записи из спорадического дневника.

19 февраля

 
День на день похож, как две капли,
Что текут с отсыревшей стены.
Унывать не способен лишь Чаплин,
Ну, а мы этим очень грешны.
 
 
Засосёт где-то там в пояснице,
И так тошно – глаза бы закрыл,
Хоть в потёмках видений укрыться
Ото всех опаскудевших рыл.
 
 
Каждый день лишь топтанье на месте,
Каждый день – суета из сует.
И из сотни не встретишь, кто честен,
А из тыщи – кто был бы поэт.
 
 
Вот и снова брюзжишь спозаранок,
Недовольно наморщив бровь,
Это там, на страницах романов,
Честность, искренность и любовь…
 

6 марта

«Предупреждаю вас: легких трудовых дорог нет и в ближайшее время не предвидится…» – как-то в газете высказался писатель Евгений Пермяк. Увы, каждому. Как я написал одной продавщице нашего кондитерского магазина: «И нужно без остановки / Кружиться, как стрекозе, / Руками своими ловкими / Вязать „Трюфеля“ и „Безе“».

15 марта

Написал стихотворение «Уж март…». Эпиграфом взял строки Афанасия Фета.

 
Но верь весне! Её промчится гений,
Опять теплом и жизнию дыша,
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.
 

Афанасий Фет

 
Уж март с грачами и мимозой
Прельстил весенней теплотой.
Прощай, недобрые морозы
И воздух, гулкий и литой.
 
 
Идёт весна, её походка
Звенит в весёлых ручейках
И в проводах, гудящих чётко,
В взметённых белых облаках.
 
 
И невозможно удержаться,
Чтоб не смеяться и не петь,
Ходить и просто наслаждаться,
И видеть всё, и просто млеть.
 

27 марта

Дневник что-то не идёт. Застопорилась машина…

18 апреля

Оле 4 года. Склонна к анализу: «Сломали лифт быстро, а делают медленько». А у меня новая общественная напасть: избрали заместителем секретаря комитета комсомола Центральной конторы по оргвопросам. «Дышите глубже: вы взволнованы!» Снова жизнь – сплошной Комсомольск-на-Амуре. А здоровье уже не то…

24 апреля

Не могу писать. Ни рассказов, ни стихов, ни вести дневник. Дело дрянь.

* * *

Так и пролетел, прополз, прошмыгнул 1958 год. Ничего особенного, экстраординарного не произошло. Рабочие будни. Домашнее прозябанье. И всё это отражалось в метафорических стихах, вот концовка одного из них «Так ведётся из дальних веков…» (2 января):

 
…Что мне жизни бессмысленный бег –
Состязанье на резкость и скорость,
Когда над головой целый век
Кличет беды Эдгара По – вский ворон.
Нет, я правду напрасно искал,
Поклонялся напрасно святыням.
Только издали мнился кристалл,
А вблизи был лишь призрачный иней.
 
 
Ну, давай же, топор заноси,
Эй, палач, не томи ожиданьем.
Дорогая, меня ты прости
В этот миг рокового свиданья.
 

Брр, как мрачно, как будто шекспировская хроника. А вот другое, отчаянно пессимистическое (написано 31 января):

 
Рукою подать до полночи,
В окнах синяя жуть.
Ложатся в постели сволочи,
Чтобы передохнуть.
 
 
Трудятся денно и нощно,
В грязи купая людей.
Душу возьмут и полощут,
Чтобы заляпать сильней.
 
 
Криком, приказом иль шёпотом
Живое хотят задушить.
Станешь животным подопытным
Тихо на лапках ходить.
 
 
Жирным плевком и утробным
Плюнут в нежный цветок.
Сделают местом Лобным
Жизни любой уголок…
 

В этих строках что-то от раннего Маяковского: «Ну, это совершенно невыносимо! / Весь как есть искусан злобой…»

И про дирижёра: «…труба – изловчившись – в сытую морду / ударила горстью медных слёз…» Вот и я туда же. Писал и под Киплинга – «Баллада о солдате» (22 апреля):

 
Солдатской судьбе не завидуй:
горнист проиграет сбор –
И будешь пылить по пустыне,
и будешь «прочёсывать» бор…
…Солдатской судьбе не завидуй.
горнист собирает в путь,
И если снаряды рвутся,
то надо подставить грудь…
 

Не цитирую «Вопль одиночества» (6 июля): «Вот опять нашло такое, / Что хоть в петлю головой. / Настроенье неземное / Адски-чёртовски плохое – / хочешь – плачь, / а хочешь – вой…»

Тональность ясна, и подробности жизни не нужны. Иногда, правда, подбадривал себя:

 
Бродит ветер бездомный по кочкам,
По оврагам и по холмам.
Успокоился?! То-то же. Точка.
Возвращайся к своим делам.
 

И дата стихов: 21 октября 1958 г. Так жил один молодой человек в советские времена, кандидат в интеллигенты и интеллектуалы. Рассуждал, анализировал, пылал, гневался и… мало что практически делал. Плыл по волнам. «Плыви, мой чёлн…» Доплыл до пенсии, собрал всю волю в кулак и жахнул: более 2 тысяч газетно-журнальных публикаций и 39 изданных книг, да ещё с десяток ненапечатанных. Это солидно. Это достойно уважения… (26 января 2019 г.)

Поставил точку. Но в бумагах обнаружил ещё одно своё стихотворение «Осень», светлое по тональности, и грех его не привести (дата 14 октября 1958 г.):

 
Трава давно уже пожухла,
Чернеют руки тополей.
Не долетит в пруду до слуха
Гортанный возглас лебедей.
 
 
Повсюду только пляски ветра
И песни нудные дождя.
Пройти без грусти даже метра,
Пожалуй, что уже нельзя.
 
 
Но в грусти скрыто обновленье,
Чтоб силы новые набрать
И с майским первым пробужденьем
Цветеньем пышным покорять.
 
 
Вот так же нам, упавшим духом,
Воспрянуть в бодрости своей…
Уже доносится до слуха
Гортанный выкрик лебедей.
 

Никогда не считал себя поэтом, только тайно. Но, читая стихи своих современников, часто возмущался: «Боже, как бездарно, как плохо!» Свои поэтические строки оставлял, как правило, вне зоны критики.

1959 год – 26/27 лет. «Катится, катится / Голубой вагон». Шестидесятники

Была такая песенка Эдуарда Успенского: «Каждому, каждому / В лучшее верится… / Катится, катится / Голубой вагон». Она была написана задолго до 1959 года. Но все люди куда-то катились. В голубом вагоне, в поезде дальнего следования, в товарном составе и т. д. Катились в лучезарное будущее – в коммунизм. «И Ленин всегда молодой…» Какая чушь на постном масле.

И всё же выделю три события года – 16 июня, второе открытие или второе рождение ВДНХ (и сколько воспоминаний, связанных позднее с книжными ярмарками). В сентябре визит Хрущёва в США, и в ноябре – создание Союза журналистов СССР.

В Америке Никита Сергеевич не показывал кузькину мать, а благожелательно заявил американцам: «Живите себе при капитализме, пусть вам, как говорят, Бог поможет… А мы приналяжем, но догоним и вперёд пойдём. Это моё убеждение…»

Показали Хрущёву в Голливуде и канкан – женщины лихо задирали кверху голые ноги, на что советский лидер сказал, как отрезал: «У вас это смотрят, а советские люди от этого зрелища отвернутся. Это порнография…» Не комментирую…

Ну, а по поводу создания Союза журналистов можно в качестве комментария привести из Энциклопедического словаря (1995) определение слова «сервильность»: от латинского servilis – рабский – «рабская психология, раболепие, прислужничество, угодливость». Вот чем занимается официальная, провластная журналистика последние 20 лет. На эти рельсы её поставил ещё Ленин, когда запретил издание буржуазных частных газет. Лишь в начале лихих 90-х пресса вздохнула полной грудью и свободно, раскованно, наотмашь описывала всё как есть. И я был причастен к этой свободе, достаточно вспомнить «Вечерний клуб» – газету для интеллигенции.

Да ещё осталась прекрасная песня про военных корреспондентов на слова Константина Симонова «С лейкой и блокнотом, / а то и пулемётом…». Ныне пулемётов нет. Но по независимым журналистам стреляют, их убивают и часто сажают. И соответственно вышколена, сформировалась сервильная журналистика: чего изволите, шеф? что угодно, босс? кого надо «мочить в сортире»?.. (26 января 2019 г.)

Вернёмся к Ю.Б. Жизнь заурядного бухгалтера. Вязкая семейная доля. Никаких «девочек». Лишь весною Горанский устроил встречу с Наташей Пушкарёвой. Об этой прощальной встрече я написал длинное стихотворение. Вот концовка:

 
Она распрощалась с поклоном,
Склонивши голову низко,
И разочарованье читалось в её лице.
А я? Отошёл спокойно.
А я? Отошёл, не дрогнув, –
То была последняя точка
нашей любви в конце…
 

Ещё одно запомнившееся событие. В пионерлагере Центральной конторы Мосхлебторга произошло какое-то ЧП, и меня в августе на третью смену направили старшим пионервожатым: я не хотел, но пришлось. Сразу замечу: я трижды был в пионерлагере за свою жизнь и в трёх качествах – рядового пионера, педагога в отряде и старшего пионервожатого, который стоял по утрам на трибуне под флагом (обалдеть можно!..). Более трёх недель. Справился, на этот раз никаких любовных романов, в отличие от 1955 года. А потом возвращение в Москву. По этому поводу начальник лагеря издал приказ. Я его назвал документом эпохи. Вот он:

«Организованный выезд детей в г. Москву и персональную ответственность за сохранение жизни детей в пути следования возложить на моего заместителя по воспитательной части т. Безелянского Ю.Н.». И дата: 23 августа 1959 г.

Все дети в сохранности прибыли в Москву, и мне, кажется, вынесли благодарность, но точно не помню. Дневник не вёл, и все подробности и детали канули в какую-то бездну беспамятства. Все эти комсомольские собрания, сбор взносов, какие-то поручения и т. д., весь этот Комсомольск-на-Амуре 30-х годов. Волновало иное, неожиданно – возраст. И я всё время цитировал Есенина:

 
По-осеннему кычет сова
Над раздольем дорожной рани.
Облетает моя голова,
Куст волос золотистый вянет…
 

По-прежнему много начитывал чужих стихов и писал свои, но при этом совершенно не считал себя поэтом, просто писал, и радовало сознание, что и я могу писать стихи. Вот некоторые стихи и дневниковые записи.

21 сентября

Из трудовой книжки: «Переведён бухгалтером бул. № 5».

Комментарий из будущего. Был тогда такой большой магазин на улице Горького: булочная-кондитерская № 5, около Театра им. Ермоловой. Сегодня этого здания нет: снесено. Я там сидел в подвальном помещении без окон за маленьким столом, со счётами и арифмометром. Первым сдавал балансы, на что главный бухгалтер конторы Брянский качал головой: очень прыток, не надо обходить старожилов бухгалтерского цеха. (7 апреля 2010 г.)

16 ноября

 
Я уже не тот, что был когда-то,
Прежние черты не разглядеть,
Словно я с войны пришёл солдатом,
Где дано всем право умереть.
 
 
Грубые морщинки под глазами,
И глаза, как будто сами жесть.
Жизнь ещё порадует годами,
Но, увы, мне больше не расцвесть…
 
 
Руки, вам не менять цветы весною,
Сердцу уж не биться больше в такт.
Что осталось? Утренней порою
Грязь месить, отсчитывая тракт.
 
 
И идти с котомкой за плечами,
Грусть и хлеб делить напополам…
Стынет солнце где-то за горами.
Ночь идёт тревожно по полям.
 

30 ноября

Настроение шарахается из стороны в сторону, от оптимизма к пессимизму, от радости к печали, от бодрости до уныния и обратно.

Шестидесятники

Добавление или комментарий, как вам угодно, спустя 60 лет. Прочитал верной жене (замечу: с хорошим филологическим вкусом) своё стихотворение «Я уже не тот, что был когда-то…». И увидел гримасу на её лице.

– Драматическое? – спросил.

– Просто трагическое, – последовал ответ.

Да, оглядываясь на то далёкое прошлое, вышеприведённые строки воспринимаются как безысходные и трагические. Впереди ничего не светило. Надо было выбираться из бухгалтерско-торгового круга, но как? Никто не протягивал руку, чтобы вытащить из затягивающего болота. «Из болота тащить бегемота»… И кому охота?.. Вокруг меня была некая культурная пустыня, в основном футболисты, поддавальщики или просто хорошие ребята без связей.

А в это время ровесники, энтузиасты из моего поколения делали первые решительные шаги, чтобы войти в историю под славными знамёнами шестидесятников. Я был тоже шестидесятник, но в эту когорту не входил, ибо предъявить было нечего. Я лишь пытался нащупать свою литературную тропу…

Сделаем навскидку перечень тех, кто ушёл вперёд и уже приобрёл имя. Начну с виртуального «Клуба 1932», моих непосредственных ровесников.

Василий Аксёнов при проблемных родителях в 1959 году начал печататься в журнале «Юность». В 1960-м вышла первая повесть «Коллеги».

Василий Белов начинал как поэт, и ему помогал встать на ноги уже известный поэт Александр Яшин.

Владимир Войнович дважды пытался поступить в Литературный институт и неудачно. Поступил в педагогический и со 2-го курса по «комсомольской путёвке» уехал работать в Казахстан. Известность уже получил, работая в Москве, в Радиокомитете, благодаря песне о космонавтах: «Заправлены в планшеты космические карты…» В 1952 году вышла повесть «Здесь мы живём», и Войнович вступил в Союз писателей.

Роберт Рождественский, выпускник Литинститута, свой первый сборник стихов назвал «Флаги весны» (1953). Его фишками стали борьба с мещанством, память о войне, верность идеалам революции, душевная открытость. И это Роберту Ивановичу принесло популярность…

Римма Казакова выпустила первый сборник «Встретимся на Востоке» в 1958-м. Антагонист лирической Ахмадулиной…

Михаил Шатров (настоящая фамилия Маршак). Его семья была причастна к «врагу народа» Рыкову, отец расстрелян в 1937-м, позднее посадили мать, юноше пришлось нелегко, он в отличие от меня крутился и искал работу. Однажды в 9-м классе упал в голодный обморок. Закончил Горный институт, работал на Алтае и там же начал печататься. Первые пьесы Шатрова посвящены молодёжной тематике: «Чистые руки», «Дождь как из ведра», «Место в жизни» и др.

Андрей Вознесенский (1933) – это уже пошли шестидесятники младше меня. Учился в параллельном классе в 554-й школе. В школе с ним я не общался, позднее почти приятельствовали. Но в отличие от меня Андрей сразу определился, что он – поэт, и пошёл в ученики к Пастернаку. Первая подборка стихов Вознесенского в «Литературной газете» в 1958-м. В 1960 году вышли в свет сборники «Мозаика» и «Парабола». Начинал Андрей звонко и голосисто. Вот концовка «Пожара в Архитектурном институте»:

 
…Всё выгорело начисто.
Вздыхающих полно.
Всё – кончено!
Всё – начато!
Айда в кино!
 

Второй классик с 1933 года – Евгений Евтушенко. Первый сборник вышел в 1952 году. И первые стихи дерзкие, лозунговые, пафосные, бодряческие, по типу «Эх, удивлю!». Но вскоре посерьёзнел. Ярый антисталинист.

 
Мы вынесли из мавзолея его,
Но как из наследников Сталина
Сталина вынести?..
 

Далее идёт группа шестидесятников, родившихся в роковом 1937 году. По алфавиту: Белла Ахмадулина, самая лирическая из всех лирических поэтов. И самая мастеровитая по языковому мастерству. Первая книга «Струна» вышла в 1962-м. Почётный член Американской академии искусства и литературы.

 
Сижу. Смеркается. Дождит.
Я вновь жива и вновь должник
вдали белеющей бумаги…
 

«Влечёт меня старинный слог. / Есть обаянье в древней речи…»

Андрей Битов – выпускник ленинградского Горного института. Писать начал с 1956 года. Из-за альманаха «Метрополь» попал в опалу. Лучший роман «Пушкинский дом» (издан в США в 1978-м).

Александр Вампилов. Окончил Иркутский университет и печатался в иркутской газете «Советская молодёжь». Драматург. Начал с одноактных пьес-шуток, а кончил трагическими пьесами. Его герои – люди с расколотым сознанием, страдающие личности. За два дня до своего 32-летия, 17 августа 1972 года, утонул в Байкале.

Юнна Мориц. Киевлянка, окончившая московский Литинститут. Первая книга стихов «Разговор о счастье» (1957). А потом была исключена из института ввиду «нарастания вредных тенденций в её творчестве». В 1963-м прогремело программное стихотворение Юнны Мориц «На Мцхету падает звезда», посвящённое гибели поэта Тициана Табидзе:

 
Кто это право дал кретину
Совать звезду под гильотину?..
 

Как отмечали критики, Мориц в своих стихах «берёт накалом, и только накалом».

Геннадий Шпаликов, автор широко известной песни «А я иду, шагаю по Москве…». Поэт, сценарист из Карелии. Весёлый человек с печальной судьбой, который верил «в нелепую эту страну», ибо в ней видел «как будто бы автопортрет». Автор многих грустных стихов и роковых предчувствий. «Ах, утону я в Западной Двине / Или погибну как-нибудь иначе…» 2 ноября 1974 года Шпаликов сам оборвал ломаную линию своей жизни в пушкинские 37 лет.

Также печальный финал у Николая Рубцова (1936). Он тоже шестидесятник, но совсем иной: не шумный, не дерзкий, не рвущийся вперёд. «Тихая моя Родина! / Ивы, реки, соловьи…» Рубцов из тех шестидесятников, которым не хватало воздуха.

 
На тёмном разъезде разлуки
И в тесном прощальном авто
Я слышу печальные звуки,
Которых не слышит никто.
 

И ясно: такие рефлексирующие поэты долго не живут. Нелепая смерть 19 января 1971 года. Ему было 35 лет.

 
Всё было весёлым вначале,
Всё стало печальным в конце…
 

Итого 14 шестидесятников. Нет, нужен 15-й. И это Анатолий Кузнецов (1929). Он стоял у истоков новой исповедальной и искренней прозы. И автор «Бабьего Яра», о который было сломано столько копий!.. Не захотел быть первым парнем в советской деревне и 30 июня 1969-го попросил политического убежища в Англии (о нём подробно в книге «Огни эмиграции», 2018). Через 10 лет – 13 июня 1979 года – в Лондоне закончил свой жизненный путь.

Можно, конечно, упомянуть ещё Гладилина, Владимова, Новеллу Матвееву и ещё многих, но не буду. Ну а я сам? В 90-х годах в одной из газет обо мне написали «Неизвестный шестидесятник». А на творческом вечере в ЦДЛ подошёл к микрофону Вознесенский и что-то сказал хвалебное, а главное, определил меня как «позднюю ягоду».

Урожаи давно собраны, всё давно поспело и переспело, а тут на тебе! Ещё какая-то неведомая ягода. Наверняка не наша – заморская… На этой шутливой ноте и закончим очередной год хроники – воспоминаний и дневников. (12–13 марта 2019 г.)

1960 год – 27/28 лет. Последний бухгалтерский год, и снова без дневника

Итак, последний год бухгалтерской стези. Диплом отработан, и я пустился в свободное плавание, сделав резкий поворот: вместо бухгалтерии – журналистика. Оп-па!..

Без дневника год стёрся в памяти, что-то, наверное, было, но ничто не запомнилось. Сидел в своей каморке без окон в булочной-кондитерской № 5 в начале улицы Горького и щёлкал на счётах. В стране что-то происходило, но я как-то не вникал, озабоченный своими делами. Поэтому упомяну лишь одно событие: арест и посадку правозащитника Александра Гинзбурга (1936–2002) за издание самиздатского журнала «Синтаксис».

В 60–70-е годы я был далёк от диссидентской деятельности и мало что о ней знал. Позднее узнал многое и понял, что разделял их идеи, и в первую очередь о свободе слова. Но тем не менее ничего оппозиционного не писал и, соответственно, на Запад не посылал. Жил спокойно в СССР. Лишь работа в Радиокомитете в качестве официального пропагандиста раскрыла мне глаза. И в своём трёхтомнике «Огни эмиграции» (название 3-го тома, 2018) я представил многие фигуры инакомыслящих, в том числе и Гинзбурга. И привёл много обжигающих стихов:

 
Не забыть мне проклятую зону,
Эту мёртвую память твою…
 

Это из стихотворения Юрия Домбровского. А в начале 60-х я был далёк от этой темы. Работа, друзья, семья, книги, футбол и многочисленные хобби. Например, преферанс. Даже написал «Балладу о преферансе», посвятив её своим школьным друзьям:

 
Кто-то выскажет свой осторожный норов
Безразличным голосом: «Я – пас»…
…Позабыты дома «половины»,
В вазах недоедена халва…
 

Всё это не очень интересно, и приведу лишь три сохранившиеся записи несостоявшегося в целом дневника:

28 апреля

Написано стихотворение «О счастье» с эпиграфом из Бунина: «О счастье мы всегда лишь вспоминаем…»

 
Одно и то же слово повторяя
И бредя им во сне и наяву,
Мы счастью наши жизни доверяем,
Как доверяют в море маяку.
 
 
И это счастье лучезарно светит,
Горит вдали неведомой звездой.
А что оно? Никто нам не ответит,
Ни даже тот, кто мудрый и седой.
 
 
Но в час полночный счастье мнится славой,
Наряженной в шелка и позумент.
И чудится: орёл парит трёхглавый
Иль заседает яростно Конвент.
 
 
Но счастье вдруг меняет все одежды
И предстаёт нам кожаным мешком,
В котором связаны все мысли и надежды,
Придавленные слитков серебром.
 
 
А иногда, весною это чаще,
Когда цветеньем очарован мир,
Любовью представляется нам счастье
(Хоть слово и затаскано до дыр).
 
 
И кажется, что отдал за улыбку
Дома, и дол, и стены, и весну,
Что прошлое – громадная ошибка
(И этим делаем ещё одну).
 
 
А то порой ничтожнейшая малость,
Комок сырой и пахнущей земли
И будет тем, что так нам не хватало,
Что счастьем настоящим нарекли.
 

28 декабря

Прощай, Мосхлебторг! «Уволен по собственному желанию». Как молодой специалист отработал почти 3,5 года. Обрёл бухгалтерский опыт. Поплавал в море цифр. А теперь от цифр – к слову.

29 декабря

Зачислен на должность редактора в издательство Центросоюза. Точнее – редактором журнала «Советская потребительская кооперация». Здание на Неглинной рядом с магазином «Охота и рыболовство». Когда-то в этом здании находились номера борделя. Любовная кооперация за деньги… Первые шаги профессиональной журналистики. Экономической журналистики…

Взгляд, обращённый в прошлое

В редакции «СПК» уже работали два выпускника Плехановского института. Я стал третьим. Первые два делали карьеру. Фомин метил на место главного редактора. Хачатуров тоже желал того же, но проиграл борьбу и через некоторое время покинул редакцию в поисках другого карьерного счастья. Ну, а меня на тот момент полностью устраивала смена профессиональной ориентации и зарплата, повышенная вожделенная з/п. В дальнейшем каждый плехановец получил своё. Фомин стал главным редактором, Хача – почти министром, я – писателем. Все трое воплотили свои мечтания, кроме Георгия Валентиновича Плеханова, который начисто проиграл политическую борьбу Ленину… (27 января 2019 г.)

И последний аккорд. Если говорить о своём поколении, появившемся на свет в начале 30-х, то у многих жизнь сложилась не очень радужно. Не смогли вписаться в советскую модель, остро пережили распад СССР и вылетели из колеи в лихие 90-е. Адаптироваться к новым условиям жизни – штука непростая. А лавирование (тема эрдмановской социальной комедии «Мандат») – вообще искусство. Как говорят в народе: грудь в орденах или голова в кустах. И закончим остроумным выводом литературного пародиста Зиновия Паперного:

«Да здравствует то, благодаря чему мы – несмотря ни на что!»

И реакция на этот лозунг-девиз: удивление. Аплодисменты. И немного восторга в глубине души среди тех, кто не выпал на крутых виражах истории.

Однако эмоции в сторону и поскользим по хронике лет дальше. Каждый следующий год почти как взрывпакет. (5 марта 2019 г.)