Текст книги "Вера, Надежда, Любовь… Женские портреты"

Петербург

Американский мыслитель Ралф Уолдо Эмерсон как-то заметил: «Все мы только готовимся жить – но не живем». Савина решила опровергнуть эту сентенцию: она стремилась именно жить, играть, утверждать себя на сцене и в жизни. Именно поэтому она с отвагой Растиньяка отправилась на завоевание Парижа. Российским Парижем был Петербург, а роль Растиньяка решила сыграть Мария Савина.

Старая истина: кто ищет, тот найдет, кто хочет, тот добьется. И рискующему всегда подвернется счастливый случай. В императорском Александрийском театре (считай, в самом храме искусства, это вам не Нежин с Бобруйском!) заболела премьерша, и Савиной предложили ее заменить.

Дебют на александрийской сцене состоялся 9 апреля 1874 года. Савиной 20 лет. Она молода, честолюбива и уже достаточно опытна. И сразу – успех. Постоянные театралы увлеклись Савиной с первого же спектакля. Отметим, что Савина не была красавицей, но имела тот редкий шарм, который делает женщину неотразимо привлекательной практически для всех мужчин.

И все же, какая она была, как выглядела? Стройная, гибкая, миниатюрная фигурка. Смуглое лицо с правильными чертами. На лице выделялись глаза, они были большие и глубокие. И сияли. Их сравнивали с черными алмазами. Однажды на приеме одна дама обратила внимание на бриллианты в ушах Савиной, на что сосед этой дамы с восхищением сказал: «Но какие у нее бриллианты в глазах!»

Расхожая фраза: глаза – зеркало души. Душа у Савиной была на редкость жизнерадостная, энергетическая, беспокойная. Отсюда все ее быстрые движения, порывистость жестов. Следить за ее стремительными и изящными перемещениями по сцене было одно удовольствие.

С 18 августа 1874 года началась служба Марии Савиной в Александрийском театре, которому она отдала 40 лет своей жизни. Опустим театроведческую тему (как она играла, как принимали ее игру зрители, какую оценку давали критики и т. д.), отметим одно: Савина стала ведущей актрисой старейшего петербургского театра и вошла в историю русского театрального искусства как одна из ярких звезд.

Петербургская жизнь закрутила Савину, и поразительно то, как она быстро адаптировалась (а это тоже искусство). С удивительной легкостью она сбросила с себя налет провинциализма и приобрела городской лоск и столичный шик. Вошла во все модные салоны, приобрела поклонников и почитателей своего таланта, завела дружбу с литераторами, в частности постоянно являлась на приемы к поэту Якову Полонскому. «Вообще он мало интересовал меня, но пятницы их я посещала охотно, когда была свободна», – признается с подкупающей откровенностью Савина.

С мужем Савина разошлась и была свободна как птица. Появился и претендент на ее руку – князь Евгений Голицын-Головкин. Он настойчиво предлагал ей брачный союз, но она так же настойчиво его не принимала: опыт замужества ее напугал. Конечно, князь не был кутилой, картежником, как первый ее муж, Савин, он был уравновешенным и респектабельным аристократом, но все же что-то останавливало ее. Вскоре выяснилось, что именно: князь был отчаянно ревнив и не мог спокойно смотреть, как его «невесту» обнимают на сцене.

Отказав князю, Савина не отказалась от любви. Она была вся в ожидании больших чувств. Ее познакомили с престарелым классиком русской литературы Иваном Гончаровым, и он писал ей «милые, остроумные послания». Но что послания? Побрякушки для тщеславия, не более того. Ей 22 года, и она хочет, естественно, иного.

«Иное» появилось в образе 30-летнего Никиты Всеволожского – офицера лейб-гвардии Конного полка, адъютанта великого князя Владимира Александровича. Красавец, аристократ, потомок Рюриковичей, к тому же обладатель солидного капитала и любитель острых ощущений: проиграть в рулетку в Монте-Карло – какое волнующее занятие!..

Все это знала и видела Савина, и надо бы не торопиться с выбором, но старая история: сердцу не прикажешь! И закрутился любовный роман, который в мгновение ока стал центром петербургского внимания. Еще бы! Такая пара: богатый прожигатель жизни и модная актриса.

Савина и Тургенев

В разгар романа с Всеволожским возник еще один мужчина: Иван Сергеевич Тургенев. 17 января 1879 года на сцене Александринки был сыгран спектакль «Месяц в деревне» по пьесе Тургенева. Савина сыграла в нем роль Верочки, юного очаровательного создания, которое дышало «застенчивой грацией». Весной в театре ее увидел Тургенев, тот самый Тургенев, книгами которого Савина в юности зачитывалась до умопомрачения, влюбляясь в тургеневскую прозу, в тургеневские усадьбы, в неповторимых тургеневских женщин. И вот он явился сам. Живьем.

После спектакля она получила записку: «Любезнейшая Марья Гавриловна, я буду у Вас сегодня ровно в четыре часа. Пока скажу Вам, что у Вас большой и дивный талант – и я с особенным чувством целую Ваши обе руки. Ваш Ив. Тургенев».

Савиной – 25, Тургеневу – 60 лет. Она жительница Петербурга. Он живет в основном во Франции и только наездами бывает в России. Она свободна. Он привязан цепями к Полине Виардо. И тем не менее разгорелся костерок чувств, возникла волна притяжения друг к другу.

После разрыва с князем, как признается сама Савина, она «от скуки» «задала себе задачу: во столько-то времени довести такого-то до последней степени. Услыхав признание, я спокойно звонила два раза, и горничная являлась «проводить», не подозревая, что гость уходил не по своей воле... Я сделалась отвратительно злой кокеткой. Один из моих товарищей уверял, что я из принципа кокетничаю с дворником и театральными кучерами».

И пусть что угодно говорят биографы Савиной, я лично убежден, что Тургенев для Савиной был «лакомым кусочком», ее женскому самолюбию очень льстил такой знаменитый поклонник, и она сделала немало, чтобы его завоевать, приручить, отбить, наконец, у этой француженки Виардо.

Редкие встречи Тургенева с Савиной дополнялись частой перепиской. Влюбчивый и чувствительный, несмотря на возраст, Тургенев не на шутку увлекся Савиной. Пылая чувствами, почти как Чацкий, он постоянно мечтает о встрече с прелестной актрисой.

Письма Савиной к Тургеневу не сохранились. Свой эпистолярный диалог они вели в течение четырех лет. «Чуть не через целое полушарие перекидываемся мы нашими письмами, милая Мария Гавриловна!» – обращается Тургенев из Парижа к Савиной, которая в то время гастролировала по Уралу.

При встрече Тургенев дарит Савиной на день рождения 30 марта узкий золотой браслет с выгравированными внутри словами: «М. Г. Савиной от И. С. Тургенева».

Тургенев на распутье: между старой любовью-привязанностью к Полине Виардо и новой любовью-притяжением к Марии Савиной. «О Вас думаю часто... чаще, чем бы следовало. Вы глубоко вошли в мою душу», – признается он ей.

Тургенев приглашает Савину заехать к нему в имение Спасское-Лутовиново. Однажды во время ее гастрольных выступлений писатель подсел в железнодорожный вагон, в котором ехала Савина, о чем мы узнаем из тургеневского письма:

«...Но представьте себе, что было бы в журналах!! Отсюда вижу корреспонденцию, озаглавленную: Скандал в Орловском вокзале. «Вчера здесь произошло необыкновенное происшествие: писатель Т. (а еще старик!), провожавший известную актрису С, ехавшую исполнять блестящий ангажемент в Одессе, внезапно, в самый момент отъезда, как бы обуян неким бесом, выхватил г-жу С-ну через окно из вагона, несмотря на отчаянное сопротивление артистки...» и т. д. и т. д. – Каков гром и треск по всей России! – А между тем это висело на волоске... как почти все в жизни, кстати прибавить».

Через два дня, 19 мая 1880 года, Тургенев пишет совсем другое по тональности письмо, я бы сказал, на взрыде:

«...Какую ночь мы бы провели... А что было бы потом? А Господь ведает! И к этому немедленно прибавляется сознание, что этого никогда не будет... и Вы только напрасно укоряете себя, называя меня «своим грехом»! Увы! я им никогда не буду. А если мы и увидимся через два, три года – то я уже буду совсем старый человек, Вы, вероятно, вступите в окончательную колею Вашей жизни – и от прежнего не останется ничего. Вам это с полугоря... вся Ваша жизнь впереди – моя позади – и этот час, проведенный в вагоне, когда я чувствовал себя чуть не двадцатилетним юношей, был последней вспышкой лампады. Мне даже трудно объяснить самому себе, какое чувство Вы мне внушили. Влюблен ли я в Вас – не знаю; прежде это у меня бывало иначе. Это непреодолимое стремление к слиянию, к обладанию – и к отданию самого себя, где даже чувственность пропадает в каком-то тонком огне... Я, вероятно, вздор говорю – но я был бы несказанно счастлив, если бы... если бы... А теперь, когда я знаю, что этому не бывать, я не то что несчастлив, я даже особенной меланхолии не чувствую, но мне глубоко жаль, что эта прелестная ночь так и потеряна навсегда, не коснувшись меня своим крылом...»

Читайте, читайте, милые дамы, тургеневское письмо, вероятность получить нечто подобное, увы, ничтожно мала. И Иван Сергеевич давно умер, и времена те канули безвозвратно. Но вернемся к нашему рассказу.

Тургенев был человеком нерешительным (и дело тут не в его возрасте). Он тянулся к любви и одновременно боялся очутиться в том «неведомом краю», в котором трудно просчитать все последствия. Совсем иное – обмен письмами, редкие встречи, волнующие беседы. И подальше от края бездны. Именно так строил свои отношения Тургенев с Полиной Виардо, именно по этому сценарию развивались события с Марией Савиной.

А Савина была совсем другая по натуре и темпераменту. Да, более пылкая, но, как и Тургенев, себе на уме. Голова от Тургенева кружилась, но рассудок работал четко. Савина отчетливо понимала всю бесперспективность любовных отношений с Иваном Сергеевичем. И предпочла ему Никиту Всеволожского. С Всеволожским она приехала в Париж и там представила его Тургеневу как своего жениха.

Тургенев шокирован. Он пытается объяснить Савиной, что брак с Всеволожским не принесет ей счастья: «Вы соедините Вашу судьбу с человеком, с которым у Вас, сколько я могу судить, – мало общего». Но Тургенев не учел одного: любви. Если Савина по отношению к Тургеневу испытывала чувства возвышенные, духовные, книжные, то к Всеволожскому совсем другие – более заземленные, плотские, горячительные... И, конечно, ясно, что предпочтет женщина: плоть или духовность...

В конце концов Тургенев все понял и смирился. В одном из писем он посылает Савиной поцелуй – «с нежностью – ну, если не отца, так дяди». И «дядя» этот решил пригласить Савину к себе в Спасское как бы на прощальный бенефис. И она приехала. И эти пять дней навсегда остались в «архиве воспоминаний» Тургенева – «на первом месте, на лучшей полочке».

Тургенев и Савина были не одни. В это время в имении гостил друг Тургенева Яков Полонский с семьей. Все вместе они катались на дрожках. Купались в пруду. Гуляли по саду среди знаменитых лип. Собирали цветы...

Вечером Тургенев созывал всех в «казино» – в узкую комнату с окнами, выходящими на террасу, и читал что-нибудь из своих сочинений.

Спустя многие годы, эдак в 1915 году, уже не молодая, а зрелая Савина встречалась с Зинаидой Гиппиус, и та записала эту встречу:

«...Савина приехала с какого-то вечера, где читала, утомленная, бледная, в бледном, может быть, бледно-голубом платье, так как мне подумалось, что вся она похожа на эту светлую, северную ночь, смотревшую в окна нашей столовой. Но была она такая же быстрая, живая, как всегда. Тут она рассказывала нам о знаменитом чтении Тургенева его только что написанной повести «Песнь торжествующей любви». Автор читал ее Полонскому и Савиной на террасе, в своем имении Лутовиново, в полувесенний-полулетний вечер. Савина и Полонский тогда гостили у него. Этот рассказ Савиной был у меня записан и потом напечатан... В рассказе интереснее всех сама Савина, а не Полонский, раскритиковавший повесть. (Кстати сказать, Полонский всегда жгуче завидовал Тургеневу...) Савина образно передавала тихое огорчение Тургенева, о том, как хотела она утешить его и не могла, как пошли они потом двое (Полонский ушел спать) в ночной цветущий сад, сели на скамейку, сидели молча, и как это сидение вдвоем, среди ночных ароматов, в конце концов, утешило Тургенева. Он от одного тихого присутствия М. Г. почувствовал все слова, которые она хотела ему сказать. “Мне ведь хотелось утешить его... ну, как-нибудь по-бабьи, как бы простая баба сумела сказать. Но я ничего не сказала, и так вышло еще лучше”».

Вот такой получился тогда ночной ноктюрн любви. Они еще встречались в Петербурге, в Париже. Но это уже был финал некогда вспыхнувших, а затем погасших и остывших чувств.

Второе замужество и примадонство в театре

На смену тургеневскому Спасскому-Лутовинову пришла Сива – огромное родовое поместье Всеволожских в Пермской губернии. Речка Сива, синяя даль, дикий лес, запущенный сад с лиловыми розами.

4 июля 1882 года в почти пустой Сивинской церкви 28-летняя Мария Савина обвенчалась с Никитой Всеволожским. «Уверена в своем счастьи, так как сцену не брошу и, переменив фамилию, останусь все-таки Савиной», – отметила она в записях той поры.

Актриса Савина выше и весомее г-жи Всеволожской – вот ее жизненная позиция. «Слава и известность, как ни морализуйте, для артиста – кислород, – признавалась Савина позднее. – Это – его стихия, вне которой он не живет, а вянет».

Она не хотела вянуть. Она цвела. Более того, царствовала в театральном Петербурге, имея почти ежедневно ослепительный успех. Она не была «властительницей дум», как Вера Комиссаржевская, но свое профессиональное актерское дело выполняла мастерски. Она была лицедейкой из лицедеек. Публика принимала ее на «ура», а богатые театралы осыпали «серебром и бриллиантами».

В своих ролях Савина не будила общественную мысль, но зато весьма остро затрагивала «женский вопрос». Она учила женщин, как надо одеваться, как вести себя на людях и наедине со своим избранником, как выходить из конфликтных ситуаций и т. д. Савина вселяла в женщин смелость и чувство независимости, а это уже немало. Так что, развлекая на сцене, Савина и поучала зрителей, а особенно зрительниц.

По совету Тургенева актриса пишет мемуары, которые она назвала «Горести и скитания», но к моменту их написания (правда, завершены они не были) Савина добилась всего: прекрасная сценическая карьера, замужество, шубы, бриллианты... И все же в этой удачливой, избалованной особе продолжала жить страдающая, рефлектирующая женщина. Как известно, счастье никогда не бывает полным.

Внешне Савина – самая элегантная петербургская актриса, одна из изысканных дам Северной Пальмиры. Ее туалеты обсуждаются в театральных ложах и в светских гостиных. Как написал один рецензент: «Туалеты г-жи Савиной – это целая Дрезденская галерея».

Вот вам и провинциалочка из далекого Каменец-Подольска!..

Туалеты туалетами, но Савина постоянно проявляла свой несгибаемый, властный характер. В Александрийском театре она командует всем и всеми: режиссерами, актерами, обслуживающим персоналом. Как и Людовик, она могла сказать о себе: «Александрийский театр – это я!»

В театре позиции сверхпрочные, а в семейной жизни? Как протекала она? Родня Всеволожских Савину не приняла. Брат мужа, Андрей Всеволожский, таврический губернатор, с большим предубеждением относился к ее профессии: какая-то актриса!.. Муж Никита большую часть времени проводил в своем имении. Савина могла жить в Сиве лишь летом, да и то часть отпуска проводила на лечении в Карлсбаде (она смолоду страдала болезнью печени). Но даже тогда, когда она бывала в Сиве, муж пропадал на охоте. Семейные разногласия постоянно нарастали. Муж хотел, чтобы она оставила театр и стала постоянной хозяйкой дома. Она ни за что не соглашалась покинуть сцену. Однажды в Сиве, в какой-то отчаянно критический момент, она написала мужу, находившемуся рядом, письмо, что само по себе говорит уже о многом:

«Так как говорить с тобой нет никакой возможности, то я решаюсь написать, в надежде, что из этого будет какой-нибудь результат. Моя жизнь становится в полном смысле невыносимой. Ты с собаками своими обращаешься лучше, чем со мной. Я не знаю, чему приписать такое поведение, так как не чувствую за собой вины. Во все лето могу насчитать три-четыре дня, когда ты был ласков со мною, а то все сцены, грязные, при людях, самые обидные упреки и т. д. Ночью даже ты находишь нужным оскорблять меня, чтобы я не спала. Ты как будто задачу себе задал терзать меня. Что ты хочешь? Я больше терпеть не в силах – предупреждаю. Ты иногда глядишь на меня с такой злостью, что меня в холод бросает. Ты ненавидишь меня! От упреков кусок в горле останавливается. Мне ничего не нужно. Ты постоянно кричишь, что я мешаю тебе тем, что живу в Петербурге, а сегодня сказал, что из-за меня не можешь ночевать на охоте. Стало быть, я тебе помеха во всем, даже в твоем любимом занятии, за которое ты отдал все. Господи, что же это такое?! Неужели я внушаю тебе отвращение? Ради Бога, избавь меня от такого унижения. Ты свободен, делай что хочешь и забудь о моем существовании. Мне нужен ты, ты, каким ты был прежде, когда у тебя ничего не было. Я не твои фальшивые друзья, мне ненужны твои деньги. Если они тебе так нужны, я достану, я достану, как делала это прежде, но только успокойся. Будь проклято это золото, оно ослепило тебя и унесло мой покой. Я уеду, уеду, и никто тебе мешать не будет. Я отдала тебе всю жизнь и никогда не упрекала ни в чем».

Такой вот крик души. И это уже не просто конфликт и ссора между супругами. Это скорее раскол. Любовь – это всегда нечто хрупкое, хрустальное; неосторожное обращение – и все превращается в осколки. Реальность всегда убивает любовь.

Чего хотела Савина? К чему стремилась? Она хотела безоблачной любви и привольной светской жизни. Не получилось. Оба были слишком самолюбивы, капризны и эгоистичны. Никто из супругов не хотел идти на уступки. Смири Савина свою гордыню, и, вполне вероятно, не было бы никаких семейных бурь, но смириться, быть покорной, быть на вторых-третьих ролях Савина не только не хотела, но и не могла, даже в силу своего характера.

Но и Никита Всеволожский не собирался менять свой образ жизни: охота, вино, женщины, карты – вполне подходящий набор для плейбоя того времени. В карты он проигрывался так, что Савиной не раз приходилось закладывать свои бриллианты. Своей игрой и мотовством (он умудрился растранжирить двухмиллионное состояние) Всеволожский впутал Савину в судебную тяжбу. Спасаясь от кредиторов, он сбежал за границу и целых три года жил в Париже. «Милый дорогой друг мой! – писал Всеволожский Савиной из Монте-Карло. – Благодарю тебя еще раз за деньги, которые ты мне прислала, выручая меня...»

Да, она его выручала и, более того, оплачивала его долги. Прочное и завидное положение Савиной в одночасье было почти порушено. Чтобы исправить его, она решается на развод с мужем. 23 декабря 1891 года до нее дошло известие, что она наконец-то свободна. «Мне принесли официальную бумагу из Синода и... стыдно сказать, как я ни была готова к этому, я все-таки заплакала», – вспоминает Савина.

Зимой 1896 года Никита Всеволожский умер. Современник Савиной записывал: «...А муж: к этому времени уже увлекся другой женщиной. Когда он вскоре умер, эта женщина не пустила ее к гробу. Дело было зимой. И Савина шла обратно несколько верст по глубокому снегу. Извозчика отпустила. А вечером она играла... Но, играя пьесу Потехина «Нищие духом», где героиню бросает любимый муж, она давала в третьем акте не только трагедию изображаемой ею женщины, но и свою личную...»

Такая это была актриса! Женщина, сильная духом, сумевшая пережить романтическую любовь и переступить через житейскую грязь.

В театре Савина сменила амплуа очаровательно-легкомысленных особ на холодных и расчетливых завоевательниц. «Разве Вы не знаете, что в теперешнее время женщины все могут, и через них все делается?» – говорила одна из савинских героинь – Ольга Рацева из драмы Марковича «Чад жизни».

Тогда, в конце прошлого века, такие женщины были редкостью. Можно сказать, первые ласточки. Сегодня их стаи. Красота, дурман страсти, обаяние греха – все это действует безотказно – на сцене и в жизни.

В театре Савина – в зените славы. Она играла так, что одна из актрис в восхищении произнесла: «Ловко сделано, черт возьми!» «Ловко» – это красиво, убедительно, впечатляюще. Хотя еще раз подчеркнем, своего успеха Савина добивалась при средних актерских данных. Как отмечал критик Эфрос: «У Савиной был далеко не безупречной красоты голос, лицо Савиной далеко не было лицом красавицы. Но между голосом, между манерой говорить, лицом, жестами была какая-то совсем особая, вот именно безупречная гармония».

И, конечно, у Савиной была изумительная способность «менять глаза». Ее глаза могли быть утомленными и мертвыми, веселыми и дерзкими, страдающими и любящими.

Савиной восхищались многие. «О, эти глаза! – восклицал актер Николай Ходотов. – Их силу, их обаяние всегда будут помнить и те, на ком они останавливались в минуты гнева, и те, кому сияли бесконечной милостью и доброй лаской».

Гнев, милость, ласка – почти монаршьи проявления. Еще кнут, пряник. Всеми этими инструментами власти блестяще пользовалась Савина за кулисами. Молодой тогда актер Юрий Юрьев писал: «За кулисами велась борьба, борьба за власть, за влияние. Нужно было быть всегда начеку. Ее выдающийся ум, скорее, мужского склада, давал ей возможность хорошо ориентироваться в закулисной жизни. Она знала каждого наизусть, видела всех насквозь, предугадывала их намерения и вовремя нажимала необходимые кнопки сложнейшего театрального механизма, – и всегда выходила победительницей из каждого затруднительного положения, как самый искусный шахматный игрок».

Но Савина не только подавляла, подчиняла, но и многим людям помогала. Помогала деньгами, советами, вечно билась за то, чтобы поместить в приют сироту, выхлопотать пенсию вдове, устроить ангажемент провинциальному актеру. Она помнила себя начинающую и не могла отказать в покровительстве.