Текст книги "Экономическая теория. Часть 1. Социально-экономические системы"

Экономическая теория уже своим названием подтверждает свой теоретический статус. Поэтому она не может и не должна превращаться в историческую науку. Объект исследования, т. е. общественное производство и Человек, изучаются методом сочетания теоретических выводов с оценкой результатов исторического развития социально-экономических систем.

Идеальная логика экономической теории должна накладываться на объективную логику исторического развития и проверяться на соответствие идеальной модели экономической действительности. «Чистое» описание исторического факта с теоретической точки зрения бессмысленно, оно не приводит к значимым результатам. В свою очередь, «чистая» логическая спекуляция в экономической науке тоже бесплодна. Наш отечественный энциклопедист Н.Г. Чернышевский (1828–1889 гг.) отмечал, что «без истории нет теории предмета; но и без теории предмета нет даже мысли о его истории, потому что нет понятия о предмете, его значении и границах» (Чернышевский Н.Г. Избранные философские произведения. Соч. Т. 1. М., 1950. С. 309).

Рис. 2.2

Методы экономической науки

Метод сочетания логического и исторического при исследовании экономической практики выправляет недостатки с одной стороны голого теоретического абстрагирования, с другой – позитивистского эмпиризма. При этом методе экономическая теория и экономическая практика питают друг друга и взаимно обогащают, позволяя исследователю быстрее постигать научную истину.

Экономические категории, выводимые логическим путём должны вытекать из экономической практики, развивающейся по историческим этапам и быть её теоретическим обобщением. В свою очередь, экономическая практика может и должна подтверждать или опровергать эти теоретические обобщения. Можно сделать и более категоричный вывод – теория бессмысленна сама по себе без исторической экономической практики. Вне сочетания с историей социально-экономических систем экономическая теория превращается в схоластику. В свою очередь история экономики без теории не может быть глубоко раскрыта.

Современная неоклассическая теория упёрлась в глухую стену метафизики, и не признаёт никаких методов анализа исторической практики. Например, усилия практически всех теоретических школ направлены на то, чтобы доказать вечность института частной собственности. С позиции метода сочетания теории и истории – эта абсолютная бессмыслица.

Во-первых, даже если признать вечность господства частной собственности, то и в этом случае частная собственность при рабовладении, феодализме, капитализме и социализме – совершенно разные социально-экономические системы.

Во-вторых, во Вселенной даже планеты не вечны. Тем более общественные явления не могут быть вечными. Частную собственность человечество многие тысячелетия не знало, и изживёт она себя ещё за более кроткий промежуток времени. Таковы законы ускоряющегося развития человечества. Историю нельзя обмануть и её нельзя опровергнуть теориями профессоров и докторов наук. История неумолима с теориями даже самых знаменитых личностей. Уж сколько их опровергнуто!

Говоря о методологии и методах экономической теории, мы не можем обойти вниманием ещё одного американца русского происхождения. В наши дни российские экономисты пытаются заменить классиков политической экономии и К. Маркса, и возвести на пьедестал очередного своего кумира. Речь идёт о непризнанном претенденте в гении Питириме Александровиче Сорокине, российском и американском социологе и культурологе (Россия, 1889–1968 гг.). Его претензии связаны с попыткой создать своё, отличное от всех, учение о человеческой цивилизации, именуемой «социокультурной динамикой» или «макросоциологией», включающей в единстве демографию, политэкономию, социологию, культурологию и историю. Этот автор выделяет всего два метода исследования и изложения материала одновременно – причинно-функциональный и логико-смысловой. Оба эти метода он называет средством, «с помощью которого бесконечное множество бесконечно сложных явлений социально-культурного мира превращается в рационально-постижимые системы» (Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика / Пер. с англ. СПб, 2000. С. 27). С помощью причинно-функционального метода, по мнению Сорокина, все явления мира при их освещении приобретают «единообразие», а второй метод позволяет якобы обнаружить «тождество смысла или логическое соединение (coalescence) …фрагментов культурного комплекса». Читателям не следует удивляться новым терминам и словосочетаниям Сорокина. Весь его четырёхтомный научный труд, изданный в СССР ещё в конце 30-х гг. XX в., состоит из абсолютно новых терминов и понятий, не используемых ни на Западе, ни в России. Попытка понять, какие же методы применяет автор и на какую методологию он «молится», на самом деле приводит к следующему убеждению. Во-первых, методология для него всего одна – это его собственное мнение о развитии человеческой цивилизации и никакая методология, разрабатываемая тысячелетиями, ему не указ. При этом автор путает и подменяет поочерёдно онтологический и гносеологический подходы, при этом часто меняет местами реальную и идеальную картину мира. Во-вторых, среди методов признанный социолог эклектично «надёргивает» элементы из многих методов – формальной и диалектической логики, сочетания логического и исторического, анализа и синтеза, индукции и дедукции. В силу объёмности материала обо всей истории человечества такая разбросанность и непоследовательность не позволяет Сорокину обнаружить хоть какие-то, как он пишет, «стержни» в человеческой цивилизации. Создаётся впечатление, что мир по Сорокину развивается абсолютно хаотично. Но этого не может быть ни в какой материи: ни в косной, ни в социальной.

Этот пример из работ П. Сорокина мы обязаны были привести, так как игнорирование методологии и методов исследования и произвольный их набор, а главное, отсутствие последовательности в их применении при анализе органически цельных систем таких, например, как социально-экономические системы, свидетельствуют о невозможности для исследователя получить результаты, соответствующие научной истине. Питирим Сорокин не скрывает, что все достижения социальных наук в мире его не устраивают и потому он пытается создать свою методологию, свои методы, свою «сорокинскую» науку. А такое тоже невозможно. Без фундамента построить новое здание нельзя.

Этот пример поучителен для современной неоклассической теории, пренебрежительно относящейся к методологии и методам. К этому её побуждает господствующий на Западе субъективистский подход к экономической действительности. В науке всё взаимосвязано. В современной России отмечается другая картина. У советской экономической науки методология была на достаточно высоком уровне. В наши дни российские экономисты, скатившись к метафизическому субъективизму, пытаются глубокую методологию советского периода, основанную на диалектике, нанизать на узкий субъективистский подход. Смотреть на всё это и печально, и смешно.

Вместо заключения или о том, почему нам такая методология не нужна

В заключение раздела о методологии хотелось бы обратиться к тем «больным проблемам», которые переживает экономическая теория в современной России. В связи с теоретическим и политическим само разоружением вождей СССР и в современной России в «холодной войне» с США, подавляющая часть бывших «убеждённых» марксистов и коммунистов переметнулась в стан столь же «убеждённых» противников социализма. Поражения в политике и идеологии автоматически переносятся на методологию и теорию. Профессора, доценты, доктора и кандидаты наук «перекрасились» буквально за один-два дня, когда отгремели залпы орудий по парламенту РСФСР.

Мы не станем приводить аналогии из Библии и истории по поводу идеологических и нравственных перевертышей, которые явно напрашиваются. Дело не в желании надавить на «больной мозоль». Дело в научной объективности. В качестве методологического и теоретического фундамента преобразований в современной России и СНГ взято неоклассическое направление западной экономической мысли, или мэйнстрим с его неолиберализмом, монетаризмом, «невидимой рукой» рынка, предельной полезностью и совершенной конкуренцией. Вместе с этим пришла «новая» для России методология субъективности, метафизики, эмпиризма, схоластики и догматизма. Последние две «болезни» сполна были присущи и советской политической экономии. Но не было трёх первых. Господа-товарищи, вы этого хотели? Тогда в чём же преимущества «новой» методологии? Нельзя же в самом деле выступать в роли попугаев, повторяющих догмы из XVIII в. На Западе это понимают и не просто многие, а очень многие исследователи. Приведём одно из высказываний профессора Нью-йоркского университета А. Эйхнера в работе «Почему Экономикс ещё не наука?» Автор пишет: «Экономикс» как самостоятельная дисциплина включает в качестве главного содержания концепцию, которая не находит подтвержден не в реальности. Действительно, данная теория – не более чем надуманный набор утверждений, основанных на метафизических и, следовательно, не научных аксиомах. Неудивительно, что государственная политика, следуя подобной теории, просто обречена на неудачу» (Перевод в кн. Теория капитала и экономического роста. МГУ, 2004. С. 342).

Лауреат премии памяти Нобеля Роналд Г. Коуз в своей работе «Задача общества», характеризуя состояние экономической науки на Западе, в свою очередь пишет: «С годами экономическая теория делалась всё более абстрактной и теряла связь с событиями реального мира. Экономисты, по большей части, перестали изучать работу конкретных экономических систем. Они ограничиваются теоретизированием».

По словам английского экономиста Эли Девонса, «если бы экономисты задумали изучить лошадь, им и в голову бы не пришло отправиться куда-нибудь, где можно посмотреть на лошадей. Они бы остались в своих кабинетах и занялись ответом на вопрос: «как бы я себя повёл, если бы был лошадью?» (Эрнандо де Сото. Загадка капитала. Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всём остальном мире. М., 2004. С. 25). Создаётся впечатление, что профессор из США специально писал для российских профессоров и организаторов побед на капиталистическом фронте. За свою неспособность отвечать на проблемы современного экономического развития мэйнстрим подвергается и другой фундаментальной критике. К сожалению, эта критика от россиян утаивается. Между тем для России она представляет первостепенный интерес.

Просчёты российских теоретических и практических либералов не остаются просто просчётами. Они отозвались материальными и моральными потерями десятков миллионов россиян, и потому теоретикам и организаторам российских реформ не надо было особо углубляться в методологию: сама российская экономика за очень короткий период времени наглядно продемонстрировала несостоятельность рыночного субъективизма и метафизического эмпиризма.

Уильям Петти, Англия

1623–1687

Адам Смит, Шотландия

1723–1790

Давид Рикардо, Англия

1772-1823

ТЕМА 3. ПРЕДМЕТ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

Настойчивое предупреждение – не отождествлять «объект» и «предмет»

Эту тему правильнее было бы озаглавить как «предмет экономической науки». Но поскольку речь должна идти только о теоретической экономической науке, то приведённое оглавление конкретизирует предмет такой учебной дисциплины, как «экономическая теория». В первой теме было отмечено различие «объекта» и «предмета» экономической теории. Предмет науки не может отдаляться от объекта, поэтому в ранее указанном объекте – Человеке и общественном производстве – необходимо определить то содержание, которое выступает предметом теоретической экономической науки.

Имеет смысл ещё раз соотнести «объект», «предмет» экономической теории и только что проанализированные методы экономической науки. В гносеологическом (познавательном) смысле разграничение объекта и предмета науки весьма относительно. В учебниках, как правило, это не делают и тем самым затрудняют учащимся понимание той сферы общественной жизни, о которой идёт речь. При таком подходе исследователь, используя метод абстрагирования, выводит из внимания учащегося или читателя весь спектр общественных отношений и концентрирует внимание на изолированной части анализируемого объекта.

Предмет экономической теории есть систематизированная, идеализированная в научных категориях, выбранная исследователем часть объекта в качестве предмета исследования. Объект представляет собой материальный мир, в нашем случае реально существующую экономику. Предмет – идеальный образ, выраженный в научных категориях, и ничего более в нём нет. Объект существует вне и до его исследования и превращается в предмет исследования благодаря познавательной деятельности исследователя (Черковец В.Н. Политическая экономия versus Экономикс // Марксизм: очерки марксистской политической экономии. М.: 2013, С. 67).

Самая большая опасность для науки заключена в подмене при исследовании «материального» (реальной экономики) «идеальным» или (воображаемой экономикой). В наши дни эта страшная болезнь поразила всю мировую экономическую науку. В учебниках анализируется такая экономика, которой нигде в мире нет. Одна из причин – отсутствие разграничения объекта экономической теории и предмета экономической науки. Отсюда обильно произрастают схоластика и догматизм.

Анализ предмета следует сопроводить следующими двумя замечаниями.

Во-первых, не исключено, что учащиеся по образцу многих учебников по экономической теории будут ожидать определения предмета науки одной или несколькими экономическими категориями. Такие определения мы считаем неудачными. Предмет экономической науки определяется всем богатством содержания тех экономических теорий, с помощью которых пытаются раскрыть содержание предмета. Если при определении объекта экономической теории его многоплановость полагается и выражается в комплексе наук и в комплексных категориях, то при определении предмета экономической науки его содержание развёртывается в многочисленных теоретических направлениях, отдельных теориях, экономических категориях, законах, аспектах и т. п. В этом отношении предмет экономической науки с гносеологических позиций богаче объекта в той его части, в которой объект становится предметом изучения со стороны науки и раскрывается его многоплановость. Поэтому определение предмета экономической науки нельзя сводить исключительно к какой-то одной категории.

Полное раскрытие предмета экономической науки возможно только через характеристику содержания основных экономических теорий. Методически допустимо предмет науки охарактеризовать несколькими словами или какой-либо одной экономической категорией. Но для студентов это будет пустым местом, т. к. они о предмете науки ничего не читали, не слышали и не знают. Правильный методический приём предполагает развёрнутую характеристику нескольких определений предмета и их сравнительный анализ. Всякие попытки понять, почему в том или ином теоретическом направлении предметом считается та или иная экономическая категория без осмысления содержания теорий, оказываются непродуктивными. Неслучайно, что у каждого теоретического направления «свой» предмет науки. Поэтому дискуссии о «правильном» или «неправильном» предмете науки без анализа содержания теорий сами по себе бессмысленны. Чтобы доказать ошибочность выбора предмета, необходимо опровергнуть методологическую и теоретическую ущербность самой теории, взявшей на «вооружение» тот или иной предмет.

Во-вторых, мы не считаем, что Человек и общественное производство два абсолютно самостоятельных объекта исследования и, следовательно, предмета экономической науки. Исходя из метода диалектического материализма, следует повторить ранее отмеченную мысль, что общественное производство – это внешняя материализованная в вещах и духовных благах форма человеческой сущности. Материальные и душеные блага – продолжение человека. Выражение, что «труд создал человека» не является пустой фразой. Создавая блага, человек воспроизводит самого себя через внешний мир, в нашем случае, через производство материальных и духовных благ. Это, вне всякого сомнения – экономический процесс.

Метафизика обязывает исследователя отделить производство от Человека и рассмотреть эти объекты как самодовлеющие и изолированные друг от друга. Диалектика, наоборот, нацеливает на рассмотрение двух объектов в противоречивом единстве. Отсюда появляется единый предмет экономической науки. Однако характеристику содержания сторон следует давать с учётом их различий. Живой человеческий труд и труд, материализованный в вещах и духовных ценностях – это не одно и то же. Осознавая эти различия, классик неоклассической теории А. Маршалл писал, что экономическая наука изучает «не только богатство, но образует часть исследования человека» (Маршалл А. Принципы политической экономии. М., 1983. Т. 1. С. 209). Ещё ранее английский философ и политэконом Дэвид Юм, обобщая свою концепцию человека, писал: «Можно с уверенностью утверждать, что почти все науки охватываются наукой о человеческой природе и зависят от неё» (Антология мировой философии. Т. 2. М., 1970. С. 577). Преподнесение учебного материала хотелось бы начать с обращения к читателям. Столкнувшись с материалом о человеке как предмете экономической теории, вам сразу многое станет не ясным и не очевидным. Что на это следует ответить? Не хочется видеть в лице читателей учеников, для которых необходимо всё «разжёвывать» и выдавать «пищу», готовую для проглатывания. В учебном пособии избран метод изложения, рассчитанный на самостоятельный поиск информации и на самостоятельные размышления. Только такой приём с нашей стороны позволит учащимся стать полноценно мыслящими специалистами.

И о следующем необходимо сказать. Встретив в учебном пособии ссылки и цитирования неизвестных авторов, вы, уважаемые молодые люди, должны это воспринимать как подсказку, где и у каких авторов можно найти более глубокое изложение материала. Достижения экономической науки огромны. Весь материал втиснуть в учебный курс невозможно, а знакомиться с ним необходимо, если преследуется цель стать минимально грамотным человеком в экономике. Поэтому необходима дополнительная работа в сети Интернет, в библиотеках, с периодической информацией в СМИ и т. д. В учебном пособии взят курс на homo sapiens, а не на школяра. Удачи вам, молодые люди!

Кратко ещё раз о методологии

Включая Человека в предмет экономической науки, мы никаких «Америк» не открываем. Человек с самых древних времён был предметом пристального внимания со стороны философии и экономической теории. В учебном курсе нет возможности подробно изложить историю человековедения. Однако имеет смысл остановиться на этапных положениях, и считаем недопустимым излагать только заготовленные истины. Студенты должны сами добывать истину, знакомясь с основными достижениями многих экономистов.

Самый весомый вклад в исследовании экономической сущности человека внесла классическая политическая экономия (А. Смит, Д. Рикардо, Дж. Ст. Милль) и К. Маркс. Неоклассическая теория была не очень изобретательна в этой части исследования и предложила несколько абсолютно абстрактных категорий, в том числе такие как «покупатель», «продавец», «монополист» и т. п. Гарри Беккер (США, р. 1930) определил человека в качестве «капитала» и получил за это Нобелевскую премию.

В настоящее время нет ни одного учебника по экономической теории и экономике, включая «Экономиксы» из США, в которых не утверждалось бы, что предметом науки является человек. Однако доказательства тезиса не приводятся. Правда, с целью развития теории в данном направлении, на Западе экономисты человеческий фактор общественного производства вслед за Беккером стали называть «человеческим капиталом». При этом отмечается, что «человеческий капитал» якобы принадлежит наёмным работникам и обменивается на капитал, принадлежащий буржуазии. Тем самым обосновывается партнёрство и равенство между трудом и капиталом. При таком подходе к проблеме человека просматривается классовый аспект. Экономическая природа человека остаётся не раскрытой.

Экономическую природу человека можно анализировать с разных ракурсов. Но во всех случаях это будет абстрактная модель человека. Её можно воспроизводить по лекалам субъективистского, рационалистского, позитивистского, системного, диалектического, трудозатратного, потребительского и других подходов, и каждый раз теоретический человек как предмет экономической теории будет иным. В этих методологических тонкостях могут разобраться только узкие специалисты. Но и студенты, если они будут иметь в виду принципиальное различие основных методологических подходов, раскрытых ранее, смогут не отождествлять разные экономические модели человека. Абстрактность моделей чревата опасностью схоластики и догматизма. Методологические подходы в этом играют не последнюю роль. Те из подходов, которые предлагают изучать экономическую природу Человека ближе к практике, приближают теоретическое познание к научной истине и, наоборот, другие методы с самого начала схоластичны.

Начало эпохи Адама

В политической экономии человек стал исследоваться с момента опубликования гениальной для своего времени работы Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов». Смит выдвинул идею «экономического человека» (homo economicus) и положил её в основание целостной теоретической системы, вылившейся в концепцию свободной рыночной экономики и «невидимой руки». Всякое перелопачивание теоретиками положений о «невидимой руке рынка», без ответов на вопрос существует или нет реально в современной экономике свободный «экономический человек» – пустопорожняя болтовня, именуемая схоластикой.

Наши современники по необъяснимой причине усматривают в смитовском «экономическом человеке» только носителя эгоистичного экономического интереса. Причины станут понятны позже при анализе проблем производства, образования стоимости, накопления капитала и т. д. На самом деле homo economicus у классика значительно богаче.

Во-первых, свою теорию человека Смит выводил с учётом достижений выдающихся философов моралистов с политэкономической ориентацией Джона Локка (Англия, 1632–1704 гг.) и своего коллеги и шотландского друга Дэвида Юма, в центре внимания которых была природа «нормального человека» с его рациональным поведением. Поэтому у Смита мы находим положения, что человек в товарном производстве руководствуется не только своим индивидуальным экономическим интересом, но и интересами общества.

Во-вторых, в учении Смита о человеке упускается главное. В частности, Адам Смит является одним из основателей теории трудовой стоимости, поэтому главное для него «производящий человек». Из введения «Богатства народов…» однозначно вытекает, что переход от философии к политэкономии у Смита связан с конкретизацией «деятельности вообще» и с превращением её в проблему конкретного труда, с постановкой в центр исследования вопросов о мотивах трудовой деятельности и её реализации в продуктах труда. В произведении Смита с самого начала в качестве главного «экономического человека» выступает носитель трудовой деятельности, трудящийся, создатель ценности, «производящий человек». Почитателей А. Смита возможно смущает его негативная оценка производительного труда как труда рабского, барщинного, наёмного и труда по внешнему принуждению в противоположность «свободе и счастью». Но он здесь был реалистом, а не теоретическим чистоплюем. Положения о социальных противоречиях в труде не отменяют главное: «производящий человек у Смита – «причина» богатства. Других более важных причин богатства у Смита мы не находим.

В-третьих, смитовский homo economicus современниками связывается с абстрактным субъектом капиталистической экономики с её свободной конкуренцией. Тем самым А. Смит призывается в качестве идеолога и теоретического классика свободной рыночной экономики, якобы господствующей по сей день. Данные выводы слишком опрометчивы. Как отмечает Т.Д. Кэмпбелл, концепция Смита – это «идеология раннего либерального капитализма» и уже тем более не государственно-монополистического. Далее Кэмпбелл отмечает, что «Смит испытывал восторг по поводу теории и научного метода выдающегося физика, математика, астронома, создателя классической механики Исаака Ньютона и, подражая ему, пытался создать теорию человека в духе социальной механики, описывая абстрактного общественного человека» (Campbell T.D. Adam Smith's Science of Morals. London, 1977. P. 44, 63).

Д. Рикардо и К. Маркс отмечали, что модель человека у Смита сформировалась на основе фигуры товаропроизводителя простого (докапиталистического) товарного производства (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1, с. 62–68). В такой экономике действительно кроме индивидуального экономического интереса (эгоизма) и «невидимой руки» рынка ничего быть не могло. Однако очень странными выглядят попытки современных рыночников на Западе и в России натянуть сюртучок ремесленника, организовавшего своё собственное капиталистическое производство, на нынешних корпоративных собственников, монополистов и капиталистическое государство. С позиций методологии – это тупой догматизм.

В-четвёртых, концепция человека у Смита противоречива и состоит из двух разных субъектов, а не из одного экономического эгоиста. Эта двойственность проистекает из двойственного определения труда, в чём как раз выражается непосредственно экономическая сущность человека. С одной стороны, Смит остаётся в плену той «брезгливости» по отношению к человеку труда, которая была характерна античности и средневековью. В частности, Смит трактует труд не как свободную деятельность, а как состояние противоположное счастью, как жертву. С другой – он с нескрываемым сарказмом описывал труд «досточтимых» непроизводительных слоев в государственном аппарате, феодальном классе, духовенстве и т. п. К. Маркс в «Капитале» иронически замечает: «Поп Т. Чалмерс подозревает А. Смита в том, что он выдумал категорию «непроизводительных рабочих» по злобе, специально имея в виду протестантских попов, несмотря на их «благословенный труд в винограднике господнем» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 631). Смит не относил к «непроизводительным рабочим» слои буржуазии и многочисленных людей из сферы «люксового» потребления буржуазии. Тем не менее, он положил начало анализу антагонизма в человеческой среде. Этот антагонизм и относительная противоположность у Смита выражаются в различных формах:

• во-первых, в индивидуальном и общественном человеке;

• во-вторых, в «производящем» и «непроизводящем» человеке

• в-третьих, в «активности» и «пассивности» человека;

• в-четвёртых, в живом труде человека и «вещной» его форме после завершения процесса труда.

Большинство из отмечаемых противоречий в смитовском человеке носят исключительно диалектический характер, т. е. являются реально существующими. А. Смит был чужд схоластики.

В итоге следует констатировать, что не так примитивен «экономический человек» Адама Смита, как его трактуют современные научные сикофанты (прислужники, подхалимы), господствующих классов.

«Цинизм» Давида

Сразу же заметим, что такая характеристика Давида Рикардо давалась представителями класса, за интересы которого он жизнь свою положил, и была она связана именно с его пониманием экономической природы Человека в буржуазном обществе. На этого гения экономической мысли буржуазия навешала ярлыков гораздо больше, чем на Маркса. Как говорят в народе, «своих» бьют больнее. А он всё-таки был по утверждению Марка Блауга «самый буржуазный из всех буржуазных экономистов» (Блауг М. 100 великих экономистов до Кейнса. СПб., 2005. С. 247). На почве классовости в экономической науке возникает много необычного, не вписывающегося в общечеловеческие нормы поведения. Классовые инстинкты подпитывают в людях звериные инстинкты. Следующая необычность, связанная с Д. Рикардо, это то, что самым страстным его защитником, несмотря на острую критику, был Маркс. Уважение основателя марксизма Д. Рикардо заслужил за глубокую научность в политической экономии. Именно поэтому иногда этого «самого буржуазного экономиста» относят к основателям марксистского учения. Истинная экономическая наука рвёт классовые и идеологические путы.

Прозвище «циника» Д. Рикардо получил за то, что он такое явление как человек буржуазного общества «наполнял» содержанием, которое не соответствовало пониманию и, главное, экономическим и политическим интересам становящегося на ноги класса буржуазии.

Во-первых, Д. Рикардо, А. Смит и другие идеологи начального этапа промышленного переворота в экономике были вне классовости и партийности в такой мере, в какой они исходили из частного эгоистического интереса индивида. От имени этого индивидуального интереса, под знаменем рациональности (об этом подходе мы писали в предыдущей теме) и революционной буржуазии философы и экономисты начала эпохи капитализма беспощадно критиковали бездеятельность феодальных классов и других «непроизводительных рабочих». Рикардо же исходил уже из реальности, что обособленные индивидуальные интересы выявились как классовые интересы и что в столкновении этих классовых интересов протекает вся экономическая жизнь общества. Рикардо придерживался уже не просто рациональности «невидимой руки» в интересах всего общества, а выступил как сознательный представитель классовых интересов буржуазии. Он был идеологом индустриализации в отличие от идеолога мануфактурного периода А. Смита и именно поэтому стал «самым буржуазным из всех буржуазных экономистов». У Рикардо homo economicus по социальному содержанию разросся до масштабов буржуазного класса. У Смита были только намёки об этом, Рикардо сказал правду. Это была глубокая научная истина, которая не понравилась и не нравится до сих пор представителям буржуазии.

Во-вторых, истина Рикардо для буржуазии оказалась более «циничной», нежели объяснение её происхождения. Рикардо исследовал гораздо более развитые капиталистические отношения и потому имел возможность создать классическое учение об агентах (субъектах) капиталистического производства с двумя его сторонами – собственниками вещественного капитала и наёмными рабочими. Он положил начало исследованию экономической основы взаимоотношений между двумя ведущими классами буржуазного общества – заработной платы. А это самая чувствительная для буржуазии статья расходов, которые она предпочитает не обсуждать. Более того, Рикардо стал «учить» буржуазию, исследуя влияние механизации на заработную плату и вытеснение рабочих из производства. По мысли Рикардо применение машин увеличивало нищету рабочего класса. А это, как говорится, «ни шло ни в какие ворота».