Текст книги "Синие тюльпаны"

«Успокойтесь, – сказал Дубельт совершенно спокойному Германну. – Вам уже привезена из дому парадная форма. Брадобрей ждет. Соберитесь, и поедем».

Лука Лукич вышел. На лестнице с двенадцатью ступеньками его поддержал за локоток смотритель секретных арестантов в сюртуке с красным воротом.

Генерал Дубельт, прихрамывая – бородинская пуля, – измерил по диагонали кабинет и сел писать рапорт Бенкендорфу. Запечатал своей печаткой, позвонил и велел, не мешкая, командировать в Фалле майора Озерецковского.

Заключение

Лизавета Ивановна вышла замуж за молодого человека с порядочным состоянием.

Майора Озерецковского отправили в Вену постигать передовой опыт австрийского высшего надзора.

Томского произвели в ротмистры, он женился на княжне Полине.

Экономиста Ленэнерго назначили старшим экономистом, но на Вере Касаткиной товарищ Мудряк не женился.

Лука Лукич продолжал службу в Инженерном училище. Заканчивая лекции, по обыкнове-нию, декламировал юнкерам страницу из книжки «Пагубные следствия игры». Однако то уж была чистая педагогика, ибо дома, во флигеле на Шестилавочной, Лука Лукич, случалось, бостонил по копеечке с коллежским регистратором Башуцким.

Главнейшие достоинства архивариуса заключались, во-первых, в том, что тот никогда не предлагал пароле, то есть увеличения ставки в игре, а во-вторых, с неизменным вниманием выслушивал историю освобождения Луки Лукича из узилища. Историю достоверную от альфы до омеги.

К слушанию призывалось все семейство – приятно располневшая Шарлотта, дочери, сын Николенька; будущий полковник лейб-гвардии ловко выкидывал деревянным ружьецом уставные артикулы.

Лука Лукич не был, что называется, реабилитированным – получи справку и валяй к мурластому за штампиком: «Паспорт выдан». О нет, были восстановлены честь и достоинство.

Подполковник (да-да, уже подполковник) Германн хотел, чтобы эта история, сохранившись в роду как предания у эскимосов, свидетельствовала о том, что за царем служба не пропадет. К тому же, переживая ее в сотый раз, он испытывал очистительное умиление, столь необходимое в прозаической обыденности.

«В вас принял участие великий князь», – сказал Дубельт, имея в виду Михаила Павловича, младшего брата государя. Будучи генерал-инспектором корпуса Военных Инженеров, великий князь не терпел посягательств даже Отдельного корпуса жандармов. Он счел, что носовой платок с монограммой «Л. Л. Г.» не уличает его обладателя ни в чем, кроме опрятности. И повторил неоднократно сказанное: «У меня в корпусе есть шалуны, но либералов нет!» И пожаловался на синих тюльпанов старшему брату: дескать, воспользовались отсутствием Александра Христофоровича…

Великий князь принял Германна в Михайловском дворце, в том огромном кабинете, что позади Штыковой залы. Дубельта не пригласил, адъютанты отсутствовали. Они были одни. Привстав на цыпочки, великий князь поцеловал пылающую голову капитана. Рассмеялся: «Тот не офицер, кто раз пять у меня на гауптвахте не сиживал». Германн, сколь ни удивительно, нашелся ответом: «То у вас, ваше императорское высочество; у них одного раза с лихвой». «Ну, не сердись, – опять рассмеялся великий князь. – Отдыхай неделю. Я пришлю тебе тысячу рублей». Лука Лукич и тут не оплошал: «Благодарю, я и жалованьем доволен». Полчаса спустя он обнимал Шарлотту и целовал детей.

Свершив творенье, сказал Господь: «Хорошо весьма». На слух Башуцкого в этом «весьма» таилась сдержанность истинного художника, не отвергающего критику. А наш очеркист, прикончив сюжетец… Он, слепленный из праха, покаянно вздохнул: «Ты думал только о себе».

Сменив лагерь усиленного режима на соседний, сине-тюльпанный, умилялся слюнтяй, бесстыдно не замечая ни забайкальских каторжан, ни польских повстанцев, ни бунтовщиков военных поселений, ни московских студентов с забритыми лбами, ни похабного надзора за Поэтом.

О себе, лишь о себе думал. Сопоставлял, сравнивал да и пленялся, как бывало в полупод-вальных низках. Увы, мираж, расточаясь, мстит пудовым копытом Медного Всадника, угрюмым рыком Броневика. Застит небо бурый брандмауэр, белесо дымится щелистый ларь.

Но Тот, кто сказал: «Хорошо весьма», сказал: «Не хорошо человеку быть одному», – и вот во тьме над бездною лучатся глаза Капитолины Игоревны, библиотекарши.

Каждый день наш марьяжный король ходил в библиотеку. Походка его переменилась. Вспомнив Тынянова, он рассмеялся: романист наделил прыгающей походкой свободолюбцев декабристской поры, и мы доверчиво восхитились проникновением в образ. А прыгающая походка была у Марата, романист прочитал об этом в мемуарах. Да-с, у друга народа Жана-Поля Марата, а теперь у него, врага народа Милия Башуцкого, ха-ха.

1988–1989